В.Л. Авагян: Полная и безоговорочная конфискация

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2186429/2186429_300.jpgКак они дошли до жизни такой? Классик русской литературы, и, кстати сказать, монархист, обличавший на пару с Достоевским в революционерах «бесов», Николай Лесков (придумавший «Левшу») просто и буднично описывает современную ему жизнь: «Из голодавших зимой деревень ежедневно прибывали в город толпы оборванных мужиков в лаптях и белых войлочных колпачках.

Они набивались в бурлаки из одних податей и из хлеба и были очень счастливы, если их брали сплавлять в далекие страны тот самый хлеб, которого недоставало у них дома. Но и этого счастья, разумеется, удостаивались не все.

Предложение труда далеко превышало запрос на него. Об этих излишних людях никто не считал себя обязанным заботиться; нанятые были другое дело: о них заботились. Их подпускали к пище при приставниках, которые отгоняли наголодавшихся от котла, когда они наедались в меру.

До отвала наголодавшимся нельзя давать есть; эти, как их называют, «жадники» объедаются, «не просиживают зобов» и мрут от обжорства. Недавно два такие голодные «жадника» — родные братья, рослые ребята с Оки, сидя друг против друга за котлом каши, оба вдруг покатились и умерли. Лекарь вскрыл трупы и, ища в желудке отравы, нашел одну кашу; кашей набит растянутый донельзя желудок; кашей набит был пищевод, и во рту и в гортани везде лежала все та же самая съеденная братьями каша.

Грех этой кончины падал на приставника, который не успел вовремя отогнать от пищи наголодавшихся братьев «жадников». Недосмотр был так велик, что в другой артели в тот же день за обедом посинели и упали два другие человека; эти не умерли только благодаря тому, что случился опытный человек, видавший уже такие виды.

Объевшихся раздели донага и держали животами пред жарким костром. Товарищи наблюдали, как из вытапливаемых бурлаков валил пар, и они уцелели и пошли на выкормку».

Дела давно минувших дней? Вот великий писатель земли американской Стивен Кинг описывает 2009 год у себя на родине (так прямо и указывает в тексте – шёл 2009 год!):

«…Городской центр находился в дальней части мегаполиса, поэтому Оги решил воспользоваться последним автобусом. Вышел из него в двадцать минут двенадцатого, с рюкзаком за плечами и скатанным спальником под мышкой. Подумал, что в три часа утра похвалит себя за пуховый спальник. Ночь выдалась туманной и холодной.

– Удачи, парень, – пожелал водитель, когда Оги выходил из автобуса. – Ты должен что-нибудь получить хотя бы за то, что будешь первым.

Только первым не вышло. Добравшись до гребня широкой, круто поднимавшейся дороги, которая вела к Городскому центру, Оги увидел у дверей большого зала Центра не меньше двух десятков человек: кто-то сидел, другие стояли. Стойки, соединенные желтыми лентами с надписями «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ», уже расставили, создав сложный, петляющий проход, похожий на лабиринт. Оги с подобным уже сталкивался, как в кинотеатрах, так и в банке (где он в настоящий момент превысил лимит по кредитной карточке), и понимал, зачем это нужно: чтобы разместить как можно больше людей в ограниченном пространстве.

Оказавшись в конце состоявшей из соискателей очереди, которой скоро предстояло превратиться в анаконду, Оги удивился и смутился, увидев, что перед ним женщина с младенцем, спящим в слинге. Щечки младенца покраснели от температуры, в каждом вдохе слышался хрип.

Женщина услышала приближение запыхавшегося Оги и обернулась. Молодая и симпатичная, несмотря на темные мешки под глазами. У ее ног стояла стеганая сумка. Наверняка с детскими вещами, предположил Оги.

– Привет, – поздоровалась она. – Добро пожаловать в Клуб ранних пташек.

– Надеюсь, нам удастся ухватить червячка. – Не долго думая, он протянул руку. Почему нет? – Огаст Оденкерк. Оги. Недавно уценен. В двадцать первом веке это означает, что меня турнули с работы.

Она пожала его руку. Крепко, твердо, без всякой застенчивости.

– Я Дженис Крей, а эта маленькая котомка радости – Патти. Наверное, я тоже уценена. Работала прислугой в одной милой семье в Шугар-Хайтс. Он… гм… ему принадлежал автомобильный салон.

