Свой-чужой

Александр Адабашьян: миссия Америки опошлить Вселенную выполнена



Третья мировая война уже давно идет и развивается по законам эпидемии — непонятно откуда берется и неизвестно, когда закончится. Единственное, что можно делать — соблюдать личную гигиену — не есть из чужих тарелок, не ходить на большие скопища народа, не лизать ни чужих тарелок, ни рук, а пытаться жить своим умом… Так считает российский художник, режиссер, сценарист, актер Александр Адабашьян, который приезжал в Ригу на для участия в работе Российского стенда Латвийской книжной ярмарки на Кипсале.

Поводом для встречи с рижанами в клубе Kultūras līnija стала презентация детской книги «Хрустальный ключ» и фильма по ней «Жили-были мы», созданных Адабашьяном в соавторстве с Анной Чернаковой. После показа трейлера картины артист ответил на вопросы зрителей по разным темам. Портал Delfi публикует выдержки из беседы.


Про свою книгу и картину

Сперва нас пригласила к сотрудничеству одна заморская фирма — еще в 90-е годы в России весь прокат был скуплен нашими, как теперь говорят, партнерами, из США. Они захотели детский фильм, чтобы потом его прокатывать. Наша заявка им понравилась нам предложили написать сценарий… А потом — контракт, совершенно изумительный по отношению к авторам, я уж не говорю про обещанную ими сумму. При этом они забирали себе все права на все, и имели право переделывать это все как угодно. Плюс масса штрафных санкций, благодаря которой мы могли в любой момент лишиться работы и всех денег. Когда мы расставались, они сказали, что в экономической школе Америки их научили «сценарий в России стоит две нитки бус и два зеркала», но теперь они поняли, что «одна нитка и одно зеркало».

Не состоялась эта работа. И актер Юра Стоянов посоветовал: а напишите книжку сами, и потом ее экранизируйте. Так мы и сделали. Книжка получила премию на конкурсе им. Сергея Михалкова, который шел под девизом «Сегодня дети — завтра народ». Нам предложили сделать вариант с иллюстрациями — 222 картинки почти полосные. Параллельно написали сценарий… Теперь картина снята. Ведем борьбу, чтобы выпустить ее на экраны. Много на детских фильмах не заработаешь. Если чеховский персонаж говорил: «Рубль сей парус 20-го века», то теперь — «Доллар — парус века».

Про миссию Америки

В воспоминаниях князя Волконского я вычитал фразу, которую тот, в свою очередь, вычитал у Диккенса: «Миссия Америки — опошлить Вселенную». Это не я — это Диккенс придумал в 19-м веке. Но я думаю, что эта миссия благополучно выполнена. Бороться с этим чрезвычайно трудно, потому что появился чрезвычайный эквивалент всего, любого художественного произведения — это рентабельность. Сколько оно принесло денег

Про «черные списки»

(В фильме «Жили-были мы» роль главного злодея сыграл Дмитрий Певцов, ранее занесенный в списки невъездных Латвии). Еще в очень спокойные времена в разных интервью я сравнивал происходящее с эпидемией насилия. Уже тогда я понимал, что началась Третья мировая война, которая, как любая война, развивается по всем законам эпидемии — непонятно откуда берется и неизвестно, когда заканчивается. Это потом под войну подкладывают смысл, мол, один царь неправильно написал королю, а у кого-то не хватало пахотных земель…

В каждой науке ровно столько истины, сколько в ней математики. Если принципы исторической науки перевести в любую другую, то в каждой стране должен быть свой закон Ома, который еще и меняется, в зависимости от политической ситуации. В этой стране — дважды два — шесть, а в том — «а» плюс «б» равно «цэ» квадрат. Так и история подгоняется под фактически происшедшее.

Не думаю, что есть логика в том, что происходит сегодня. Страны, которые называют себя свободными и ратуют за свободу слова, за слова и наказывают. Сурово и несправедливо — во имя свободы слова. Что такое свобода? В 60-е годы, когда во Франции шли бунты, там договорились до того, что «свобода — это запретить запрещать». Можно все.

