Рынок

Мы увлеклись злобой дня и забыли наши корни, славные девяностые годы, рынок, реформы, гайдары и люди попроще, вот о них рассказы  Сергея Пилипенко из его сборника миниатюр "Рынок".

Борман

 А я тоже жадный. И ни от кого не собираюсь этого скрывать. В детстве был жадным на книги, перечитал всю библиотеку. Некоторые книги раз по десять. В молодости был жадным на женщин, только официально был женат три раза. И оно мне надо было? Сейчас моя жена частенько упрекает меня в том, что я становлюсь жадным на крепкие, согревающие мою остывающую душу напитки. Люблю иногда пофилософствовать, под коньяк и горилку. Наверное, она права, я не стану спорить. Попробуй с ней поспорь! Со стороны всегда виднее. Знаю это по себе. Человек, оккупированный каким нибудь пороком, гнездящимся в его голове, зачастую же этого не осознаёт. Почти никогда алкоголик не соглашается с тем, кто он есть. Он же всё время уверен, что может бросить в любой момент. Не выпрыгнешь же ты из собственной шкуры, чтобы лицезреть себя со стороны. Это трюк редкостный и удаётся единицам. Так и живёшь, таская в себе этого вампира.

          Но как это смотрится со стороны, я отлично знаю. Самая большая жадность, звенит металлом монет и шуршит бумажными купюрами. Видимо деньги объединяют в себе все пороки одновременно. И поэтому, заболев этим единажды, становишься жадным абсолютно. Есть впрочем, и некоторые исключения, но сегодня не о них разговор. Почти десять лет своей стремительно короткой жизни я провёл на рынке. В большого бизнесмена не вырос, не дано мне это, но на жизнь хватало. Грех было жаловаться! Сбежал оттуда, когда понял, что это болото затянуло меня окончательно и все мои мысли работали в одном направлении – где бы подешевле купить и как бы подороже продать? Это был бесконечный процесс. Я думал об этом, просыпаясь утром. Я занимался этим весь день. Вечер был занят планами на завтра и даже во сне мне снился рынок. Нужно было бежать. И я сбежал.

          Почти всё время, которое я торговал на рынке, рядом со мной стоял Толик по кличке «Борман». Он пришёл туда гораздо раньше меня и стоит там до сих пор. Это же если посчитать, что пришёл он туда в восемьдесят шестом, когда ему было двадцать пять лет и стоит до сих пор, значит ему уже полтинник. Практически вся сознательная жизнь проведена на улице у контейнеров. И зимой и летом. Без выходных и отпусков. Ни кино, ни театров, только по вечерам телевизор и пиво. Потому что, для него каждый пропущенный день, это клок седых волос и шрам на сердце. Причём особых то успехов в бизнесе он не достиг, опять же помешала природная жадность. Оба его пятитонных контейнера забиты под завязку самым бросовым и неходовым товаром. Купленным по дешёвке, опять же, исключительно из жадности. Он покупал даже абсолютно никому не нужные вещи, если их предлагали задёшево. Причём один из контейнеров забит  «под завязку» в буквальном смысле этого слова. Если он его и открывает, то закрывать приходиться с помощью лома. Двери его выпирают как живот беременной торговки.

          Всё что там лежит, куплено когда-то за копейки. За десять лет давно поржавело, поцарапалось, покрылось пылью и вышло из употребления. Такие смесители уже лет десять не пользуются спросом. Такие автоматы уже не ставятся в современных квартирах. Такие цены уже давно остались в прошлом веке. Всё это в контейнере погнулось, помялось и пришло в негодность. Ежемесячно платя за контейнер немалые деньги, он уже несколько лет почти не имеет с него дохода. Казалось бы, зачем держать такой контейнер? Выброси ты этот хлам на помойку, загрузи его свежим, ходовым товаром и будешь в куражах! Но мешает жадность. Он досконально помнит, сколько денег уплачено за каждую железку и не может побороть себя, ведь общая сумма потраченных денег сразу перекрывает разумные порывы. Так он и стоит заложником собственной жадности. Ни разу я не видел, чтобы он купил горячий чай, у торгашек киргизок развозящих напитки на тележках или пирожок. Питался он супом из литровых баночек, привезённых из дома. Опять же в целях экономии. Приходя домой после работы, мог запросто съесть кастрюлю борща. Он терпел, чтобы не потратить лишнюю десятку. От такого питания он растолстел и обрюзг.

