Кто в Прибалтике „коренной”?

http://i801.photobucket.com/albums/yy291/Mann_vom_Norden/fr-Prussia-Accurate-Descripta-a-Gas.jpgСреди многих непостижимых деяний новых правителей России не последнее место занимает отказ от стратегических интересов страны и защиты десятков миллионов сограждан, оставленных за пределами новых границ, «завоеванных» с провозглашением (с большой помпой!) «суверенитета России».

На окраинах бывшего могучего Союза у власти оказались похожие друг на друга фашистские клики, во многом копирующие приемы гитлеровских нацистов и использующие их расистские и «исторические» аргументы.

Спорить с нацистами после Нюрнберга не имело бы смысла, если бы нынешние московские правители не подыгрывали последышам румынских гвардистов в Молдавии и немецких баронов в Прибалтике.

Оказывается, что прибалтийские и прочие приспешники Оккультного Рейха боролись против имперских притязаний России и заслуживают не просто снисхождения, а и поощрения как пострадавшая сторона.

      Похоже, что нынешнему МИДу России нестерпимо больно и стыдно за деяния варвара-царя, рубившего три столетия назад окно в Европу через цивилизованное тело Ливонии. Только ведь бароны не пострадали. Наоборот. Господство их усилилось, распространяясь и на собственно российские коридоры власти.

Преобразователь России установил для иноземцев за равный труд в три раза большее жалованье, а столетием спустя несостоявшийся реформатор Николай I откровенно пояснит, с чем связано такое предпочтение: «Русские дворяне служат государству, а немецкие – нам». С XVIII века высшие классы России резко пошли в отрыв от собственного народа, так что в середине XIX века славянофилы, Бакунин, Герцен числили Россию третьей (после Пруссии и Австро-Венгрии) немецкой монархией, противостоящей славянским народам.

Подобно тому, как российская академическая наука два с половиной столетия покорно следует за пангерманистскими трактовками начальной российской истории (пресловутая норманская теория), молодая прибалтийская интеллигенция поет с голоса своих многовековых господ и угнетателей, обычно не задумываясь, чьи зады она повторяет.

Одним из главных «исторических» аргументов у нацистов являлось деление на «коренные» и «некоренные» народы. В фашистской Германии чаще всего речь шла о «нордической расе» (как выяснилось, вовсе не германской). Но допускалось, что эта раса пришла из Центральной Азии, что давало право на завоевание заодно и этой «прародины». Эстонские нацисты пока не определились в отношении своей прародины за Уралом.

      Возможно, они поставят со временем задачу ее нового обретения. Но на нынешней-то территории они – пришельцы, «некоренные». С «балтской» расой дело обстоит лучше: она просматривается с эпохи бронзы. Но в Каунасе явно заблуждаются, когда производят все античные цивилизации (в частности, греко-римскую) от древних литовцев («Согласие», № 3 – орган «Саюдиса»). Балты никогда не являли собой высокой цивилизации, и никогда не составляли ни языкового, ни антропологического, ни политического единства.

Условность понятий «коренной» и «некоренной» достаточно очевидна: с какого времени считать? «Великие переселения народов» проходили многократно, а из-за постоянных ассимиляции ныне никому не отыскать и своей прародины. Но раз уж у нацистов эти понятия выходят на первый план, «некоренным», брошенным на произвол судьбы теми, кто обязан взять их под защиту, не лишним будет в порядке самообороны использовать и исторические контраргументы.

* * *

Итак, на нынешних территориях все народы – пришельцы. Одни раньше, другие позднее, одни больше сохранили исконного (чаще всего это признак отсталости), другие меньше. Как правило, село мало меняется за столетия, а город разрушает традиции на жизни одного-двух поколений.  

