Здравствуй, колхоз родной! (2)

Отношения между колхозами и государством

http://img-fotki.yandex.ru/get/6736/7537832.35/0_dbe42_2b416b62_orig

Для начала стоит указать, что колхозная организация была отнюдь не однородной. Колхозы имели три основные формы организации: коммуна, артель и ТОЗ (товарищество по совместной обработке земли).

Коммуна объединяла в общую собственность все средства производства (постройки, инвентарь, скот), при этом распределение было почти коммунистическим: не по потребностям, но по едокам.

При артельной форме кооперации колхозники имели в личной собственности дом и подсобное хозяйство (включая продуктивный скот), размер которого определялся уставом артели. Распределение доходов шло по трудодням.

И, наконец, товарищества: в них в общей собственности находилась только земля. Машины, инвентарь, скот и т. д. оставались в личной собственности крестьян. Размер доходов, в отличие от артели, определялся не только по трудодням, но и в зависимости от размеров паевых взносов, а также ценности средств производства, предоставленных товариществу каждым его членом.

В годы, предшествовавшие коллективизации, преобладающей формой колхозов (около 60% от общего числа) были ТОЗы. Данная форма организации – ТОЗ – слишком ограниченная: она не позволяла в полной мере реализовать преимущества коллективной обработки земли и категорически не подходила для эффективного планирования, поэтому колхозное движение довольно быстро перешагнуло эту форму.

К коммунам, требовавшим высочайшего уровня культуры и организованности, крестьянство было еще не готово, поэтому основным звеном колхозного движения, его преобладающей формой должна была стать сельскохозяйственная артель.

Таким образом, если в 1929 году артели составляли 33,6% от общего числа колхозов, то уже в 1934 году они составили 96,3%8. К июню 1938 году за колхозами было закреплено государственными актами 335,3 млн. гектаров земли, что составляло почти 70% всей колхозной земли.

В процессе закрепления советское правительство, идя навстречу интересам колхозов, дополнительно передало колхозам больше 20 млн. гектаров, ранее принадлежавших совхозам. А ранее, в феврале 1935 года, был принят устав сельскохозяйственной артели, сыгравший важную роль в укреплении колхозного хозяйства.

Определенные споры вызывает сегодня вопрос о том, какие формы собственности существовали в СССР; например небезызвестный профессор М. В. Попов считает, что в Союзе была одна форма собственности – общественная и делилась она на две разновидности: государственную и кооперативно-колхозную. Однако в 5 статье Конституции СССР четко указывалось:

«Социалистическая собственность в СССР имеет либо форму государственной собственности (всенародное достояние), либо форму кооперативно-колхозной собственности (собственность отдельных колхозов, собственность кооперативных объединений)».

Таким образом, в СССР было две разные формы собственности: государственная (общенародная) и кооперативно-колхозная. В чем же заключалась разница между ними? Сталин в своей последней и, пожалуй, одной из самых важных работ «Экономические проблемы социализма в СССР» писал:

«В государственных предприятиях средства производства и продукция производства составляют всенародную собственность.

В колхозных же предприятиях, хотя средства производства (земля, машины) и принадлежат государству, однако продукция производства составляет собственность отдельных колхозов, так как труд в колхозах, как и семена, – свой собственный, а землей, которая передана колхозам в вечное пользование, колхозы распоряжаются фактически как своей собственностью, несмотря на то, что они не могут ее продать, купить, сдать в аренду или заложить».

Государство не может распоряжаться сельхозпродукцией – она находится в собственности колхозов, кроме того, колхозы являются товаропроизводителями, т. е. их целью является прибыль; следовательно, хоть земля и находится в общенародной собственности, но ДЕ-ФАКТО колхозы распоряжаются ею, как своей собственностью, причем частной, ибо земля закреплялась за конкретным колхозом и никто не мог посягнуть на эту землю.

Из-за своей мелкобуржуазной природы крестьяне не хотят отчуждать продукт своего труда иначе, как через форму товара (а товар есть продукт, произведенный исключительно с целью обмена), таким образом, единственная возможная связь города и деревни лишь через куплю-продажу.

Но если в сельском хозяйстве господствует товарное производство, значит, работают законы рынка: крестьяне сеют те культуры, которые имеют спрос, а производить что-либо, руководствуясь колебаниями «спрос-предложение», значит производить как бог на душу положит – на лицо, следовательно, анархия производства.

