Агрессия-2

https://imgprx.livejournal.net/f40f0d4b7d316c02f732f3fdf18989421e26c810/U5yJIDfoDT7N_wWT6E8KookLJ6TdgcBWjCd1AXwk-19OLwmm5FPxtB2WPS89EIBgWdm2CvJyRMP-LOohZo3M-iUiksXhzqNiCR986WpmA0o

3.5. Демонстративное поведение.

К. Лоренц и другие этологи придают громадное значение демонстрациям угрозы и позам подчинения, покорности как средству предотвращения конфликтов.

Естественный отбор закрепил эти позы для того, чтобы с их помощью предотвращать взаимное истребление. Как мы уже писали, агрессия и страх взаимосвязаны.

У всех животных с хорошо развитым зрением атаке на врага предшествует более или менее точная оценка его относительного размера: «кто крупнее — он или я?»

Эта оценка присутствует даже в реакциях на жертву у хищника, например, паука или хищной рыбы. Если подвижная добыча превышает размер, ее атакуют уже с опаской или не трогают вообще.

Еще более крупный подвижный объект побуждает к бегству. Чем голоднее хищник, тем он смелее, что сказывается на размерах жертвы, которую он пытается схватить.

Кроме того, у всех животных, способных зрительно распознавать свой вид, есть еще особая реакция на его средства защиты и нападения, такие как, например, зубастые челюсти, колючки, шипы, передние конечности, вооруженные когтями или копытами, рога, бивни, острый клюв.

Наконец, в состоянии ярости, злобы, многие животные издают особые звуки, которые как бы предупреждают: «не трожь, а не то укушу, ужалю, затопчу, забодаю, заклюю».

На этой очень простой основе, собственно, и развились разные сигналы, спасающие животных от гибели в драках с себе подобными.

Само собой понятно, что такие сигналы лучше всего развиты и сильнее всего действуют именно у тех животных, которым, не будь подобной сигнализации, особенно легко спровадить друг друга на тот свет, то есть у хищных и хорошо вооруженных.

Поэтому-то этологи и говорят с полным на то основанием: чем лучше вооружено животное, тем выше у него и внутривидовая «мораль». Кто слабо вооружен, у того и «мораль» слабая.

Еще раз напомним: до изобретения нами специальных орудий убийства мы, на нашу беду, были существами, довольно слабо вооруженными: ни хищных клыков, ни ядовитых зубов или колючек, ни орлиного клюва, ни когтей или хотя бы рогов и копыт у нас нет.

В результате того и внутривидовая «мораль» по части драк у нас не ахти какая. Мы, как и наши дочеловеческие предки, довольно-таки аморальны. Причина же нашей аморальности такова: наши средства предотвращения драк с помощью выразительных движений существенно не изменились с тех времен, когда предки наши ходили голыми и не имели иного оружия, кроме зубов, кулаков, ног. Между тем, наша грозная боевая техника прогрессировала за срок, совершенно ничтожный для биологической эволюции.

Инстиктивное отвращение к дракам за такой срок существенно измениться, конечно же, не могло. Оно осталось таким же, каким было во времена нашей полной безоружности!

Рассмотрим несколько конкретных примеров сигналов, предотвращающих драки.

Фиктивное увеличение размера: «Отстань! Я тебя крупнее». Многие животные, кто как умеет, при виде врага увеличивают свой размер. Простейший способ — раздуться, набрав в легкие побольше воздуха.

Так ведет себя, например, мраморная лягушка. Возможно, что отсюда и пошел сюжет известной басни «Лягушка и вол», в русском варианте написанной И. Крыловым. Лягушка пожелала стать большой как вол. Дулась, дулась, да и лопнула!

Израильский этолог Амотц Захави утверждает, что обман действует только в межвидовых контактах (раздувание мраморной лягушки и т. п.).

Во внутривидовых конфликтах животные, в отличие от человека,«честны». Все эти раздутые жабо из перьев куликов-турухтанов, красные зобы индюков и кожные складки круглоголовок своих обдурить не могут. Каждый из противников трезво оценивает соотношение сил с тем, с кем затевает дуэль. Так ли это на самом деле? -Весьма сомнительно. Слишком уж много способов фиктивного увеличения размеров тела закрепил естественный отбор. Зачем бы были эти ухищрения животным, не действуй они и на соперников своего же вида ?

Обман, конечно, налицо, причем обоюдный и это, своего рода, «гонка вооружений», постоянно способствующая развитию все более и более эффективных средств обмана соперников в процессе эволюции. Как и оружие, применяемое в драках самцов, средства обмана могут прогрессировать, иной раз доходя до крайних, довольно-таки курьезных форм.

