https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1436219/1436219_300.jpg100 лет назад в Екатеринбурге были расстреляны Николай II и его семья. Сегодня из этого события верхушка РПЦ и часть чиновничества пытаются сделать трагедию национального масштаба.

Официозная социологическая служба ВЦИОМ рапортует о небывалых симпатиях россиян к Николаю, звучат призывы к «покаянию», на улицах развешиваются соответствующие плакаты, по телеканалу «Культура» транслируют «концерт-реквием» в честь «царственных страстотерпцев», в разных городах, прежде всего в Екатеринбурге, идут многотысячные крестные ходы.

На этой волне высокопоставленный иерарх РПЦ — митрополит Илларион, глава синодального Отдела внешних церковных связей — заявляет, что необходимо срочно переименовать улицы, названные в честь большевиков:

«Мы говорим о вреде террористической идеологии, а почему-то наши улицы, города, площади, области до сих пор носят имена тех террористов, которые пришли к власти при помощи немцев в 1917 году. Я думаю, что когда-то все-таки надо было бы с этим покончить»[1].

Понятно, что митрополит Илларин лжет. Большевики не приходили к власти при помощи немцев, эта древняя фальшивка давно и однозначно опровергнута, и повторять ее могут либо невежды, либо лживые пропагандисты[2]. Но вот насчет «террористов» надо разобраться…

Не буду здесь в очередной раз напоминать, что большевики были противниками индивидуального террора. Не буду повторять, что революционеры «Народной воли», а также Каляев, Спиридонова и многие другие эсеры заслуживают уважения и благодарной памяти[3] несоизмеримо больше, чем их жертвы — достаточно вспомнить деяния и моральный облик, скажем, великого князя Сергея Александровича, казненного эсером Каляевым.

Того самого Сергея Александровича, что был лично ответственен за кровавую давку на Ходынке.

Но главный вопрос в другом. С точки зрения митрополита Иллариона, РПЦ, современной власти, официозных журналистов и «историков», «террористы» — это все революционеры. Их позиция такова: когда убивает власть — это нормально, даже если это делается вопреки этой же самой властью принятым законам.

Когда в ответ во власть начинали стрелять — это «терроризм», который подлежит безусловному осуждению.

Но революционеры начинали стрелять в чиновников и царей не просто так, а после того, как иные методы борьбы оказывались невозможными, а наказание, например, за мирную пропаганду, оказывалось патологически жестоким[4].

В истории — в том числе в истории России — первичен был террор правящих классов по отношению к собственному народу, к низшим классам. Именно этот террор вызывал развитие и радикализацию революционного движения.

Начиная с середины XIX века, власть в России шла на серьезные реформы только тогда, когда в нее стреляли. Либо извне — как во время Крымской войны. Либо изнутри — как во времена «Народной воли».

Когда, например, знаменитый проект так называемой «конституции» Лорис-Меликова возник только потому, что Александр II и высшее чиновничество оказались запуганы народовольцами.

Как только угроза революционного террора миновала («Народная воля» была разгромлена) — Александр III быстро поувольнял реформаторов и провел контрреформы с циркуляром о «кухаркиных детях» и введением института земских начальников из дворян, вовсю творившими произвол над крестьянами.

Расплачиваться за контрреформы пришлось уже Николаю.

И вот сегодня нам навязывают Николая II в роли невинной жертвой злобных террористов-революционеров. Вранье! Никакой невинной жертвой Николай не был, так как он лично поддерживал и одобрял акты белого террора, награждал палачей и решительно проводил практику внесудебных расправ.

Напомним послужной список святого страстотерпца.

Ходынка (1896 год). Нет, Николай не был виноват в давке и смертях почти 1400 человек, случившихся во время раздачи подарков народу на коронационных торжествах в Москве. Но после трагедии он не только не отменил торжественный бал, но и поблагодарил московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича за отличное устроение торжеств.

За давку и смерти «наказали» стрелочников — сняли с должности двух высокопоставленных полицейских и отправили на пенсию. Сам Николай — вопреки слащавой и лживой кинематографической поделке («Матильде» режиссера А. Учителя) — на место давки не приезжал и на колени не опускался. Не царское это дело!

