“Логика насилия в гражданской войне”
https://5rim.ru/storage/photo/resized/xy_572x520/i/ljqaphf1a61ysbm_b076ab8e.jpg
Интересные фрагменты из книги греческого историка Статиса Каливаса о логике насилия в ходе гражданской войны. Книга написана на основе обширного списка источников по огромному количеству различных гражданских войн.
Главный парадокс гражданской войны состоит в том, что во время ее возрастает необходимость контролировать население и одновременно подрывать возможности противника заниматься тем же самым. Политические силы пытаются решить этот вопрос, внедряя децентрализацию и непрямое управление, в определенной мере наделяя полномочиями местные комитеты или ополченческие формирования.
В результате децентрализации увеличивается объем локальной информации и одновременно возникает проблема морального вреда, поскольку неточные сведения приводят к неизбирательному насилию и имеют контрпродуктивное действие.
Один афганец – житель деревни – сообщил американским солдатам, что слова людей из враждебного племени о деятельности в деревне бойцов Талибана не соответствуют правде, и добавил: "Не делайте той же ошибки, что и русские. Они слушали информаторов, арестовывали не тех и в итоге настроили все население против себя".
Женщина из партизанского отряда в Гватемале говорила, что вступила в сопротивление, чтобы не погибнуть от чужой зависти – иными словами, не погибнуть от доноса военным, который мог совершить ее личный недоброжелатель.
Во Вьетнаме один деревенский вор отмечал, что от ложных доносов тот же эффект, что и от попыток коррумпированных чиновников вымогать деньги: "Тебя хватают, потом пытают, пока ты не сознаешься. Так люди и переходили на сторону Вьетконга, хотя и не испытывали к нему никакой симпатии – просто потому, что не было выбора.
<…>
Делегирование полномочий местным органам – палка о двух концах: с одной стороны так реализуется контроль и, путем создания постоянной агентуры на месте, упрощается доносительство, поскольку доносчикам дается благовидное прикрытие и создается орган для их защиты. Имея доступ к местным данным, агенты способны оценить достоверность получаемых доносов. Колин Лукас полагает, что во Франции революционные комитеты в сравнительно малых населенных пунктах обычно игнорировали доносы, в которых открыто прослеживалась личная и эмоциональная мотивация, или по крайней мере им не придавали большого значения.
"Допустим, молодой человек влюбился в девушку, – рассказывал мне член повстанческого комитета в одной греческой деревне, – но на пути стал старший брат. Он и донес на брата. Меня он долго уверял, что ее брат высказывался против нашей организации. Я его не послушал. Я был объективен и я утверждал здесь законы".
Более того, доносительству способствуют местные агенты: принимая на себя большую часть ответственности за насилие, которое учиняется впоследствии, они частично отгораживают доносчика от последствий его действий и размывают границы личной ответственности за содеянное.
С другой стороны, делегирование полномочий не является панацеей от неточной информации. Наиболее позорный случай наблюдался в Гватемале: местные агенты намеренно сообщали солдатам неверные сведения (даже инсценировали мнимые бои с партизанами и оставляли на стенах партизанские граффити); таким образом, они манипулировали войсками, убеждая военных в том, что город наводнен боевиками, а затем брали его под преступное покровительство и занимались вымогательством.
<…>
Политические силы, в целом в курсе того, что многие доносы ложные. Им, как военным проводившим операцию "Феникс" во Вьетнаме, известно, что часто "различие между Вьетконгом и личными врагами стиралось"; им не нравится система анонимных доносов, так как есть опасность, что анонимы начнут сводить старые счеты. В письме 1919 года Ленин критикует Екатеринославскую ЧК, объявляя ее "преступной группировкой, которая казнила любого, кто им не нравился, конфисковывала, грабила, насиловала, бросала в тюрьмы, подделывала деньги, вымогала взятки и затем шантажировала тех, у кого вымогала, освобождала тех, кто мог заплатить в 20 раз больше.
