Капитализм – произведение социального искусства про паразитов, созданное паразитами и для паразитов

Любой тунеядец знает, что труд – тяжело, отдых – легко. И не только тунеядец, любой усталый труженик понимает, что эта формула объективно верна…

*

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2094839/2094839_300.jpg…Отдых приятен, труд суров – но необходим. Пока человек внизу классовой пирамиды, он, чувствуя всю суровость обязательного труда, прекрасно понимает и его необходимость.

Да, он измучен на своём заводе у станка, но больше всего на свете боится потерять завод и свой станок: как, на какие шиши ему тогда жить? Завод не только отравляет жизнь, но и даёт её. Убери отраву – уберёшь и жизнь.

Учитывая, что рабочие и колхозники (и мелкие служащие, мелкая интеллигенция вроде меня) это понимают во всей очевидности – либерализм и западничество непопулярны в их среде.

Позвольте мне сформулировать, друг-читатель, то, что вы и без меня смутно ощущаете: свобода есть игрушка богатых, обеспеченных, и беспечных в своей обеспеченности людей.

Для трудящегося на рядовой должности слово «Свобода» ассоциируется со словами «вы свободны» в отделе кадров, за которыми следует безработица и нищета с голодом.

А потому трудящегося человека Свободой не вдохновишь: он понимает, что Свобода всегда при нём, уволится он может в любой день, всё время станет «свободным», хочешь дома лежи, хочешь, по улицам шляйся… Но такой вариант скорее пугает рабочего, чем радует. Если болтуна в журнале несвободным делает цензура, то фабрично-заводского рабочего несвободным делает само выживание! Не «злой Брежнев» погнал его на завод, отняв заветную свободу, а некрасовский «царь-голод».

Оттого отношение к несвободе у заводчанина, тракториста или мелкого служащего совсем другое, чем у титулованных бонвиванов богемы. Те в несвободе видят дурацкое ярмо, а эти – спасательный круг в бушующем море. Тех несвобода топит, как камень на шее, этим – помогает выплывать со дна.

Давайте осознаем эту логику дальше: Свобода как философская категория, в самом полном обобщении – сопряжена с Отдыхом, Досугом, и никак не может быть сопряжена с Трудом, Службой. Оттого бытовой язык и делит время на «свободное и служебное».

- До шести или восьми я несвободен, а потом освобожусь! – говорит человек друзьям, не слишком задумываясь, что сам язык показывает несовместимость свободы и служения.

Свобода логически и семантически увязана с господством. Она не может быть увязана с положением слуги, подчинённого. Чтобы стать свободным, нужно стать господином (об этом и говорил фашизм, реставрируя на оккупированных территориях рабовладение). А какой же господин без рабов? Вот и получается: где нет рабов, там нет и свободных людей, а все, выходит, в равной степени несвободны!

Коммунисты это хорошо понимали, а особенно хорошо понимал это товарищ Сталин, непосредственно увязывая освобождение трудящегося и угнетённого народа с сокращением рабочего дня. Наука и техника развивают производительные силы (при Сталине – семимильными шагами), а развивая технику – дают возможность сокращать время несвободы человека сперва до 7, потом до 5, 3, 2 часов в сутки.

Касается ли это фанатиков веры, тех, для кого служение – не средство, а цель жизни? Нет. Тот, кто желает служить святыне и идеалам – не тяготится служением, и тем, что в служении нет никакой свободы.

Свобода там, где отдых. Если вы в санатории, то никто ведь (если он не маньяк) не станет вас заставлять идти на пляж или в бассейн, играть в шахматы или слушать оперу! Но если вы на заводе или в конторе, то, конечно, вопрос – в какой цех пойти и чем заняться в своё удовольствие перед вами не стоит. Вы идёте строго в свой цех, и делаете то, что вам поручено. А где же место для свободы?

+++

Капитализм – произведение социального искусства про паразитов, созданное паразитами и для паразитов. Потому весь круг его интересов замыкается на возможностях паразитировать, всякая утрата которых воспринимается как досадное, и «надеюсь, временное» осложнение. Как болезнь и несчастье, отход от нормы жизни.

Философия «свободы предпринимательства» упирает на тяготы труда, обходя стороной вопрос о его необходимости. Она особенно популярна в тех средах, где тяжёлый и принудительно-обязательный, замешанный на строгой дисциплине труд не кажется необходимым. Именно потому для певцов ртами Макаревича и Гребенщикова свобода – абсолютная базовая ценность, а для тракториста из дальней деревни – лишь горький и досадный источник нищеты и безысходности.

Либерал, будучи по своей природе паразитом и захребетником, и сам не всегда понимает до конца, что мышление у него – первобытно-магическое, примитивно-собирательское. Все вопросы экономики либералы сводят к вопросам движения и распределения денег. Поэтому проблему нехватки денег либерал понимает великолепно, и тут в суфлёрах не нуждается: деньги нужно добыть, любым способом, это аксиома и начало всякого пути!

Но реальные блага цивилизации в сознании либерала мистически возникают в магазинах, где они «всегда есть» – если есть условные значки расположения власти к тебе, деньги.

То, что блага, прежде чем попасть в магазин, сперва где-то, из чего-то, и кем-то и по какой-то (постоянно усложнявшейся до дегенеративного XXI века) технологии производятся – либерал не понимает.

Он думает, что открыть производство любой сложности – это вопрос чемодана с долларовыми бумажками. Подними над головой пачку с долларами – и к тебе сбегутся инженеры, технологи, высококвалифицированные рабочие…

В этой магической вере, уповающей на силу фетиша (условного знака стоимости) – корень конфликта либерализма с цивилизацией. Ведь царь Навуходоносор или Крёз не производили электроприборов не потому, что у них было мало золота, платёжных-то средств у них было предостаточно. Не было научно-технической базы, подготовленных кадров, «промышленного воспитания нации» в их, справедливо полагаемую варварской, эпоху.