Как было сказано, с эпохи бронзы балты хорошо просматриваются. В это время они являются частью обширного ареала индо-европейских племен, еще сохранявших значительную близость в языке. Но современные балты их непосредственными потомками уже не являются ни по языку, ни по внешнему облику. Антропологические различия в Прибалтике наблюдаются уже с эпохи бронзы (и неолита), а для языка свойственна «дихотомия», то есть следы соединения двух разных языков, один из которых близок славянской, а другой иллирийской ветви индо-европейцев.

К иллирийской или иллиро-венедской этнической среде, видимо, относятся и многочисленные топонимы юго-восточного побережья Балтики, аналогии которым обнаруживаются в области северо-западной Адриатики (где жили иллирийцы и венеды) и в северо-западных районах Малой Азии. У венедов (венетов) в разных местах были распространены предания о выселении их из Малой Азии после Троянской войны (около 1200 г. до н.э.), в которой они участвовали на стороне троянцев и после поражения вынуждены были искать новые места поселений. Археологически и антропологически прослеживается появление нового населения («среди-земноморского» облика) по юго-восточному побережью Балтики в последней четверти II тысячелетия до н.э., то есть в эпоху Троянской войны.

Ранние письменные свидетельства прямо называют здесь венедов, и само море именуется Венедским заливом. Балты в это время расселяются в отдалении от моря, соприкасаясь на востоке с угро-финнами, а на юге со славянами.

Римские завоевания накануне и в первые века н.э. вызвали отток  на восток ряда племен, в частности, кельтских. Так, венеды из Арморики (кельтическое «Поморье», нынешняя Бретань) уплыли от легионов Юлия Цезаря на судах; на северо-восток от Альп ушло небольшое племя руриков (рауриков), называвшееся так, видимо, по реке Рур (Раура) и давшее выходцам из него личные имена Руриков (Рюриков). В областях расселения балтийских венедов с началом н. эры заметны наслоения кельтической культуры.

С VI века к южному побережью Балтики выходят славянские племена, расселяющиеся из Центральной Европы. Они ассимилируют местное население, в том числе племя варинов-вэрингов, собственно варягов русских летописей, а также ругов-русь. В начале I тысячелетия руги-русы жили у южного берега Балтики и на островах (в частности, на острове Рюген). В III-IV веках они, как и некоторые другие прибалтийские племена, расселялись по разным районам Европы – в Подунавъе, Прикарпатье, Поднепровье, Причерноморье, и даже в Северной Африке, а позднее, и в Палестине (город Ругия или Руссия, основанные крестоносцами).

      В Прибалтике руги-русы, помимо Рюгена и примыкающего к нему побережья, занимали: устье Немана, устье Западной Двины, западные области нынешней Эстонии: провинцию Роталию и Вик с островами Эзель и Даго. О последней Руси много говорится в Датской хронике Саксона Грамматика (начало XIII века). Датчане вели с этой Русью (Рутение) многовековые войны и на море и на суше. Столицей этой Руси был город Ротала (побережье, севернее Рижского залива). (Город .с таким названием был и в «русском» Подунавье). В 1343-45 гг. именно эти «русские» возглавили восстание против Ливонского ордена, а «русские» села и позднее будут упоминаться в документах, касающихся этой территории.

С конца VIII века города южной Балтики начинают торговать с Востоком через Булгар. Складывается волго-балтийский торговый путь, вдоль которого и поселяются выходцы из Прибалтики. Начавшееся тогда же наступление франков на земли славян привело к четырехвековым войнам и оттоку населения на восток, главным образом морским путем (от устья Одера до Новгорода под парусами доплывали за две недели). Основание самого Новгорода летописцы приписывают переселенцам-варягам, что не противоречит археологическим, антропологическим и языковым данным.

В IX веке варяги главенствуют в северной части Восточной Европы. Летописи рассказывают о восстании против варягов славянских племен словен и кривичей, а также угро-финских – чуди (эстонцы), мери, веси, а затем о добровольном приглашения изгнанных снова на княжение. Упоминаются три брата: Рюрик, Синуес, Трувор. Русские летописцы и родословцы не знают, откуда именно они пришли. В западноевропейских генеалогиях позднего средневековья их считают сыновьями ободритского князя Годлейба, убитого в 808 году. В немецкой литературе начала XVIII века спорили лишь о том, был ли Рюрик славянином (ободриты – соседнее с варинами славянское племя) или германцем.