Оги поморщился.

Дженис кивнула:

– Я знаю. Он сказал, что очень сожалеет, отпуская меня, но они должны потуже затянуть пояса.

– Такое здесь сплошь и рядом, – ответил Оги, подумав: Неужели она никого не смогла найти, чтобы посидели с ребенком? Неужели никого?

– Мне пришлось взять ее с собой. – Ей не требовалось уметь читать мысли, чтобы догадаться, о чем он думает. – Ни с кем не смогла оставить. Просто не с кем. Девушка, которая живет по соседству, не осталась бы на всю ночь, даже если бы я могла заплатить, а я не могу. Если не получу работу, просто не знаю, что мы будем делать.

– Ваши родители не могли ее взять? – спросил Оги.

– Они живут в Вермонте. Будь я поумнее, отвезла бы Патти туда. Там хорошо. Только у них свои проблемы. Папа говорит, что их дом ушел под воду. Не в прямом смысле, его не затопило или что-то в этом роде, а по части финансов.

Оги кивнул. Такое тоже случалось сплошь и рядом.

Несколько автомобилей поднялись по крутому склону со стороны Мальборо-стрит, где Оги вышел из автобуса. Повернули налево, на огромную и пока еще пустую равнину автостоянки, которая, Оги знал наверняка, заполнится к рассвету… задолго до открытия Первой ежегодной городской ярмарки вакансий. Все автомобили сошли с конвейера давным-давно. Из каждого вылезло по три-четыре соискателя, направившихся к дверям зала Городского центра. Оги давно уже не замыкал очередь. Она почти добралась до первого изгиба, образованного стойками и лентой.

– Если я получу работу, то смогу нанимать няню, – продолжила Дженис. – Но не на эту ночь. Ее нам с Патти придется провести здесь.

Малышка сухо закашлялась, встревожив Оги, шевельнулась в слинге, снова затихла. По крайней мере девочку тепло одели: даже на ручках крохотные варежки.

Детям и похуже приходится, без должной уверенности сказал себе Оги. Подумал о Пыльном котле, Великой депрессии. Что ж, этот кризис для него тоже тянул на великий. Два года назад он ни на что не жаловался. Разумеется, жил не на широкую ногу, но концы с концами сводил, и почти каждый месяц удавалось немного откладывать. Теперь все полетело в тартарары. С деньгами что-то произошло. Он этого не понимал, работал в экспедиционном отделе «Грейт лейкс транспорт» – офисный планктон, ничего больше, – занимался накладными и использовал компьютер только затем, чтобы отправить грузы кораблем, поездом или по воздуху.

– Люди увидят меня с ребенком и подумают, что я безответственная, – тревожилась Дженис. – Я это знаю. Уже вижу на их лицах то, что прочитала на вашем. Но что еще мне оставалось? Даже если бы девушка-соседка смогла остаться на ночь, мне бы это обошлось в восемьдесят четыре доллара. Восемьдесят четыре! У меня отложены деньги на квартиру за следующий месяц, а больше нет ни цента. – Она улыбнулась, но в свете ярких натриевых фонарей автостоянки Оги увидел блестевшие на ресницах слезы. – Я слишком много болтаю».

С одной стороны, мир Стивена Кинга – ещё не мир Н.Лескова. Это очевидно, ясно. С другой – каждой строчкой современный американец подчёркивает, что его мир – идёт в состояние, описанное Лесковым в XIX веке. И ежели ещё не дотопал – ничего, дотопает, дайте только срок!

+++

Вопрос – как они (мы) доходят до жизни такой – один из важнейших для понимания экономики.

Для того поколения, которое ещё вживую, лично помнило Колчака и Юденича – «изобилие» рисовалось довольно скромно. Это было поколение реалистов, которые экономику понимали куда лучше наших современников.

Экономика – это среда, в которой за тобой может быть хоть что-нибудь, пусть и скромное, но закреплено (например, миска, полная каши). А может быть – и ничего не закреплено, и тогда ВСЁ утекает, как песок сквозь пальцы. Не только машины, квартиры, яхты, дачи, но и крупа, из которой можно приготовить пригоршню каши.