Русско-японская война (1904 — 1905 гг.). Николай II лично — вопреки сопротивлению части высшей бюрократии во главе с С.Ю. Витте — втянул Россию в совершенно бессмысленную и позорную войну, стоившую десятков тысяч жертв, в ходе которой российские армия и флот не выиграли ни одного сражения.

Сторонник войны министр внутренних дел В.К. Плеве провозглашал, что «нам нужна маленькая победоносная война», чтобы предотвратить революцию. В итоге война оказалась и не маленькой, и совсем не победоносной. Политика Николая и его ближайшего окружения революцию только приблизила.

«Кровавое воскресенье», 9 января 1905 г. — расстрел мирной демонстрации рабочих, шедшей под царскими портретами и хоругвями (число жертв оспаривается — от 130-150 человек по официальным данным до 1216 убитых по данным комиссии присяжных поверенных, обследовавшей больницы Петербурга[5]).

Монархисты заявляют, что царь не давал приказа стрелять, и, более того, первыми якобы начали стрелять из толпы. Второе — просто наглая ложь, это попытка столичной полиции оправдаться была опровергнута еще в годы революции — а теперь ее старательно тиражируют, в частности, известный конспиролог-пропагандист г-н Стариков, монархический псевдоисторик Мультатули и др.

9 января по официальным данным погибло двое полицейских — в результате залпов правительственных войск.

Было несколько раненых солдат — из толпы прозвучали выстрелы, но уже в ответ на огонь правительственных войск. Что до личной роли Николая — да, его не было 9 января в Петербурге. Но откроем его личный дневник и прочитаем полностью запись от 8 января 1905 года:

«Ясный морозный день. Было много дела и докладов. Завтракал Фредерикс. Долго гулял. Со вчерашнего дня в Петербурге забастовали все заводы и фабрики.

Из окрестностей вызваны войска для усиления гарнизона. Рабочие до сих пор вели себя спокойно. Количество их определяется в 120.000 ч. Во главе рабочего союза какой-то священник — социалист Гапон. Мирский приезжал вечером для доклада о принятых мерах»[6].

В.А. Серов, «Солдатушки, бравы ребятушки, где же ваша слава?».

Царь знал о принятых мерах. Знал о том, что войска вызваны в город. И знал от Святополк-Мирского (министра внутренних дел), какие указания даны полиции и войскам.

Именно он назначил своего дядю — командующего войсками петербургского гарнизона великого князя Владимира Александровича — ответственным за ситуацию в городе. Именно дядя царя Владимир Александрович дал приказ стрелять в рабочих.

Но в октябре 1905 г. он попал в опалу и был вынужден уйти в отставку. Думаете, по причине проявленной жестокости? Как бы не так — Николая возмутил брак с разведенной принцессой, в который вступил сын Владимира Александровича — Кирилл. Престиж царской фамилии заботил «святого» Николая несоизмеримо больше жизней каких-то там рабочих.

Вот его дневниковая запись от 9 января, которую часто цитируют, правда, не полностью:

«Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело!

Мамá приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мамá осталась у нас на ночь».

Всё. Больше о расстреле в дневнике ни слова. Вообще, сплошное чтение этого дневника показывает всю пошлость и ограниченность монаршей особы.

Вот еще одна запись — от 27 января.

«После доклада Будберга принял Муравьева, назначенного послом в Италию. Погулял до завтрака. В 2½ принял гр. Льва Толстого — сына. Гулял и убил ворону. Занимался до 7 ч. Принял Трепова. Обедали: Миша, Ксения, Ольга, Петя и Зеленой (деж.).»

К слову сказать, Толстой — сын великого писателя — пытался убедить царя «опроститься», в частности, не убивать животных — ну и людей тоже. Беседа последствий не имела, а после нее царь пристрелил очередную ворону.

