«Раскольников ведь и есть умерший Лазарь…»
Достоевский продолжает волновать сердца и умы интеллектуалов и простых людей в разных странах мира. Многие мысли из произведений и дневников писателя стали крылатыми.
Из года в год, проводятся международные и всероссийские научные конференции, появляются всё новые и новые статьи, диссертации, книги, фильмы о жизни и творчестве Достоевского, ставятся спектакли и снимаются фильмы по его произведениям.
…А я вспоминаю свое паломничество в Оптину пустынь, где некогда побывал Фёдор Михайлович, в ноябре 2019 года. Это – чудо, что и сам Иоанно-Предтеченский скит близ Оптиной, и хибарка старца Амвросия, порог которой теперь довелось переступить и нам, в советские годы уцелели.
После передачи Скита Оптиной пустыни за прошедшие годы здесь удалось возродить многое. А для хибарки старца Амвросия потребовалась кропотливая научная реставрация.
В результате сохранены и потолки, и фрагменты полов и стен, которые помнят старца Амвросия. Именно он стал прообразом знаменитого старца Зосимы в «Братьях Карамазовых» Достоевского. После смерти трёхлетнего сына Фёдор Михайлович отправился в Оптину.
«Это кающийся», – так впоследствии отозвался о Фёдоре Михайловиче старец Амвросий, с которым несколько раз удалось побеседовать писателю.
***
Взглянем на Достоевского через призму духовного наследия выдающегося деятеля русской культуры, литературоведа и богослова, профессора Московской духовной академии (МДА), доктора богословия, доктора филологических наук, профессора Михаила Михайловича Дунаева (1945-2008). Студенты МДА с глубокой благодарностью называли его «рыцарем русской литературы».
«Одним из первых в России М.М. Дунаев начал рассматривать историю русской литературной классики с точки зрения духовных критериев Православия, – вспоминает доктор филологических наук Алексей Маркович Любомудров, которого связывали с Михаилом Михайловичем многолетняя дружба и тесное научное сотрудничество. – Итогом работы стало многотомное издание «Православие и русская литература». Это поистине фундаментальный труд. Грандиозен его объем – около 200 печатных листов. Он уникален как по охвату материала (не пропущены писатели второго и третьего рядов, а классикам отведены разделы, сопоставимые по масштабу с монографиями), так и по глубине анализа.
<…>Дунаев показал, как отечественная литература запечатлевала религиозный опыт русского человека – и светлый, и тёмный, и спасительный, и опасный для души. Опыт веры и опыт безверия».
«Искусство, и литература в частности, – отмечал Дунаев, –может в необозримом пространстве души замкнуться в тех областях, где душа соприкасается с телесным естеством, но может возвыситься и до сфер, пограничных с пребыванием духа. Такова в высших своих достижениях русская литература»».
***
Автор более 200 книг и статей, Михаил Михайлович внёс большой вклад в исследование творчества и биографии Ф.М.Достоевского. В своих лекциях, выступлениях, интервью, статьях, книгах профессор Дунаев говорил, что без чтения нашей литературы будет куда труднее понять и святоотеческое предание.
Так, в своём цикле лекций о христианстве в русской литературе в МДА профессор Дунаев рассказывал о великих русских писателях: Пушкине, Лермонтове, Гоголе, Льве Толстом, Достоевском, Лескове, Чехове…
Говоря о Достоевском, Михаил Михайлович рассказывал о его отношении к христианству, о том, как оно повлияло на произведения и судьбу писателя, об авторских системах образов, новаторских приёмах, литературных подходах и многом другом.
«Любимый и почитаемый Достоевским святитель Тихон Задонский, – отмечал профессор Дунаев, – писал: «Христос есть красота для человека». С таким пониманием Достоевский не расходился никогда. «Христос – 1) красота, 2) нет лучше, 3) если так, то чудо, вот и вся вера…» – читаем в Записных тетрадях 1876-1877 годов, десятью годами позднее работы над «Идиотом». В убеждении этом писатель оставался постоянен. Поэтому, когда в романе появился тезис «мир спасёт красота», – он был равнозначен повторению истины «Христос есть Спаситель мира».
***
Основной труд профессора Дунаева, который упомянул А.М. Любомудров, –шеститомное издание «Православие и русская литература» – основано на курсе лекций, прочитанных Михаилом Михайловичем в МДА.
Особенности развития отечественной словесности, начиная с XVII века и кончая второй половиной XX века, профессор Дунаев исследует в свете систематизированного религиозного осмысления.
Обратимся к интересующей нас сегодня главе: глава X. Фёдор Михайлович Достоевский (1821-1881).
С самого начала этой главы Михаил Михайлович обращает наше внимание на главное в творчестве Достоевского:
«”Не как мальчик же я верую во Христа и Его исповедую, а через большое горнило сомнений моя осанна прошла…”– такое признание можно прочитать в последней записной тетради Ф.М. Достоевского. Не в этих ли словах его – ключ к пониманию всего наследия писателя? Здесь ясное указание и на путь, и на итог пути, каким он прошёл в жизни.