Возьмем, к примеру, хотя бы хорошо известных всем аквариумистам бойцовых рыбок. До чего «доэволюционировали» их самцы: способность приобретать яркую окраску в агрессивном состоянии; плавники, гигантские, словно паруса, жаберные крышки, которые могут оттопыриваться так, что голова спереди кажется окруженной громадным нимбом.

Прямо-таки выдуманное животное с китайской вазы, фантастическое чудовище. И все это для демонстрации самцу-сопернику или обольщения самок. Не удивительно ли? Павлины, индюки, турухтаны — не меньшее чудо природы. Конечно же,«не зря она старалась!» Обманывать — так уж обманывать! А вдруг поверят?

Многие птицы и млекопитающие в угрожающей позе взъерошивают перья или волосы, которые при сильном испуге даже у нас встают на голове дыбом. Человек в состоянии ярости набирает воздух в легкие, раздувая грудную клетку.

Разъяренные жеребцы встают на дыбы. Каждый старается подняться при этом выше, чем другой, и уронить соперника. Разозлившиеся грызуны: мыши, крысы, лемминги, хомяки, белки и так далее тоже встают на задние лапы и тянутся изо всех сил, пугая соперника: «Я выше!» — «Нет, я!» — «Все равно, я!!»

У многих птиц, водоплавающих и других, оба соперника, взьерошив перья и расправив крылья, стараются вытянуть шею вверх, придав и туловищу вертикальное положение. Так и стоят друг перед другом, сравнивая свою высоту, да еще и кричат при этом.

А у кого есть хохол как у удода, чибиса, хохлатой синицы; хвост как у павлина, те еще и стараются все это поднять как можно выше, распушить: «гляди-мол, какой я большой!»

У кого есть что показать из оружия, стараются его продемонстрировать, чтобы устрашить врага, заставить сдаться без боя. Как это делается?

Ящерица ушастая круглоголовка оттопыривает зубчатые ярко красные кожаные складки по краям широко разеваемого рта. Противнику все видится одной громадной зубастой пастью.

Многие хищные звери — волки, львы, медведи — рычат, оскалив зубы, открыв пасть и до предела приподнявшись на всех четырех своих ногах, изогнув спину, взьерошив на ней шерсть.

В частности, наша домашняя кошка ведет себя подобным образом, хотя не рычит, а мяукает. Медведи, придя в ярость, иной раз, еще и встают на задние лапы, пуская в ход передние. Лев-самец использует для устрашения врага, обычно такого же самца-соперника, свою величественную гриву, поворачиваясь в анфас.

Стратегия, таким образом, везде одна: максимально увеличить размер, видимый противником, показать ему свое боевое оружие и отпугнуть его издаваемыми страшными звуками. Бывает, разъяренный хищник еще и рвет или роет когтями передних лап землю перед собой. Это тоже демонстрация силы.

У многих обезьян угроза, в основном, того же типа, что и у хищников: оскаленные зубы, крик, вздыбленная шерсть, поза, создающая иллюзию увеличения размера при наблюдении спереди. У человекообразных проявляется стремление встать для того на задние ноги.

Наблюдая все это, нетрудно сообразить, в чем суть угрожающей позы и у человека: выпяченная раздутая грудь, гордо распрямленная спина и поднятая голова, злобно оскаленные зубы (плохо, если в такой момент видно, что их не хватает или они не белые), расправленные плечи и «руки в боки» либо кулаками вперед.

В обоих случаях ориентация рук такова, что шерсть, некогда встававшая дыбом на их наружной стороне у наших мохнатых предков, создавала максимальную иллюзию увеличения размеров тела для наблюдателя, глядящего спереди!

Понятно, конечно, и для чего вожди и воины всегда стремились водрузить на себя как можно более высокий головной убор.

Что только не вспоминается в этой связи: перья индейских вождей, тиары и короны, высокие боярские шапки, фуражки гитлеровских офицеров с нелепо высокой тульей, наши буденовки с шишаком, рыцарские шлемы, офицерские широкополые шляпы ХVII века с плюмажем из страусиных перьев, высокие меховые кивера наполеоновских уланов и знаменитая бонапартова треуголка, кепи современных французских офицеров и высоченные черные сооружения на голове английских бобби… Мы к этим ухищрениям еще вернемся в 6.5.

Есть и другой способ возвыситься перед соперником: взобраться по-выше. Рекция оценки размеров — врожденная. Ей нет дела до здравого смысла: «Ага, выше, — значит, крупней меня, надо удирать!» Так подсказывает инстинкт!