Вообще, привычка тщательно записывать в дневник количество убитых ворон и кошек даже для начала ХХ века выглядит как-то… странно. В стране разгорается революция, льется кровь, но в царском дневнике об этом не упоминается — в отличие от завтраков, обедов, приемов, любования погодой, охоты на зайцев, глухарей, лосей, а за неимением лесной дичи — ворон и кошек.

Но вернемся к людям.

19 января по инициативе любимца царя генерала Трепова полиция собрала пару десятков лояльных рабочих (которые даже не знали, зачем за ними пришли) и привезла их к императору в Царское село, Николай принял эту «делегацию» и… простил в их лице рабочих за произошедшие 9 января «беспорядки».

Вот цитата из этого «прощения», опубликованная в прессе:

«Вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей родины…Стачки и мятежные сборища только возбуждают толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы.

Знаю, что нелегка жизнь рабочего. Многое надо улучшить и упорядочить. Но мятежною толпою заявлять мне о своих требованиях — преступно».

Еще раз. «Мятежной толпою заявлять мне о своих требованиях преступно». Преступно заявлять о нужде, низкой зарплате, 12-часовом рабочем дне, унижениях со стороны фабричной администрации и полиции и т.д.

Какое тупое равнодушие, высокомерие, отсутствие политического чутья, такта, понимания людей нужно проявить, чтобы простить рабочих за то, что их безоружное шествие было расстреляно полицией и войсками?!

Как думаете, читатели, как отреагировала рабочая масса на такое прощение? Быть может, когда уральские рабочие требовали расстрела царя в 1918 году — а факт этих требований и даже попыток самосуда хорошо известен[7] — многие из них вспомнили и о «Кровавом воскресении» и последующем царском «прощении».

В речи царя к рабочим было еще одно занятное место, не попавшее в официальную публикацию. Николай прокомментировал требование восьмичасового рабочего дня так:

«Что вы станете делать со свободным временем, если будете работать не более восьми часов? Я, царь, работаю сам по 9 часов в день, и моя работа напряженнее, ибо вы работаете для себя только, а я работаю для всех.

Если у вас будет свободное время, – то будете заниматься политикой; но этого я не потреплю»[8].

Занятная логика, не правда ли?

Вообще, вся история с «Кровавым воскресеньем», когда была расстреляна вера народа в доброго царя, показывает важный факт. И царь, и генералы, и чиновники относились к народу с поразительным презрительным равнодушием.

Но дальше, по мере развития первой русской революции — вызванной политикой царя и его правительства — с фигурой царя все становится еще яснее.

Множество фактов подтверждают полную обоснованность прозвища Николая II — «Кровавый». Вот краткий перечень из книги М.К. Касвинова «23 ступени вниз». И пусть книга еще советских вроемен, но цитаты и факты взяты из хранящихся в архивах документов и легко проверяемы:

«По действовавшему в империи "Положению о телесных наказаниях" местный полицейский начальник мог по своему усмотрению выпороть любого крестьянина.

За отмену "Положения", как позорного, выступил Государственный совет. Получив отчет о дискуссии в совете, Николай ставит на нем надпись: "Когда захочу, тогда отменю".

Петербургский градоначальник предлагает: наиболее "строптивых" стачечников в административном порядке приговаривать к заключению в "рабочие дома с особо строгим режимом". То есть рекомендует еще одну внесудебную, полицейскую форму принудительного труда.

Резолюция царя на докладной: "Да, или розги, как сделано в Дании". (Он не раз ездил в Данию в гости к родителям матери; из тамошних достопримечательностей ему особенно запечатлелось, что наказывают розгами).

Херсонский губернатор в годовом отчете сообщает, что учащаются случаи "правонарушений" в рабочих районах. На полях резолюция царя: "Розги!"

Вологодский губернатор в годовом отчете сообщает, что в рабочих районах его подчиненные практикуют аресты участников "эксцессов" и заключение их в "рабочие дома", где они принуждаются "отрабатывать своим трудом причиненные убытки". Царь ставит против этих строк помету: "Да — после розог".