В конце Х века в Киеве составлялась историческая повесть о начале Руси. Русь и славян летописец выводит с Дуная из римской провинции Норик, что соответствует территории Дунайской Руси – средневекового Ругиланда. «Варягов» летописец разместил между землями лютичей и англов (области варинов и ободритов), а также на севере Руси от Ладоги до Волжской Болгарии (земли, подчиненные Рюрику). В числе подданных (находившиеся «под данью») Руси названы все угрофинские племена до Урала, и все прибалтийские, за исключением пруссов.

Примерно о том же говорят и скандинавские саги. Они не знают никого из русских князей ранее Владимира (определяя его чаще всего как «отца Ярослава» более известного в среде викингов). Служивший у Владимира Сигурд собирал дань в земле эстов для Владимира и обнаружил здесь проданного в рабство своего племянника Олава – одного из главных героев скандинавского эпоса. В свою очередь Олав, воспитанный на Руси, совершает походы на кораблях, завоевывая князю земли, ранее платившие ему дань. «Варягов» (вэрингов) до XI века скандинавские саги не знают, а первый викинг, попавший в дружину варангов в, Византии, Болли Боллисон, жил во времена Ярослава (в дружине он служил в 1027-1030 гг.).

Во второй половине XII века немецкие феодалы и военизированные католические ордена сломили сопротивление славян и русов у южного берега Балтики и вышли к морскому побережью. В конце этого столетия первые миссионеры и вооруженные отряды достигают устья Западной Двины, а в 1201 году крестоносцы основывают Ригу. Используя противоречия между полоцкими князьями, правившими в городах по берегам Западной Двины (Герцике, Кукенойс – Кокнесе), а также постоянные столкновения поднимающегося племени литвы со своими соседями (земгаллами, селами, латгаллами и др.), крестоносцы постепенно укрепляют свои позиции и расширяют контролируемые земли.

      Но в договоре с полоцким князем 1210 года они еще признают право русских князей на дань живших у устья Западной Двины ливов. По существу же ливы оказались под двойной данью, что нарушало своеобразную этику средневековья: берущий дань обязан защищать подданных.

Борьба в Прибалтике шла с переменным успехом и исход ее был далеко не ясен. Но страшное разорение 1237-1240 гг., в ходе которого было уничтожено большинство городов и истреблена или угнана в рабство наиболее дееспособная часть населения, надолго отодвинуло славянорусские области на второстепенные позиции. Тем не менее, в папских документах XIII века Ливония продолжает именоваться Руссией, и это название в разных документах (в том числе шведских) встречается вплоть до XVII века.

Чрезвычайно любопытный и, видимо, не вполне понятый историками документ вышел из окружения митрополита Киприана в конце XIV века. Это так называемый «Список русских городов дальних и ближних». Самой большой неожиданностью для исследователей явилось то, что в числе «русских» городов названы города Болгарии, расположенные у низовий Дуная и по черноморскому побережью, волошские, то есть молдавские города, а также города литовские. Специалисты, не слишком углубляясь в проблему, обычно видят в «Списке» притязания митрополита на все эти территории, но отказываются объяснить, почему он на них претендовал.

      Между тем, примечательно, что митрополит-болгарин и верный слуга Константинополя настаивал на передаче нижнедунайских городов именно русской, а не болгарской митрополии (города управлялись непосредственно из Константинополя). И настаивал на этом, очевидно, потому, что самый факт исторической принадлежности области Нижнего Дуная именно Руси был хорошо известен и в Византии (кстати, здесь акад. Б.А. Рыбаков локализует один из «центров Руси», упоминаемый восточными авторами IX-X веков, и именно сюда стремился перенести «центр» своей земли князь Святослав).