Обыденное зрение понимает разницу между яхтой и тарелкой каши. Совершенно очевидно, что это разные вещи. Но есть особое, экономическое зрение, которого так страшно не хватает нашим современникам. Под его углом – яхта миллиардера лишь большая тарелка каши, а тарелка каши – маленькая яхта.

По сути, яхта миллиардера – это много-много конфискованных там и сям (по всему миру) тарелок с кашей. С точки зрения экономики и то, и другое стоит денег (пусть разных) – и оттого легко перетекает одно в другое.

Для того, чтобы это понять, представим себе гончара – так сказать, условно, вне времени и пространства.

Допустим, этот условный гончар вырабатывает стоимость примерно на 100 рублей, лепя и продавая свои горшки. У него есть определённое оборудование, не имея которого, он вырабатывал бы меньше, а имея что-то получше – вырабатывал бы больше. Но на каждый конкретный момент исторического времени выручка гончара условно-стабильна.

Из этой выручки производится изъятие. Часть вырученных рубликов или тугриков гончар тратит прямо и просто на себя. Другую часть, возникшую из его гончарной деятельности, у него изымают. Государство в виде налогов, поставщики ресурсов и владелец предприятия – в виде вычетов.

И вот вопрос: если гончар на этом оборудовании вырабатывает 100 рублей – то сколько у него заберут?

Понятно, что с точки зрения гончара, чем меньше, тем лучше.

Но с точки зрения конфискаторов – всё прямо наоборот. Чем больше – тем лучше.

Если они забирают у него 30 рублей, то купят меньше, чем за 50, а если 50 – то меньше, чем за 80. Оговорюсь, что низкие налоги ему не помощь: они лишь ослабляют государство, а основной вычет из труда делают хозяин и поставщики ресурсов. И сбивающие цену покупатели (феномен монопсонии).

Если гончар не будет платить государству вообще ничего – это не значит, что всё заработанное им останется ему. Главным-то ведь образом черпают с его труда не государства, а частные лица, разнообразные «элиты».

+++

На протяжении многих веков хозяйственная система сталкивается с тем, что описывают Лесков и Кинг: с полным истощением вычерпываемых до дна низов общества. Система снова и снова САМОНАСТРАИВАЕТСЯ так, что человеку труда совсем ничего не остаётся от пирога общественных благ.

Бить за это систему рыночного капитализма начали уже средневековые английские короли, первые с ней столкнувшиеся.

Нельзя сказать, что до «свободного рынка» патриархальное общество жило богато и припеваючи. Но надобно сказать, что жило оно традиционно. В режиме натурального хозяйства жизнь феодального общества утрясалась, не то, чтобы завидно – но устойчиво. При зачаточном уровне продаж хлеба или шерсти – куда их девать? Их, натуральным образом, съедали сообща[1].

Ломая традиционное общество, свободный рынок ломал и традиционную систему потребления в виде «общего стола». В какой-то момент английские короли (они были первыми) – оглянувшись, с изумлением и непониманием увидели вокруг себя картину лютой и зашкаливающей нищеты народа, образовавшуюся как бы из ничего. Ведь производительные силы, техника – развивались! Продукта, казалось бы, делалось больше – но при этом росла и прослойка тех, кому совсем ничего не достаётся от этого продуктового изобилия…

"Куда ни глянь – повсюду нищие" – так выразила свои впечатления королева Елизавета от поездки по стране[2]. Эта очевидность, кричавшая язвами – сопровождалась столь же кричащим непониманием её причин. Ни туповатые монархи, ни общество не могли понять – откуда им на голову свалилось такое бедствие – и это при развитии производительных сил!

Вот уже какой век подряд, начиная с кровавых Тюдоров, люди вроде Томаса Мора и Н.Лескова, а после и С. Кинга, из столетия в столетие разводят руками и вопрошают:

-Что за херня происходит?!

Объясним языком экономической науки – что это за херня.

+++
Натуральный продукт имеет ограничения как по потреблению, так и по срокам, условиям хранения и т.п. Нельзя съесть бесконечно много хлеба – если нет возможности обменять хлеб, например, на трёхпалубную яхту. Ты этим натуральным хлебом нажрёшься, обожрёшься, продрищешься с пережору – а потом поневоле делиться начнёшь.