Если же в сельском хозяйстве царит анархия, разве может нормально развиваться промышленный сектор? Не может, а в таком случае и сельхозсектор также не сможет эффективно функционировать, ведь без новой техники, которую предоставляет тяжелая промышленность, нечем будет обрабатывать землю и собирать урожай. О строительстве коммунизма при таких обстоятельствах и говорить нечего.

Каким же образом решалась эта проблема? А вот каким: земля предоставлялась колхозникам в бесплатное и бессрочное пользование, но технику колхозники иметь не могли, ее нужно было арендовать у специальных государственных учреждений – МТС (моторно-тракторные станции). Технику выдавали в первую очередь лишь тем колхозам, которые брались выполнить подряд – засеять определенное количество определенной культуры, – который определял Госплан.

После того, как урожай собран, государство покупало его по фиксированным ценам, еще часть урожая колхозники отдавали МТС за аренду техники, а оставшийся прибавочный продукт переходил в распоряжение колхоза – продукты продавали по свободным ценам на колхозных рынках, полученную прибыль делили сообразно вложенного труда каждого работника. При помощи описанной системы товаропроизводители – колхозы – вовлекались в систему научного планирования.

Однако данная система, конечно, не могла на определенном этапе не встать поперек строительства коммунизма. Коммунизм требует полного уничтожения товарного производства, изживания товарно-денежных отношений.

Сущность коллективной собственности при социализме двойственна: с одной стороны это общественная собственность, следовательно, с ней нельзя поступить как с капиталистической – просто взять и национализировать, но с другой – эта собственность не общественная, так как продукты труда присваиваются самими кооператорами и отчуждаются ими исключительно в форме товара. Возникает вопрос, каким же образом поднять коллективную собственность до уровня общественной?

Сталин дает следующий ответ на данный вопрос:

«Чтобы поднять колхозную собственность до уровня общенародной собственности, нужно выключить излишки колхозного производства из системы товарного обращения и включить их в систему продуктообмена между государственной промышленностью и колхозами. В этом суть.

У нас нет еще развитой системы продуктообмена, но есть зачатки продуктообмена в виде «отоваривания» сельскохозяйственных продуктов. <…>

Задача состоит в том, чтобы эти зачатки продуктообмена организовать во всех отраслях сельского хозяйства и развить их в широкую систему продуктообмена с тем, чтобы колхозы получали за свою продукцию не только деньги, а главным образом необходимые изделия. Такая система потребует громадного увеличения продукции, отпускаемой городом деревне, поэтому ее придется вводить без особой торопливости, по мере накопления городских изделий.

Но вводить ее нужно неуклонно, без колебаний, шаг за шагом сокращая сферу действия товарного обращения и расширяя сферу действия продуктообмена. Такая система, сокращая сферу действия товарного обращения, облегчит переход от социализма к коммунизму.

Кроме того, она даст возможность включить основную собственность колхозов, продукцию колхозного производства в общую систему общенародного планирования. Это и будет реальным и решающим средством для повышения колхозной собственности до уровня общенародной собственности при наших современных условиях».

Из этого следует, что отмирание кооперативной формы собственности невозможно без отмирания товарного производства, а оно, в свою очередь, изживается путем развития продуктообмена, т. е. прямого распределения продукта, а этого можно добиться лишь путем колоссального роста производительности труда.

Замечу, однако же, что из этого отнюдь не следует, что рост производительности труда сам по себе ведет к бестоварному производству, к коммунизму, точно так же, как национализация при капитализме сама по себе еще не рождает социализм. Для того, чтобы рост производительности труда вел к коммунизму необходимо, во-первых, уничтожение частной собственности и эксплуатации наемного труда, а во-вторых, замена анархии производства централизованным научным планированием.

Большевики, как мы смогли убедиться, в своих действиях старались, по возможности, учитывать интересы крестьянства, но в кривых зеркалах либерализма каждый шаг большевиков отображается в уродливом, лживом свете.

О, сколько же истеричных воплей и стенаний слышится от либеральствующих субъектов про «колхозное рабство» и «крепостничество»! До сих пор фраза: «а вы знаете, что колхозникам не выдавали паспорта аж до 1974 года!» вызывает у обывателя невольное содрогание, еще бы!