Птица, пугая соперника, старается взлететь и сесть на более высокую ветку. Копытные взбираются на подвернувшийся холмик, кочку. Ну, а мы с древнейших времен и по сей день использовали для той же цели постаменты, трибуны, троны, а иной раз, как известно, когда история требует, даже броневички или мавзолеи умерших владык.

Всегда возвышение было атрибутом власти. Начальники любого ранга, рода и племени во все века обращались к подчиненным хоть с большого валуна, хоть с табуретки, но уж обязательно сверху вниз.

Как пишет В. Р. Дольник, не было такого случая, чтобы властитель обращался к подчиненным из ямы! Цитируем из статьи «Этологические экскурсии по запретным садам гуманитариев» («Природа» 1993, N 1, стр. 72-85):
Заставить подчиненных смотреть на себя снизу вверх — простое и действенное средство дать им почувствовать свое превосходство. «…Вознесся выше он главною непокорной александрийского столпа»… — Каждое слово точно бьет в одну точку подсознания.

Как мы уже сказали, угрожающую позу сопровождает еще и звук, пугающий соперника или врага чужого вида. Змеи шипят, звери ревут или рычат, мяучат, лают, люди, подобно их предкам-обезьянам, злобно кричат.

В седой древности, вероятно, это был просто нечленораздельный крик: «Аааа!» Однако, наш интеллект прогрессировал. Поэтому агрессивные вопли и те приобрели членораздельность.

Наши воины, например, кричат «Урааа!!!», как и многие другие европейцы, в Японии — всем известное «Банзааай!!!» Ну, и везде издавна, конечно же, ругательства. Так, судя по Гомеру, происходило уже в бронзовом веке. Герои «Иллиады» раньше, чем убивали друг друга, ругались, собачились, грозили своему врагу.

В истории известны случаи, когда противникам не приходилось даже скрестить оружие: крик решал все дело. Вспоминается из «Слова о полку Игореве»:…А поганые перегородили поле криком.

В наши дни, если не крик, то уж, во всяком случае, богатейшие возможности русского и ряда других языков по части произнесения слов, не совсем печатных, но очень выразительных, порой отличная замена боевых действий.

Слова произносятся такие, что противнику только и остается что сдаться или придумать ответ того позабористей. Сам характер нашей матерщины свидетельствует о ее величайшей древности. Ругающийся матом человек как бы дает знать своему противнику: Я старше тебя по родовому рангу и, возможно, являюсь твоим папашей, а посему сгинь с моих глаз, мелюзга, или признай мое старшинство и моли о пощаде!

3.6. Пощади, сдаюсь!

Итак, похоже, что с позами и прочими демонстрациями угрозы мы более менее разобрались. Теперь рассмотрим другую сторону тех же самых взаимодействий враждующих соперников. Допустим, драки даже не было. Просто один из двух почувствовал: противник крупнее и, стало быть, шансов на победу — ноль. Иной вариант: кто-то из дерущихся ощущает, что явно проигрывает: вот-вот убьют. Что же делать?

В обоих случаях инстинкт подсказывает принять позу, резко ослабляющую агрессивное состояние врага, а заодно и его испуг. Страх от агрессии, как мы уже говорили, не отделить.

Побежденный или заранее себя признавший неспособным победить стремится поэтому принять позу, создаюшую у победителя иллюзию минимального относительного размера: «Ты большой, а я маленький и посему для тебя безопасный». К тому же все виды оружия, какие есть, надо спешно спрятать или отвернуть от врага: «Видишь, я безоружен».

Врагу надо дать возможность ощутить, что при желании он, не встретив ни малейшего сопротивления, может убить того, кто изъявляет покорность. А для этого принимается поза, такая, чтобы самая жизненно важная часть тела была обращена к оружию врага: «На, мол, кусай, клюй, рви».

Естественный отбор выработал у всех хорошо вооруженных животных особое ощущение: «Стоп!» при виде подобной позы. Хотелось только что укусить, боднуть, лягнуть и вдруг, словно электрическим током ударило. Мигом расхотелось. Военные действия окончились. Как мы уже писали, у кого сильное оружие, у тех и высокая внутривидовая мораль. У кого оружие слабое, у тех и мораль слаба.

Проигравшим, как и победителям, без обмана не прожить. Только теперь уже обман преследует противоположную цель. Надо сжаться в комок, пригнуться к земле, попрятать всякие там шипы, зубы, когти, рога, чтобы не пугать победителя. Шерсть и перья следует прижать как можно плотнее к телу, хохол и разворачивающийся веером или способный задираться хвост сложить, поджать.