Собрал ты, к примеру, 200 тонн крыжовника. Ну куда тебе их девать?! Он сгниёт, и сгниёт быстро, а если его заварить вареньем в банки – то ведь и у банки тоже не 100 лет срок годности!

Натуральное загребание (например, феодала в раннем Средневековье) имеет свои пределы, после которых становится бессмысленным.

Всё изменилось с возрастанием роли денег – у которых нет никакого качества, кроме их количества. В отличие от хлеба или крыжовника денег много не бывает. Как бы много их не сгрёб – всегда есть шанс пополнить кубышку или банковский вклад.

Так у хищников мира пропадает НАСЫЩАЕМОСТЬ – важнейшее качество традиционного общества. Они превращаются в ненасытных обирал, не знающих ни дна, ни берегов.

У процесса два инструмента:

1) Снижение зарплат работникам.
2) Шантаж работников безработицей – если начнут возмущаться снижением зарплат.

Нашему условному гончару оставили 10 рублей из 100. Он обиделся, стал сетовать, что, мол, «многовато дерёте» за коммунальные услуги (например) – а ему в ответ: ты хоть 10 имеешь, что-то на них себе купишь, плюс батареи в твоём доме тёплые. А вон безработный, готовый занять твоё место, он себе не может купить ничего, и живёт в холодной пещере…

А раз такая схема освоена – то почему останавливаться на 10 рублях? Почему бы не вырвать ещё рублик-другой? В конце концов, ведь и 8, и даже 5 рублей больше ноля, так ведь? Куда наш гончар от нас денется – в безработные на «ноль» уйдёт?!

+++

Если кто-то думает, что такую систему придумали жестокие, кровавые Тюдоры, обличённые Т.Мором – то это ошибка. Тюдоры столкнулись с этой системой, и просто не знали, что с ней делать. Одно дело, когда земля даёт продукт и только продукт: его или съешь, или он испортится, всё одно пропадёт, как ни жадничай!

Совсем другое дело – если продукт можно перевести в деньги, вывозя невесть куда[3], а деньги сложить в бездонный ларец. Прижал низы слегка – получил небольшую прибыль. Прижал сильнее – получил больше прибыли. Прижал совсем до костей – получил максимум из того, что можно из них выжать.

Какой пресс ценят сильнее всего маслоделы? Тот, который оставляет в оливках много масла? Или тот, который жмёт сильнее? Или тот, который выжимает оливки досуха?

С точки зрения маслодела и его бизнеса – ЛУЧШИЙ ПРЕСС – тот который выжимает оливки досуха. Не оставляет в массе ни капли масла. Тогда все отходы – идут в доходы. Выход масла – максимальный из возможных.

Никто не придумывал системы отжимания народа досуха. Она – сама возникла и она САМОНАСТРАИВАЮЩАЯСЯ система.

Важно отметить, что освободившись, рынок приходит к ней не сразу. Он довольно долго, в силу инерции сознания, колеблется, создаёт какие-то промежуточные формы угнетения, «и нашим, и вашим». Ведь не секрет (и все знают) что уже Тюдоры попытались множеством королевских эдиктов ограничить разорение английских масс. И ими двигало не только человеколюбие (хотя оно, наверное, тоже) – но и понимание КРАХА ГОСУДАРСТВА под ударами частной собственности и свободного рынка.

Государству нужны налогоплательщики – а откуда их взять, если все разорены дотла? Государству нужны рекруты – а оно видит перед собой вымирающих задохликов[4], от постоянного голода истощённых и слабых: какие из них солдаты?!

Государство поневоле, хотя бы чтобы защитить эту пресловутую частную собственность своих приватизаторов, борется с криминалом, с ворами и бандитами – а если все нищие и голодают, то понятно, какие масштабы пример разбой и бандитизм.

+++

Распластавшись под интересы частного собственника в конфигурацию свободного рынка, государство прекращает своё существование, как государство. Оно даже уже и функции «ночного сторожа» при собственниках выполнять не в силах.

Вот пример (хотя дело касается далеко не только царской России):

- за типичный 1907 год доход от продажи хлеба за рубеж составил 431 миллион рублей. Из них на предметы роскоши для аристократии и помещиков было потрачено 180 миллионов.