Сегодня ведь без паспорта и билет на поезд не купить, да что там, даже на улицу выходить, не взяв с собою паспорт, как-то неуютно, а если нарвешься на патруль? Но надо понимать, что современная паспортная система отнюдь не то же самое, что было при сталинском СССР, в то время вообще мало придавали значения этой книжечке с гербом.

Если не поддаваться либеральным истерикам, давящим человеку на эмоции, и немного поразмышлять, то очень быстро обнаружится глубочайшая нелепость мифа о крепостных колхозниках. В стране шла индустриализация, городское население, в силу своей малочисленности, было неспособно удовлетворить потребность стремительно растущей промышленности в рабочих руках.

Никакой альтернативе крестьянам, как источнику рабочих рук, не было. То есть большевикам объективно не было никакого смысла закрепощать крестьян, силой удерживать их в деревнях. Между прочим, очень часто предприятия набирали работников не с помощью оргнабора (ибо все затраты ложились на само предприятие), а «самотеком», иными словами, любой желающий мог сам прийти и устроиться на предприятие, законом это не возбранялось.

И, следует подчеркнуть, именно, когда стала действовать паспортная система, активность оргнабора снизилась: всё больше людей (в массе своей те самые «крепостные» колхозники) устраивались на работу «своим ходом».

Данные факты как-то не очень вписываются в концепцию «привязали крестьян к земле, вся движуха строго под контролем властей». Но это еще не всё. Крестьяне постоянно мотались в город по своим надобностям: что-то продать, что-то купить, проведать родню и т. д. Поездка в город – не экстраординарное событие, но рутина. Кстати говоря, зимой, когда в деревне делать особо нечего, многие «прикованные к земле» крестьяне уезжали на подработки в города.

Разумеется либеральствующие субъекты заявят, что крестьяне делали это на свой страх и риск, ибо их в любой момент мог сцапать патруль милиции, но это не так. Дело в том, что «нет паспорта» отнюдь не равносильно «нет документов», документов-то как раз хватало, это и удостоверения личности9, и книжки колхозника, и метрические книжки, и всевозможные справки. А задерживать гражданина с документами милиционеры права не имеют.

И, наконец, контрольный выстрел в лоб либеральной пропаганды: для того, чтобы стать горожанином вообще не требовался паспорт! Для законного проживания в городе на постоянной основе было достаточно устроиться на предприятие или поступить на учебу, для этого требовалась всего лишь справка.

Загнанные в угол либералы начнут шипеть, мол, вырваться из колхоза было не так просто, надо было буквально вымаливать справку у председателя. Это ложь. Во-первых, не все селяне были колхозниками. Например, учительница, направленная в сельскую школу до введения паспортной системы, – она селянка без паспорта, но не колхозница.

Зарплату ей платит наркомат образования, а не колхоз, соответственно, председатель колхоза ей не начальник. Кроме того были ещё единоличники10. Во-вторых, форм справок было две: от колхоза и от сельсовета. Справки выдавались и там, и там. Краткое пояснение: не надо путать сельсовет и правление колхоза – это разные вещи, сельсовет – орган советской власти и колхозному правлению не подчинялся.

Получение справки не имело никаких законных преград. Бывали ли случаи самодурства местных начальников? Да, этого «добра», к сожалению, хватало, но не надо думать, будто бы центральная власть не предпринимала шагов для борьбы с этим самодурством. Читаем постановление СНК СССР от 16 марта 1930 г. «Об устранении препятствий к свободному отходу крестьян на отхожие промысла и сезонные работы»:

«Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:

1. Решительно воспретить местным органам власти и колхозным организациям каким бы то ни было образом препятствовать отходу крестьян, в том числе и колхозников, на отхожие промысла и сезонные работы (строительные работы, лесозаготовки, рыбные промысла и т. п.).

2. Окружные и районные исполнительные комитеты, под личной ответственностью их председателей, обязаны немедленно установить строгое наблюдение за проведением в жизнь настоящего постановления, привлекая его нарушителей к уголовной ответственности».

