Музыка, поэты и русские: откровения композитора Свиридова
Композитор Георгий Свиридов с начала 1970-х и до середины 1990-х вёл дневник. В нём он – представитель т.н. “русской партии” в СССР – в основном писал о музыке, но были строки о литературе, наблюдения за советской жизнью. Так, Свиридов ненавидел Маяковского и Ахматову, считая их творчество надменным и чуждым русским, а их самих – приспособленцами.
Он громит Мейерхольда за уничтожение русского театра (продолжатели его дела – Эфрос и Любимов). Композитор Шостакович у него – схематик. Русского в СССР почти ничего не осталось, вздыхает Свиридов.
Георгий Свиридов прожил долгую жизнь – он родился в 1915 году и умер в 1998-м, т.е. в сознательном возрасте застал 1920-е, в юности – 1930-е, а далее – все остальные этапы жизни СССР и новой России. Свиридов как композитор и пианист получил от советской власти по максимум: много наград (Сталинская и Государственная премии, Герой Соцтруда, народный артист СССР), большую квартиру и дачу, приличные гонорары (он, например, пишет, что в 1970-е 6-8 тысяч рублей гонораров за полгода – кроме большой регулярной зарплаты – были обычной практикой). Но при таком благосклонном отношении власти к нему, Свиридов оставался “тихим диссидентом”, но не в либеральном, а патриотическом, русско-национальном смысле. Он недолюбливал евреев, возмущался невниманием интеллигенции к церкви, “низкопоклонством” перед Западом. Свиридов более тридцати лет вёл дневник, он издан в 2017 году в изд-ве “Молодая гвардия” под названием “Музыка как судьба”. Мы приводим часть его записей о русской музыке и культуре.
1981 год
Весь Маяковский (все почти 14 томов!) — придуманный поэт. Придуманная любовь, придуманная Революция, придуманные заранее рифмы, придуманный Сам, фальшивый до конца, до предела. Не придуманная лишь распиравшая его дикая злоба, изливавшаяся на всех. Сначала на богатых и сытых (но с разбором!!! далеко не всех!!), а под конец жизни на бедных (рабочих людей), представлявшихся ему безликими, ничтожными, на новых чиновников (но также, далеко не всех!!!). Сам – был носителем зла и преклонялся лишь перед ещё 6ольшим злом из выгоды, из желания удовлетворить своё непомерно раздутое тщеславие. Это тщеславие и было главной, движущей его силой.
Лживый, двоедушный человек, с совершенно холодным сердцем, любивший лишь лесть, которую ему все окружавшие щедро расточали. И он постепенно сделался рабом людей, расточавших ему эту обильную, часто фальшивую (а иногда и от сердца) лесть.
***
В послевоенное время, особенно со второй половины 1950-х, с появлением скрыто (а позже и открыто) буржуазных тенденций, в нашем искусстве всё больше стал распространяться тип делового человека, дельца ловкого, небрезгливого, хорошо ориентирующегося в обстоятельствах жизни (нового для подобного рода людей), умеющего найти ключ к действию в этих новых обстоятельствах.
Подобного рода тип (в сущности – Чичиков) очень распространяется. Появились: композиторы-Чичиковы (их очень много), певцы-Чичиковы, дирижеры-Чичиковы (их очень много) и прочие. Торговля стала валютной, международной. Торговать стали крупно, вплоть до Христопродавства. Мелкие выжиги и кулаки уступили место дельцам международного типа. И всё это люди с талантом.
***
Существует искусство – как голос души, как исповедь души. Такова была русская традиция. В XIX веке, а может быть и раньше, из Европы пришла (и особенно распространилась) идея искусства — как развлечения для богатых, для сытых, искусства – как индустрии, искусства – как коммерции. Искусство – как удовольствие, как комфорт. Искусство – принадлежность комфорта.
***
Антимузыка, как и всякая антикультура, появляется (за последнее время) тут же (рядом) с подлинной культурой. Она как бы оттеняет эту последнюю, являясь в значительной мере пародией на неё, противоположением ей. Именно таким был, например, буржуазно-декадентский театр Мейерхольда, возникший и противостоящий по всем своим тенденциям коренному пути нашей культуры, если понимать под нею: Пушкина, Глинку, Мусоргского, Достоевского, Блока, Рахманинова, Нестерова.
После Октябрьского переворота Мейерхольд, сменивший до той поры несколько духовных убеждений: из еврея превратившийся в католика, из католика Карла Франца Казимира в православного с многозначным именем Всеволод, из православного (такой человек должен был примкнуть к силе) в члена партии, занявшего сразу же пост управляющего всеми театрами РСФСР, почётного красноармейца войск внутренней охраны, вождя Театрального Октября.
