ВП СССР. „О текущем моменте” № 4 (136), май 2018 года (3)

2. Разбор полётов «православного» недомыслия и криводушия

Обращение дискуссии к вопросу о проявлении Божией воли в Истории обнажило факт пребывания «православия» в прелести — именно в том состоянии, о впадении в которое В.И. Ленина говорил иеромонах Димитрий.

После реплики И.Б. Миронова в адрес иеромонаха Димитрия «Вы выступаете как адвокат Ленина», Ю.П. Изюмов (от 24:10) бросил фразу: «Мы с вами находимся на канале «Спас» (ведущая Г.В. Теряева: «Мы это понимаем, да»).

А все люди, которые причастны к вере, говорят, что всё, что происходит, происходит по воле Божией…».

Едва он это сказал, как его перебил иеромонах Димитрий: «Неправда: ни изнасилования, ни убийства не
происходят по воле Божией…».

Из интернета можно узнать, что Димитрий в прошлом учился в Российском православном университете святого Иоанна Богослова. И потому он обязан знать, что воля Божия включает в себя две составляющих: Божье благоволение и Божье попущение²⁷. Но даже если этот вопрос по каким-то причинам не был освещён в учебных курсах Российского православного университета, то и в этом случае иеромонах обязан знать об этих двух составляющих воли Божией из бесед с другими священнослужителями РПЦ, из текстов православных писателей и из культуры вообще.

При этом сам Димитрий признавал, что общество в Российской империи и во времена детства В.И. Ленина, и позднее переживало духовный кризис, который продолжает переживать и в наши дни: «мы внутри перестали быть христианами, мы друг друга предаём» (22:40); «христианство превращается в набор каких-то прописей моральных, за которыми нет Бога, нет общения»²⁸ (22:49); государственная власть совершала массу ошибок (23:27); «общество на тот момент было религиозным, но на тот момент оно было бессовестным» (от 23:40); Толстой и Достоевский стучались, «вся литература XIX века стучалась в совесть империи, и она не успевала за ними» (от 23:50).

Если признавать, что совесть — врождённое религиозное чувство, взаимосвязывающее индивида и Бога, то сказанное Димитрием означает: истинная религиозность в сочетании с бессовестностью существовать не может.

Т.е. в Российской империи имели место массовая бессовестность и массовое обрядоверие при отсутствии истинной религиозности у большинства населения. И этот коктейль — вполне достаточное условие, для того, чтобы в отношении Российской империи как государства и в отношении общества империи в конечном итоге попущение Божие ошибаться и грешить по умыслу было исчерпано.

Но тему исчерпания Российской империей попущения Божиего участники дискуссии обсуждать не стали.

Тем не менее, «казённому православию империи» по сути было свойственно не просто признание царя «помазанником Божьим», но и проповедь тезиса о неспособности царя ко греху.

В частности, официальное титулование императора во времена Николая II начиналось со слов «Божиею поспешествующею милостию, Мы, Николай Вторый, император и самодержец Всероссийский…»; во времена Петра I было примерно то же самое: «Божиею милостию мы, пресветлейший и державнейший великий государь и великий князь Петр Алексеевич всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец…».

Такого рода слова не предполагают и не подразумевают наличия открытой перед царём возможности ни осознанно, ни бессознательно действовать и бездействовать в пределах попущения Божиего: персона царя и его деятельность согласно такого рода официальным титулованиям исключительно, всегда и безальтернативно — выражение безошибочной и безгрешной Божией милости.

Если кто-то с царской волей и её воздействием на жизнь общества не согласен, то он либо чего-то недопонимает и потому, даже не понимая свалившегося на него «счастья», обязан к соблюдению верноподданности, если желает быть угодным Богу; либо, если он не желает быть в этом случае верноподданным, то он впал в сатанизм и богоборчество, в чём и на протяжении всей программы большинство её участников и ведущая обвиняли В.И. Ленина.

Если обратиться к истории, то такой взгляд — упрощение концепции взаимоотношений в системе «Бог — царь — общество», изложенной святым русской «православной» церкви Иосифом Волоцким (1440 — 1515, иногда его именуют Волоколамским). Он писал: «Царь, по своей природе, подобен всякому человеку, а по своей должности и власти подобен Всевышнему Богу»²⁹. Но Иосиф Волоцкий не возвеличивал царскую власть, в том смысле, что провозглашал её безгрешность, как его воззрения истолковывают многие, поскольку «самого царя Иосиф включает в ту же си­стему Божия тягла, — и Царь подзаконен, и только в пределах Закона Божия и заповедей обладает он своей властью. А неправедному или “строптивому” Царю вовсе и не подобает повиноваться, он в сущности даже и не царь, — “таковый царь не Божий слуга, но диавол, и не царь, а мучитель”».³⁰

Т.е. Иосиф внёс в церковное миропонимание этическую норму докрещенской Руси: человек и должность, им исполняемая, не должны отождествляться; все должны работать на общее благо в русле Промысла, заботясь друг о друге, и царь в этом общенародном деле — только главный руководитель. Из отождествления же должности и личности, которое стало характерным для отечественной культуры, проистекают многие социальные беды.