Эпидемию надо попытаться пережить. Удастся или нет — не от нас зависит. Справиться с ней, сказав хором, что больше холерой болеть не будем — не поможет. Что делать во время эпидемии? Личная гигиена. Не есть из чужих тарелок, не ходить на большие скопища народа, не лизать ни чужих тарелок, ни рук… Пытаться жить своим умом…

Про время и место, куда хотелось бы попасть

(По мотивам его фильма «Жили-были мы», в котором герой, запрыгивая в разные картины, попадает в разные времена российской и русской истории). Если и попадать в прошлое, то лучше ненадолго. По роду профессии я изучал быт разных времен. К примеру, во времена Версаля не хотелось бы попасть надолго — я прекрасно знаю, как там был устроен туалет. Часа на три-четыре — можно, в зависимости от пищеварения. Да, где-нибудь в 18-м веке 0,01% населения жила действительно интересно, но остальные с 8 утра до 8 вечера стояли в интересной позе на поле и жили в среднем по 35 лет. Я бы хотел там побыть, там, там, но всякий раз — вернуться и помыться.

Возьмем, например, «Утро стрелецкой казни», когда Петр заставлял бояр рубить головы стрельцам — радости немного. Причем рубили неумело, с пятого-шестого раз удавалось, а Меньшиков потом дорубал. Но издалека посмотреть с фотоаппаратом — неплохо, и быстро назад.

Про покаяние

У каждого есть скелеты в шкафу. Для кого-то нужна передача Меньшовой «Наедине со всеми», чтобы покаяться. Кто-то идет к священнику. По-моему, исповедоваться в интервью, это как перепутать пост с диетой. Пост направлен внутрь, а диета — наружу. Диета — это чтобы лучше выглядеть, а исповедь — чтобы выглядеть как можно хуже перед тем, перед кем исповедуешься…

Как можно говорить, что целый народ должен покаяться? Германия всем ставит в пример, что она покаялась. Вспомните ее историю — это последовательный ряд попыток реванша. Перед этим было покаяние, затем накапливались раздражения, потом — попытка очередного реванша, неудача, снова покаяние… Не думаю, что они успокоились. И потом трудно говорить за весь народ.

В чем должна покаяться вся Россия? В том, что происходило в 50-е годы? Это же не лично Сталин расстреливал, а кто писал доносы? Сейчас выясняется, что замечательные писатели чудно писали друг на друга. Изменилось ли что-то? И не только у нас. Думаю, каждому надо начинать с себя, а не говорить, что весь народ покается, и я до кучи с себя смою. Не поможет, если хором сказать, что мы больше холерой болеть не будем.

Про свою миссию

До школы у меня был туберкулез, от которого я удивительным образом вылечился — попал в первую экспериментальную детскую группу. Потом была мигрень, от которой меня тоже вылечили. Была онкология, разрыв аорты… Все время какие-то совпадения меня с того света вытаскивали. Как-то мне сказали: может, у тебя некая миссия на Земле есть? А потом мне рассказали некую притчу, как некий хороший человек в Чистилище получил путевку в Рай, он спросил: за что, вроде ничего особенного не делал. Ему ответили: нет, помните, вы ехали в вагоне-ресторане поезда в Улан-Удэ, рядом сидела женщина, которая просила вас соль передать? Не помню. Вот это и была ваша миссия… Может, и я уже кому-то свою соль передал.

Про мистику «Мастера и Маргариты». (Адабашьян в этой картине Владимира Бортко сыграл Берлиоза). Ни я, никто другой ничего такого не испытали. Наоборот, Булгаков открыл нам замечательные возможности. Опоздал на съемку в другой картине — надо врать или говорить правду. А тут говоришь: поставил будильник на семь, а он зазвонил в 10 — мистика. И бутылка водки прямо в рот упала. Почему бухгалтер суточные не платит? Открыл сейф — там резаная бумага…

Единственную действительно мистическую историю рассказал режиссер Бортко. Много лет назад они искали натуру для первой версии картины. Ходили они вокруг Патриарших прудов — смотрели, где снимать. Оператор с художником пошли по одной стороне, а Бортко — по другой. Навстречу ему шел парень с сумкой, поравнявшись с режиссером, сказал: ничего у вас не получится. И ушел. Картину закрыли.