Многие хищники, в том числе домашние собаки, на худой конец, переворачиваются беззащитным брюхом вверх: «Aй, сдаюсь!» Характерно, что этого не делают кошки: их главное оружие не зубы, а когти. Перевернувшись, кошка готова вцепиться когтями в морду врага, а поза ее вводит в заблуждение собаку. От этого у псов с котами бывают недоразумения. Так же как и от виляния хвостом.

У кошек это проявление гнева, а у собак — дружелюбия. Однако, самое интересное, конечно: позы подчинения у хорошо вооруженных хищников.

3.7. «Ворон ворону глаз не выклюет».

Это именно так не только в поговорке. У всех хищных, хорошо вооруженных, и вообще потенциально способных мгновенно прикончить себе подобного при желании, природа, как мы уже рассказали, выработала особо эффективные способы предотвращеть взаимное смертоубийство с помощью позы подчинения.

Мощные клювы, когти, рога, бивни, ядовитые зубы змей — все это, в основном, оружие для хищничества или для защиты от хищников, но отнюдь не для убийства своих собратий по виду.

Как обеспечивается такой эффект?

Поссорились, к примеру два ворона-самца. Приняли позу угрозы, начали и драку, но клюют друг друга в крылья и спину, да и то не в полную силу. Вдруг один резко повернул голову: подставил другому незащищенный затылок: «На, клюй!» Второй тут же замер на мгновение, отвернулся, в свою очередь. Драка прекратилась.

А в глаза врановые птицы друг друга, и правда. не клюют практически никогда, по крайней мере, в природных условиях (см. ниже). Высшее проявление ласки у этих птиц: чистить перышки возле глаз друг у друга.

Дерутся два матерых волка, здоровенные самцы. Один одолевает. Второй, поджав уши и хвост, вдруг закидывает голову, подставляет противнику незащищенное горло. Одно движение клыков победителя, и побежденному придет конец, но этого-то как раз чаще всего и не происходит.

Победитель, хотя губы его еще дрожат, — признак ярости, вдруг отворачивается и отходит, дает побежденному ретироваться. Сработал врожденный моральный запрет.

Конфликтуют газели-ориксы. Их длинными и прямыми рогами, (не в пример оленьим и лосиным, ветвистым, не особенно острым), как копьями, можно проткнуть насквозь. Однако, дерущиеся самцы рога эти только от времени до времени скрещивают. Об ударе выпадом вперед не может быть и речи! Ориксы бодают только хищников.

Сражаются агрессивные рыбы-самцы цихлиды-цихлазомы. Удары и укусы могут кончиться гибелью одного из соперников. Однако, один вдруг подставляет другому незащищенный бок: «На, рви, кусай». У второго самца интерес к драке пропадает.

Как дерутся самцы у гремучих змей? Даже биологи долго принимали эти драки за брачную игру. Змеи обвивают друг друга, а далее все идет точь в точь как мужская игра борьбы правых рук с опорой локтем о стол: «Кто чью положит?» Взаимные укусы исключаются полностью!

Только у плохо защищенных животных или у коротко живущих, имеющих только единый шанс в жизни повстречать и оплодотворить самку (некоторые роющие осы, кроты, крохотные насекомоядные зверьки-землеройки и так далее) бывают поединки между самцами не на жизнь, а на смерть и все средства в борьбе хороши.

Конечно, это вовсе не означает, что у сильных долгоживущих хищников никогда не случается взаимного смертоубийства. В состоянии крайней ярости победитель, иной раз, не обращает внимания на позу покорности побежденного. Такие случаи довольно часты, например, у бурых медведей.

И все-таки, это, скорее, исключение из правила. Чаще же дело до трагической развязки не доходит. Срабатывает врожденная внутривидовая мораль. Она проявляется, кстати, не только в драках.

У многих хищных животных соблюдаются и другие моральные запреты, не только «не убий», но и вообще не трогай соперника, принявшего позу покорности, не трожь детенышей, не покушайся на чужую территорию, чужое гнездо, чужую самку, не нападай неожиданно или сзади, не отнимай пищу, не воруй ее. Мы воспроизводим этот список запретов из уже упомянутой статьи В. Р. Дольника.

Являются ли инстинктивными те же самые запреты у людей? Об этом пойдет особый разговор дальше. По-видимому, действительно, и нас ими снабдила природа, но все-таки, они у нас, увы, слабы по причине нашего происхождения от сравнительно слабо вооруженных существ.

Напомним по этому поводу уже процитированный стишок В. Хлебовича

Род ведем от обезьяны,

Краснозадой, узколобой.

