Когда катастрофа в 1917 году стала неизбежна

Ответить на этот вопрос не так уже и сложно. Это день менее известен нам, но все же мы его знаем. Он затерялся в суете Февральского переворота и потонул в последующих бурях революции Октябрьской. Но именно этот день стал окончательной развилкой, когда Россия встала на путь, ведущий к катастрофе и братоубийственной войне. Это 3 (16) марта 1917 года. День, когда Михаил Романов подписал смертный приговор себе и своей стране…

В этот день брат Николая II отказался принять корону. Он согласился передать власть Временному правительству (которое назначило само себя!) и готов был принять руководство страной, если так решит после выборов Учредительное собрание.

Подумайте:

— во время Мировой войны в России решили провести выборы;

— по их итогу определить СТРОЙ.

Уму непостижимо. Каким наивным или ещё Бог знает каким надо быть, чтобы отдать корону и подвергнуть страны такому испытанию? Выборы во время войны – помощь врагу. Причем — однозначная. Ну, а дальше и говорить нечего…

3-го марта 1917 года А.Ф. Керенский убеждает депутатов в необходимости добиться отречения от престола брата бывшего царя Великого князя Михаила Романова. Члены Временного правительства, депутаты члены Временного комитета Государственной Думы направляются на квартиру княгини Путятиной на Миллионной улице дом 12, где он находился. После вчерашнего отречения от престола в его пользу Николая II (или информации, что отречение состоялось!) именно Великий князь Михаил Александрович Романов являлся  императором Российской империи.

Вопрос стоял так — отречется он от  власти, значит отдает Россию в руки Временного правительства, страна катится в пропасть. Сохранит твердость, попытается выправить ситуацию, даже погибнет на своем монаршем престоле — появляется шанс на спасение. Почему? Потому, что два отречения подряд выбили почву из-под российской монархии. И что ещё страшнее — придали легитимность будущим губителям России. Временному правительству и «Горбачеву» начала ХХ века Александру Федоровичу Керенскому…

(Предлагаю вашему вниманию фрагмент из первого издания моей книги «1917. Разгадка «русской» революции», который описывает сцену рокового решения Михаила Романова).

«…Квартира как-то разом стала совсем маленькой, хоть на самом деле таковой и не была. Просто в ней одномоментно появилось много грузных солидных  мужчин. Пройдя в большую гостиную, министры и  видные политики полукругом столпились в одном конце комнаты, оставив другой одиноко стоявшему Великому князю Михаилу Александровичу.

— Спасибо, что приехали, господа — заговорил он — Не буду скрывать, мне в нынешних непростых условиях чрезвычайно нужна ваша поддержка и совет.

— Ваше императорское высочество может на нас положиться — шагнул вперед толстяк Родзянко — После долгих прений, мы готовы представить две точки зрения, кои имеют место быть.

— Я слушаю Вас — тихо ответил Михаил.

События последних дней привели его на грань нервного срыва. Сначала он не придал возникшим беспорядкам большого значения. Потом даже телеграфировал брату о возникшей опасности. Ответа не было. Когда в городе, стрелять стали практически круглые сутки, он решил переехать в квартиру своего друга. История французской революции учила, что громят и жгут в первую очередь дворцы. Потом, он даже решил уехать из Петрограда.

И – не смог. Просто не добрался до Николаевского вокзала. Это было уже невозможно. Живым до своего поезда  можно было и не доехать. Тогда Михаил фактически спрятался, закрылся вместе с женой. Потому, что ему просто стало страшно. Пока в отношении его никто враждебных действий не предпринимал, вся ненависть погромщиков вылилась на брата.

Но, кто мог предугадать, что будет дальше! То, что бунт подавят, Михаил не сомневался — Ники в Ставке, войск достаточно. Привезут в бунтующую столицу и хлеба. Однако быть единственной жертвой беспорядков из правящей Династии, ему совсем не улыбалось. Именно поэтому он и приказал генералу Хабалову, убрать верные присяге войска из зимнего дворца. Тот послушал. А  как он мог отказать!

— Я не хочу, чтобы в народ стреляли из дворца, в котором живут Романовы — сказал Михаил тогда. Сейчас, когда все так сложилось, он уже готов был признать, что смалодушничал, испугался. Толпа, озлобленная, как потревоженный рой ос, могла выместить ярость именно на нем – на брате государя. На ком же ещё …

— Господи, — думал Михаил – Почему нет у меня той силы, той твердости, что была  у отца. Он бы точно не допустил такого.
— Мишкин, Мишкин… — зашелестел кумачовым флагом на улице озорник ветер. Михаил вздрогнул. Отец называл его именно так, хотя озорником он был весьма порядочным, и частенько врывался в папин кабинет, в момент обсуждения государственных дел.

