Время России

Проходит время, и всё меняется.

Мы это сделали. Мы сохранили Россию. Мы не дали уничтожить её ни войной со своими согражданами – нынешними и бывшими, ни информационными диверсиями, ни экономическими проискам тех, кого до сих пор называем друзьями и партнёрами.

Мы сделали даже больше – мы поверили в себя и осознали, что никогда не допустим этого в будущем.

Но время идёт, и мы меняемся вместе с ним.

Постепенно к нам должно прийти понимание того, что доставшиеся нам бескрайние просторы, огромные богатства и безграничные возможности – это не безликий массив для нашего потребления, а колоссальная ответственность. И нести её придётся не кому-то там наверху, а нам самим.

Вопреки пессимистичным прогнозам, через три года после возвращения Крыма  народ не стал меньше доверять Путину. Можно даже сказать, что это доверие стало меньше основываться на эмоциях и больше – на объективных факторах. Граждане  перестали мёртвой хваткой цепляться за национального лидера, обсуждать его достоинства и недостатки, оставив это занятие рефлексирующей западной аудитории, и наконец-то переключили внимание на самих себя.

Судя по всему, это и было долгосрочной задачей президента – не тащить население за уши в светлое будущее, а убедить его в том, что идти туда следует самостоятельно. Иногда непонимание действий Путина происходит от того, что он предлагает абсолютно новую, ранее нигде не реализованную модель государственности, где власть должна идти снизу, являясь производной от воли граждан. И чтобы данный принцип работал на общее благо, эту волю следует востребовать и проявлять.

Для объективного наблюдателя ясно, что Путин старается «разбудить» народ, заставить его не просто реагировать на окружающий позитив или негатив, а влиять на него. Пожалуй, на протяжении всей нашей истории мы впервые встретили столь уважительное отношение со стороны главы государства, терпеливо раскрывающего нам своё видение пути, по которому пойдет страна. Остаётся удивляться, какая колоссальная выдержка нужна лидеру державы — взять хотя бы его многочасовые пресс-конференции и прямые линии, где президент старается не говорить, а слушать.

Вообще-то говорить должны мы.  Однако грамотно высказывать свои претензии по нужному адресу наши граждане пока что не очень приучены. У них куда лучше получается ворчать, ныть и с ходу обвинять правительство во всех своих неурядицах. Это происходит не только от некоторой инертности и недостатка опыта. У нас всё ещё нет достаточного доверия к властям. Оно подорвано не только перестроечными ваучерами. Его утрата началась гораздо раньше – в эпоху аморфных застойных вождей и тотального идеологического вранья. Если на Западе население чересчур верит в свои псевдодемократические возможности, то мы в свои не верим вовсе.

К тому же распад Советского Союза нанёс народной душе столь глубокую травму, что полностью она затянется нескоро. Мы по-прежнему стараемся переложить свои страхи на кого-то другого. Если не на всю власть, то на какую-то её часть. Хотя нетрудно понять, что все решения президента, принёсшие ему такую популярность, не могли быть приняты в одиночку. Кстати, именно из среды всепропальщиков, привыкших вешать на правительство все проблемы, выходят взяточники и бюрократы. Потому что сначала общественное благо не признаётся для себя самого, а затем оно отвергается и для других.

После бешеной скачки событий последних лет, когда шокирующие новости обрушивались на нас бурным потоком, сбивая с ног и туманя сознание, для России наступило некоторое успокоение. Это, в общем, неплохо: радикальные перемены легко превращаются в опасную привычку. Помня прошлый печальный опыт, нам ни в коем случае не стоит бездумно разрушать то, что сохранено и наработано с таким трудом. Каковы бы ни были наши недовольства, невозможно изменить страну к лучшему, основываясь лишь на осознании недостатков.

Некоторая неопределённость настоящего момента во многом связана с тем, что людей, соответствующих новой, будущей модели государства, сейчас просто нет. Вернее, их процент настолько мал, что они не могут найти себе места в системе государственных институтов, поскольку не вписываются в неё. Такое поколение ещё должно вырасти. А чтобы оно было способно решить стоящие перед ним задачи, его нужно правильно воспитать. Проблема усугубляется тем, что нынешние родители – это «дети перестройки», которыми по большей части вообще никто не занимался. В 90-е на это не были способны ни кое-как выживающая семья, ни развалившееся государство.

Чтобы эффективно действовать в столь непростых условиях, нужна тонкая и продуманная тактика. Может быть, это не сразу заметно, однако у путинской власти очень низкий процент неправильных решений. Имеется в виду не их выполнение, которое тормозится на местах теми, кому это невыгодно. Речь идёт о правительственных актах, которые привели к отрицательным результатам или вообще не стали работать – за время правления Путина таких в корне неудачных решений было принято крайне мало. И не только по сравнению с горбачёвско-ельцинской разрухой, когда было неверным почти всё. Достаточно вспомнить, к примеру, о миграционной политике Евросоюза. Или о пресловутых санкциях, за которые так упорно продолжают цепляться и Европа, и Штаты, потерявшие на этом в конечном счёте куда больше, чем Россия – ибо утрата доверия к партнёру восстанавливается гораздо труднее экономических связей.