Под руководством этого деятеля была предпринята попытка разрушения Русского театра, не совсем удавшаяся при жизни её инициатора, но успешно довершаемая теперь его последователями типа: Ефремова, Эфроса, Покровского. Темирканова и др.
Можно ли возродить Русский театр? А почему бы нет? Существует же, например, во Франции театр Французской Комедии, Театр Мольера. Наряду с ним существуют бесчисленные (возникающие и умирающие) маленькие буржуазные театры, иногда очень интересные. Но это театры обычно одного режиссёра, одного или двух актёров, а иногда и ансамбля.
Но это не национальный театр, театр Французской Комедии, театр Мольера, воплощающий для всего мира дух Франции.
Несмотря на величие французского музыкального гения, и в опере выразившегося с изумительной силой и своеобразием, достаточно назвать Визе, Гуно, Дебюсси, «Кармен», «Фауста», «Пеллеаса и Мелизанду», в опере у французов нет своего Мольера. Оперный стиль французского театра несколько пестроват и не столь, м. б., целен.
Иное дело – Русская опера. Это — монолит.
Без всякого преувеличения мы можем сказать, что здесь Россия сказала одно из своих самых заветных, сокровенных слов в мировой культуре, в жизни мирового духа.
Рахманинов – наследник культуры Русской оперы, наследник «Китежа» и продолжатель этой линии, самой глубокой и значительной в русском музыкальном искусстве.
Русская опера XIX века – это горная гряда, горный кряж, великие вершины которого и по сей день остаются недоступными, а отходя в даль времени от нас, делаются всё более и более недосягаемыми.
«Иван Сусанин», «Князь Игорь». «Борис», «Хованщина» и «Китеж» – этот ряд принадлежит к величайшим созданиям мирового искусства, я бы сказал, мирового духа. Тут же, рядом с этим грандиозным и глубоко самобытным эпосом, стоят изумительные образцы романтической оперы: «Русалка», «Евгений Онегин», «Пиковая лама», «Черевички», «Царская невеста», «Золотой петушок». «Ночь перед Рождеством», «Сорочинская ярмарка», лирико-драматической (как «Пиковая дама» или «Онегин»), сказочной, комической, исторической… Что за богатство, что за красота и разнообразие!
Это — миф о России, возвышенный, величественный и трагический миф. Вот против чего ведётся война. Вот что оплёвывается, замалчивается, пачкается. Россия предстает в этом мифе как народ, одержимый великой и благороднейшей идеей братства и вселенской любви, верности и самопожертвования. Вот против чего ведется борьба, вот что ненавидят эти духовные, злобные, хорошо обученные творческие скопцы.
Не надо быть специально культурным человеком, чтобы понять разницу между «Борисом Годуновым», «Хованщиной» и «Игроком» или «Катериной Измайловой».
В конце концов: «Там, где для понимания произведения искусства требуется специальное образование, там кончается искусство». Так сказал один талантливый «левый» критик предреволюционных лет (Н.Пунин).
***
Стихи Маяковского, так же, как и поэзия Ахматовой и других «избранных» (сами себя избрали) поэтов, дышит лютой сословной ненавистью к простонародному, переходящей у Мандельштампа в ненависть ко всему русскому. Отсюда их органическая ненависть к Есенину, ко всякому народному Гению, в своё время: к Ломоносову, Кольцову, Менделееву, Горькому.
Это явление типическое и до сего дня, хотя сегодняшние избранники несколько иного социального, духовного и национального корня по своему происхождению. Исключением среди них были Городецкий и Пастернак. Первый – по аристократизму своего происхождения, второй – по сознательному (движению) принципу крещеного неофита, для которого примером был Л.Толстой.
Вспомнить надо лубочное изображение крестьян в агитках и иронических стихах великого пролетарского поэта, типа «Схема смеха» и многое другое. В противовес высокомерной иронии по отношению к Русским, ко всему Русскому («Вынимайте забившихся под Евангелие Толстых за ногу худую, об камни бородой!» и т. п.), своим подлинным хозяевам Маяковский служил с собачьей преданностью, купленный безграничной лестью, тешившей большое и раздраженное самолюбие. Вот механизм его славы, жизни и самой смерти — фальшивой, декорированной. Причина равнодушия народа к безмерно, болезненно честолюбивой (заполненной этим) поэзии Маяковского, Ахматовой и др. – в чуждости народного сознания, живущего «миром», общно, подобным индивидуалистическим категориям. В религии личное, индивидуальное выявлялось лишь в смерти за свои убеждения, за веру, и это глубоко проникло в народ.