От нее твои изъяны:

Жадность, зависть,

Секс и злоба.

Десять заповедей строже

Соблюдаются в природе,

Чем, поверьте, даже в самом

Христианнейшем народе!

И еще раз повторим (об этом говорилось уже в введении): чем слабее вооружение, которым данный вид снабдила природа, тем слабее и врожденные моральные запреты. Вот она наша беда, проклятая каинова печать!

Характерна в такой связи разница между, к примеру, вороном и «птицей мира» голубем. Голуби очень драчливы, но убивать друг друга им нечем. Их клювы слишком тупы и коротки.

Если, однако, к клюву одного из голубей приклеить стоматологическим пластиком стальную иглу, он быстро научается использовать ее против других голубей и почем зря выкалывает глаза собратьям. Вон оно к чему приводит несоответствие между техническими средствами взаимоистребления и отсутствием внутреннего запрета, имеющегося у «хищных»: ворона, ястреба или волка.

И милые зайцы, как отмечает в той же связи К. Лоренц дерутся совершенно безобразно. Заведи они, подобно нам, техническую цивилизацию, тоже небось, наделали бы делов!

Надеемся, теперь читатель уже подошел к пониманию одной из основных трагических закономерностей развития человечества.

Дьявол, действительно, «постарался» снабдить интеллектом существа со сравнительно низкой видовой моралью.

Яблоко, съеденное нашей прародительницей Евой, лучше бы уж досталось не нам, а кому-нибудь из «морально устойчивых товарищей» с более «приличными» хищными предками!

3.8. «Закон что дышло?»

Поговорка эта стара, сохранилась со времен лошадиного транспорта, дескать, «куда повернул, туда и вышло». Однако, нарушения морали даже теми, у кого она особенно строга, — явление еще более старое, куда старше рода человеческого.

Наблюдения показывают, что и высоконравственные хищники, нарушают врожденную мораль, если очень хочется кушать или вообще жизнь заставляет, либо данный индивид подтверждает своим «подлым» поведением другую тоже древнюю и вечно справедливую поговорку: «В семье не без урода».

Житейские ситуации сложны, и абсолютная приверженность морали без учета обстоятельств, вероятно, обрекла бы любой вид на вымирание.

Животные из числа самых высокоморальных тоже, подобно людям, иногда и воруют чужое, и бьют слабого, и пожирают или умерщвляют детенышей своего вида, и, конечно уж, игнорируя позу покорности, беззастенчиво убивают своих соперников. Все бывает!

При этом важно подчеркнуть, громадную роль играет как бы двойной характер моральных запретов для «своих» — членов своей семьи, стаи, соседей по территории — и «чужих», хотя и своего вида. У многих стайных хищников в отношении к собратьям по виду из чужой стаи решительно никакие моральные запреты не действуют.

Более или менее так обстоят дела, в частности, и у обезьян, сравнительно с человеком хорошо вооруженных видов: павианов с их мощными зубастыми челюстями, физически очень сильных и тоже клыкастых антропоидов: шимпанзе, горилл и др.

К тому же инстинктивные моральные запреты появляются отнюдь не сразу после рождения. У новорожденного детеныша их, как правило, нет и обезьяненок может стать весьма опасен своим сверстникам раньше, чем инстинкт запретит кусать в полную силу кого попало и где попало.

Все это, тем более, в полной мере относится и к нам, людям. Еще не умеющий говорить младенец со всех сил бьет мать по лицу, кусается, когда у него вырастают молочные зубы, царапается, пинается. Затем только постепенно эти действия замещаются угрожающими демонстрациями: криком, замахиваньем, топаньем ножкой.

Деление на «своих» и «чужих» тоже появляется задолго до научения речи. Младенцы, изолированные друг от друга хотя бы на несколько дней, уже взаимно-враждебны: хмурятся, топают ножкой, кричат, делают ручкой: «Прочь!»

Далее с возрастом эта тенденция делить всех окружающих на «наших» и «чужих» по самым разным признакам (этнос, религия, культура, класс, родство, соседство, политичесике взгляды. отношение к алкоголю или к наркотикам и так далее, и т. п.) обычно только усиливается и усиливается.

На этой программе нас, по словам В.Р. Дольника, ловят демагоги, натравливая на людей иного облика, класса, культуры, национальности, религии, взглядов.

В наши дни всякий мой соотечественник может ежедневно видеть по телевизору, как правы этологи, всегда утверждавшие, что разделение людей на «наших» и «ненаших» преступно, ибо снимает в человеке инстинктивные запреты не наносить ущерба ближнему, а освобожденный от них человек не просто, а изощренно жесток.