В России, в отличие от них, есть понимание того, что в период, когда дальнейший путь только нащупывается, любой недоработанный нормативный акт может превратиться в мину замедленного действия. Лучше семь раз отмерить, или разделить одно серьёзное изменение на серию небольших, чем сделать что-то решительное и неверное.

Скорее всего, именно начало построения новой государственности, основанной на подлинном, а не мнимом волеизъявлении народа, Путин видит своей главной целью в следующие шесть лет президентского срока. Это не просто сложная задача. Это тяжкий труд, куда более тяжёлый, чем борьба с олигархами, пятой колонной, терроризмом и мировым правительством. Потому что прецедентов здесь нет – этого не делал никто и никогда. Если, конечно, не считать известного эксперимента по построению коммунизма в отдельно взятой стране, которому в этом году исполняется сто лет...

Основная проблема состоит в том, что мы очень хорошо знаем, чего НЕ хотим. Мы не хотим западной «свободы», постиндустриального неравенства и транснационального капитализма. Повальный дефицит и диалектический материализм переразвитого социализма нам тоже явно не нужны. Апологетам монархии неплохо бы напомнить, что наследственная власть автоматически означает законодательное закрепление сословной иерархии, которая ненамного лучше «золотого миллиарда».

Но вот сформулировать качества государственного строя, полностью отвечающего национальным интересам, в данный момент у нас вряд ли получится. После смены нескольких общественных формаций на протяжении всего лишь одного поколения у нас в головах образовалась, откровенно сказать, каша из желаний и страхов. Переболев после «прививки демократии», мы даже на Америку больше не можем оглядываться как на пример для подражания…

Однако у России есть удивительное свойство: все наши победы и достижения, столь поразительные для остальных, зреют где-то глубоко в нашем бессознательном. И только когда мы сами внутри себя поймём то, что для нас является самым важным в данный момент, идея реализуется во внешнем мире, находя себе носителей и последователей.

Когда фашизм дошёл до стадии мирового господства и стал грозить нам уничтожением, во главе страны стоял вождь, с которым мы победили. Когда мы осознали, что Россия вот-вот погибнет, распавшись на части, у нас появился лидер, который этого не допустил.

Американских президентов, британских премьеров, немецких канцлеров легко представить на месте друг друга. Попробуйте поменять Обаму на Кэмерона – сумма останется прежней, потому что эти правительства придуманы неким третьим лицом, как математические уравнения. Руководители в них несамостоятельны и никак с историей развития государства не связаны.

В России же в каждом историческом отрезке выдвигается единственная политическая фигура, способная возглавить страну в этот период; лишь её правление приводит к тем результатам, плохим или хорошим, которые были достигнуты. Как бы ни было стыдно вспоминать, мы поначалу горячо поддерживали и Горбачёва, и Ельцина. На тот период были востребованы именно такие лидеры. Востребованы не кем-то чужим (хотя и им тоже), а, прежде всего, нами: если мы тогда поверили чьей-то пропаганде, то только потому, что были готовы её воспринять.

Ещё одна трудность новой государственности заключается в том, что нам не может быть хорошо, если вокруг нас кому-то плохо. Дело не только в современном уровне международной интеграции, когда ситуация в одном государстве неизбежно будет влиять на всех. Просто в силу особого склада национального характера мы не в состоянии заниматься только собой в отрыве от остальных. Это та искренняя забота о других, которая заставила Советский Союз собрать последние силы и задавить фашизм в Берлине, а не просто выбросить его за пределы наших границ в Европу, сказав: разбирайтесь сами с тем, что породили. Это то сострадание, которое побуждает нас раскрыть двери украинским беженцам, не вникая особо, кто там за кого воевал. Отсюда происходит наше глубинное понимание того, что к хорошей жизни должны прийти в конце концов все. Или никто. Поэтому немного некорректно рассуждать об успехах России во внешней политике и выискивать неудачи во внутренней – они не просто тесно связаны, а представляют собой одно целое.

Пока мы не поймём, что Россия ждет отдачи не только от президента, но и от нас, в нашей жизни трудно будет представить перемены к лучшему. Путин сделал для нас и для страны то, что должен был сделать. Теперь очередь за нами.

Восточная мудрость гласит: люди говорят, что время идёт, а время говорит, что люди проходят…

Когда мы уйдём, какую Россию мы оставим после себя? 

http://yulia-brazh.livejournal.com/43032.html