Вот так, вплоть до уголовной ответственности! Правда, данное постановление было принято до введения паспортов и речь идет не о полном переселении в город, но тем не менее. Кроме того, на XVIII съезде ВКП(б) было принято следующее решение:

«В интересах дальнейшего укрепления дисциплины, поднятия производительности труда и увеличения доходности колхоза на каждого колхозника, равно как в целях дальнейшего развития промышленности, увеличения товаров в стране и снабжения промышленных предприятий рабочими кадрами из колхозников, необходимо добиться того, чтобы колхозы систематически отпускали колхозников на работу в промышленные предприятия, в первую очередь тех, которые мало использовываются [это не ошибка, так напечатано в документе – Р.О.] на работе в колхозе, имеют мало трудодней и обременяют поэтому колхоз».

В конце концов, в случае острой необходимости колхозник всегда мог обратиться в паспортный стол при районном отделе НКВД, причем, если колхозник был безграмотен и не умел писать, паспорт заполняли за него.

Можно задаться вопросом, почему же всё-таки колхозники в массе своей не имели паспортов? В принципе, грамотный читать, я думаю, и сам сможет ответить на этот вопрос.

Паспортный контроль вводился для двух целей: во-первых, для лучшего учета населения городов, рабочих поселков и новостроек, разгрузки этих населенных мест от лиц, не связанных с производством и не занятых общественно-полезным трудом (за исключением инвалидов и пенсионеров); во-вторых, для очистки городов от уголовных и антиобщественных элементов.

В самом деле, зачем нужен паспортный контроль в деревнях, где население небольшое, все друг друга знают и, следовательно, с антиобщественными элементами способны бороться собственными силами? Поэтому-то колхозники в большинстве своем жили без паспортов, они им были просто ни к чему, и «злобные» большевики тут ни причем.

Впрочем, следует указать, что когда случалось так, что приток работников из сельского хозяйства превышал потребности промышленности, вызывая перенаселение городов, миграционная политика обретала несколько ограничительный характер. В частности, с июня 1931 года был ограничен прирост населения Москвы и Ленинграда, а затем ряда других крупнейших городов страны.

Во всех странах процесс урбанизации протекал крайне болезненно: города были битком забиты сельскими мигрантами, работы на всех не хватало, поэтому каждый вертелся как мог: кто попрошайничал, кто воровал, а кто грабил. В Англии, например, в период становления капитализма, дошло до того, что за бродяжничество вводилась смертная казнь.

СССР был первой страной, в которой урбанизация, благодаря организованным и слаженным действиям, прошла не столь болезненно для экономики и населения, как это было в капиталистических странах. Города принимали ровно столько населения, сколько способны были обеспечить работой, поэтому безработица и сопутствующие ей социальные беды, по большему счету, отсутствовали.

В соответствии со статистическими данными, которыми я располагаю, миграционное сальдо с 1927 по 1958 составляет более 42 миллионов. Тут от либералов можно получить ядовитый плевок: крестьяне бежали из «колхозного ада», который устроили им большевики. Что тут можно сказать? Конечно, это ложь и дело даже не в «аде», а в том, что в ЛЮБОЙ стране, более-менее развитой, основная масса населения мигрирует в город, а не в село и это вполне естественно.

Меняется положение только при чрезвычайных обстоятельствах, когда люди бегут из города, спасаясь от голода, эпидемии или войны. В нормальных же условиях миграционное сальдо всегда в пользу города.

Вот как исторические факты искажаются в королевстве кривых зеркал, в котором мы с вами сейчас живем. Конечно, можно было бы еще вспомнить про «ужасы раскулачивания», знаменитый «закон о трех колосках» и многие иные занятные страницы либеральной мифологии, но отложим это на потом.

В данной статье мы рассмотрели сталинский период, однако же следует кратко обрисовать то, какой была аграрная политика после смерти Сталина.

Яркий след в памяти народа оставила кукурузомания, вырубка плодовых деревьев и прочая подобная дурь, лежащая на поверхности, а вот тот реальный вред, который принес Никита Сергеевич аграрному хозяйству и социализму в целом многие не видят, не понимают.

Критикуя позиции Саниной и Венжера, которые предлагали распродать технику колхозам, Сталин писал в «Экономических проблемах…»:

«Мы все радуемся колоссальному росту сельскохозяйственного производства нашей страны, росту зернового производства, производства хлопка, льна, свеклы и т. д. Где источник этого роста?