3.9. Месть и зависть.

Оба этих побудительных мотива агрессии свойственны отнюдь не только людям, но и многим высшим животным, у которых имеют ярко выраженный приспособительный смысл: полезны для вида.

Приведем для начала поясняющий пример даже не из области чистой этологии. Хищник схватил и попытался съесть жалящее, ядовитое или несъедобное животное — осу, жабу или отвратно пахнущего лесного клопа.

Понятно, что при этом схваченная добыча, скорее всего, погибнет, будет раздавлена челюстями хищника. Спрашивается: каков же в таком случае смысл быть несъедобным или жалящим?

Отвечаем: для погибшего индивида, разумеется, никакого, но для вида в целом — очень большой. Ведь у хищника есть память. А, значит, с первой-второй такой вот неприятной попытки он запомнит, что всех животных данного вида есть нельзя. Недаром для самых разных кусачих и несъедобных существ столь характерна очень яркая предупредительная окраска, облегчающая их распознавание и запоминание.

А вот уже чисто этологический пример. У Конрада Лоренца на чердаке его дома в Альтенберге жила большая колония галок, выращенных им и совершенно ручных. К Лоренцу они относились как к дружественному существу своего вида.

Однако, если он имел неосторожность взять одну из них в руки в присутствии остальных, взятая птица вела себя совершенно спокойно, но прочие поднимали страшный гвалт и принимались с налета клевать его руку, часто до крови. Затем отношения Лоренца со всей галочьей компанией надолго портились и стоило большого труда их снова восстановить.

Дело в том, что у галок при этом срабатывала врожденная программа: Кто схватил нечто черное и мягкое размером с галку, (хотя бы черную тряпку, детали не важны), тому надолго впредь объявляется тотальная война как «пожирателю галок».

Теперь уже, где только ни появится такой «пожиратель», галки, созывая друг друга злобным «металлическим» криком «грр, грр!», скопом бросаются в атаку, а, главное, так шумят, что у хищника портится вся охота.

Аналогично мстят хищникам и другие врановые. Поэтому хищники запоминают: С этими черными птицами лучше не связываться. Съешь одну, а потом неприятностей не оберешься: придется менять место охоты .

Выходит, мстительность полезна для вида. Приносит она определенную пользу и отдельным генетическим линиям, которые внутри вида конкурируют между собой. Ведь и со своими собратьями по виду мстительные обязательно сводят счеты, что удерживает их от нанесения взаимного ущерба.

Такое поведение тоже наблюдается у врановых птиц и не только у них. Например, весьма мстительны некоторые попугаи, а также хищники из семейства кошачьих.

Многие стайные обезьяны, в отличие от большинства прочих стайных млекопитающих, — необычайно мстительные твари. Мстят и чужим, и своим. В обоих случаях это — отсроченная агрессия на определенного врага, хорошо запоминаемого на очень длительный срок.

В чем выражается обезьянья месть? Если объект ее — хищник, схвативший на глазах у стаи одну из обезьян, его коллективно преследуют, нередко принуждая бросить жертву, а в дальнейшем пытаются улучив момент, атаковать всей стаей и, главное, всегда начинают страшно шуметь, когда он появляется, мешая охоте.

Конечно, хищники запоминают: «Лучше уж охотиться на мелких антилоп и других стадных копытных, которые при виде гибели собрата только отбегают подальше в сторону и снова щиплют травку».

Надеемся, читатель понимает, что здесь мы выражаем словесно решения хищника, который сам, конечно же обходится без всяких слов, запоминая «что к чему». И в отношениях между стаями обезьян одного и того же вида действует как сдерживающий фактор все тот же страх возмездия.

Это проявляется, в частности, при межстайных территориальных конфликтах, приводящих к дракам.

Таким образом, имеются веские основания предполагать, что у людей мстительность — черта поведения, унаследованная от предков — стайных обезьян.

По В.Р. Дольнику, когда в глухой индийской деревушке вдруг появляется обнаглевший тигр-людоед, жители ведут себя, с европейской точки зрения, нелепо. Все они прячутся по своим хижинам и сидят там тихо как мыши. Тигр иногда осмеливается даже заглядывать в незастекленные окна таких хижин, выбирая себе добычу пожирней.

Однако, едва тигр кого-нибудь действительно схватит, убьет да и потащит в укромное местечко, чтобы сожрать, жителей словно подменили. Все они выбегают из своих укрытий, кто, стуча в медный таз, кто с колотушкой, и крича благим матом, устремляются за медленно из-за тяжелой ноши удаляющимся зверем.