Теперь они, эти дела, были весьма плачевны. Последним официальным документом,  прочитанным им, была телеграмма, пришедшая внезапно, снег на голову. Из нее Михаил и  узнал, что уже несколько часов был не просто Великим князем,  братом императора, дядей наследника, а страшно подумать – самим императором! Он читал лист телеграммы и не понимал её смысла. Ведь это было просто невозможно!

«Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом… Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники».
Помочь – но как? Ведь не имел права Николай отрекаться за своего сына, это невозможно. Но сделал это. Да и как сделал, внезапно, не предупредив, не спросив. Хотя прекрасно знал, что он никогда не хотел возложить на свою голову корону, и когда у  Ники рождалась одна дочь за другой, какую тяжесть испытывал Михаил, нося гордое имя наследника престола. Звание это давило, душило его. Мешало жить. Но пришло облегчение – родился Алексей и груз упал с плеч Михаила. Но вот так внезапно снова упал на него.

— Словно с неба свалился – прошептал Михаил – С неба… — и уже громче, взяв себя в руки,  сказал   —  Я слушаю Вас.

Толстый,  невероятно толстый Родзянко шумно набрал воздух и заговорил далее.
— Ситуация требует незамедлительного решения. Единственно разумное  в данной ситуации для Вас и для России — тут Родзянко сделал многозначительную паузу – Власть не принимать, а передать её Временному правительству для созыва Учредительного собрания. Как собор,  призвавший на царство предка Вашего Михаила Романова, так и собрание русского народа, помолясь, попросит Вас принять корону. Если Вы этого не сделаете, бунт укротить будет совершенно невозможно. Мне сложно это говорить, но о Вашем восшествии на престол толпы не хотят и слышать. Вчера днем, Павел Николаевич Милюков имел неосторожность сказать об этом возле Думы, так его едва не растерзали.

Михаил подошел к окну. Светило холодное мартовское солнце, в его лучах светился шпиль Петропавловского собора. Мысли путались, крутились и опять возвращались к одному и тому же:

— Как  все неправильно, как все неправильно! Как Ники мог так поступить? Надо было, по крайней мере,  вывезти меня из Петрограда и только потом отрекаться!
— … Бунт во время войны играет на руку Германии – продолжал глава Государственной думы — Задача каждого патриота сделать все для нашей победы. Только она сможет оправдать огромные жертвы, что принес наш народ во имя уничтожения напавшего врага. Власть есть опора …

Дальнейшие слава Родзянко Великий князь слышал, как в тумане. Он почти и не заметил, как  в разговор вступил Гучков, глава партии октябристов.

— Возникший мятеж и бунт воинских частей можно успокоить – сказал он, по своей привычке во время разговора, вытирая лоб ладонью — Я объехал многие части. Собственно говоря,  их требование одно — отречение.

— Мое отречение? — переспросил Михаил,  не отрывая взгляда от окна. Так ему говорить удобнее, так никто не видит выражения его лица.

— При упоминании фамилии Романов, начинаются крики и угрозы. Но так будет не всегда. Нельзя принимать власть и ставить страну на грань Гражданской войны. Страсти улягутся. Учредительное собрание примет новую конституцию и призовет Вас на трон. Более некого.

— А если я, так же,  как мой брат Николай Александрович, отрекусь от власти – Михаил резко повернулся на каблуках — Только не в пользу Временного правительства, которое правит пока только в Петрограде, а в пользу следующего законного наследника?

— Ваше высочество не должны превращать высшую русскую власть в ярмарочный балаган – жестко ответил Родзянко, глядя прямо в глаза Великого князя — За два дня – два отречения, это уже комедия. Только с печальным концом. Еще одно отречение – и при упоминании Романовых будут просто смеяться. Особенно, если отречения продолжатся и далее.
— Позвольте мне, Михаил Владимирович – шагнул вперед Керенский.

Лицо  усталое и чуть бледное, глаза горят. И. чтобы не видеть этих глаз, Михаил поспешил снова отвернуться к окну и слушать дальнейший монолог, стоя  к оратору спиной. А Керенский говорил. Он говорил убежденно и страстно. Невозможность обеспечить безопасность, позднее решение императора, патриотический долг.

— Я не скрываю, что мои убеждения — республиканские. Но речь сейчас идет не об убеждениях, а о спасении страны! Посмотрите в окно, ваше высочество. Посмотрите, что хочет Ваш народ. Я знаю настроение массы, настроение рабочих и солдат. Приняв престол, вы не спасете России! Наоборот, именно это станет  причиной кровавого развала! Перед лицом внешнего врага начнется гражданская, внутренняя война! И поэтому я обращаюсь к вашему высочеству, как русский — к русскому! Умоляю вас во имя России принести эту жертву! Это единственный шанс спасти Россию и привести её к процветанию, победе и миру.