Источник этого роста в современной технике, в многочисленных современных машинах, обслуживающих все эти отрасли производства Дело тут не только в технике вообще, а в том, что техника не может стоять на одном месте, она должна все время совершенствоваться, что старая техника должна выводиться из строя и заменяться новой, а новая – новейшей. Без этого немыслим поступательный ход нашего социалистического земледелия, немыслимы ни большие урожаи, ни изобилие сельскохозяйственных продуктов.

Но что значит вывести из строя сотни тысяч колесных тракторов и заменить их гусеничными, заменить десятки тысяч устаревших комбайнов новыми, создать новые машины, скажем, для технических культур? Это значит нести миллиардные расходы, которые могут окупиться лишь через 6-8 лет. Могут ли поднять эти расходы наши колхозы, если даже они являются миллионерами? Нет, не могут».

И далее:

«Что значит после всего этого требовать продажи МТС в собственность колхозам? Это значит вогнать в большие убытки и разорить колхозы, подорвать механизацию сельского хозяйства, снизить темпы колхозного производства. Отсюда вывод: предлагая продажу МТС в собственность колхозам, товарищи Санина и Венжер делают шаг назад в сторону отсталости и пытаются повернуть назад колесо истории».

Именно это и сделал пустоголовый Никитка Хрущев, повернул колесо вспять, продав технику колхозникам и упразднив систему МТС! Что же это означало на практике? Это означало то, что колхозы попадали в исключительное положение, становясь владельцами орудий производства, которые попали теперь в орбиту товарного обращения.

Без системы МТС связь колхозов с научным планированием резко ослабевает, это с одной стороны, с другой – теперь основной формой взаимодействия деревни и города становятся товарно-денежные отношения, следовательно, аграрный сектор полностью переходит на рыночные рельсы.

Последствия сего не заставили себя долго ждать. Уже в начале 60-х начался массовый уход товаров с прилавков магазинов. Если в Москве и Ленинграде положение в магазинах хоть как-то контролировалось, то в областных и районных центрах многие виды продуктов полностью исчезли из сферы госторговли. Нет, продукты никуда не делись, просто они перекочевали из магазинов на прилавки колхозных рынков, где продавались уже не по государственным, а по свободным, спекулятивным ценам.

А всё потому, что колхозы стали полноценными товаропроизводителями, не зависящими от государства, они не торопились продавать свои товары государству, а большую их часть стали вывозить на рынок. В результате, если в 1960 году при средней зарплате в 783 рубля человек мог купить 1044 кг картофеля, то в уже 1961 лишь 246 кг11.

Можно было, конечно, отстояв очередь, приобрести дешёвую картошку из магазина, которой на среднюю зарплату можно было накупить 813 кг, но недоброкачественную, с гнилью. Рост цен не ограничился одной вспышкой, он продолжался и в последующие годы.

Так рост цен на картофель на рынках крупных городов страны в 1962 году составил 123% по отношению к уровню цен 1961 года, в 1963 году – 122% к 1962 году, а в первом полугодии 1964 года – 114% к первому полугодию 1963 года. В этих обстоятельствах Хрущев и К не придумали ничего лучше, как начать массовое превращение колхозов в совхозы.

Но вместо ожидаемого улучшения продовольственного снабжения это наоборот привело к продовольственному кризису 63-64-х гг., в результате которого стране пришлось, впервые за многие годы, закупать продовольствие за границей. И в этом нет ничего особо удивительного: общенародными совхозы были лишь на бумаге, а по сути – полноценными буржуазными кооперативами.

Ситуация, к сожалению, не улучшилась и после смещения Хрущева. В 1966 г. оплата по трудодням была заменена гарантированной оплатой труда, кроме того, труд колхозников стимулировался денежными подачками, т. е. прямое коммунистическое распределение продуктов заменялось товарно-денежным.

Что мы имеем в сухом остатке? К 70-м годам почти половина советской экономики, в виде аграрного сектора, плотно стояла на товарной, рыночной основе. Ну а то, что товарное обращение неизбежно ведет к капитализму доказано еще Энгельсом в работе «Анти-Дюринг».

Таким образом, оппортунистическая политика КПСС в отношении колхозов сыграла одну из ключевых ролей в реставрации капитализма и последующей гибели СССР.