+++

Либерализм сводит человеческую личность к кошельку. У личности в либеральном понимании нет ни головы, ни рук, не говоря уж о сердце (запредельно-тонкой для рыночных отношений материи).

Обработанная либеральной пропагандой дурочка мечтает выйти замуж за миллионера – даже для вида не уточняя, каким хотела бы видеть лицо, мышление, слова этого обладателя миллиона долларов, и не интересуясь, что делали его руки, прежде чем миллион загребли.

Таков итог умственной и нравственной деградации человека в рыночном либерализме: личность сводится к сумме условных значков, не говорящих ни о чём, кроме милости правящей власти или криминала.

Объяснять либералу, что деньги (которые приятно тратить, кто бы спорил!) не существуют сами по себе, не имеют никакой собственной внутренней ценности – бесполезная задача. Он не поймёт. То, что цивилизация вначале породила личность-носителя, и лишь потом неразрывно связанное с качествами этой личности бытовое её благоустройство – за пределами его понимания.

Но мы-то с вами понимаем, что вся цивилизация – есть служение, а паразитизм – отголосок зоологических начал и инстинктов в человеке, с опорой на которые история не могла бы развиваться, или даже просто начаться. И что пункт продажи благ – последняя точка очень сложного маршрута «от земли до стола», на котором весьма замысловатая логистика действий плюс постоянная вооружённая борьба с попытками расхищения сделанного.

+++

Что интересует либерала в Западе? Понятно, что не учение Фомы Аквинского и не философия Канта! Либерал привлечён болотными огнями «вечного отпуска», который даёт человеку мёртвая, паразитарная денежная рента. Надо так или иначе, хитростью или грабежом, добраться до крупной суммы, после чего будет рента и вечный отпуск.

Если целью цивилизации является творчество и созидание человека, то цель у капитализма прямо противоположное: купить себе освобождение и от всякого творчества и от всякого созидания. Захочешь встать с кровати – встанешь, но чтобы никто другой не смел тебя поднимать или будильники тебе ставить!

Мёртвая рента паразита является целью, а всякое производство и всякие дела-занятия лишь средством, досадно отдаляющим от цели. Люди бьются за то, чтобы навсегда покинуть сферу труда и занятости, и окончательная победа в этом обществе – окончательный выход в полные, законченные паразиты общества. Когда получаешь всё, чего хочешь, и не обязан никому ничего за это отдавать.

Словно в загнивающей поздней античности, в этом обществе труд стал уделом неудачников. И не только чёрный труд, но и труд в виде учёбы, науки, творчества, механики – мол, это всё ремесло, а ремесло удел рабов. Или, в лучшем случае, метеков[1]. «Демос» же – лишь те 15% горожан, которым положен обязательный платёж за добровольное участие в управлении городом. Управлять, сидеть в совете директоров и там «рукой водить» – дело весёлое, но если и этого не хочешь – ты в своём праве!

Так капитализм производит переориентацию личности с целей созидания и развития на цели бездумного и прожигающего жизнь паразитирования. Нужно ли говорить, как такая переориентация сказывается на цивилизации?

Став безразмерной самоцелью, отдых и досуг «свободных людей» («элит») начинает обеспечиваться любыми средствами, исходя из того, что для оберегая права олигарха на паразитизм, любые средства хороши. Это террор и порабощение, ложь и шантаж, поощрение наркомании и психической деградации масс (чтобы «лишними» вопросами не задавались), и войны, и геноциды «лишних ртов» («лишних» с точки зрения паразитов олигархии).

Иногда вырезают, как индейцев или сербов, а иногда «сокращают по штату» – мол, вы НАМ больше не нужны. Стариков, которые БОЛЬШЕ ИМ не полезны – торопят на тот свет всякими «пенсионными реформами»…

Способов много, а цель-то одна: обеспечить беспроблемное, бездумное, безмозглое, бесперспективное паразитирование кучки лиц, «хорошо устроившихся» и снявших с себя все обязанности перед обществом в рамках «свободы личности». «Мы никому ничего не должны!» – любимый лозунг.

Паразит убеждён, что у него есть права и постоянно возрастающие потребности, но нет ни обязанностей, ни ответственности. В частности, что напрямую касается ОТЦ[2] – «деидеологизированная» (псевдоним паразитарной) власть считает, что не обязана ни развивать, ни сохранять уровень цивилизационного развития общества.

Если идеология ставит какие-то цели движения, заданные её идеалами, то паразитарная власть исходит из дарвинистической тавтологии: «кто выживет – тот и выживет». А если кто-то помрёт или что-то развалится – значит, они были не нужны эволюции вида[3] и рынку[4].

Но такая система – выживания лишь выживающих, принципиально несовместима с законом культивирования, подарившем нам земледелие вместо собирательства: наиболее полезные человечеству агрокультуры наименее способны выжить при естественном отборе. То есть, проще говоря – если сорняк «свободно», без прополки, соревнуется с овощами, то победит всегда бесполезный сорняк.

Когда социал-дарвинизм ставит задачу оставить выживание только тем, кто сам по себе выживает – он делает ставку на сорняков-паразитов, полезных только самим себе, и более никому.

Так рынок убивает цивилизацию, ибо рынок тяготеет к предельной простоте, а цивилизация – к предельной сложности.

Не понимать этого сегодня – значит, очутиться в пещерах завтра. Паразиты мёртвой банковской процентной ренты не просто не движут прогресс вперёд, они ликвидируют все прежние достижения прогресса, именно на том основании, что они сложны для понимания простейших паразитарных существ.