Про судьбу кино

В конце жизни Феллини говорил мне: это не мое кино кончается, а мой зритель уходит. Не могу представить, что сегодня полный зал можно собрать на картины сорта «Восемь с половиной» или «Сладкую жизнь». Это следствие благополучно завершенной нашими американскими партнерами миссии. Понятие пошлости — оно очень количественное: когда слишком сладко или слишком страшно, когда переходятся все границы…

Допустим, изделия Тарантино для меня — провокация. Как можно веселиться над умирающим от овердозы человеком?! Как может вызывать хохот простреленная голова, когда мозги разлетелись по автомобилю и надо его отмыть?! Это за гранью добра и зла! Если это смотрят молодые, то после этого смотреть такую милую акварель, как «Земляничная поляна» Бергмана, невозможно. Им нужно все время нервы щекотать — пугать, смешить… Все двигается в эту сторону. Кино придет за нами, как крыса за крысоловом, пока все не обвалится. И в России все то же самое — сейчас прокатом рулят те же партнеры, которые решают, что мы будем смотреть, а что — нет.

Про современное искусство

Когда в Третьяковке была большая выставка Серова, после нее можно было пройти по остальной галерее — в отдел «модерн-арт»: раскрашенные писсуары и перформансы. Как-то я говорил по этому поводу со знакомыми галеристами. Вот идешь по музею, висит пейзаж с подписью «Неизвестный художник круга Коро». Или «Портрет неизвестного. Крепостной художник такого-то». Но можно ли себе представить, что будет висеть этот плохо покрашенный кусок фанеры и на нем напишут «Неизвестный художник 20-го века». Будет он представлять самостоятельную ценность? Без трех страниц, написанных рядом — наверное, нет.

Я где-то читал, что после просвечивания «Квадрата» в рентгене там обнаружился черный прямоугольник с подписью французского журналиста: «Ночная драка негра в темной пещере». А под красным прямоугольником — «Кардиналы на сборе апельсинов на фоне Красного моря». И напротив этого «Квадрата» стоят неподвижно человек восемь, которые вдохновенно на него смотрят. Ничего удивительного, когда примерно месяц в Лувре не было «Моны Лизы», то очередь посмотреть на эту дырку была больше чем, на сам экспонат.

Про революции

Не нам решать, как все пойдет. Не от нас это зависит. Конечно же, эволюция — это более правильный способ движения вперед, но это если вы, как буддист, предполагаете, что будете жить вечно. А так как хочется иметь результат сразу и немедленно, обрести свободу и сразу зажить замечательно, причем мне, в первую очередь — это приводит к результатам, которые имеет итогом любая революция, которую задумывают романтики, совершают фанатики, а результатами пользуются негодяи. Вечная схема.

Наше отличие от той же Франции, что мы к своей революции относимся довольно сурово. А французы ставят своим революционерам памятники — Дантону, Робеспьеру… Там все это овеяно романтикой. Но я изучал эту тему, сняв три картины во Франции и четыре — в Италии (владею этими языками свободно). Одна картина была связана с Марией-Антуанеттой. Большего ужаса и патологического кошмара, несравнимого по зверству ни с чем, что происходило у нас, я не знал. Пожалуй, Холокост близок к этому. Но и там не было такого упоения лишением жизни, когда с пяти утра занимались места у гильотины — женщины ждали, когда, наконец, машинка заработает. А если я вам в подробностях расскажу, как убивали принцессу Ламбаль (фаворитку королевы), наше мероприятие закончится.

У Великой Октябрьской социалистической революции были простые и ясные лозунги: «Мир — народам», «Землю — крестьянам», «Фабрики — рабочим». Есть, за что биться. И что в итоге? Вместо мира — гражданская война. Что получили крестьяне? Лишь в 1974 году была закончена паспортизация, а до этого они были никем — по бумагам этих крестьян не существовало в природе. А какие фабрики получили рабочие?

Про памятники

Памятник истории — это и есть памятник истории. Это было. Стоит в Италии монумент Муссолини. Он же был. И Дантон с Робеспьером во Франции стоят, хотя, если разбираться с их деяниями — волосы дыбом… Слишком много символического значения мы всему этому придаем. Мол, установка памятника князю Владимиру означает… Да ничего она не означает — это веха в истории, и зачем от этого отмахиваться? Он был. И Грозный был. И Ленин был. Я не говорю, что всем надо ставить памятники, но все же это ключевая фигура в истории — это вам не Малюта Скуратов при Грозном, но в его деяниях есть и черное, и белое — всякое.

