Генетика и Сталин (2/2)

СТАЛИН И УЧЕНЫЕ

Сталин понимал роль гениев и уважал выдающихся советских ученых и они платили ему тем же. Сталин искал новаторов повсюду, в том числе и в науке.

Вот его слова: "В науке единицы являются новаторами. Такими были Павлов, Тимирязев.

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/3427027/3427027_600.jpgА остальные – целое море служителей науки, людей консервативных, книжных, рутинеров, которые достигли известного положения и не хотят больше себя беспокоить.

Они уперлись в книги, в старые теории, думают, что все знают и с подозрением относятся ко всему новому".(44)

В телеграмме на имя Президента Академии наук академика В.Л. Комарова от 24 марта 1942 года Сталин писал:

"…я выражаю уверенность, что, несмотря на трудные условия военного времени, научная деятельность Академии наук будет развиваться в ногу с возросшими требованиями страны и Президиум Академии наук под Вашим руководством сделает все необходимое для осуществления стоящих перед Академией задач".

Во второй телеграмме Сталина на имя Президента Академии наук академика В.Л.Комарова от 12 апреля 1942 года было сказано: "Правительство с удовлетворением принимает Ваше предложение о всемерном развитии деятельности научных учреждений Академии наук СССР и ее действительных членов и членов-корреспондентов, направленной на укрепление военной мощи Советского Союза.

Надеюсь, что Академия наук СССР возглавит движение новаторов в области науки и производства и станет центром передовой советской науки в развернувшейся борьбе со злейшим врагом нашего народа и всех других свободолюбивых народов – с немецким фашизмом.

Правительство Советского Союза выражает уверенность в том, что в суровое время Великой Отечественной войны советского народа против немецких оккупантов Академия наук СССР, возглавляемая Вами, с честью выполнит свой высокий патриотический долг перед Родиной".(45)

Нобелевский лауреат П.Л. Капица был подлинным патриотом своей родины. Ещё с 1936 года он слал письма Сталину и Молотову, высказывая разного рода соображения о наших недостатках и возможных улучшениях.

Так, в 1946 году он послал Сталину рукопись книги Льва Гумилевского «Русские инженеры» и сопроводил письмом, где подчеркивал, что «один из главных отечественных недостатков – недооценка своих и переоценка заграничных сил. Ведь излишняя скромность – это еще больший недостаток, чем излишняя самоуверенность».

Он, тринадцать лет проработавший в Англии, знал что говорил: «Для того чтобы закрепить победу (в Отечественной войне) и поднять наше культурное влияние за рубежом, необходимо осознать наши творческие силы и возможности…

Успешно мы можем это делать, только когда будем верить в талант нашего инженера и учёного, когда, наконец, поймём, что творческий потенциал нашего народа не меньше, а даже больше других. Что это так, по-видимому, доказывается и тем, что за все эти столетия нас никто не сумел поглотить».

Сталин ответил: «Тов. Капица! Спасибо за Ваше хорошее письмо, я был ему очень рад… Получил все Ваши письма. В письмах много поучительного. Что касается книги Л. Гумилевского «Русские инженеры», то она очень интересна и будет издана в скором времени». Через несколько месяцев книга вышла и получила Сталинскую премию.

А в ту пору, когда в СССР шла работа над созданием атомной бомбы, академик Капица был занят своим крайне важным для обороны страны делом: был начальником Главного управления по кислороду при Совете народных комиссаров.

И потому имел весьма веские причины отказаться от работы с Курчатовым, если его и впрямь приглашали. Если Капица мог бы по времени и был нужен по своему научному профилю для такой работы, он бы, конечно, принял в ней участие.

Но вот что ещё интересно. В 1943 году Капица получил вторую Сталинскую премию, в 1945-м – первую Золотую Звезду Героя. А ведь в это время уже шла работа над атомной бомбой. И кроме того – шесть орденов Ленина. Это что ж, всё за отказ работать над бомбой?

Значит, либо отказа и не было, либо наше руководство не придало ему никакого значения, что особенно бросается в глаза рядом с судьбой того американского поляка, Нобелиата, о котором рассказывал проф. Капица: его судьба как физика была сломана, и он вынужден был заняться прикладной медицинской физикой.(46)

Когда видный теоретик-физик И.Е.Тамм стал подвергаться гонениям со стороны руководства физфака (декан Предводителев, секретарь Ноздрев), группа ведущих физиков-теоретиков страны обратилась в защиту Тамма, на что Сталин с юмором сказал: "Уберегите его от героев Гоголя и Щедрина".(47)

ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ ПРИ СТАЛИНЕ

Серьезную озабоченность Сталина вызывала общая культура массового сознания, культура мышления. Он иронизировал по поводу логических ошибок собеседников: "Часто заключают, что "после этого" значит "вследствие этого".