***
Ни один композитор в истории не насаждался так, как насаждался при жизни Шостакович. Вся мощь государственной пропаганды была направлена на то, чтобы объявить этого композитора величайшим музыкантом всех времён и народов. Надо сказать, что и музыкальная среда охотно поддерживала эту легенду. Он был, в полном смысле слова, государственным композитором, откликавшимся на все важные события общественной и политической жизни не только своими бесчисленными статьями, но и бесконечными сочинениями: от симфоний, ораторий до танцев, песен, песенок и т.д. И, несмотря на это насаждение государственным и «квадратно-гнездовым» способом, народным художником он так и не стал ни в своих ремесленных поделках, ни в своих музыкально-философских концепциях, хотя, при всём при том, по отборе от него останется много хорошей, а иногда и прекрасной музыки. Но народность, в том смысле, в каком её понимали Глинка, Мусоргский, Бородин, Чайковский, Рахманинов, — это какое-то другое дело. Какая-то особая (высшая, м. б.) форма искусства.
1986 год
Издавна крестьянский слой служил интонационной опорой музыки. Исчезновение его лишило нашу музыку интонационной опоры. Русский человек ныне поёт и пляшет под чужую дудку. Диковина! Боже, как государство охраняет хиппи, «панков» – упаси Бог тронуть их! Между тем, слово «панки» в переводе значит «падшие», «подонки». Популярный журнал «Огонёк» стал государственным защитником, оберегателем этой городской «рвани», в среде которой процветает всякая нечистота. Но, оказывается, это не «нечисть», это – чистота и целомудрие. Важно, чтобы молодые люди не задумывались бы над серьёзными вопросами жизни: как быть дальше, для чего я существую, кто нами правит?
1 июня 1987 года
Тридцатые годы – резко делятся на своеобразные периоды.
1929-33. Бурное время, расцвет деятельности ЛЕФ’а, РАПМ’а и РАПП’а, коллективизация, перегибы, «головокружение от успехов», пятилетка, заводы, Днепрогэс, ускоренное окончание школы, работа на заводе (практика), ликвидация безграмотности (работа в деревне, от которой я был освобождён, мать достала справку от врача и отнесла в школу, тайно от меня). Занятия в музыкальной школе, проснувшийся огромный интерес к музыке. Выписывал ноты наложенным платежом; помню покупку слепого клавира «Бориса Годунова» (изд. В.Бесселя), помню – поразили аккорды, неожиданные гармонии. Решение – посвятить себя музыке. Поездки в Ленинград – 1932 г. — новый, совершенно, мир, необъятный как океан.
Трудные, голодные годы 1932-33-34. Новое движение в духовной жизни: ликвидация РАПМ’а, создание Союза Писателей, огромная и благотворная роль Горького. (Но не было – Есенина, Клюева. Ахматовой, Замятина, Булгакова, Платонова.)
Дальнейшие годы 1934-35-36. Выставка Нестерова, абсолютное отсутствие внимания (в обществе) к Малевичу (его «квадраты» висели в Русском музее, называлось — супрематизм). Идея главная – Гуманизм, потом Пролетарский гуманизм. Музыка – «Леди Макбет» (шла с успехом на огромной рекламе), Прокофьев не был так интересен, казался «салонным», позднее – яркая «Ромео и Джульетта», этому была большая оппозиция. Соллертинский бранил: сухо, нет романтизма, любовного всплеска и страстей (a la Чайковский, подразумевалось «Итальянское каприччио»), нет толпы, «живописных лохмотьев» (его слова), без которых не существовало стереотипа Италии. Меня это мало интересовало, я был полон пробуждающихся юношеских страстей, очень много поглощал музыки, раннее увлечение музыкой Шостаковича: опера, ф-п концерт, прелюдии для ф-п (поворот к «классическому»).
Кино – многое, что потом хвалилось, в том числе «Чапаев».
Подъем жизни в искусстве. «Пётр I» Толстого (кажется!). Съезд писателей, шумно, иностранцы, которые тогда казались людьми с другой планеты.
1934-35 г. Ленинград, Киров, суды, паспортизация и др.
[С 1936 г. совсем новое, смерть Горького.] Этого я тогда не понимал, живя один в общежитии, весь увлечённый борьбой за существование (жил голодно, ужасно) и поглощением музыки, главным образом, классической.