Позднее, советские региональные чиновники поняли, что крестьяне при помощи взаимных доносов осуществляют кровную вражду.
Когда в Советский Союз вторглись немцы, они стали свидетелями именно такого явления. Так, например, солдаты 25-й моторизованной дивизии, вошедшие на территорию Брянской области, сетовали на то, что доносительство среди местных цветет буйным цветом.
Рано или поздно представители политической силы обнаруживают (как это произошло с американскими офицерами в 1899-1902 годах подавлявших восстание на Филиппинах, что некоторые из сотрудничаюших с ними глав городов, втягивают их в местные распри. Тоже осознание пришло к их потомкам в современном Ираке: "они сдают друг друга без зазрения совести", "из сотен фактов представленных иракской разведкой, полезным оказался только один".
Американский солдат во время операции в городе Таль-Афар критиковал работу местных иракцев-информаторов: "Ничего нужного от них не дождешься. Такое ощущение, что берут навскидку людей из другого племени, или тех, которое задолжали им денег".
<…>
Случилось как на скандальном ток-шоу Джерри Спрингера – такая аналогия приходила нам на ум: информатор мог заставить нас ловить некоего человека, который чем-то насолил ему лично, – этакая вендетта по контракту. Вот такие случаи с вендеттой мы и называли "Шоу Спрингера"…ведь это напоминало…ну, те забавные закидоны, что и в Америке порой случаются. Здесь, когда речь идет о личной мести, – все тоже самое. Украл, например, кто-нибудь корову, женился на его девушке, или кусок земли отхватил. Мститель идет к нам, говорит, что тот, мол, лидер Аль-Каиды или что-то в этом духе, и ты за ним, как дурак, бегаешь.
<…>
Советник ЦРУ во Вьетнаме вспоминает: "Несколько раз у меня возникли сомнения насчет того или иного имени из "черного списка", где были имена вьетконговцев. А точно он ставленник Вьетконга или просто идейный враг? А может, деловой конкурент главы провинции или округа, или кого-то еще?"
Однако этот вопрос не так-то легко решается, поскольку люди в целом умеют обманывать и не замечают, когда обманывают их. Одно из решений – предусмотреть процедуру апелляции. Такую процедуру вводили китайские коммунисты, но даже в период относительной стабильности она себя не оправдала, а в кризисные периоды временно упразднялась.
<…>
Манипулирование инквизицией являлось для некоторых лангедокцев чрезвычайно эффективным политическим инструментом, однако всегда существовал риск, что инквизиторам откроется правда. Неудавшийся интриган в этом случае платил сполна.
А вот в условиях гражданских войн, тем более на плохо контролируемых территориях, примеров эффективной перекрестной проверки фактов я не нашел. Испанские ополченцы не предпринимали каких-либо организованных усилий по установлению истинности или ложности доносов, по которым расстреливали деревенских жителей.
Американский офицер служивший в Ираке, отмечал, что местные информаторы первый и ключевой этап в выявлении боевиков. Он также отмечает, что, "конечно, никуда не денешься от того, что эти люди часто ошибаются, но поскольку мы хуже их знаем местность, их присутствие рядом для нас полезно".
Другой военнослужащий признавал, что установить истинность многих неоднозначных рассказов, полученных от информаторов и их жертв, для него не представлялось возможным. "Я вам что, Шерлок Холмс, какой-нибудь?!" – возмущался он.
<…>
В Сальвадоре ложных обвинений было достаточно, чтобы решить человеческую судьбу: правительственные силы редко начинали следствие по обвинениям, а принцип "невиновен, пока вина не доказана", был совершенно чужд военным, членам сил безопасности или гражданским лицам из иррегулярных частей сальвадорских демократических националистов.
В отчете о Шри-Ланке значится, что "веря информаторам на слово, силы безопасности давали добро на решение кровопролитием старых распрей, земельных споров, деловой конкуренции".