По инициативе Сталина в систему общего образования были включены логика и психология. В нелегкие военные годы Сталинскими премиями были отмечены труды С. Рубинштейна "Основы общей психологии" (1942 г.) и "Логика" Асмуса (1943 г.). Вместе с тем Сталин решительно отверг попытки объявить в общественной теории этап "сталинизма".(48)

Развитие марксистской идеологии при Сталине сдерживалось (не сравнить с той поддержкой, которая оказывалась марксизму во времена Хрущева).

По сути, единственной пропагандистской книгой, последовательно отстаивавшей сталинскую концепцию советской истории, оказалась работа… американцев Сейерса и Кана «Заговор против Страны Советов»!..

Если весь Агитпроп только и сумел, что перевести эту книжку, чего он сам тогда стоил? Но все же кое-что делалось. По указанию Сталина была предпринята глубокая перестройка всей системы общественных наук, прежде всего гуманитарных.

Было возобновлено преподавание отечественной истории в средней и высшей школе. В 1947 Сталин писал – "у нас все еще не хватает достоинства, патриотизма, понимания той роли, которую играет Россия".(49)

Количество диссертаций по гуманитарным наукам было относительно небольшим. Например, в Саратовском университете из 13 защищенных в послевоенное десятилетие докторских диссертаций только 2 были выполнены филологами.(50) Такого взрыва защит диссертаций по общественным наукам, какой наблюдается ныне, не было и в помине.

Обязательное преподавание истории КПСС, политэкономии, диалектического и исторического материализма на всех факультетах было введено только после убийства Сталина, с 1956-1957 года. С 1954 года к этому был добавлен научный коммунизм.

При этом новые кафедры часто заполнялись людьми, пришедшими с комсомольской или партийной работы, которые не имели опыта научной работы.

С 1947 года по инициативе Сталина в стране развернулась полоса теоретических дискуссий в области самых различных научных дисциплин. Начало было положено дискуссией по книге Г.Ф.Александрова "История западноевропейской философии".

После философской дискуссии 1947 г. был создан журнал "Вопросы философии", в задачу которого входило теоретическое обсуждение вопросов диалектики, логики, теории познания.(51)

Одновременно из- за засилья там догматиков в 1948 году был закрыт Институт мирового хозяйства и мировой политики, просуществовавший с 1925 г. по 1948 г.(52) Для ликвидации монополии сугубо марксистского журнала "Большевик" Сталин решил учредить новый философский журнал "Вопросы философии".

Сталин с тревогой наблюдал за процессами отхода актива партии от теории, за ростом догматизма и узкого практицизма. В 1947 г. в Сочи, беседуя с Ю. Ждановым, Сталин говорил: "Главное в жизни – идея. Когда нет идеи, то нет цели движения; когда нет цели – неизвестно, вокруг чего следует сконцентрировать волю".(53)

По словам Д.Т. Шепилова, Сталин ему заявил: "Положение сейчас таково, либо мы подготовим наши кадры, наших людей, наших хозяйственников, руководителей экономики на основе науки, либо мы погибли! Так поставлен вопрос историей".(54)

Нечто похожее сообщает и Д.И. Чесноков, который рассказывал Ю. Жданову, что перед тем как произнести свое грозное предостережение, Сталин сказал следующее: "Вы вошли в Президиум ЦК. Ваша задача – оживить теоретическую работу в партии, дать анализ новых процессов и явлений в стране и мире. Без теории нам смерть, смерть, смерть!"(55)

Сталина возмущала распространенная в чиновничьем аппарате болезнь интеллектуального паразитизма. Однажды он прочитал в журнале "Коммунист" статью на экономические темы. Что-то вызвало его несогласие, и он попросил связаться по телефону с автором.

В ответ на критические замечания автор статьи забормотал что-то по поводу того, что он статьи не писал и лишь дал свою подпись под готовым материалом. Тогда раздался звонок главному редактору В.С. Кружкову.

- Оказывается, в Вашем журнале публикуются статьи за подписью авторов, которые на самом деле этих статей не писали. Это недопустимо."(56)

По свидетельству Ю. Жданова,(57) со ссылкой на слова Кружкова, Сталин отвергал конъюнктурное приспособленчество: – В журнале автор выступил с двумя статьями по одному вопросу, но с разными точками зрения.