В конце концов, перепуганный тигр очень часто бросает добычу и пускается наутек. При этом он, конечно, запоминает (срабатывает павловский условный рефлекс):«Человека хватать плохо. Потом не оберешься хлопот». В следующий раз тот же тигр, может быть, обойдет селение стороной.

А, если бы шум подняли до начала его охоты, разве не было бы лучше? Ведь никто бы в таком случае не погиб! С позиций европейской морали, несомненно, было бы лучше, но с эволюционно-этологической точки зрения, к сожалению, нет. Ведь тигр в таком случае убежал бы, лишь слегка раздосадованный.

Такие афронты у него на охоте происходят очень часто, а посему ничегошеньки он бы не запомнил, снова и снова повторял бы свои набеги на деревню.

Конечно, безграмотным индийским крестьянам все это невдомек. Они действуют бессознательно, подчиняясь вековой традиции. А ту сформировала житейская практика.

В деревнях, где жители, перетрусив, сидели тихо перед нападением тигра, а потом, когда погибал односельчанин, пересиливая страх, поднимали шум, уцелевало сравнительно больше людей.

Весьма возможно, что инстинктивную основу у человека имеет даже не только мстительность вообще, но и такая ее непривлекательная форма как вендетта: кровная месть за погибшего родственника, о которой много будет говориться далее.

В племенах, где этот обычай постоянно практиковался, он становился важным сдерживающим фактором в межродовых и межплеменных отношениях. Так постепенно устанавливались определенные нормы этих отношений, конечно, постоянно нарушавшиеся, но не без опаски.

Ведь каждый усваивал: если соседи сильны, им нельзя вредить безнаказанно. К тому же возмездие может настигнуть не сразу, а через много лет. Поэтому небезопасен даже ныне слабый, а в будущем, возможно, сильный сосед.

Не исключено, что из мести развились древнейшие неписанные законы, а позже — своды их, записанные на каменных стеллах и скрижалях, подушечках и пластинках из обожженной глины.

Все древнейшие своды законов представляли собой, в значительной мере, перечни видов мести за разного рода зло, причиненное соседу-соплеменнику или неповиновение власть имущим. Например, такими перечнями изобилуют и ветхозаветные скрижальные заповеди, и знаменитые законы древневавилонского царя Хамураппи, и «Законы двенадцати таблиц», появившиеся в начальный период существования Римского города-государства.

Однако, следует подчеркнуть: каждый такой писанный свод законов представлял собой громадный шаг вперед по сравнению с обычаем кровной мести. Ведь любой пока известный древний писанный закон провозглашал для соплеменников принцип индивидуальной, а не коллективной ответственности!

Коллективную вину, столь милую сердцу современных фюреров и демагогов, законодатели отвергали уже задолго до рождества Христова.

23. А, если будет вред, то отдай душу за душу.

24. Глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу.

25. Обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб.

26. Если кто раба своего ударил в глаз или служанку свою в глаз и повредит его; пусть отпустит их на волю за глаз.

27. И, если выбьет зуб рабу своему или рабе своей, пусть отпустит их на волю за зуб.

28. Если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями, и мяса его не есть; а хозяин вола не виноват.

29. Но, если вол бодлив был и вчера, и третьего дня, и хозяин его, быв извещен о сем, не остерег его и он убил мужчину или женщину, то вола побить камнями, а хозяина его предать смерти.

(Ветхий завет. Кн.«Исход», Гл.21.)

Во всех античных и средневековых городах на специально для того отведенных местах производились публичные казни и очень часто надолго выставляли для всеобщего обозрения трупы казненных. Это делалось для устрашения.

В наши дни аналогичную функцию устрашения по идее призваны выполнять судебная хроника, репортажи из зала суда, но толку от этого, как все мы знаем, довольно-таки мало. Разгул безнаказанности часто чреват последствиями, не менее тяжкими, чем террор.

Сознание потенциальным преступником безнаказанности, воистину «мать» большинства преступлений.

Поэтому показательно , что, например, древние греки весьма чтили свою богиню мести Немезиду…Лемносский бог тебя сковал для рук бессмертных Немезиды… У них же преступника преследовали и злобные духи мести-Эринии.

В «Орестее» Эсхила эти «гневные птицы с сочащейся из глаз кровью» постоянно изводят Ореста после того как он, мстя за отца, убил свою мать. Трагедия Ореста как бы переинтерпретирована в «Гамлете».

Таким образом, месть, несомненно, относится к инстинктивным в своей основе поведенческким реакциям человека. Она, по-видимому, сыграла немаловажную роль в развитии нашего общества, его правовых норм, хотя любому современному правоведу такое наше утверждение, конечно, должно претить.