В Перу, как сообщалось, в целях борьбы с повстанцами "Сендеро" был учрежден антитеррористический суд; он вынес приговор сотням тех, кого позже оправдали как не оказывавших содействие повстанцам. К лету 2000 года по помилованию либо по замене приговора из тюрем вышли 1089 человек.
<…>
Среди населения Колумбии существует широко распространенное убеждение, что люди, ставшие жертвами насилия, "сами напросились". Комментируя судьбу убитого, люди обычно говорили "чем-то провинился в прошлом", "поляризовался" или "радикализировался"; объясняя убийство, жертву часто обозначали словом "вор", "не сдержавший слово", "болтун", "отброс".
<…>
Кевин Эндрюс, объехавший Грецию в 1949 году упоминает следующий разговор, который он имел с жителями деревни:
- Скажите мне только одно, люди которые жгли дома, те, кто убили вашу сестру и ее ребенка, что с ними теперь?
- Что с ними теперь? – переспросил он с таким же наивным, как и у Папаставроса лицом. – Да ничего.
- То есть?
- Да тут все.
- В деревне? До сих пор?!
- А куда им деться?
- Но он знает, кто учинил бесчинства?
- Конечно знает. В деревне все про всех известно.
<…>
В целом, будет справедливым допустить, что политические силы очень часто не видят разницы между виновными и невиновными.
Гражданская война расширяет возможности мести и существенно снижает ее себестоимость: человеку нет необходимости пачкать руки в крови.
И так далее. Во всех отношениях занимательная книга о разновидностях террора на гражданской войне и в различных партизанских войнах, а также о проблемах оккупационной, контрпартизанской и контртеррористической политики, в том числе и в контексте масштабного доносительства и сведения счетов.
https://mitra-books.com/images/products/c2/ef/product_add_pic_13929.JPG
Купить можно тут https://www.labirint.ru/books/716127/
В целом, могу рекомендовать к прочтению. Некоторые моменты весьма занятны и поучительны.
Также достаточно полезна для тех, кто ищет ответ на вопрос: "Но кто-то же написал 4 млн. доносов" и почему селективный террор под воздействием приходящих факторов перерастает в неизбирательный.
Интересные фрагменты из книги греческого историка Статиса Каливаса о логике насилия в ходе гражданской войны. Книга написана на основе обширного списка источников по огромному количеству различных гражданских войн.
Главный парадокс гражданской войны состоит в том, что во время ее возрастает необходимость контролировать население и одновременно подрывать возможности противника заниматься тем же самым. Политические силы пытаются решить этот вопрос, внедряя децентрализацию и непрямое управление, в определенной мере наделяя полномочиями местные комитеты или ополченческие формирования.
В результате децентрализации увеличивается объем локальной информации и одновременно возникает проблема морального вреда, поскольку неточные сведения приводят к неизбирательному насилию и имеют контрпродуктивное действие.
Один афганец – житель деревни – сообщил американским солдатам, что слова людей из враждебного племени о деятельности в деревне бойцов Талибана не соответствуют правде, и добавил: "Не делайте той же ошибки, что и русские. Они слушали информаторов, арестовывали не тех и в итоге настроили все население против себя".
Женщина из партизанского отряда в Гватемале говорила, что вступила в сопротивление, чтобы не погибнуть от чужой зависти – иными словами, не погибнуть от доноса военным, который мог совершить ее личный недоброжелатель.
Во Вьетнаме один деревенский вор отмечал, что от ложных доносов тот же эффект, что и от попыток коррумпированных чиновников вымогать деньги: "Тебя хватают, потом пытают, пока ты не сознаешься. Так люди и переходили на сторону Вьетконга, хотя и не испытывали к нему никакой симпатии – просто потому, что не было выбора.
<…>
Делегирование полномочий местным органам – палка о двух концах: с одной стороны так реализуется контроль и, путем создания постоянной агентуры на месте, упрощается доносительство, поскольку доносчикам дается благовидное прикрытие и создается орган для их защиты. Имея доступ к местным данным, агенты способны оценить достоверность получаемых доносов. Колин Лукас полагает, что во Франции революционные комитеты в сравнительно малых населенных пунктах обычно игнорировали доносы, в которых открыто прослеживалась личная и эмоциональная мотивация, или по крайней мере им не придавали большого значения.