Ещё 140 миллионов русские дворяне оставили за границей – потратили на курортах Баден-Бадена, прокутили во Франции, проиграли в казино, накупили недвижимости в «цивилизованной Европе». На модернизацию ИМ ЖЕ ПРИНАДЛЕЖАВШЕГО ГОСУДАРСТВА (России) эффективные собственники потратили одну шестую дохода (58 миллионов руб) от продажи зерна, выбитого у голодающих крестьян.

Лица, приватизировавшие государство, поставившие свои интересы выше государственных – в итоге попросту СОЖРАЛИ собственное (им принадлежавшее) государство, то есть обезумев, зарезали и зажарили курицу, несущую золотые яйца!

О таком говорил президент Рузвельт, когда голодомор в США унёс более 7 млн жизней американцев. Известный факт: кивая на Россию, Рузвельт потребовал у эффективных собственников половину их денег, с тем, чтобы помочь им сохранить вторую половину. «Если вы, господа, сегодня не пожертвуете половиной капиталов – завтра вы их потеряете все».

А что сегодня мы видим в США? Да ведь то же самое: собственники, избавившись от страха «красной империи» жрут и дожирают государство и нацию, стремительно обогащаясь в условиях столь же стремительного обнищания основной массы населения.

«Средний класс», заботливо выпестованный Кейнсом и Рузвельтом ко второй половине ХХ века – в XXI веке пошёл частично в топку, частично в задницу.

+++

Хозяевам прессов нужно больше выжимки. Они не хотят «бесхозяйственности» в виде обеспеченных рабочих. Такие рабочие не только дорого обходятся нанимателю, но её и много борзеют, ощутив себя после Рузвельта «чуть ли не людьми». А вот если бы они утром не знали – чем закусят до вечера, они были бы шёлковые. Не говоря уж, что дешёвые.

Ещё раз, как экономист-теоретик говорю: никто эту систему специально не создаёт. Это не кучка злодеев придумала! Это все люди, сталкиваясь в жестокой конкуренции, «бортуют» друг друга в страхе потерять своё и в азарте хапнуть чужое.

Каждый из нас, нанимая рабочих покрасить садовый домик – предпочтёт бригаду подешевле (при прочих равных условиях). И не потому, что мы входим в зловещий масонский заговор, а потому что мы просто вынуждены и умеем считать и экономить свои деньги.

Система ПОЛНОЙ И БЕЗОГОВОРОЧНОЙ КОНФИСКАЦИИ благ у большинства (у слабаков – скажет социал-дарвинист) возникает сама по себе и сама из себя. Она САМОНАСТРАИВАЕТСЯ на геноцид, которого сперва никто не хочет. Ведь всякий, по меткому слову Горького, надеется, что у соседа есть совесть, «а нет совести только у меня». Я насвинничаю – другие вытащат ситуацию. Я экономлю на людях – а в другом месте им бесплатно суп нальют…

А где это «другое место» – если экономить на людях взялся каждый?!

Страшные ножницы капитализма смыкаются, обрезая нить жизни: лишним людям никто ничего от себя давать не хочет, а полезным людям сбивают цену труда, кивая на множество лишних людей, готовых «подменить» подрядчика.

+++

И тут, наивно предположим, приходит такой добрый лидер. Приходит и говорит: «всё, ребята, прекращаем это взаимное убийство! Хорош, стопэ! Будем жить по-людски!».

Товарищ первый нам сказал, что, мол, уймитесь,
Что не буяньте, мол, что разойдитесь!

Такую роль до Путина с его «великой стабилизацией» пробовали играть многие, начиная с венценосных Тюдоров. А почему бы и нет, правда? Объясняю, почему нет.

Любой правитель – сам по себе человек, две руки, две ноги. Даже если у него есть глаза на затылке, чего у большинства нет, и то у него личный обзор довольно ограничен. Если он владеет дзюдо (как страшно сказать кто!) – то лично в драке победит двоих, троих, наконец, пятерых. Но не больше же!

То есть, говоря языком экономики – любой правитель лишь верхушка большой-большой пирамиды. И очень прожорливой пирамиды. Которая над собой человечка терпит не просто так, а пока её кормят.

То есть человечек наверху должен быть постоянно интересен тем, кто под ним бабло гребёт. А если он по каким-то причинам перестанет быть интересным (скажем, другие предложат больше) – то он окажется на положении царя на станции Дно или Горбачёва после Беловежья…

Итак, власть – это прожорливая пирамида. Человечек должен постоянно обеспечивать ей «кормление» – иначе она его сбросит.