1935 г. «Пушкинские романсы» — переменили мою жизнь. Знакомство с Иваном Дзержинским – любил его ранние песни (2 цикла), «Весеннюю сюиту» – очень яркую, юную (для рояля), начало «Тихого Дона». Как это было свежо, казалось свежее Шостаковича, в котором было что-то интонационно-мёртвое (так и осталось до конца).
2-я половина 30-х годов – становилось всё хуже и хуже. Движение Советского симфонизма, новый академизм, торжество «формы». Надо было учиться. Увлечение современной музыкой: Стравинский, Хиндемит, Берг (по клавиру «Воццек» и «Лулу», нравилось первое), Кшенек, так себе, Риети, нравилось. В моде пошло все еврейское.
«Король Лир» Михоэлса, вся кинематография, «Весёлые ребята», Дунаевский был награжден орденом, принят в Союз и назначен его председателем. До той поры Союз возглавляли: Борис Фингерт, Влад. Ефим. Иохельсон, Бор. Самойлович Кессельман, Лев Моисеевич Круц, Татьяна(?) Яковл. Свирина (фамилия по мужу, страшнейшая баба), ещё была машинистка Полина Егинтова, её супруг впоследствии был секретарем Музфонда – гигантский жулик (миллионные дела), был разоблачён молодым следователем из Харькова, пойман с поличным, получил 25 лет лагерей. Всего членов Союза было человек 40 с небольшим! Русских было человек 20-25, кажется.
«Расцвет» кошмарного Утесова, изо всех уличных репродукторов гремело: «Налей же рюмку. Роза, мне с мороза, ведь за столом сегодня — ты да я! Ну где ещё найдешь ты в мире, Роза, таких детей, как наши сыновья?!!!»
Знаменитые писатели начала 30-х годов: Бабель, Катаев, Олеша, Никулин, Багрицкий, Тынянов, Козаков, Каверин, Федин, Ильф и Петров, Зощенко. А.Толстой – был наиболее солиден, очень много писал.
В элиту входили ещё кинематографисты, всё те же. Маяковский был объявлен «лучшим, талантливейшим поэтом нашей эпохи». Есенин — пока прочно запрещён. В СССР ненадолго заехал шахматный игрок Ласкер. Это подавалось как мировое событие так же, как и успехи Ботвинника – советского чемпиона. Зрело новое поколение поэтов: Кульчицкий и Коган — «Только советская нация будет и только Советской расы люди!» Чем это лучше германцев?
Дышать становилось всё труднее. Обстановка в классе Шостаковича была невыносимой. Всюду «пёрло» одно и то же — в литературе, поэзии, кино, театре, а главное: газеты, журналы, радио – вся массовая пропаганда, включая ТАСС, местное вещание — всё в руках одних и тех же людей. Слово «русский» было совершенно под запретом, как и в 20-е годы. «Россия» – само слово было анахронизмом, да его и небезопасно было употреблять в разговоре.
Все предвоенные, суровые, мрачные годы, бесконечные суды, процессы, аресты. Жил я очень одиноко, друзей, в истинном смысле слова, не имел, были приятели застольного, «собутыльного» типа. Знакомство с Шостаковичем, к которому я относился с огромным пиететом и гордился его доброжелательным (так, по крайней мере, мне казалось) ко мне отношением. Нравилась мне молодая музыка Ивана Дзержинского. В ней была дивная свежесть. Музыка без «симфонизма» (без развития), «без драматизма», как говорил мой соученик О.Евлахов (тоном осуждения). Мне же, как раз, это казалось свежим. К сожалению, после первого и большого успеха (с «Тихим Доном»), Дзержинский уже старался угодить, «попасть в тон». «Поднятая целина» была гораздо слабее: бытовизм, без особой поэзии, дальше дело пошло совсем плохо. Бытовая опера, увы, быстро себя исчерпала.
Государственным искусством стали «симфонизм» и официальная песня (времена Дунаевского). «В бурю» Хренникова — это было уже просто пошло, но «Семён Котко», написанный на другом уровне таланта, опыта и вкуса, был также фальшив, жанрово малозначителен, кроме этой, хлёстко написанной сцены с пожаром, сумасшествием и др. атрибутами оперного натурализма.
Занятия в классе [Шостаковича] консерватории и обстановка в нём стала труднопереносимой. К тому времени —1940 год — я совсем растерялся, не знал, что делать, что писать (и долго не мог прийти в себя). Массовый стиль того времени казался мне попросту ужасным. Следовать же за корифеями – Стравинским, которого я хорошо изучил к тому времени (знал и последние его сочинения: «Персефону», Симфонию псалмов, балет «Игра в карты»), я не мог, было чуждо.