В Волошской земле Киприан и прямо пытался поставить своего епископа. Византия, опять-таки, противодействовала этому, но не оспаривая самого права на такие, притязания. «Русская» речь на этой территории будет преобладать вплоть до XVIII века.

Не было проявлением профессиональной «жадности» и включение в список русских городов ряда городов Литвы, включая Вильно, Ковно, Троки Старые и Новые, расположенных по Неману и его притокам. Следует иметь в виду, что в противостоянии Москвы и Вильны Киприан обычно держал сторону Литвы. Из Вильны он пытался прорваться на московскую митрополию на место митрополита Алексия. Отсюда он плел козни против московского князя Дмитрия, за что князь неоднократно изгонял его из Руси северо-восточной. Пережив князя, он приложил руку к его дискредитации перед потомками. Да и автор «Списка», видимо, был в ближайшем окружении Киприана. Он хорошо осведомлен в топографии литовских городов, отмечая, в частности, все города, имеющие каменные стены.

В целом «Список» развернут на запад и юго-запад, что вполне соответствовало кругу интересов Киприана. И составляя этот список, соратник митрополита исходил не из притязаний Москвы (московские князья в XIV веке таких притязаний не имели, будучи поглощены собиранием сил для борьбы с ордынским игом), а из международно признанных городов и земель в качестве «русских».

Истоки традиции в XIV-XV веках уже вряд ли осознавались. Достаточно сказать, что когда «русские» графы княжеств «Русь» и «Русская земля» (Рейс и Рейсланд) в Тюрингии в XVI столетии заинтересовались своим происхождением, они не смогли ответить на вопрос, почему они «русские». Традиции обычно переосмысляются со временем, увязываются с какими-то примечательными событиями. Польский хронист XVI века Стрыйковский записал, что в конце Х века князь Владимир «собрал большое войско, с которым переправившись через Дунай, подчинил земли: Болгарскую, Сербскую, Хорватскую, Семиградскую, Вятницкую, Ятвяжскую, Дулебскую, и те земли, где теперь волохи, мултаны и татары добручские, и всех их привел в послушание одним походом и возложил на них дань, которую они давали раньше царям греческим».

      Здесь границы, как видим, еще более расширены за счет Сербии, Хорватии (если только не имеется в виду Хорватия Карпатская, действительно подчиненная Владимиром), земли ятвягов. Последнее племя соседствовало с пруссами и непосредственно выходило к Неману. Повесть временных лет упоминает о «взятии» земли ятвягов Владимиром в 983 году.

Подобное представление о пределах Руси встречается и в сказаниях о «Русской грамоте». Дело в том, что «русские письмена», упоминаемые в паннонском житии славянского просветителя Кирилла, отражают определенную реальность IX-X веков, уходящую на Средний Дунай (к русам подунайским). И южнорусский переписчик, живший в XVII веке, счел необходимым дать пояснение: "И не токмо муравляне (т.е. моравы), чехи, козари, карвати, сербы, болгары, ляхи и земля Мунтаньская (южное Прикарпатье), вся Далъматия и Диоклития и волохи быша Русь».

Ничего такого не могли в XVII веке написать в Москве. На Балканах же и в Подунавье сходные представления жили. Итальянский автор XVI века Гваньини Хорватию Адриатическую именует «Руссией» и в этом вряд ли можно предполагать что-то иное, кроме традиции, восходящей к Дунайской Руси. Поселения карпатских русин растекались в разные стороны по предгорью, совсем недавно подступая к самому Кракову. О «русских» на Дунае постоянно говорится и в германском, и во французском эпосе, – причем «русские» киевские, балтийские и дунайские неизменно отождествляются.