Дальневосточное командование сообщает в Петербург, будто из центра страны прибыли в армию "анархисты-агитаторы" с целью разложить ее. Не интересуясь ни следствием или судом, ни даже простым подтверждением факта, царь фактически приказывает: "Задержанных повесить".

Прочитал донесение московских властей об исходе боев на Пресне. Отмечает в дневнике: "В Москве, слава богу, мятеж подавлен силой оружия" (о том, как именно он был подавлен, речь пойдет ниже – С.С.).

Ярославский губернатор рапортует, что при подавлении волнений офицеры Фанагорийского полка приказали солдатам стрелять в толпу бастующих. Есть убитые и раненые. Николай пишет на рапорте: "Царское спасибо молодцам-фанагорийцам".

Витте докладывает о "переизбытке усердия" капитан-лейтенанта Рихтера, командующего карательной экспедицией в прибалтийских губерниях. Его жандармы порют поголовно крестьян, расстреливают без суда и следствия, выжигают деревни. Следует высочайшая резолюция на записке: "Ай да молодец!".

На докладе уфимского губернатора о расстреле рабочей демонстрации и о гибели под пулями нескольких десятков человек Николай надписывает: "Жаль, что мало".

Генерал Казбек на личном приеме докладывает царю, что солдаты владикавказского гарнизона вышли на улицу с красным знаменем, но ему, коменданту Владикавказа, удалось демонстрацию сорвать, а солдат увести в казармы без кровопролития.

Как вспоминал потом генерал, Николай остался недоволен его докладом и, выпроваживая его из кабинета, назидательно сказал: "Следовало, следовало пострелять"…

26 августа 1907 года правительство закрытым циркуляром доводит до сведения властей на местах, что "государь император высочайше повелеть соизволил: безусловно и безоговорочно применять закон о военно-полевых судах". Дополнительным циркуляром запрещено тем же должностным лицам "препровождать его величеству просьбы о помиловании"».

И еще один примечательный факт. «В 1905-м году, получив рапорт о подавлении декабрьского восстания в Прибалтийском городе Туккумс, Николай II выразил недовольство поведением военных, которые вступили с восставшими в переговоры и не стали открывать огонь по городу. Николай наложил резолюцию: «Надо было разгромить весь город»[9].

Резолюция Николая II о разгроме г. Туккумса

Христианский государь, нечего сказать!

Московское декабрьское вооруженное восстание. Восстание – значит, войка подавляли «террористов»? — Вранье. Убивали как восставших рабочих, так и просто случайных прохожих, детей и женщин, случайно оказавшихся на улицах Пресни во время карательной экспедиции полковника Мина. Вот цифры погибших по официальной статистике:

«Декабрьские события в Москве, по данным Союза медиков, полученным из московских больниц, унесли жизни 1049 человек, включая 137 женщин и 86 детей. В основном это были мирные жители, не участвовавшие в боях. <…>

Потери войск были незначительны: в рапорте Дубасова (московский генерал-губернатор) от 22 декабря 1905 г. говорилось о 28 убитых и 78 раненых.

Полиция потеряла 26 городовых, 7 околоточных, 2 помощников пристава и 1 пристава. Погибли также 14 дворников». (дворники были агентами полиции, поэтому также учитывались в правительственных потерях)[10].

Обратите внимание на соотношение числа жертв со стороны властей и горожан. Чем оно объясняется? Н.К. Риман, командир батальона гвардейского Семеновского полка, «отличился» стрельбой по безоружным еще во время «Кровавого воскресенья». Во время подавления Московского восстания, его солдаты и он лично убивали случайных людей, на глазах у детей закалывали штыками без всякого суда и следствия[11].

За подавления восстания Риман был награжден орденом, а через несколько произведен в генералы. Даже московский губернатор, а позднее – начальник корпуса жандармов В.Ф. Джунковский осужил жестокости Римана. Но не царь.

Что делает Николай? — Награждает полковника Мина, непосредственного начальника Римана, подавлявшего московское восстание, милостиво принимает у себя, жалует денежную премию «с присовокуплением царского поцелуя» и производит в генералы. Палачей и карателей — таких как Мин, Меллер-Закомельский и Ренненкампф, подавлявших восстания в Сибири с той же свирепостью, что Риман в Москве, Николай очень ценил.