Сам-то царь-батюшка, может быть, поел бы кашки в плошке, да и успокоился, старику много не надо! Но куда ему девать миллионы алчных и вооружённых до зубов оглоедов, которые ему снизу пятки щекотят?

Чтобы этим миллионам оглоедов что-то дать – надо ведь откуда-то взять.

То есть нужен истощаемый лимитроф – обратная сторона процветающей и щегольской элиты. Чтобы они могли жить во дворцах – придётся забрать последнее из хижин. Чтобы они ездили в золочёных каретах – придётся губернии голодом морить, и т.п.

Потому что пирамида, которая держит власть – они… ну, слуги-то слуги, да только весьма всевластные, особенно когда осознают свою «вольность дворянства» после очередного дворцового переворота…

Именно через это царь (или президент) оказывается заложником буржуев и латифундистов. Давно известно, что буржуй – лучший полицейский, он глядит зорче любого наёмника, потому что охраняет своё, не чужое. Но, будучи повсеместно полицейским, буржуй повсеместно оказывается и законом!

Царь-батюшка не то, чтобы сам много кушает; но в этой системе он, в сущности, заложник. Он – лишь лицо системы, но ведь реальной властью в ней обладает коллектив собственников, то ОПГ, которое сумело захватить и удерживать крупные, лакомые куски собственности.

Капитан у пиратов – как вожак у волков. Пираты и волки не поймут, если ты стал промахиваться на охоте. Но ещё менее они поймут, если ты предлагаешь им травку щипать и охоту оставить!

+++

Так государство оказывается в ловушке (подробнее это описывает мой друг А.Леонидов в ОТЦ[5]). Говоря проще – трактор есть механизм и тракторист. У механизма свои потребности (смазка, солярка и т.п.), у тракториста – совсем иные. Тракторист не может заменить хлеб соляркой, а водку – машинным маслом.

По аналогии, государство есть конструкция и персонал. То, что необходимо для поддержания конструкции – далеко не всегда выгодно персоналу, и не всегда понятно ему.

Скажем, государству нужны налогоплательщики и рекруты, а конкретно-министру нужны деньги. Деньги ему несут те, кто уничтожает в лютом беззаконии и налогоплательщиков, и рекрутов. И министр вдруг говорит, махнув рукой на теорию государства и права: «эх, однова живём!». А если этот министр ещё и без «предрассудков», атеист, так сказать, то… Сами понимаете!

И государство оказывается в ловушке. Как важнейший, центральный институт цивилизации оно нуждается в одном. Как персона, жаждущая поддержки банд, жаждущая опереться на вооружённый сброд, и тем обрести/удержать ЛИЧНУЮ власть – нуждается совсем в другом, и даже противоположном.

Со скрежетом сталкиваются в лобовом таране принципы ЗАКОННОСТИ и ЧАСТНОЙ СОБСТВЕННОСТИ. Оба – древние, как чёрт. Законность – это подчинение всех одним нормам, обобщающее уравнивание людей. Частная собственность – это я и только я, это готтентотская мораль.

Законность бьёт по ч/с религиозностью: мол, потеряйся в ужасе, личный интерес, побойся всевидящего ока и небесного суда! Но частная собственность подтягивает в битву свои резервы: либеральные свободы, заквашенные на зоологическом произволе особи «что хочу, то и ворочу».

Наверное, вы уже увидели, что на поверхности этот жуткий метафизический конфликт ангела и зверя в человеке выглядит как конфликт социализма с капитализмом.

Внутри привычных форм – зверь, который хочет жрать себе подобного, и верующий, который боится, да и сам по себе, помимо страха, считает безобразием жрать себе подобных. Каннибал хочет остаться один – всех сожрав и всё присвоив. Законник, завязанный на сакралии первых скрижалей истории человечества – ищет формы мирного сосуществования с другими, формы сотрудничества и взаимной выручки.

Биосфера дерётся с Ноосферой, ситуация жуткая.

А снаружи смотреть – капитализм атакует мир социализма, «сворачивает социальные программы».