Позицию, конечно, можно пересмотреть, но надо объяснить людям, почему это сделано, исходя из каких новых явлений. В теории не только допустима, но и необходима ортодоксальность как верность принципам. А "там, где речь идет о принципах, надо быть неуступчивым и требовательным до последней степени".

МОНОПОЛИЗМ В НАУКЕ

Поскольку система организации советской науки была основана не на постоянной конкуренции ученых друг с другом, а на взаимоуважении, науку в СССР подтерегала новая опасность.

Как отмечает Иванов,(58) в сталинскую эпоху имелись "попытки некоторых ученых использовать идеологическую аргументацию в отстаивании собственных исследовательских интересов и служебных должностей."

Назовем вещи своими именами – эта опасность была монополизация науки крупными учеными. Эта проблема особенно беспокоила Сталина. Она появилась немедленно после победы советской власти. Вот несколько примеров.

По мнению Бабкова,(59) научная империя Н.И. Вавилова, была грандиозной по числу учреждений и штатам. Возглавив после революции Институт прикладной ботаники Н.И.Вавилов развел в нем семейственность.

Он сам признал указанный факт, когда в ответ на статью В. Балашова (1929 г. Правда) он ответил, что "Больше того, Штатная комиссия уже фактически в 1929 году часть родственников ликвидировала" (стиль документа сохранен).(60)

Хотя институт носил название прикладной ботаники, а не теоретической ботаники, никаких особо выдажщихся достижений в использовании знаний о растениях в сельском хозяйстве (!) ученые под руководством Н.И. Вавилова так и не сделали.

Об этом в частности говорят рекомендации возглавляемого им института по подъему сельского хозяйства, разработанные в 1930 году и хорошо показывающие бесплодность его работы…

§3. Распахать земли в Сибири и Казахстане.

§4. Распахать земли на Севере.

§6. Расчитывать на творчество объединенных в колхозы крестьян.

§7. Делать все планово…

§11. Пастбища развивать планово.

§12. "повышение общей культурности дорожного строительства (цитируется Мухиным(61) без изменения стиля по Известия ЦК КПСС 1989, номер 12, стр. 116-120)"

О степени монополизации научных исследований в физиологии в этот период свидетельствуют занимаемые самым влиятельным тогда советским физиологом Л.А.Орбели важнейшие административные должности: всего – ни много ни мало – как 20, и это в возрасте более 60 лет.(62)

Другую монополизированную научную систему создал Н.И. Кольцов, который широко использовал личные связи для поддержания финансирования своего института.

Финансовую и иную поддержку институту, его структурам, отдельным сотрудникам оказывали: Наркомздрав (через ГИНЗ), Академия наук (через КЕПС), Московский университет (в отношении аспирантов), Наркомпрос, Наркомзем; поддержку оказывал Биомедгиз, издававший журналы и книги ИЭБ, а также ЦЕКУБУ – комиссия по улучшению быта ученых (реликт ленинской эпохи, вытесненной сталинской террористической организацией ВАРНИТСО).

Он был профессором в МГУ и заведовал генетическим отделом Комиссии по изучению по изучению естественных производительных сил АН СССР.

Вот почему Сталин вел непримиримую борьбу с монополией в науке. Стремление к монополии Сталин критиковал в языкознании у последователей Марра; в монополизме он упрекал и академика Л.А. Орбели. В конечном итоге, первоначально поддержав Т.Д. Лысенко, Сталин в мае 1952 г. дал прямое указание: "Ликвидировать монополию Лысенко в биологической науке. Создать коллегиальный руководящий орган Президиума ВАСХНИЛ.

Ввести в состав Президиума противников Лысенко: Цицина и Жебрака". Об этом рассказал Ю. Жданову тогдашний заведующий сельхозотделом ЦК А.И. Козлов.(63)

КАК БОРОТЬСЯ С МОНОПОЛИЕЙ В СОВЕТСКОЙ НАУКЕ?

Одним из способов борьбы с монополизмом в советской науке Сталин считал публичные дискуссии. Идея состояла в том, чтобы чтобы низы могли вмешаться и ликвидировать монополию отдельного ученого, как в случае с Вавиловым, Орбели и Несмеяновым.

С другой стотоны, критический разбор достижений должен был стать важным стимулом для совершенствования. Поэтому с 1947 года по инициативе Сталина в стране развернулась полоса теоретических дискуссий в области самых различных научных дисциплин.