Наконец, столыпинская реакция. Тот факт, что миф о Столыпине как о великом реформаторе давно насаждается в России, тут обсуждать не будем, достаточно сослаться на работы А.Я. Авреха, А.М. Анфимова и других историков, которые со всей очевидностью показали, что реформа осуществлялась в интересах крупных землевладельцев-помещиков, и, вопреки современным мифам, провалились еще до смерти реформатора от рук агента охранки[12]. Столыпин, как известно, провозгласил:

«Сначала успокоение — потом реформы». Реформы провалились, а вот «успокоение» временно удалось.

Какой ценой?

«Подумаешь, дескать, 1102 человек казнили военно-полевые суды в 1906-1907 годах; 2694 человек повесили в 1906-1909 годах по приговору военно-окружных судов; столько-то тысяч расстреляли без всяких судов карательные экспедиции Ранненкампфа, Меллер-Закомельского, Орлова; 23 тысячи отправили на каторгу и в тюрьмы, 39 тысяч выслали без суда; сотни и сотни тысяч подвергли обыскам, арестам и приводам в участки…

По сравнению с тем, что было потом, — всего ничего… Но современникам-то приходилось сравнивать с тем, что было до того, а в течение предыдущих 80 лет казнили в среднем “лишь” по 9 человек в год»[13].

Эти казни, этот террор наряду с униженным положением рабочих и крестьян, которых власти в царской России не считали за людей — все это не только приблизило революции 1917 года.

Это все стало непосредственной причиной ожесточения Гражданской войны, когда низы мстили верхам за столетия унижения, репрессий, узаконенного грабежа и, наконец, вот за эту самую столыпинскую скорострельную юстицию, столыпинские галстуки и вагоны.

И это не публицистическая натяжка. Современники — великие русские писатели и поэты — хорошо понимали, к чему приведет столыпинский террор, поддерживаемый царем.

Многим, наверное, известна знаменитая пророческая эпиграмма Бальмонта:

«Кто начал царствовать Ходынкой,
Тот кончит — встав на эшафот».

Но не один Бальмонт все понимал.

Ему вторил Александр Блок в куда более талантливых стихах:

«Тропами тайными, ночными,
При свете траурной зари,
Придут замученные ими,
Над ними встанут упыри.

Овеют призраки ночные
Их помышленья и дела,
И загниют еще живые
Их слишком сытые тела.

Их корабли в пучине водной
Не сыщут ржавых якорей,
И не успеть дочесть отходной
Тебе, пузатый иерей!

Довольных сытое обличье,
Сокройся в темные гроба!
Так нам велит времен величье
И розоперстая судьба!

Гроба, наполненные гнилью,
Свободный, сбрось с могучих плеч!
Всё, всё — да станет легкой пылью
Под солнцем, не уставшим жечь!»

Блок был прав — в 1917 году «замученные ими» рабочие, крестьяне, студенты, «инородцы» пришли и спросили за все.

Лев Толстой, конечно, не призывал к мести. Он, как известно, был против насилия, он осуждал за пролитие крови и власть, и революционеров.

Сейчас «Война и мир» (которую мало кто из школьников читает) и еще несколько произведений Толстого входят в школьную программу, но его гражданскую позицию принято замалчивать. А между тем она очень многое объясняет в николаевской России. В своем знаменитом «Не могу молчать» Толстой, сравнивая власть и революционеров, писал:

«Если есть разница между вами и ими, то никак не в вашу, а в их пользу. Смягчающие для них обстоятельства, во-первых, в том, что их злодейства совершаются при условии большей личной опасности, чем та, которой вы подвергаетесь, а риск, опасность оправдывают многое в глазах увлекающейся молодежи.

Во-вторых, в том, что они в огромном большинстве — совсем молодые люди, которым свойственно заблуждаться, вы же — большею частью люди зрелые, старые, которым свойственно разумное спокойствие и снисхождение к заблуждающимся.