Симфонии Шостаковича – 5-я, 6-я – имели громадный резонанс, хотя многие кривили рот: и старые, и молодые. Помню, некоторые студенты, например С.Р.Мусселиус – честнейший человек, называл эти симфонии «Миазма №1» и «Миазма №2». Впрочем, говоря об этом без злобы, а лишь иронически. Перед самой войной обозначилась музыка Шостаковича: две симфонии (5, 6), квартет №1, квинтет. Это было очень внушительно, зрело, видна была уже впереди его высшая точка – 8-я симфония, после которой дело постепенно пошло на спад, но конкурента ему всё равно не возникло. В том роде музыки, какой тогда царил, думаю, и невозможно было с ним соревноваться. Новые же идеи ещё не созрели, не обозначились. Да и мудрено было им обозначиться. Ведь война шла под знаменем борьбы с национальным (хотя и в уродливой его форме).
То что он писал это чистейшая правда. Есть Россия до 1917г где была и русская поэзия, литература, музыка и искусство и после 1917г когда фактически за несколько лет всё русское было или расстреляно или замучено! В место неё появилась еврейская сионистская культура, первыми сжигать книги стали не нацисты а именно ЧК. Вот банальнейший пример тех лет! Лидия Чарская. Если у вас есть сомнения, стоит ли вам знать хоть что-то про этого автора, приведу несколько фактов. По статистике 1911 года дети среди читаемых авторов называли: Гоголя – 34%, Пушкина – 23%, Чарскую – 21%, Твена – 18%, Тургенева – 12%. До революции было выпущено порядка 80 произведений писательницы, в том числе на иностранных языках. Но кто же в СССР уничтожал? Самуил Маршак писал: «Убить Чарскую, несмотря на ее мнимую хрупкость и воздушность, было не так-то легко. Ведь она и до сих пор продолжает жить в детской среде, хотя и на подпольном положении». В советское время Лидия Алексеевна жила в бедности и долгах и умерла от голода в марте относительно сытого 1937 года. Ирина Лукьянова в своей книге о Корнее Чуковском писала: «Борьба Чуковского привела к неожиданному результату уже в советское время: вместе с опальной писательницей из детской литературы надолго ушла девичья дружба, задушевные разговоры, первые влюбленности». Но вот дочь Чуковского Лидия Корнеевна стала правозащитницей и защищала только своих по крови Б.Пастернак, А. Солженицын, А.Сахаров, И. Бродский, Синявский и Даниэль, Гинзбург и другие. Но никогда она как истинная еврейка не покаялась, что её отец и другие «русские писатели » уморили голодом и думаю не одну Чарскую. А весь русский цвет настоящей культуры!
Я не отношусь не то ,что к профессионалам ,но даже вообще просвященным в области искусства , в теории так сказать ,но я всей душой за сказанное Свиридовым ,мне никогда не нравились все им названные И ахматова в т.ч. .Я конечно молчала в определенном кругу ,но себе думала ,что никогда не приму вас евреев и не вижу ничего среди вас пронзающего душу ,всегда с гнильцой ,или слишком пафосно,что сразу кажется неправдой .Признать их,все равно ,что назвать Черный квадрат искусством,но ведь странно ,Сталин любил их театр ,Меерхольда в т.ч. ,именно при нем евреи в искусстве расцвели,зажирели.Разве не так ??А Свиридов родился в Курске,Есенин в Рязани.Есенин не любил Маяковского ,говорил про него ,что у него нет Родины и Рязани.Прекрасная статья ,буду ее использовать .
П.С. срочно ищу Чарскую
фамильный герб тургеневых посмотреть не забудь
Спасибо за речь!
Гениальный композитор! Красивее музыки, чем “Метель” Г. Свиридова, на мой взгляд, найти трудно.
https://www.youtube.com/watch?v=eltr2Q8pLm4
квадрат малевича и остальная х поможет людям выжить
Ты имеешь ввиду сторожа?:
“”Пять раз из музея был похищен «Черный квадрат» Малевича… и пять раз сторожу дяде Васе удавалось восстановить эту картину до рассвета…”
Спасибо за публикацию! Всегда интересно мнение умного талантливого человека, а Свиридор – великий русский талант. Один у него недостаток был – не дружил он с иудеями и их прихвостнями. Иго иудейское в культуре продолжает преобладать и ныне, но, сколько веревочке не виться….