По существу Иосиф предостерегал от порабощения общества догматом о непогрешимости царской власти, который хотя и никогда не провозглашался «православной» церковью в прямой форме церковного догмата, но фактически действовал по умолчанию во многие царствования и стал одним из генераторов катастрофы 1917 г. Этот «догмат» открыто выразился и в полном титуловании Николая II, начало которого было приведено выше.

Однако Иосиф не написал ничего, что люди должны делать в случае, если царь не только ошибается и погрешает, но и упорствует в своих заблуждениях.

Концепцию Волоцкого честно пытался реализовать Иван Грозный: в его понимании он как царь — ответственен только перед Богом, а все без исключения подданные — равны в своей ответственности перед ним как перед «наместником» Божьим, на которого Богом возложена миссия защиты, поддержки и распространения истинно-христианской веры средствами государственной политики, а также — миссия благоустройства жизни верноподданных и их защиты.

При этом Грозный, признавая свою греховность, обвиняет боярскую олигархию в том, что они, будучи распутны сами, вовлекают и его во грех, а он грешит по человеческой слабости, как и все люди. Наряду с этим он принимает на себя ответственность и за грехи его подданных, которые совершили их по его недосмотру. И он признаёт, что среди жертв его репрессий могут быть и безвинные.

Но А.М. Курбского и других членов олигархии, противящихся ему, он обвиняет в противлении Богу, поскольку культивируемая церковью этика обязывает христианина не противиться злому, а убеждать в неправоте открыто и с любовью, а не разжигать вражду в обществе и не плести интриги.

При этом, если убедить в своей правоте царя не удаётся, и он обрекает возражающего ему на казнь, то следует принять это как Божью волю, поскольку мученический венец праведника — это наивысшая награда от Бога, превосходящая все земные блага.

Но супротивники Ивана Грозного предпочитают земные блага, а не царствие небесное, чем и обличают себя как богоотступников и подтверждают правоту Грозного, в том числе и в репрессиях против них³¹.

Эти идеи рассыпаны по всему тексту ответов Грозного Курбскому, поэтому изложить их в цитатной форме из-за ограниченности объёма настоящей работы не представляется возможным.

Но если не цитатно, а по существу, то Иосиф Волоцкий предложил обществу систему взаимоотношений Бога, царя, общества, в которой:

• Царь — единственный наместник Божией на Земле, и при этом ограничен как догматами вероучения, так и традицией их истолкования применительно к жизни.




• Все члены общества могут служить Богу только, исполняя царскую волю. Они также, как и царь, ограничены и догматами вероучения, и традицией их истолкования применительно к жизни.

Принятие на себя кем-либо миссии наместничества Божиего на Земле как по своей молитвенной просьбе, так и по предложению Свыше, несовместимо в этой системе ни со статусом царя как единственного наместника Божиего, ни со статусом членов общества как верноподданных, поскольку прямое творение ими Божьего благоволения в обход царя может приводить к прекращению верноподданости с их стороны (вне зависимости от принадлежности индивида к той или иной социальной группе).

Если царь справляется с миссией наместничества, то всё работает более или менее нормально. Но если царь ошибается, согрешает и с миссией наместничества не справляется, если догматы и исторически сложившаяся традиция истолкования догматов применительно к жизни не соответствует благоволению Божиему, и тем более — конфликтуют с ним, то Бог в этом случае не в состоянии донести смысл Своего Промысла:

• ни до царя — царь скован догматикой, традицией истолкования догматики применительно к жизни, сомнение в истинности которых воспринимается как грех вероотступничества, нефункциональной концепцией взаимоотношений в системе «Бог — Царь — общество», изложенной Волоцким, собственными личностными предубеждениями;




• ни до подавляющего большинства членов общества — они скованы 1) догматикой, 2) традицией истолкования догматики применительно к жизни, сомнение в истинности которых воспринимается как грех вероотступничества, 2) культом верноподданности — т.е. недопустимости несогласия с царской волей.

Т.е., чем более царь погрешает и чем более догматы и традиция их истолкования применительно к жизни удалились от благости Божией, Его заповедей, тем с большими трудностями Божие благоволение может войти в жизнь через эту систему взаимоотношений. По сути такая система обречена накапливать ошибку самоуправления. И под её властью Россия живёт со времён ранее, когда Иосиф Волоцкий её описал, по настоящее время.