Литовские националисты любят вспоминать о временах Гедимина и Ольгерда (Альгирдаса литовских преданий), когда литовская знать стала теснить русскую, а Ольгерд совершил три похода на Москву. Сам Ландсбергис вспоминал эту историю отправляясь к «минотавру» (т.е. в Москву; см. «Возрождение» от 2.VI.1989). Действительно, в XIV-XV веках Великое княжество Литовское было одним из крупнейших и сильнейших государств Восточной Европы. Но преобладающим этническим компонентом в нем был славяно-русский и сама государственность являлась продолжением древнерусской. Именно это обстоятельство и делало княжество потенциальным «вторым» центром собирания земель бывшей Киевской Руси.

На взаимоотношения русских и литовских владетелей накладывали отпечаток два обстоятельства. С одной стороны, русские князья традиционно титуловались в европейских (в том числе германских) документах как «короли», тогда как литовские – лишь «принцепсы», т.е. вожди (без наследственных прав). Это побуждало литовских вождей «записываться» русскими князьями. С другой стороны – Золотая орда стремилась разжигать противоречия между литовской и русской знатью, возлагая дань лишь на русские земли.

      Это способствовало оттоку в противоположную сторону. Оба эти обстоятельства в большой степени стимулировали многочисленные «перебежки» из одного лагеря в другой. В XIV веке собственно Литва еще оставалась языческой, а крещение (в православие) означало и приобщение к русской культуре. В язычестве удерживались старые славяно-русские культы, вроде долго почитавшегося у «вендской» (балтийской) группы славян Перуна. Литовский Перкунас целиком, воспроизводит культ этого божества. В Вильне в XIV веке было капище Перкуна, и языческий бог уживался с христианским так же, как Перун уживался с Ильей-пророком в дружине Игоря в середине Х века.

«Русские» города Понеманья примыкали к Черной Руси и, видимо, входили в ее состав. Наличие сильных языческих традиций позволяет рассматривать Черную Русь не как окраину Киевской Руси, а область колонизации славяно-русских переселенцев с южного берега Балтики. Немецкий хронист начала XIV века Петр Дюсбургский сообщил о высадке у устья Немана «рутенов» за девять лет до прихода тевтонов (начало XIII века). А «землю Руссию» он поместил между рекой Неманом и Мазовией. Речь, видимо, шла о переселении новой группы «рутенов» по давно проложенным путям, -подобные переселения позднее послужат основанием для легенд о знатных предках Гедиминовичей и Рюриковичей.

Черная Русь, включая области Вильно и Ковно, имела славяно-русское поселение не только в городах, но и в сельской местности. В источниках обычно называются «бояре» и «смерды», причем под последними разумеются сельские жители вообще. В районе Вильно и Ковно отмечена также топонимика с корнем «смерд». Именно у балтийских славян «смердами» называли основное сельское население. Традиция эта долго будет сохраняться в Новгородско-Псковской земле; на Киевщине же термин и менее употребителен и ранее исчезает в источниках.

Любопытно одно этнографическое наблюдение, сделанное в начале прошлого столетия. Оказывается язык части Минской губернии больше сближался с великорусским, а не белорусским или украинским. Это также свидетельство общего истока, каковым мог быть именно южный берег Балтики.

Пока во вновь образующихся государствах внутренняя борьба за власть, решает обычно сила. Со временем та или иная династия ищет и идеологическое обоснование своих прав. Обычно «знатных» предков ищут тогда, когда свидетелей действительного положения нет. Так, на Руси в середине XI века знали «старого Игоря» как родоначальника династии, а в конце XI-начале XII столетия его (явно недостоверно) связали с Рюриком. Русские князья имели право на королевский титул, видимо, еще со времен Римской империи, когда руги-русы находились на службе у императоров в качестве «федератов» – союзников. Литовские князья таких международно признанных прав не имели, Гедимин сам называет себя то «принцепсом», то «дюком» (герцогом), то «рексом» – королем. Но и немецкие, и польские авторы дружно подчеркивают его незнатное происхождение.