+++

Великий стабилизатор не может быть человеком. Он с необходимостью есть большая партия или Орден меченосцев. Это – армия рыцарей идеи, которой по силам подавить даже крупные банды мародёров из мира частной собственности.

Но если «великий диктатор» человек, то он не велик. Начнёт указывать, распоряжаться, входить во вкус – бац табакеркой по уху, и нету великана!

Собаководы не дадут соврать: если твоя собака гложет кость, то не вырывай её. Даже у своей собаки, которая в другое время твои команды выполняет! А когда она гложет мосол, который ты ей дал, она во власти инстинктов. Она не разбирает, хозяин тянет или не хозяин – она реагирует так, что может и руку откусить!

Ведь нищета, о которой мы говорили в начале статьи – это побочное следствие бешеного и яростного обогащения «успешных» – слагающих пирамиду власти частных собственников.

Начни бороться с этой нищетой – поневоле снизишь им доходы. Да что доходы?! Возможности!!! Дело же не только в деньгах – которые у частного собственника отбирают на бедных, прямо как у церкви в 20-е годы золото отбирали для голодающих (а Пётр I колокола отбирал на пушки). Дело в том, что власть собственника прямо пропорциональна нищете и бесправию низов!

Стоит чуть-чуть раскормить низы – как они тут же, с точки зрения частного собственника, становятся «непочтительными».

Вот свидетельство И.А. Бунина, "Деревня" (1910), про проституцию в его время:

-…И голодные, шкуры, преголодные! Дашь ей полхунта хлеба за всю работу, а она и сожрет его весь под тобой…

В сытом обществе бабы за полфунта простого хлеба не возьмёшь. И власть не та! Нет этого волшебного ощущения, которого Бунину так потом не хватало в «Совдепии»: что у тебя в кармане лежит не один десяток человеческих жизней, и ты, как бог Олимпа: захотел, спас, захотел – убил…

Если правитель буржуазного общества, не посягая на основы частной собственности и либеральных свобод попытается бороться за достаток низов – что получится?

Он начнёт ограничивать тех, на кого опирается его собственная власть. А нафига он им такой нужен? Они скажут в ответ на предложение "разойтись":

…На «разойтись» — я, кстати, сразу согласился,
И разошелся, то есть, расходился…

Не напоминает московские либеральные радения «против Путина»? И ведь не то, что Путин от них многого требует. Так уж, будучи главой государства, вынужден порой напоминать, что хотя бы самые базовые основы законности…Надо бы блюсти… Богатеньким…

Ну, ему куда деваться? Он не просто видит КРАХ ГОСУДАРСТВА, которое приватизаторы рвут в лоскуты и клочья, но видит ещё и царя, доигравшегося в 1917 году в попустительство своей дворянской опоре…

Цивилизационная природа государства, как конструкции – входит в неразрешимое противоречие с персоналом конструкции. Люди, сидящие на этой конструкции, жрут её, и тебе не дают её починять!

Никакой порядок либералам нестерпим.

Это для бедных порядок – шанс выжить и как-то встать на ноги.

Для сильных и богатых порядок – это ограничение, это тюрьма для своеволия и самодурства.

Порядок нужен неимущим: а крупным собственникам он совсем не нужен. Они сами себя прекрасно защищают, и в помощи государства не нуждаются. Они нуждаются в ином: чтобы государство не вмешивалось в их разбой, творимый руками частных банд и магнатских армий.

Потому все попытки навести порядок в государстве Российском утыкаются в глухую стену отторжения частной собственности и либеральных свобод.

+++

Звериное удальство людоедов несовместимо ни с цивилизацией, ни с культурой, ни с правосознанием (явлением поневоле-уравнительским), ни с моралью, ни с критериями психиатрической вменяемости. Всё так – но уговорами это удальство не устранишь.

Нищета – не просто бедствие, это оборотная сторона чьей-то личной власти и чьих-то реализованных сверхвозможностей. Чем хуже чувствует себя человек на одном полюсе неравенства, тем лучше чувствует себя его антипод на другом полюсе. Да, порой этих «успешных» пугает развал цивилизации и распад всего человеческого, но будем трезвы: не всех и не сильно.

У нас есть ещё шанс – повернуть к рациональному устройству жизни.

Но с каждым днём, растлевающим людей страхом и возможностями в одном флаконе дьявольского пойла, он всё меньше и меньше…