Думаю, какая-то часть неснесенных памятников Сталину останется. Например, я видел в Якутске, как одна частная фирма на своей территории поставила ему памятник. Несмотря на то, что губернатор был не очень доволен. Тоже история — это было. И потом цвета так быстро меняются с черного на белое, что в свое время я предлагал построить некий универсальный памятник, чтобы оставалось только головы менять — такой трансформер. Значительная экономия средств.

Про роль Ленина в истории

Фигура неоднозначная. По поступкам, личность невероятная. По результатам этих поступков, не знаю, его ли это была цель. Еще в 16-м году они говорили, что революция вообще невозможна, но потом воспользовались ситуацией, когда власть валялась — ее подобрали.

У меня есть такое апокрифическое представление, что если бы он прожил подольше, то все сложилось бы несколько по-иному. Думаю, НЭП, который был учрежден надолго, и правительство, которое он вокруг себя собрал (Менжинский говорил на многих языках, Чичерин играл на фортепиано, Луначарский писал пьесы, с тех пор министры культуры, по-моему, ничего, кроме доносов, не писали… нет, Мединский пишет) привели бы потихонечку к построению милого буржуазного государства на манер обожаемой Франции, Швеции и Германии, где Ленин был бы президентом.

Вы знаете, что на броневик он забирался в котелке, а кепку ему потом всунули — сообразили, что несообразно. Все было бы тихо-мирно. Но тут пришли ребята, которые, пока министры пили «кофэ» и рассуждали о прекрасном, грабили банки, взрывали и убивали людей, но которым места в этом чудном правительстве не нашлось. И дедушку прибрали. Грабь награбленное — это был лозунг момента, а личным стяжательством Ленин никогда не отличался, что отмечали его самые заклятые враги…

Про современных актеров

Приближается юбилей Юры Богатырева, а совсем недавно ушел Алексей Петренко. Такого масштаба артистов больше не делают. Они из когорты Ливанова, Мордвинова, Черкасова, Симонова… Сейчас масштаб не тот. Это как если во время скачек на ипподроме, вместо коней, выпустить пони. Все, как у людей, но пони. Так и современные актеры — они несомасштабны тому, что они играют.

Богатырев был артистом, для которого так и не стало понятно, чего он не может. Нет жанра, в котором бы он утыкался в потолок — и комедия, и трагедия, и фарс… Одно время он жил у нас. Такой большой, рыхлый, губастый, с огромными руками, которые мы с Костей Райкиным называли «верхние ноги». Когда Никита пригласил его в картину «Среди чужих» (сам Адабашьян сыграл в этом фильме эпизодическую роль и был ее художником-постановщиком, — прим. ред.), он у нас на глазах, безо всяких фитнесов, диет и ухищрений грима, у нас на глазах превратился в худого, жесткого, угловатого и резкого. А потом расплылся в идиота Стасика в «Родне»… Сейчас таких штучных актеров нет. Вместо одного может играть другой. А на месте Петренко или Богатырева никого не представишь.

Про либералов и интеллигенцию

Увы, интеллигенция поделилась на наши-ваши, свои-чужие. Ситуация отвратительная. Это один из признаков происходящей эпидемии. Строго говоря, подобное было всегда в творческой. Почитайте воспоминания того же Валентина Серова… Но все это шло в масштабе творческом. Не разделялись на ваших и наших. И таких масштабов, как сейчас, не было. Да, так называемый идеологический раздел распилил и нас.

Про критиков


Критику терпеть не мог всегда. Почему и критики меня не любят. Как-то я сказал, что любая критика — это рассуждения евнухов о любви. Сидя в гареме, он видит такое количество актов, что ему кажется: он все об этом знает. За исключением одной маленькой детали, отсутствующей у него. Но она-то и есть главная. Видеть-то он видел, а вот попробовать…

Кристина Худенко

Источник: matveychev-oleg.livejournal.com