"Допустим, молодой человек влюбился в девушку, – рассказывал мне член повстанческого комитета в одной греческой деревне, – но на пути стал старший брат. Он и донес на брата. Меня он долго уверял, что ее брат высказывался против нашей организации. Я его не послушал. Я был объективен и я утверждал здесь законы".
Более того, доносительству способствуют местные агенты: принимая на себя большую часть ответственности за насилие, которое учиняется впоследствии, они частично отгораживают доносчика от последствий его действий и размывают границы личной ответственности за содеянное.
С другой стороны, делегирование полномочий не является панацеей от неточной информации. Наиболее позорный случай наблюдался в Гватемале: местные агенты намеренно сообщали солдатам неверные сведения (даже инсценировали мнимые бои с партизанами и оставляли на стенах партизанские граффити); таким образом, они манипулировали войсками, убеждая военных в том, что город наводнен боевиками, а затем брали его под преступное покровительство и занимались вымогательством.
<…>
Политические силы, в целом в курсе того, что многие доносы ложные. Им, как военным проводившим операцию "Феникс" во Вьетнаме, известно, что часто "различие между Вьетконгом и личными врагами стиралось"; им не нравится система анонимных доносов, так как есть опасность, что анонимы начнут сводить старые счеты. В письме 1919 года Ленин критикует Екатеринославскую ЧК, объявляя ее "преступной группировкой, которая казнила любого, кто им не нравился, конфисковывала, грабила, насиловала, бросала в тюрьмы, подделывала деньги, вымогала взятки и затем шантажировала тех, у кого вымогала, освобождала тех, кто мог заплатить в 20 раз больше.
Позднее, советские региональные чиновники поняли, что крестьяне при помощи взаимных доносов осуществляют кровную вражду.
Когда в Советский Союз вторглись немцы, они стали свидетелями именно такого явления. Так, например, солдаты 25-й моторизованной дивизии, вошедшие на территорию Брянской области, сетовали на то, что доносительство среди местных цветет буйным цветом.
Рано или поздно представители политической силы обнаруживают (как это произошло с американскими офицерами в 1899-1902 годах подавлявших восстание на Филиппинах, что некоторые из сотрудничаюших с ними глав городов, втягивают их в местные распри. Тоже осознание пришло к их потомкам в современном Ираке: "они сдают друг друга без зазрения совести", "из сотен фактов представленных иракской разведкой, полезным оказался только один".
Американский солдат во время операции в городе Таль-Афар критиковал работу местных иракцев-информаторов: "Ничего нужного от них не дождешься. Такое ощущение, что берут навскидку людей из другого племени, или тех, которое задолжали им денег".
<…>
Случилось как на скандальном ток-шоу Джерри Спрингера – такая аналогия приходила нам на ум: информатор мог заставить нас ловить некоего человека, который чем-то насолил ему лично, – этакая вендетта по контракту. Вот такие случаи с вендеттой мы и называли "Шоу Спрингера"…ведь это напоминало…ну, те забавные закидоны, что и в Америке порой случаются. Здесь, когда речь идет о личной мести, – все тоже самое. Украл, например, кто-нибудь корову, женился на его девушке, или кусок земли отхватил. Мститель идет к нам, говорит, что тот, мол, лидер Аль-Каиды или что-то в этом духе, и ты за ним, как дурак, бегаешь.
<…>
Советник ЦРУ во Вьетнаме вспоминает: "Несколько раз у меня возникли сомнения насчет того или иного имени из "черного списка", где были имена вьетконговцев. А точно он ставленник Вьетконга или просто идейный враг? А может, деловой конкурент главы провинции или округа, или кого-то еще?"