В то же время мстительность — один из самых отвратительных пороков, особенно, когда ему дают волю власть имущие.

Как это ни печально, но к инстинктивным, а потому извечным велениям человеческой души относятся, наряду с жаждой мести, также зависть и злорадство.

Зависть в сообществах и стаях высших животных — один из часто наблюдаемых мотивов агрессии, в частности, переадресованной.

Видел я также, что всякий труд и всякий успех порождает взаимную между людьми зависть. И это — суета и томление духа

(Ветхий завет. Екклесиаст. Гл.4, стих 4.)

Ну, а яблочко в ответ:

«Ты красива, спору нет,

Но царевна всех милей,

Всех румяней и белей…»

Все знают: зависть вредна для здоровья, часто ведет к неврозам, стрессам. От зависти «сохнут» и «лопаются» — образные идеомы русского языка. Да и русские поговорки на ту же тему достаточно образны: Глаза завидущие, руки загребущие. Мужик радуется, если ему подарят корову, но еще больше его радует, если сдохнет корова соседа. В чужую гавань корабли да барки, а в нашу г… и палки.

Мерзкая черта человеческой личности. Презренный порок. Но не будь у этого порока каких-то положительных черт с эволюционно-этологической точки зрения, мы бы его просто не знали. Всех завистников из нашего общества давным-давно вымел бы в таком случае естественный отбор.

Какую же роль играет зависть в сообществах высших животных? На этот вопрос легко ответит всякий, у кого дома жили одновременно по несколько кошек или собак.

Завистливый зверь, даже будучи очень сытым, не может спокойно видеть, что кто-то другой ест или пьет. Сразу же он устремляется к кормушке, оттирает всех остальных и спешит набить до предела свое и так уже полное брюхо. Скорей, скорей хватать, глотать, чтобы другим как можно меньше осталось! Еще! Еще! Еще!

Булгаковский Полиграф Полиграфович Шариков, мечтавший все чужое разделить поровну, был как раз из таких, что вполне естественно для бродячей дворняги, вдруг повысившей свой ранг до невиданной высоты.

Какие же конкретные преимущества дает зависть конкурирующим между собою индивидам в едином сообществе? Кто энергичнее и расторопнее оттирает других от кормушки, у того больше шансов дожить до времени оставления потомства.

Наиболее выгодная стратегия для вида, как почти всегда, смешанная: иногда — крайний эгоизм: каждый против всех, иногда, наоборот, взаимовыручка, ибо в одиночку всем пропадать. К этой проблеме : «эгоизм-альтруизм» мы еще вернемся (3.12). Пока же ответим на более конкретный вопрос: к каким последствиям, в конечном счете, ведет зависть?

В коллективе животных одного вида она, разумеется, ведет не к уравниловке, а к тому, что сильные объедают слабых, причем все спешат. Иерархия, с которой связано такое неравенство, рассматривается в следующей (4) главе. И в человеческом обществе зависть толкает к тому же самому. За уравниловку ратуют, разумеется, только те, кто внизу. Однако, любое уравнительное распределение, как правило, ненадолго.

Все получается точь в точь как в «Скотской ферме» Дж. Оруэлла. Сперва после почти любой революции торжественно объявляютее главный принцип: «Все равны». Вскоре, однако, выясняется, что некоторые «более равны, чем остальные» и все начинается сначала.

На белых крысах поставили такой эксперимент. Их рассадили попарно в клетки с двумя, разделенными сетчатой перегородкой отделениями: все, что ест сосед, видно, но перебраться к нему нельзя.

Всех крыс кормили одинаково калорийной пищей, но некоторым при этом добавляли в рацион морковку, которую не получала сидевшая в той же клетке за перегородкой вторая крыса. Вскоре соседи крыс, получавших морковку, начали быстро тощать: «сохли от зависти». А их товарки, сосед которых не получал морковку, сохранили прежний вес!

Всякий, кто наблюдал за поведением обезьян в зоопарке, знает, до чего же это завистливые существа. Если обезьяна видит, что соседу за решеткой досталось лакомство, которое ей не дали, начинается подлинная трагедия. Тут и броски на решетку, и вопли, и умоляющие позы.

Животюга и клянчит, и грозит, и мечется, пока сосед не доест свою порцию. Ну а как ведет себя при этом счастливчик-сосед? Наслаждается — это явно видно. Старается есть как можно медленнее, смакуя не столько еду, сколько именно душевные страдания обделенного собрата за решеткой.




Из книги Ю.А. Лабаса и И.В. Седлецкого "Этот безумный, безумный мир глазами зоопсихологов".