Начало было положено дискуссией по книге Г.Ф. Александрова "История западноевропейской философии". После философской дискуссии 1947 г. был создан журнал "Вопросы философии", в задачу которого входило теоретическое обсуждение вопросов диалектики, логики, теории познания.(64)

Затем были организованы дискуссии по биологии и физиологии, дискуссия в области космогонии и об эволюции звездных систем.

Далее следовали дискуссии по языкознанию и политической экономии. Метод публичных дискуссий привлекал внимание не только ученых (причем особенно среднего и низового звена), но также и партийного актива с широкими слоями населения.(65)

Но как обычно, система нашла противоядие и даже дала неожиданные результаты. Участники дискуссий стали использовать свои связи с партийцами для достижения своих личных целей.

Воспользовавшись своими коррупционными связями с сыном Жданова, сынком и выскочкой, руководившим наукой в ЦК, генетики выступили первыми, пытаясь использовать административные методы для борьбы с оппонетами. Но об этом позже.

Несколько по-другому сложилась Павловская сессия, где разбирались вопросы физиологии, но цели у ее участников были те же – добиться занятия выгодных административных должностей. Скорее всего сама наука их интересовала мало. Но об этом тоже чуть позже.

Важные особенности имела и экономическая дискуссия в связи с подготовкой учебника «Политическая экономия» в 1951-1952 гг.

Оставаясь исключительно в рамках рассматриваемой темы и не вдаваясь в содержательную часть этой дискуссии (что еще предстоит сделать) отмечу, что долгое время она носила, судя по воспоминаниям ее участников, которые периодически публиковались последние годы и замечаниям, высказанным Сталиным в «Экономических проблемах социализма в СССР» более или менее научный характер, где относительно
свободно высказывались различные точки зрения, в рамках, конечно, марксисткой теории.

Споры Сталина с участниками дискуссии, названными и неназванными (например, академиком Е. Варгой) оставались, в основном, в рамках товарищеской полемики между единомышленниками. Никаких административных мер по отношению к инакомыслящим не предпринималось, за исключением Л. Ярошенко.

Итак, истинной причиной научных сессий, состоявшихся после войны, была чрезмерная монополизация мнений и особенно должностей в руках ряда выдающихся ученых.

Так, генетик Вавилов подмял под себя все, что можно, все должности.

Точно также подмял под себя административные научные должности физиолог Орбели. Академик меднаук Виноградов занимал множество должностей, хотя на этих должностях другие справились бы не хуже.(66) Поэтому дискуссии не были гонениями, а были попыткой ликвидировать монополию на истину и сделать науку демократической (в случае с генетикой можно сказать-хотели как лучше, а получилось как всегда).

Тем не менее, наиболее важное общественное значение дискуссий 1950-1952 годов состояло, по-моему мнению, в том, что в общественную практику начала внедряться практика широкого обсуждения научных проблем вместо их диктата научными начальниками.

Эта практика была далека от совершенства и все же она означала отступление от прежней порочной практики. Было впервые провозглашено, что наука не может развиваться без дискуссий, осужден монополизм в науке. Другой вопрос, что после дискуссий последовали административные решения, которые использовались карьеристами и выскочками для укрепления своих позиций в науке.

Возьмем дискуссию о положении в языкознании в 1950 г. Впервые после многих десятилетий советской власти, в сущности, с конца 20-х годов первоначально на равных на страницах советской печати, ее главного органа «Правды» встретились и вступили в свободную, как было сразу впервые заявлено в самом ее начале, дискуссию два научных течения.

Им была предоставлена возможность изложить аргументы в защиту своей точки зрения. И только в завершение дискуссии выступил как непререкаемый судья. Но вот что интересно.

Сталин вступился не за то течение, которое обосновывало свою правоту с классовой точки зрения, как это ранее было принято во всех дискуссиях в СССР по общественным наукам, когда они были, а как раз наоборот – выступил в качестве сторонника бесклассовой точки зрения на происхождение и развитие языка.

Сторонников Н.Я. Марра он упрекал в насаждении своей монополии в языкознании, подавлении других концепций – традиционном ранее образе научной жизни в самых разных областях науки, не только общественной. Именно в этой связи он осудил «аракчеевский дух» в науке и заявил о том, что наука не может развиваться без борьбы мнений и дискуссий.

Марристы, осужденные Сталиным, в большинстве своем, видимо, вынуждены были покаяться и признать свои ошибки, но не подверглись репрессиям ни в физическом смысле, ни в административном. Их руководители, такие как академик Мещанинов, утратили руководящие административные позиции, но не возможность работать в науке.

Это было полной противоположностью того, как поступили еще два года назад по отношению к генетикам после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 года