В-третьих, смягчающие обстоятельства в их пользу еще в том, что как ни гадки их убийства, они все-таки не так холодно-систематически жестоки, как ваши Шлиссельбурги, каторги, виселицы, расстрелы.

Четвертое смягчающее вину обстоятельство для революционеров в том, что все они совершенно определенно отвергают всякое религиозное учение, считают, что цель оправдывает средства, и потому поступают совершенно последовательно, убивая одного или нескольких для воображаемого блага многих.

Тогда как вы, правительственные люди, начиная от низших палачей и до высших распорядителей их, вы все стоите за религию, за христианство, ни в каком случае несовместимое с совершаемыми вами делами».

Толстой далее продолжал:

«Вас боятся, как боятся ката-палача или дикого зверя. Вам льстят, потому что в душе презирают вас и ненавидят — и как ненавидят! И вы это знаете и боитесь людей».

Толстой приходил к выводу:

«Так что всё, что вы делаете теперь, с вашими обысками, шпионствами, изгнаниями, тюрьмами, каторгами, виселицами — всё это не только не приводит народ в то состояние, в которое вы хотите привести его, а, напротив, увеличивает раздражение и уничтожает всякую возможность успокоения.

“Но что же делать, говорите вы, что делать, чтобы теперь успокоить народ? Как прекратить те злодейства, которые совершаются?”

Ответ самый простой: перестать делать то, что вы делаете».

Не перестали.

Крестьянский вопрос остался нерешенным, помещики сохранили земельную собственность и преимущественное положение на аграрном рынке. Рабочим бросили пару подачек, но в целом их положение изменилось не сильно.

Политическая система, став на время конституционной после Манифеста 17 октября 1905 г., 3 июня 1907 г. по царскому указу, нарушившему им же подписанные Основные законы Российской империи, была возвращена к отретушированному самодержавию (на выборах в Госдуму голос одного помещика был приравнен к 260 голосам крестьян и почти 543 голосам рабочих).

Полиция продолжала безнаказанно зверствовать, и только столыпинский террор заставил крестьян и рабочих отступить. Но вот что говорили крестьяне, усмиренные карателями:

«Мы, господин, народ темный. Закону для мужика на этом свете нету, и доступать его мы не умеем. У нас так: терпим-терпим, а то уже, когда сердце закипит, — за оглоблю!»[14].

Толстой понимал своим инстинктом великого писателя, что подавление народнойреволюции, забастовок, городских и крестьянских восстаний, приведет только к распространению ненависти, и террор неминуемо аукнется. Так и произошло — в 1917 году и во время Гражданской войны.

Лев Толстой все это понимал. А современным «деятелям культуры» и чиновникам следует определиться: либо «святой» Николай, либо великий писатель Толстой.

Которого еще один прославленный в 1990 г. «святой» — мракобес Иоанн Кронштадский, состоявший почетным членом погромного «Союза русского народа», — называл «порождением ехиды» и «по-христиански» молившийся о смерти Толстого в таких выражениях: «Возьми его с земли — этот труп зловонный, гордостию своею посмрадивший всю землю. Аминь». Как есть святой!

Кстати, о погромах и черносотенном «Союзе русского народа», финансируемом из государственных средств.

Погромщиков, как известно, в основном даже не судили, а тех, кого все-таки судили, вскоре миловали, — не то, что участников стачек, не говоря о революционерах.

Сам Николай II так прокомментировал «Протоколы Сионских мудрецов», в которой еврейские старейшины договаривались провоцировать войны и революции, чтобы захватить мир:

«Какая глубина мысли! Какая предусмотрительность! Какое точное выполнение своей программы! Как будто наш 1905 г. направляется рукой Мудрецов! Не может быть сомнений в их подлинности. Везде видна направляющая и разрушающая рука еврейства»…

*

…Оставим ради краткости за скобками бездарно проводимую и в итоге проигранную Первую мировую войну, стоившую России миллионов жертв и совершенно бессмысленную с точки зрения национальных интересов.