          Единственный раз мы были свидетелями его попытки начать новую жизнь. Толик решил очистить контейнер от хлама! Невероятное зрелище! Он открыл беременный контейнер и принялся сортировать товар. Делал он это так скрупулёзно, что наверно вылил по стакану горьких слёз над каждой выброшенной деталью. Итогом его дневных усилий, стала небольшая кучка ржавого железа, проржавевшего до такой степени, что им неверно побрезговали бы и бомжи промышляющие по свалкам. Но всё же мы порадовались за него и удивились. Он сумел сделать это! Победить непобедимую жадность! Вечером мы складывали свой товар по контейнерам. И с другом Саней, краем глаза наблюдали за Толиком.

          Он, тряся огромным животом, медленно  распихивал ящики в контейнер. Время от времени подходил к куче выброшенного железа, о чём-то задумывался, бормотал себе под нос, - нет, эта штука ещё наверно мне пригодиться, - поднимал её из кучи хлама и уносил в контейнер! Проходила ещё минута, и он опять что-то выбирал из выброшенного. Ровно через час на месте небольшой свалки, было ровное место. Всё, что было выброшено с утра, снова перекочевало в контейнер. Единственная попытка поступить благоразумно, окончательно провалилась.

          Вот ещё наверно и поэтому я ушёл с рынка, Побоялся стать таким же, как он….

Хитрый

 Я не помню точно время его первого появления у наших контейнеров. Помню приходил он  каком-то замызганном строительном оранжевом жилете, и предлагал бронзовые вентиля и видавший виды строительный инструмент.   Какие-то старые рожковые ключи, молотки, плоскогубцы и прочую дребедень явно не первой и даже видимо не второй свежести. Но и на такую старину находились любители. Где он всё это брал, для меня так и осталось загадкой, но денег на бутылку водки ему всегда хватало. Поначалу я думал, что он просто где-то работает рядом и в перерывах между работой, по старинному русскому обычаю продаёт излишки инструмента для поднятия постоянно падающей бодрости духа. Но вскоре выяснилось, что нигде он не работает и мелкие продажи на рынке, это единственный источник его доходов. Он был настоящим Бомжом, чистокровным без примесей. Когда мы спросили, как его зовут, то он ответил, что все зовут его – «Хитрый».

          Так мы и звали его, посчитав поначалу, что это судя по синим перстням на пальцах его приобретённая на зоне кличка. Но однажды, подвыпив, он показал свой паспорт, и стало понятно, что он является обладателем столь редкой фамилии. Настоящее его имя было – Владислав Хитрый. Такая вот интересная фамилия. С тех пор он стал появляться на рынке каждый день. Рынок, это такое место, где на выпивку заработать не очень трудно. Даже бомжу, если он выглядит более или мене сносно. Кому-то помочь разгрузить грузовичок с товаром, перетаскать ящики из контейнера в контейнер, сбегать за сигаретами продавцу, не имеющему времени отойти от торгового места и оставить сдачу себе. Почистить за некрупную купюру металлической щёткой старый инструмент, да и много есть чего, что не хочется делать обленившимся продавцам «металлоломщикам» привыкшим весь день сидеть у контейнера и царапать пузо.   В конце концов, можно было, если есть деньги, перекупить приносимый товар и продать его по более выгодной цене. Он вполне обладал этим умением. Он мог купить какую-нибудь дрель и пробежавшись по рядам, быстро продать её, наварив себе две-три сотни рублей. Вот только умением копить деньги он не обладал. Всё, тут же моментально спускалось на водку и иногда, очень редко, на закуску. Пил он стаканами.

          Ночевал он в каком-то старом заброшенном доме, предназначенном на снос с компанией таких же, как и он пропахших дымом и перегаром людей, по необходимости полюбивших неограниченную свободу и технический спирт. У него даже была подруга, и он пару раз приводил её на рынок показать нам.