В этом случае Богу остаётся только предоставить это общество его самоуправству в пределах попущения. Как результат верности жизненно нефункциональной системе, описанной Волоцким ещё в XV веке, неизбежны:

• духовный кризис, который многократно поминали в программе «Прямой эфир. Ленин. Правда», но в рассмотрение вероучительно-религиозной сути которого не вдавались;




• по исчерпании пределов попущения Божиего ошибаться — крах социальной системы.

«…Бог не есть Бог неустройства, но мира. Так бывает во всех церквах у святых» (1-е послание апостола Павла Коринфянам, 14:33), и потому попытки Вседержительности профилактировать крах социальной системы Российской империи, т.е. революций начала ХХ века, — были. Так святитель Игнатий (Брянчанинов), прямо писал в записках 1862 — 1866 гг. «О необходимости Собора по нынешнему состоянию Российской православной церкви» о том, что РПЦ ушла от истинного христианства и необходим Собор для того, чтобы вернуться к нему:

«Если Собор будет совершаться под влиянием интриги и уклонится от цели богоугождения к цели человекоугодия, то лучше не быть ему: столько он принесёт вреда, произведёт решительное и гласное разъединение!

Напротив того, если милосердие Божие дарует Собору совершиться с вожделенным успехом, как совершились Вселенские и Поместные Соборы Православной Церкви, то благотворные плоды Собора и в духовном, и в гражданском отношениях будут поразительно величественны и велики.

В духовном отношении доставится торжество истинному Христову учению, о котором у нас почти не смели говорить доселе (выделено нами жирным при цитировании). Когда же Христово учение объяснится, со всею откровенностью, тогда падут или, по крайней мере, очень ослабеют все еретические учения, Православный народ утвердится в Православии, и многие иноверцы притекут под кров Православия. Православие должно быть принято во всей целости и полноте его, без допущения хулы на Святого Духа ни по какому предмету.

В гражданском отношении такой Собор соединит Православно верующий люд во един народ, хотя бы этот люд и находился в различных государствах и под различным гражданским управлением. В России такой Собор должен сильно подействовать на раскол, который в настоящее время имеет много опоры для себя в правилах и постановлениях Вселенской Церкви. Американцы и англичане вынуждены будут не насилием, а здравым смыслом принять Православную веру так, как она есть, без всяких изменений и исключений»³².

Но не вняли… — Вследствие господства духа верноподданности как разновидности человекоугодничества, от которого предостерегал святитель Игнатий.

Причём, если говорить о крахе империи, то В.И. Ленин к нему не причастен: хотя он не был почитателем политических талантов царей, начиная от Александра II и кончая Николаем II, однако он не был ни сторонником терактов в отношении царей, ни сторонником дворцовых переворотов, а его возможности как просветителя всего общества (вне зависимости от достоинств и пороков марксизма) в период ранее возвращения в Россию в апреле 1917 г. были ничтожны.

Это ничтожество его возможностей оказывать сколь-нибудь значимое воздействие на жизнь России ранее февраля 1917 г. было признано и в ходе дискуссии, когда речь зашла о том, что накануне февральского переворота, Ленин писал о построении социалистического общества как о весьма отдалённой перспективе³³; о том, что в дореволюционную эпоху его знали только спецслужбы России и некоторых других государств, а также несколько сотен революционеров; что в словаре Брокгауза и Ефрона он описан как экономист, но не под своим именем, а под псевдонимом Николай Ленин.

Однако если говорить о ситуации, которая возникла после февральского переворота, то по отношению к ней явление В.И. Ленина, при всех его ошибках и при всех злоупотреблениях периода становления Советской власти и СССР как со стороны красных, так и со стороны белых — прямое благоволение Божие по отношению и к России, и к миру³⁴. Однако участники дискуссии, будучи в своём большинстве обрядоверами, отгородившимися от Бога Библией и традицией исповедания казённого «православия», не в состоянии занять по отношению к В.И. Ленину и продолжившему его дело И.В. Сталину позицию «Божий бич, приветствую тебя…»³⁵ — как же: «православные» знают догматику, верны традиции, хранят «истинную веру» в преемственности поколений, и потому против них могут быть только богоборцы, а В.И. Ленин — главный из них, по крайней мере в ХХ веке.

И соответственно конфликт ленинизма и «православия» подаётся зрителю как конфликт безмерных честолюбия и гордыни В.И. Ленина и его «фанатичных последователей» и «православного» миропорядка. Но такое представление — лживо.