Однако этот вопрос не так-то легко решается, поскольку люди в целом умеют обманывать и не замечают, когда обманывают их. Одно из решений – предусмотреть процедуру апелляции. Такую процедуру вводили китайские коммунисты, но даже в период относительной стабильности она себя не оправдала, а в кризисные периоды временно упразднялась.
<…>
Манипулирование инквизицией являлось для некоторых лангедокцев чрезвычайно эффективным политическим инструментом, однако всегда существовал риск, что инквизиторам откроется правда. Неудавшийся интриган в этом случае платил сполна.
А вот в условиях гражданских войн, тем более на плохо контролируемых территориях, примеров эффективной перекрестной проверки фактов я не нашел. Испанские ополченцы не предпринимали каких-либо организованных усилий по установлению истинности или ложности доносов, по которым расстреливали деревенских жителей.
Американский офицер служивший в Ираке, отмечал, что местные информаторы первый и ключевой этап в выявлении боевиков. Он также отмечает, что, "конечно, никуда не денешься от того, что эти люди часто ошибаются, но поскольку мы хуже их знаем местность, их присутствие рядом для нас полезно".
Другой военнослужащий признавал, что установить истинность многих неоднозначных рассказов, полученных от информаторов и их жертв, для него не представлялось возможным. "Я вам что, Шерлок Холмс, какой-нибудь?!" – возмущался он.
<…>
В Сальвадоре ложных обвинений было достаточно, чтобы решить человеческую судьбу: правительственные силы редко начинали следствие по обвинениям, а принцип "невиновен, пока вина не доказана", был совершенно чужд военным, членам сил безопасности или гражданским лицам из иррегулярных частей сальвадорских демократических националистов.
В отчете о Шри-Ланке значится, что "веря информаторам на слово, силы безопасности давали добро на решение кровопролитием старых распрей, земельных споров, деловой конкуренции".
В Перу, как сообщалось, в целях борьбы с повстанцами "Сендеро" был учрежден антитеррористический суд; он вынес приговор сотням тех, кого позже оправдали как не оказывавших содействие повстанцам. К лету 2000 года по помилованию либо по замене приговора из тюрем вышли 1089 человек.
<…>
Среди населения Колумбии существует широко распространенное убеждение, что люди, ставшие жертвами насилия, "сами напросились". Комментируя судьбу убитого, люди обычно говорили "чем-то провинился в прошлом", "поляризовался" или "радикализировался"; объясняя убийство, жертву часто обозначали словом "вор", "не сдержавший слово", "болтун", "отброс".
<…>
Кевин Эндрюс, объехавший Грецию в 1949 году упоминает следующий разговор, который он имел с жителями деревни:
- Скажите мне только одно, люди которые жгли дома, те, кто убили вашу сестру и ее ребенка, что с ними теперь?
- Что с ними теперь? – переспросил он с таким же наивным, как и у Папаставроса лицом. – Да ничего.
- То есть?
- Да тут все.
- В деревне? До сих пор?!
- А куда им деться?
- Но он знает, кто учинил бесчинства?
- Конечно знает. В деревне все про всех известно.
<…>
В целом, будет справедливым допустить, что политические силы очень часто не видят разницы между виновными и невиновными.
Гражданская война расширяет возможности мести и существенно снижает ее себестоимость: человеку нет необходимости пачкать руки в крови.
И так далее. Во всех отношениях занимательная книга о разновидностях террора на гражданской войне и в различных партизанских войнах, а также о проблемах оккупационной, контрпартизанской и контртеррористической политики, в том числе и в контексте масштабного доносительства и сведения счетов.
https://mitra-books.com/images/products/c2/ef/product_add_pic_13929.JPG
Купить можно тут https://www.labirint.ru/books/716127/
В целом, могу рекомендовать к прочтению. Некоторые моменты весьма занятны и поучительны.
Также достаточно полезна для тех, кто ищет ответ на вопрос: "Но кто-то же написал 4 млн. доносов" и почему селективный террор под воздействием приходящих факторов перерастает в неизбирательный.