Поднять свой статус литовские владетели могли двумя путями: согласиться с утверждением католических епархий взамен королевского титула, или же пристроиться к «королевской» генеалогии. Гедимин готов был купить титул за привилегии католическому духовенству. Но позиции православной церкви были здесь достаточно сильными, а связь католичества с военизированными орденами, насильственная христианизация язычников, побуждали воспринимать католичество как враждебную внешнюю силу. И сам Гедимин в конечном счете склонился в пользу православия.

Среди потомков Гедимина (сыновья Ольгерда и Кейстута) развертывается борьба за власть, в ходе которой соперники ищут опоры внутри и союзников вовне. Польша, Орден, Золотая Орда, Константинополь, Московская Русь сплетаются в сложных взаимоотношениях. После смерти Дмитрия Донского литовский князь Витовт становится сильнейшим среди всех русских владетелей и реально претендует на роль властителя «литовцев и русских».

      В Москве княжит довольно слабый и послушный зять Витовта Василий Дмитриевич, а митрополит Киприан (ум. 1406) и будучи в Москве больше тяготел к Вильне. Именно в это время могла появиться версия о происхождении Гедиминовичей от Владимира Святого. Витовт был близок к тому, чтобы соединить под своим скипетром почти все русские земли. В 1430 году посольства из разных земель съехались к Витовту в Луцк на предстоящую его коронацию. Но гости и послы вместо коронации попали на похороны.

Внезапная кончина Витовта резко изменила положение и в Литве, и на Руси. В Литве начинается борьба приверженцев православия и католичества. В ходе этой борьбы Польше не раз удавалось восстанавливать «унию» на таких условиях, когда Литва попросту подчинялась польской короне. Очевидно, именно тогда появляется версия, резко принижающая литовских князей. «Гегемикик» (Гедимин) производился от «раба» Витенца (Витеня) – мелкого вассала смоленского князя.

      Последним в этой генеалогии назывался Сигизмунд (Жигмонт) Кейстутович, княживший в 1432-1440 годах в качестве вассала польского короля и без права передачи своего стола по наследству. Есть мнение, что принижение рода Гедимина идет от Тевтонского ордена. Но вероятнее, что в орденские анналы оно попало либо из устных, либо из письменных польских источников. В XV веке эту легенду передавали все главные польские хронисты (Длугош, Кромер, Вольский в XVI столетии).

И на Руси в феодальной войне середины XV века столкнулись пролитовские и антилитовские настроения. Подчинение в 30-х годах православных в Литве польским католикам повлияло и на решение Москвы отвергнуть постановления Флорентийского собора 1439 года и взять курс на полную независимость русской митрополии от Константинополя.

По-видимому, вскоре после отстранения православного – главным образом русского – боярства от равноправного участия в политической жизни Литвы, появляется легенда о происхождении Рюрика от брата римского императора Августа мифического Пруса, причем наследственными владениями Рюриковичей объявлялись города Западной Пруссии, перешедшие под власть Польши по Торуньскому договору 1466 года.

В Московскую Русь легенды о римских предках Рюрика и «рабских» Гедиминовичей занес впервые Спиридон-Савва, поставленный в 1476 году митрополитом в Литву, но отвергнутый королем Казимиром IV. Спиридон был заключен в монастырь, откуда бежал на Русь. Но и здесь его заточили в Ферапонтовом монастыре, а летописи именуют его «Сатаной» как незаконно поставленного на русскую митрополию. Послание Спиридона-Саввы на рубеже XV-XVI веков должно было побудить московские власти к активной политике в Прибалтике.

С конца XV века в Москве утверждается представление о праве на земли, ранее входившие в состав Киевской Руси. Но версии о сверхзнатности Рюриковичей здесь еще не упоминают. Видимо, не помнят и о некоторых других «исторических правах»: по договору 1503 года Ливонский орден обязали платить дань лишь за город Юрьев и его округу (город построил в 1030 году Ярослав, в крещении Георгий-Юрий).

