XIX-й съезд Китайской Коммунистической Партии

XIX-й съезд Китайской Коммунистической Партии

Буржуазная мысль в последние десять лет атрофировалась до такой степени, что потеряла всякую ориентацию в пространстве, а её “память” сократилась до нескольких дней (если не часов). Она не знает уже никакой преемственности между тем, что думается и пишется в данный момент, и тем, что обсуждалось хотя бы в прошлом году; не приемлет историзм настолько, что анализирует текущие события в отрыве от происходивших всего год-два назад; патологически не способна к сколь-нибудь разностороннему или более-менее целостному рассмотрению вопросов – не говоря уже о том, чтобы отдавать себе отчёт о наличии каких-то серьёзных закономерностей в общественном развитии; та же часть буржуазной мысли, что не вполне ещё отказалась от учёта временной составляющей, предпочитает анализировать свою собственную, “параллельную”, историческую и окружающую реальность – что ещё хуже.

На прошлой неделе буржуазные СМИ устроили целый ажиотаж вокруг 19-го съезда китайской компартии – который, на самом-то деле, изначально имел весьма ограниченное значение и в принципе мог выдать – и выдал – намного меньше конкретных решений хотя бы по сравнению с “13-м пятилетним планом”, принятым в прошлом году. Поэтому практически всё “обсуждение” результатов съезда свелось к обмусоливанию домыслов вокруг закулисной китайской внутрипартийной политики, – то есть, по сути, своих собственных “тараканов в голове”, – да того в экономической части проблематики, что было ясно до съезда или неясно до сих пор. Кто-то по привычке вылил грязь на коммунизм (“авторитарная система”, “за коррупцию удивительным образом вычищают как раз несогласных с отходом от принципа сменяемости руководства”, “типично коммунистические методы внутрипартийной борьбы”, “глобальный колхоз”* – по аналогии с “белорусским колхозом” – и т.д.); кто-то – в противоположной, но не менее торгашеской манере – заискивающе и беззубо очертил планируемые и текущие “достижения экономического развития” КНР на ближайшие несколько лет и на 15-30-летний срок; меньшинство попыталось разобраться в глубине происходящих процессов, но – отталкиваясь лишь от текущей информации и аналитики – выдало либо весьма мутный образ, либо чёткие, но бессвязные микроскопические фрагменты общей картины. Видимо, на фоне растущего влияния КНР, редакции слишком резко перераспределили бюджеты на восточное направление – не разобравшись толком, когда и что следует подробнее анализировать.

На самом деле, в политической части китайской проблематики – если предельно обобщить все выводы и отбросить откровенные домыслы – можно с уверенностью утверждать лишь одно: в последние 5-10 лет в китайской внутрипартийной модели имеют место некоторые явления, не виданные с конца 80-х (а то и с конца 60-х) годов. Их принято связывать с некими “вызовами, вставшими перед экономикой КНР в последние годы”. На самом деле, привязывать указанные процессы следует в первую очередь не к КНР, а к тому, что происходит на так называемом “Западе” и в политически зависимом от него мире, а именно: к глубочайшему экономическому кризису, помноженному на экологический; к всеобщей политической реакции, наступлению фашизма и разгорающейся попеременно, год за годом, мировой войне. Неудивительно, что и китайский политический коммунизм на фоне подобного рода событий испытывает свою собственную внутрипартийную борьбу с выделением групп, группировок и фракций; с тенденциями к концентрации с одной стороны и к распаду с другой, а также с желанием “материализовать” в рамках внутрипартийных документов какие-то мысли и идеи, связанные с одной из этих тенденций – даже если в такого рода “материализации” больше символизма, чем содержания. Но указанная борьба началась 8-10 лет назад, и 19-й съезд – далеко не переломный и не показательный момент в ней; между прочим, она всё ещё далека от завершения.