Именно в ходе этой войны ценность человеческой жизни упала до предела, насилие и смерти сделались обыденностью, а огромные массы крестьян и рабочих получили в руки оружие, а в сознание — представление о том, что генералы и чиновники во главе с Николаем ими бессмысленно жертвуют и постоянно предают. Задолго до всякой большевистской агитации![15]

Так за что расстреляли Николая II? Все вышесказанное дает ответ — такой финал был предопределен его собственными действиями.

А как же семья? Детей, слуг — безусловно, жаль, они не были причастны к войне Николая со своим народом. Но и тут власть вместе с РПЦ навязывают нам грубое идеологическое передергивание.

В годы Первой мировой и Гражданской войн гибли сотни тысяч женщин и детей. Гибли в результате голода, эпидемий, погромов, депортаций, артобстрелов, бомбардировок, белого и красного террора.

А нам предлагают ужаснуться судьбе одной семьи только потому, что она — царская. Так вот, любой человек с неубитым моральным чувством не может сожалеть преимущественно о царской семье, пренебрегая семьями рабочих, крестьян, интеллигенции.

Выбирать для почитания, умиления и сожаления только царских детей — это вопиющий аморализм.

С моей точки зрения, в смерти царских детей виновны прежде всего не большевики, не Ленин, Троцкий и Свердлов и даже не исполком Уральского областного совета, принявший решение о расстреле 17 июля.

В смерти своих детей более всех виновен сам Николай Александрович Романов, который сумел возбудить в народе такую ненависть и презрение, что этому народу оказалось — в лучшем случае — наплевать на произошедшее в Ипатьевском доме.

Как уже говорилось, многие рабочие Урала требовали расстрела Николая II с момента его появления в Екатеринбурге. Ну, разумеется, это их «растлили» большевики и прочие революционеры, а вовсе не та царская политика, о которой писал цитированный выше Лев Николаевич Толстой…

* * *

Карикатура «Подписание Манифеста 17 октября»

…Дело, конечно, не только и не столько в личности Николая. Его политика стала возможной только в условиях вырождения правящего класса Российской империи.

За 23 года его правления у высшего чиновничества и генералитета не нашлось решимости на дворцовый переворот, чтобы убрать неадекватного монарха. Так делалось в истории России не раз: с Петром III, с Павлом I.

Но накануне крушения монархии правящий класс плыл по течению, и только некоторые рассуждали о столь нужном перевороте. Дальше болтовни дело не пошло. Ах да, монархисты убили-таки в декабре 1916 г. Распутина, но это, как известно, монархию не спасло.

«Был класс, да съездился», — констатировал правоверный монархист Василий Шульгин, которому выпало принимать отречение Николая во время Февральской революции.

Нынешние пропагандисты — в рясах и без — хотят, чтобы граждане России забыли о преступлениях монархии, о том, что Февральская революция скинула монархию «как пушинку с рукава» за считанные дни не по причине мифических заговоров масонов, евреев и революционеров на английские (немецкие) деньги, а именно потому, что к 1917 году защищать монархию Николая Романова не хотел уже почти никто.

Плакат времен Февральской революции

* * *

Сегодня у здания, где размещается российское правительство, стоит памятник Столыпину.

В школьных учебниках критика РПЦ отсутствует вообще, а Столыпина — почти полностью.

Николай II канонизирован РПЦ ещё в 2000-м году.

Официозные средства массовой информации и ряд «историков» с пеной у рта доказывают, как замечательно развивалась Российская империя при Николае, и если бы не подлые иностранные агенты, революционеры и либералы в 1917 году — был бы уже рай земной…[17]

В общем, промывка мозгов продолжается разными пропагандистскими методами уже больше четверти века.

Продолжается в стране с чудовищным социальным неравенством, отсутствием целого ряда демократических свобод, господством олигархической бюрократ-буржуазии, нажившейся на разграблении советского наследия.

Именно она заказывает переписывание истории минувшего столетия, именно она поддержала РПЦ в канонизации Николая II и продолжает шельмовать революционеров.

Зачем ей это? — Додумайте сами.

Примечания