А.И. Фурсов. Остановившееся сердце Запада
До сих пор сутью европейскости были индивидуальная субъектность, возможность самореализации в отношениях с природой к другими людьми, счастье постоянного саморасширения, экспансии индивидуального субъекта.
https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/3680342/3680342_600.jpg
Но европейскость – это и трагедия внутренней незавершенности и недостижимой цельности.
Трагедия незавершенности и, следовательно, невозможности понять себя до конца: постоянно переделывая внешний мир, европейский человек меняет и свою внутреннюю суть, а тем самым и процесс самопознания.
Эта вечная погоня за самим собой, за недостижимой удаляющейся целью порождает трагические ситуации решения проблемы любой ценой, вплоть до самоуничтожения, т.е. обретения целостности в ничто, в не-бытийной форме (в отличие от Азии, где счастье самопознания и внутренней цельности есть обратная сторона неспособности внешнесоциальной реализации субъекта).
Трагедия недостижимой цельности – потому что, в отличие от азиатских цивилизаций, не знающих острого противоречия ни между человеком и природой, ни между субъектом и объектом, ни между коллективом и индивидом (так как в них в целом акцентируется не борьба, которая в Европе – «отец всего», а единство противоположностей), составляющих целое и не испытывающих внутренней раздвоенности типа «язычество-христианство» в Европе, европейский субъект раздвоен сразу по нескольким линиям, представляя систему интериоризированных раздвоенных, бинарных оппозиций, состоя из них (субъект – объект, коллектив – индивид, христианин – язычник и др.).
Причем каждая из этих оппозиций имеет субъектную форму. Полисубъектность характеризует не только европейское общество, это есть и внутренняя характеристика европейской личности как типа.
Другой вопрос – останется ли самоуглубляющийся европейский человек европейским?
Великая тайна Запада, Европейской цивилизации заключается не в христианстве как таковом, не в наличии трех антагонистических формаций и трех социальных и духовных революций – социальное и духовное вообще неразрывно связано как позитивно, так и негативно: ограничение свободы социальных действий, как заметил Кант, автоматически означает ограничение свободы мысли, и наоборот; и не в институционально оформившемся («изобретенном») в XVIII в. «частном человеке» (М.Фуко), своеобразном «оциальном Робинзоне Крузо».
Все это – лишь элементы целостности, элементы тайны.
Тайна же Запада, по моему мнению, заключается в таком особом несовпадении исторического субъекта и социальной системы, при котором субъект, реализуя себя как универсально-социальное существо, постоянно ломает рамки системы, но в то же время создает социо-пространственно более широкую систему, имеющую к тому же более высокий уровень организации и больший энергоинформационный потенциал, чем прежняя организация.
Негэнтропия систем европейского субъекта повышалась, помимо прочего, за счет вытеснения энтропии во внешний для этих систем мир.
Таким образом, динамика европейского исторического субъекта и полагаемой им цивилизации в значительной степени обусловлена тем, что его имманентные противоречия разрешались посредством создания новой системы, но так, что эта новая система была и расширением прежней не только количественным, но и качественным.
Здесь качественное изменение влекло социопространственную экспансию, в ходе которой создавалась более широкая система, стимулировавшая качественное усложнение очага экспансии, институциональное оформление происшедших сдвигов.
Как только исчерпывались «внутренние Америки и Азии» (И.Валлерстайн), европейский субъект реорганизовывался и начинал открывать внешние, создавая в ходе и на основе этих поисков качественно новые системы (в XVI–XVII вв. – капитализм).
Однако процесс пульсирующего расширения, развивающийся в течение 2,5 тыс. лет, ныне завершен. Европейский субъект охватил, по крайней мере функционально, весь земной шар.
Поэтому имманентный ему механизм снятия противоречий между ним и системой посредством расширяющихся социопространственых пульсаций перестает нормально функционировать.
Кризис капитализма в этой ситуации есть лишь проявление кризиса европейского исторического субъекта.