В 1557 году Ливонский орден откажется от уплаты юрьевской дани, что послужит поводом к началу Ливонской войны. Иван IV охотно воспользуется и версией о римских предках, хотя уничижительная версия о роде Гедиминовичей здесь не приживется: Рюриковичи постоянно роднились с Гедиминовичами на самом высоком уровне. Иван IV и прямо скажет о лживости этой версии.

В 50-е годы русские дипломаты усиленно добиваются признания принятого в 1547 году царского титула Ивана IV. И самыми непримиримыми к такому титулованию оказались Литва и Польша, поскольку ясно было, что речь идет о праве владения традиционно русскими землями. Для усиления аргументации русские послы впервые в 1556 году ввели в официальные документы легенду о происхождении Рюриковичей от Августа. Спор продолжался и во время Ливонской войны. И, как полагают, в это время и появилась «ответная» версия о происхождении литовских князей от родственника императора Нерона Палемона.

На южном берегу Балтики издревле держались предания о переселениях из Малой Азии или Средиземноморья. Города Волин (Юлин) и Волигощ связывали свое начало с именем «Юлия Августа Цезаря». Саксон Грамматик на побережье Рижского залива называет «геллеспонтцев», родственных рутенам. А «Геллеспонт» – это Мраморное море и смежная с Троадой провинция. В XII веке католические миссионеры в Поморье слушали рассказы рутенов о своем происхождении (к сожалению, не воспроизведя сути их). За этими преданиями ощущаются родовые предания венедов, Палемон (греческое «борец», «борющийся») – это имя вождя венедов, участвовавших в Троянской войне. У венедов адриатических был культ Палемона, а связи их с балтийскими видны в транзите через их земли балтийского янтаря.

Творцы легенды оказались не слишком грамотными в истории. От Нерона до Батыя у них оказалось всего пять поколений. Переселенцы постепенно осваивают земли Жемайтии, затем Литвы и наконец строят «Новъгородок», который и становится столицей. Иными словами, и третья версия рождается в русскоязычной среде.

Ливонская война и затем Смута начала XVII века отодвинули Россию от Прибалтики. В Прибалтике же среди немецких колонистов и феодалов быстро распространяется лютеранство. Польшу теперь оттесняют от моря не только иноземцы, но и иноверцы. Государственные интересы обеих стран требовали объединения усилий в борьбе за возвращение выхода к морю. Тринадцатилетняя война 1654-1667 годов за Украину прерывалась двухлетнем перемирием 1656-1658 годов, когда противники вместе выступали против Швеции и добились при этом значительных успехом. Пробуждение славянского национального сознания ослабляло религиозные противоречия. В 1686 году был заключен «Вечный мир» – вершина идеи славянского объединения.

Казалось, были и потребность, и возможность для создания широкого союза славянских стран и русских областей Прибалтики против очевидной угрозы.. Но возможность эта не была реализована из-за другой тенденции: в Польше и России углубляется отрыв правящих верхов и дворянства от основной массы населения. В России это, в частности, выразилось в возникновении в XVII веке большого числа фальсифицированных генеалогий.

      Те, кто не мог «пристроиться» к родам Рюриковичей и Гедиминовичей, придумывали себе происхождение от «выезжих» – татарских, половецких, даже печенежских князей. (Так костромской .дворянин Борис Годунов стал потомком татарского «царевича»). Это настроение и сделало возможным переворот начала XVIII века, когда новая столица даже своим названием отворачивалась от России, а двор заполняли и иноземцы, и иноверцы (часто принадлежавшие к темным организациям), отодвинувшие на периферию и Рюриковичей, и Гедиминовичей, и православную церковь.

Возвращение России в Прибалтику не опиралось ни на историю, ни на традиции, ни на родословные. Одержав победу на полях сражений, Россия оказалась немецкой монархией, управляемой пришельцами, не знавшими страны и презиравшими ее народ. И балтов, и славяно-росов одинаково. Разница лишь в том, что этот имперский балласт приходилось содержать русскому крестьянину.

***