— И вся эта благодать – горько усмехнулся Михаил — Наступит после моего отречения.
Кажется, все они сговорились, все, как один предлагают ему короны не принимать. Даже монархисты- октябристы, просто невероятно! Но ведь говорил толстяк Родзянко, что точки зрения две.

— Эта позиция мне вполне ясна, спасибо господин Керенский. Кто придерживается иного мнения?
Павел Николаевич  Милюков осознавал серьезность момента. Собственно говоря, за принятие Михаилом короны выступал только он один. Даже Гучков, на которого он рассчитывал, под влиянием Керенского и Родзянко сегодня с утра заколебался. Возможно, именно в эту минуту решалась судьба Династии и России. И если первую Милюков не любил, то ради второй стоило постараться.

И он заговорил. Сказал, что сильная власть необходимая для укрепления нового порядка, нуждается в привычном для масс символе. Что одно Временное правительство, без монарха, является «утлой ладьей», которая может потонуть в океане народных волнений. А  это грозит полной анархией раньше, чем соберется Учредительное собрание. Новая власть может просто  до него не дожить.

Великий князь слушал внимательно, ни разу не перебил. Зато вопреки договоренности не спорить, а излагать свою точку зрения, возражения посыпались со всех сторон. Более других старался Керенский, практически повторивший свое первое высказывание.

— Позвольте ещё добавить – встрял Милюков и, увидев ненавидящий взгляд Керенского, быстро сказал – Великий князь имеет право выслушать все аргументы!

Он заговорил снова, стараясь вложить в свои слова весь свой дар убеждения. А он у него был! Ведь повторяли же его думские выступления, их наиболее удачные места по всей стране. Теперь слушатель у Милюкова был один, но от его решения зависела судьба миллионов людей. Даже тех, кто сейчас так громко и радостно кричал «долой Романовых» на Английской набережной. Как нарочно, прямо под окнами.

— Прямо под окнами – подумал  Милюков. Игра и раньше  шла по грубым правилам, но,  похоже, что в этой комнате кто-то очень страстно желал отречения. И глава кадетов вновь заговорил. Он уже потом, в эмиграции часто вспоминал тот момент, и многократно спрашивал себя: все ли сделал он тогда для спасения России.

— Страна на грани хаоса, без сильной привычной власти она распадется. Хотя правы утверждающие – тут он посмотрел на Керенского – что принятие власти грозит риском для личной безопасности Великого князя и министров, но на этот риск можно и нужно идти. Во имя Родины! Вне Петрограда есть полная возможность собрать воинскую силу, необходимую для защиты монарха и нового правительства…

— Я согласен с Павлом Николаевичем – неожиданно сказал Гучков – Вне Петрограда власть будет в безопасности. Риск, конечно,  есть, но ради России надо рисковать.

— Я вас услышал – сказал Великий князь — Спасибо господа. Теперь мне надо подумать.  Сказал он и  указал рукой в сторону председателя Государственной Думы Михаила Владимировича  Родзянко:
— Прошу Вас пройти со мной!

Когда дверь комнаты закрылась, Великий князь Михаил Александрович тяжело опустился на стул. Так тяжело ему уже давно не было. Может даже и никогда. Господи, ведь если стояла бы под окнами его квартиры не беснующаяся толпа, а хотя бы одна  верная рота, то и сомнений бы никаких не было.
— Скажите, Михаил Владимирович…  Честно скажите: вы можете гарантировать мне безопасность, если я приму власть?

— Я могу гарантировать Вашему высочеству, что умру вместе с Вами – ответил Родзянко, шумно вздохнув …

… Дверь распахнулась. Первым из кабинета вышел Великий князь. Он обвел взглядом всех присутствующих и твердым голосом, произнес свое окончательное решение.

— Мой окончательный выбор склонился на сторону  мнения, защищавшегося председателем Государственной Думы Родзянко.

— Ваше Высочество. Вы благородный человек! – патетически произнес Керенский – Я буду всюду это говорить!

Милюков взглянул на потупившего взор Гучкова, и почувствовал, как его прошибает холодный пот. Он в одночасье понял, что так томило и мучило Михаила, и осознал мотивы его губительного решения. Страх за себя! И все, ничего другого! Ни боли, ни любви к России …

…После решения передать власть в  руки Временного правительства Михаил Романов проживет около 16  месяцев. В ночь с 12 на 13 июня 1918 года в начале первого часа ночи к Михаилу Романову явились трое вооруженных неизвестных в солдатской форме. Они предъявили ему какой-то ордер на арест, после чего уехали вместе с Великим князем и его секретарем англичанином Джонсоном.

Живыми их  более никто не видел. Как будет выяснено уже белыми властями, захватившими Пермь позднее, их увезли в Мотовилиху, завод, лежащий в нескольких километрах от Перми. Там претендента на русский трон №1 и Джонсона убили. Трупы бросили в заводскую доменную печь. Длинный список погибших в революционной буре Романовых был открыт».