          Конечно, жалко выглядят эти бывшие нормальные люди, опустившиеся на самое дно существования. Кто-то относится к ним с презрением, а мне их искренне жаль. Печально выглядят эти мужики, постепенно теряющие человеческий облик, в их одутловатых, опухших от спирта лицах всё больше и больше проявляется что-то звериное, или точнее – животное, странным образом сочетающееся с выражением полной ангельской отрешённости и равнодушия к окружающим пейзажам и самому себе. Воля что-либо поменять, угасает, тает как грязный снег под серым дождём. Это страшно. Но вдвойне страшно видеть в таком состоянии женщину. Это практически уже бесполые создания с абсолютно круглыми морщинистыми лицами. С большими разбитыми губами и заплывшими глазами неопределённого цвета, в окрестностях которых, никогда не сходят синяки. Почему-то у меня всегда сжимается сердце, когда я их вижу. Точно такой и была подруга Хитрого. Трудно было сказать на вскидку, сколько ей лет. Посмотрев на её лицо, можно было смело давать ей от тридцати, до шестидесяти. Но на самом деле, ей было всего двадцать три года. О чём она и не преминула мне с гордостью сообщить, светло улыбнувшись лишь частично полноценной улыбкой. Выпросив у меня мелочь на пиво, они торжественно удалились в неизвестном направлении. Он впереди – мужчина, добытчик, глава семейства! Она сзади – примерная хранительница очага в старых, отслуживших свой век  сапогах на скособоченной подошве. Больше с тех пор я её не видел. Да и сам Хитрый исчез на некоторое время с рынка. Мы предполагали, что его могли снова закрыть на зону, он вполне мог попасться на мелком воровстве. Или мог с не меньшей вероятностью попасть в больницу, с отравлением, проломленным черепом, или с другой какой напастью. А жизнь человека без определённого места жительства ими полна, вне всякого сомнения.

          И появился он только через месяц. Страшно похудевший, грязный и обросший жиденькой, белёсой щетиной. Он и так не был красавцем, но тут выглядел просто страшно. Сидел на лавочке, о чём-то думал, и создавалось впечатление, что он не совсем в себе. Наконец он вроде насмелился и стал рассказывать историю от которой мороз пробирал до костей.

          С наступлением холодных ночей, им с подругой пришлось искать другое место обитания. Так как колония их сотоварищей очень быстро разрослась, и прежнее пристанище было перенаселено и загажено, окончательно и бесповоротно. Нужно было искать новое место для постоянного ночлега, желательно тёплый подвал с коммуникациями, с водой и трассой отопления. И чтобы охватить как можно больший район для поисков, они решили разделиться. Подвал он быстро нашёл, но вот невеста исчезла. Как говориться – словно в воду канула. И он бросился на поиски. Он за две недели пешком обошёл все места, где она могла появляться. Не могу утверждать, что это была любовь, в крепкие и светлые чувства этих людей, мне верится с трудом. Но что-то его видимо тянуло, заставляло это делать. Может простая привязанность? В одиночестве трудно выживать любому человеку, а тем более в таких условиях. Он облазил все подвалы, теплотрассы и чердаки. Расспросил всех знакомых и незнакомых товарищей по несчастью. Никто ничего не видел и не слышал. И наконец, через две недели он наткнулся на бомжиху, которая видела его подругу, она рассказала как в день их последней встречи та опускалась в подвал кирпичного многоэтажного дома. И даже показала этот дом. Подвал был с двойными дверями и был запёрт на два мощных навесных замка. Но такие замки не могли стать преградой для истосковавшегося сердца.
          Ночью, вооружившись ломиком с пожарного щита, он взломал оба замка. Возможно, у людей с такой сложной биографией чувства и притупляются, но это не тот случай. Свою женщину он обнаружил в самом дальнем углу подвала. Она сидела на крупном гравии пола в тусклом свете блёклой лампочки, прислонившись спиной к тёплым трубам отопления,  положив руки на колени, и если бы не синюшний цвет кожи и запах тления, то могло показаться, что она спит. От тепла и сухого воздуха труп постепенно стал мумифицироваться и высыхать. Уже примерно с неделю она была мёртвой.

          Случайно спустившись в подвал и обнаружив его открытым, она видимо решила там заночевать. Но как оказалось, перед этим там проходил какой-то мелкий ремонт, сантехники сделав своё дело и не заметив её, заперли двери и со спокойной совестью доложили начальству о проделанной работе. Видимо, поначалу она не хотела поднимать шум, надеясь на то, что на следующий день они придут и освободят её из случайного плена, надеялась и на второй день и на третий. А когда поняла, что больше надеяться не на что, то от голода и обезвоживания у неё уже не было сил кричать и что-то предпринимать. Да и кто мог её услышать за двойными металлическими дверями? Так она и умерла, не дождавшись помощи. Трудно сказать, о чём она думала перед смертью. Но то, что мысли были печальными, догадаться не трудно. Хитрый постоял и так и ушёл из подвала  не прикоснувшись к ней. Чувство ужаса поселилось в его обычно малоосмысленных белёсых глазах.
          В тот день он сидел на лавочке, пил, занимал на водку у всех своих рыночных знакомых, и никто ему не отказывал.