Прекращение экспансии в социальном пространстве и, что не менее важно, осознание этого факта как собственного предела может оказаться если не катастрофой, то колоссальной травмой для европейского исторического субъекта и его универсальной духовной системы – христианства, теряющей в такой ситуации ràison d’être (причину быть).
Капитализм есть мировая, (мирового, предельного масштаба) пульсация европейского исторического субъекта, реализующего универсальную социальность как практически не имеющую границ свободу в отношениях субъект – природа, субъект – субъект, субъект – дух.
Конкретное осуществление этого процесса в 1517–1815–2050 гг., по сути представляющее собой высокую трагедию европейского субъекта, – особая тема, выходящая за рамки настоящей работы.
Однако, замечу, что единый мировой субъект едва ли возможен. Нет такого конкретного субъекта, который мог бы взвалить на себя мировое бремя; ведь человечество – это абстрактный субъект, т.е. такой, который соотносится с природой вообще.
Мировой может быть только система формационного типа – капитализм, система третьего порядка в субъектном потоке развития.
Капитализм словно цепью приковал мир к европейскому историческому субъекту, вступившему во все более усложняющиеся и напряженные отношения с созданной им мировой капиталистической системой.
Переживет ли он ее вызов в XXI в.? В любом случае ясно, что ныне логика развития и Капиталистической Системы, и Европейской цивилизации создаёт ситуацию, в которой европейский исторический субъект вынужден будет обратиться к прошлому, а в чём-то и оказаться в нем, подобно тому как Россия ныне оказалась одновременно – по разным параметрам – в XIX, XVII и XV вв. своей истории.
Аналогичным образом и нынешний Запад, как уже говорилось, оказывается как бы и на рубеже XVIII–XIX вв., и в XIV в., и в «Европе герцогств».
Таким образом, и Россия, и Запад логикой исторических судеб оказываются развернутыми в Прошлое в качестве вектора своего развития в будущем.
Думаю, в европейском случае, как и в русском, за «старопорядковую модель» придется побороться с другими моделями, отражающими формы иных срезов прошлого.
Сошла лавина Времени, и обнажились, став современными и современными, различные стадиальные пласты. И в западной части пуантилистского мира вряд ли реализуется какая-то одна модель, а скорее всего – несколько разных, хотя, быть может, и под одной «шапкой».
Похоже, Европа, разрываясь, катапультируется сразу в несколько разных исторических эпох – как и Россия.
Возможно, в этом разрыве времен и сосуществовании различных временных моделей развития и заключается историческая специфика грядущей эпохи, эпохи «вывихнутого» – во всех отношениях века.
"Постмодерн – закономерное состояние западной цивилизации после модерна, т.е. Нового (примерно с 1600-1870 гг – ранний и средний модерн) и Новейшего (1871-1970 гг – поздний или высокий модерн) времени – эпохи бури и натиска прогрессистского массового индустриального общества с торгово-промышленным строем, последовательно уничтожавшего органику социальной иерархии средневековья и прогрессивно создававшего глобальную искусственную технотронную среду обитания и культ индивидуализма, но при этом порождавшего через отчуждение индивида от его естественных поло возрастных и социальных идентичностей половые, классовые, расовые и межнациональные войны, на стадии высокого модерна ставшие мировыми, к 60-м годам прошлого века поставивших человечество на грань самоуничтожения, что и привело к переходу к постмодерну с идеологией полного отказа от всякой естественной иерархии (семейной и общественной), вообще от подлинного естества и самой истины в пользу тотальной искусственности представлений о природе человека и общества в гомогенной глобальной биомассе индивидов без пола, возраста, сословия и этноса, якобы не испытывающих страданий от неравенства и несвободы и потому счастливых в этой планетарной горизонтальной ризоме под гегемонией ТНК, руководствующихся рекомендациями ИИ", – az118.livejournal.com.
***
Источник.
.