На протяжении почти двадцати лет глобальный капитализм упивался “концом истории”, а присоединившийся к нему китайский, как и российский – собственными планами, базировавшимися на этой идиллии. На уровне академических дискуссий можно было сколь угодно много обсуждать “инновационные” и “инвестиционные” “стадии развития”, но реальной экономической практики эти обсуждения практически не касались – элиту устраивало текущее положение страны в мировой системе разделения труда. Политика тоже не предлагала ничего конкретного за пределами сложившегося на рубеже 80-х и 90-х статус-кво, и разницы между сменявшими друг друга руководителями не было никакой. Всё изменилось, когда наиболее развитые страны вступили в период сильнейшего за последние 80 лет экономического спада, а затем – экономического застоя на фоне дальнейшего разложения морали и обострения социальной напряжённости. “Глобальный пирог” начал таять, а конкуренция за него – резко обостряться; при этом в самом Китае продолжался экономический рост, и сохранялись относительные консерватизм нравов и устойчивость социума; значит, на повестку дня встал вопрос: что в такой ситуации делать? Отгораживаться от глобальной капиталистической ямы? Продолжать “вариться” в глобальном капитализме с одновременным наращиванием собственной экспансии в него? Или, может быть, прыгнуть со всего разбега – “по головам” большинства** – отказавшись от какой-либо экспансионистской повестки вообще?

Понятно, что в элите, даже сильно “размягчавшей” за долгие годы постепенных реформ и не способной выставить на передний план фигуры с выдающейся и яркой харизмой, сразу же выделились несколько конкурирующих направлений. Так называемая “новая банда четырёх”, – разгромленная в 2010-12 годах, – подходила, по всей видимости, на роль того, кто мог бы ради собственной повестки рискнуть сотрудничеством с ведущими мировыми империалистическими центрами; кто-то, наоборот, мог вполне попробовать “порыбачить в мутной воде” и попытаться (практически откровенно по головам сограждан и соратников) дотянуться до уменьшающегося “глобального пирога” в роли управляющих иностранного капитала, как это в своё время сделала наиболее реакционная часть советской партийно-государственной номенклатуры; в результате, должно было “всплыть” и закрепиться на поверхности на неопределённый срок направление, способное защитить завоевания контрреформ 1980-х с одной стороны, а с другой – обезопасить номенклатурное большинство от усиливающегося давления “справа”, подпитываемого всё более и более агрессивным давлением (путём саботажа, угроз, подкупа и шантажа) со стороны наиболее империалистических держав. На такую роль и подошла группа Си Цзиньпина – органически анти-хунвейбинская, но приверженная в целом революции и “равноудалённая” от центров иностранной экспансии в страну.

Вообще, как правило, второе революционное поколение – по природе своей – далеко не устроители радикально нового на фоне ниспровержения всего старого. Да и то весьма специфическое крыло первого революционного поколения, от которого ведёт свою преемственность нынешнее руководство КПК, в своё время прославилось победами именно за счёт компромиссов со “старым”, а не благодаря “крайней революционности”. Пишут, что отец нынешнего лидера, – будучи одним из руководителей повстанческого района на севере Китая, – был даже приговорён к смерти в ходе очередной “чистки от оппортунизма” и ожидал расстрела, когда в район вошли отступавшие войска Мао Цзэдуна, и председатель после собственноручного “разбора полётов” распорядился освободить осуждённого. И после победы в гражданской войне, когда пришло время борьбы – уже не повстанческой, а противоповстанческой – с контрреволюционными бандами и поднимаемыми ими на вооружённую борьбу отсталыми “низами”, руководство неоднократно посылало Си-старшего на те направления, где “твердокаменные” серьёзно набедокурили, и где требовался деятель, способный покончить с восстаниями за счёт уступок и амнистий.

В-общем, от любой революции, которая в периоды наибольшего подъёма диалектично прокладывает себе дорогу в труднейшей и практически неминуемо гибельной борьбе руками зачастую непримиримых направлений и людей, со временем остаются одни обломки – большие или маленькие, живучие или несостоятельные – способные в чём-то закрепиться, в чём-то продвинуться, а где-то и дать “задний ход”.

Что касается экономической стороны вопроса, то единственный более-менее заметный результат съезда – это небольшая конкретизация второй части так называемой “Программы двух столетий”, т.е. программы КПК, которая писалась уже давно, и цели которой были – и остаются – приуроченными к 100-летию образования КПК и 100-летию образования КНР. Во той части этой фундаментальной программы, что относится ко “второму столетию”, появилась промежуточная дата – 2035 год, к которой приурочена и промежуточная цель: вывести КНР в “клуб” держав, находящихся на инновационной стадии конкурентоспособности; иными словами, занять в большинстве отраслей, включённых в международную капиталистическую систему разделения труда, место на такой стадии передела, которая предусматривает не дешёвую рабочую силу, не низкий банковский процент, и не изобилие сырьевой базы, а обеспечивающую сверхприбыль технологическую и маркетинговую базу. Вот только никаких конкретных планов о том, как это сделать, нет, – и до принятия следующего пятилетнего плана в 2021 году не предвидится. Пока речь идёт лишь о самых элементарных предпосылках для такой модели конкурентоспособности “в новую эпоху”: “мягкой” экспансионистской силы за счёт укреплении армии, выстраивания “зоны комфорта” по периметру границ в духе послевоенного СССР, и так называемой “конкуренции на справедливой основе” (имеется в виду пресловутый антикоррупционный комитет). Именно “в новую эпоху”, потому что на предыдущей ступени глобализации “инновационная стадия конкурентоспособности” достигалась лишь странами с классово мощной, но в военно-политическом отношении разгромленной и принявшей военный и информационно-медийный вассалитет по отношению к США национальной буржуазией, – а никак не странами наподобие Китая, где национальная буржуазия слаба в классовом отношении и играет на противоречиях между своей собственной народной революцией и международной реакцией, но при этом обладает относительным военно-политическим суверенитетом.

Насколько вообще в Китае есть условия для выхода на так называемую “инновационную ступень” – вопрос, остающийся открытым. Необходимым условием достижения такой стадии в рамках открытой рыночной экономики выступает, по-видимому, значительный средний класс – и не такой, как сейчас в Китае, а “кормящийся” в основном за счёт труда иностранных работников. Возникновение оного предусматривает промежуточную так называемую “инвестиционную стадию конкурентоспособности” – этап массового вывоза капитала, ориентированного на дешёвого работника – перепрыгнуть через которую прямо в “инновационную” ещё никому не удавалось. А чтобы достичь такой стадии, когда капитал вывозится не столько для присвоения природных ресурсов, сколько ради присвоения чужой дешёвой рабочей силы, в свою очередь необходимо – помимо преодоления всевозможных политических вызовов – ещё и ассоциированное производство, т.е. координация действий между основными финансовыми монополиями. Формально, значительная часть китайского капитала централизована в виде государственно-капиталистической собственности и в рамках однопартийной политической модели, но на реальном (практическом) уровне разнообразные капиталисты и чиновно-партийные кланы “тянут одеяло на себя”, – не слишком задумываясь о размерах общего “пирога”, в котором они не имеют твёрдой и формализованной собственнической доли. “Антикоррупционная составляющая” и формальные требования со стороны бюрократической вертикали лишь обрубают наиболее опасные из тенденций поведения всех этих группировок, но не выводят их на уровень японских “зайбатсу” или южнокорейских “чеболи”. Впрочем, по отдельным мелким группам товаров (чисто за счёт гигантского внутреннего рынка и громадных общих трат на НИОКР) Китай и сейчас является технологическим лидером, так что на определённом этапе ничего не стоит объявить такого рода лидерство “нахождением на уровне передовых инновационных держав”.

Наконец, в сфере социальной политики единственным заметным достижением съезда является внесение в программу КПК пункта о “преодолённом в основном к 2050 году имущественном расслоении” и о “существенном сокращении” такового уже к 2035 году, – что будет означать определённую эгалитаризацию китайского общества. Правда, тут тоже имеются серьёзные вопросы. Как известно, имущественное расслоение в Китае представлено разрывом в большей степени между регионами, нежели между верхними и нижними “децилями” населения отдельных провинций – просто потому, что в одних местностях так называемый “средний класс” составляет до трети населения и больше, а в других он практически отсутствует. Потому политика, направленная всего лишь на развитие отсталых регионов, может сокращать имущественное расслоение даже в том случае, когда в рамках отдельных провинций разрыв между богачами и бедняками только углубляется, а “средний класс” – вымывается. Что же касается социальных услуг населению, то нынешний пятилетний план уже предусматривает практически всеобщее пенсионное обеспечение и медицинское обслуживание. Поэтому мне думается, что дальнейшая “эгалитаризация” вряд ли выйдет за рамки чисто косметических мер: Китай сможет объявить себя “социально-ориентированным” не потому, что станет менее капиталистическим, чем сейчас или в 20-м веке, а просто потому, что на фоне дальнейшей социальной деградации подавляющей части развитых стран китайская “социалка” и положение китайского рабочего класса, – над “социалистичностью” которых ещё недавно насмехались (троцкисты и прочие “левоватые” так и вовсе привыкли объявлять их “людоедскими”), – будет и впрямь казаться вполне себе социалистической с “преодолённым в основном имущественным расслоением”.

https://www.prometej.info/blog/ekonomika/19-j-sezd-kpk/ – цинк

Источник: https://colonelcassad.livejournal.com/3801509.html