Проблема веры и вообще для всякого человека – важнейшая: каждому нужно верить хоть во что-то, иначе пустота. Когда же твёрдость веры соединится с полнотою Христовой истины, нет человека богаче духовно. Вне Православия Достоевский постигнут быть не может, всякая попытка объяснить его с позиции не вполне внятных общечеловеческих ценностей мало осмысленна.
Конечно, некоторые истины можно извлечь из творческого наследия писателя и вне связи с его подлинною религиозною жизнью – Достоевский для того слишком многоуровневый писатель, – но: без скрепляющей всё основы всякое осмысление любой проблемы останется и неполным, и шатким, ненадёжным.
Состояние утверждённости в вере не обретается человеком с рождением, ради того требуется потрудиться сердцем и разумом. То есть в глубинах сердца вера, быть может, и укоренена бессознательно, но сознание предъявляет и свои права: сомневается, ищет, отвергает даже несомненное – и мучит, мучит и себя и сердце своего обладателя, и выплёскивает личную муку в окружающий мир. Вера и безверие – их тяжкий, смертоносный порою поединок в душе человека – есть вообще преимущественная тема русской литературы, у Достоевского же все противоречия доведены до крайности, он исследует безверие в безднах отчаяния, он ищет и обретает веру в соприкосновении с Горними истинами.
У всякого художника его жизненный поиск сопряжён с творческим– общеизвестно. Духовный опыт, способный обогатить каждого в его смятенном искании,– что может быть ценнее при соприкосновении с творчеством великого художника? Не принимая его, этот опыт, полностью в себя, – это и невозможно: он всегда индивидуален – каждый в силах с благодарностью извлечь из него соответствующее собственным потребностям.
Творчество искусительно. Оно– величайший дар Божий человеку – способно увлечь в бездны гордыни, в сатанинскую мысль о равенстве всякого творца с Творцом-Зиждителем мира. В такой соблазн срывались многие художники. Достоевскому это хорошо было известно, и не по стороннему опыту.
Кому как не ему, с его-то страстностью внутреннею, не знать было прельстительных крайностей, от каких трудно уберечься художнику. Следы такого знания приметны на всём его писательском пути. Ценность опыта Достоевского– в преодолении искушения сбиться с пути соработничества Творцу, создавая измышленный образный мир, безблагодатный в основе своей».
«…Особое значение имеет то, – писал прот. В.В.Зеньковский, – что Достоевский с такой силой поставил проблему культуры внутри самого религиозного сознания. То пророческое ожидание «православной культуры», которое зародилось впервые у Гоголя и которое намечало действительно новые пути исторического действования, впервые у Достоевского становится центральной темой исканий и построений». Эта проблема теснейше связана со стремлением Достоевского к воцерковлённости всей русской жизни, чему посвящён основной пафос его творчества <…>».
По словам профессора Михаила Дунаева, «высшее проявление русского начала Достоевский видел в Пушкине –всегда сознавая в нём идеал русского миропонимания».
«В «Дневнике» за 1877 год (в феврале), – отмечает в этой главе Михаил Михайлович, – Достоевский писал: «По-моему, Пушкина мы ещё не начинали узнавать: это гений, опередивший русское сознание ещё слишком надолго. Это был уже русский, настоящий русский, сам, силою своего гения, переделавшийся в русского».
Мысль о Пушкине формировалась в сознании писателя настойчиво. В июле того же года он утверждает: «В Пушкине две главные мысли – и обе заключают в себе прообраз всего будущего назначения и всей будущей цели России, а стало быть, и всей будущей судьбы нашей. Первая мысль –всемирность России, её отзывчивость и действительное, бесспорное и глубочайшее родство её гения с гениями всех времён и народов мира. <…> Другая мысль Пушкина– это поворот его к народу и упование единственно на силу его, завет того, что лишь в народе и в одном только народе обретём мы всецело весь наш русский гений и сознание назначения его. И это, опять-таки, Пушкин не только указал, но и совершил первый на деле».
Тогда же в Записной тетради Достоевский отметил для себя:«Пушкин был первый русский человек. Он первый догадался и сказал нам, что русский человек никогда не был рабом. И хотя столетия был в рабстве, но рабом не сделался».
В Пушкинской речи, произнесённой на торжествах при открытии памятника поэту летом 1880 года, Достоевский не просто выразил своё понимание пушкинского творчества, но указал на заложенную в нём основу всечеловеческого единения.
«Я просто только говорю, что русская душа, что гений народа русского, может быть, наиболее способны, из всех народов, вместить в себе идею всечеловеческого единения, братской любви, трезвого взгляда, прощающего враждебное, различающего и извиняющего несходное, снимающего противоречия. Это не экономическая черта и не какая другая, это лишь нравственная черта, и может ли кто отрицать и оспорить, что её нет в народе русском?».
…Шеститомное издание «Православие и русская литература», о котором в своё время из-за неординарности представленных здесь материалов шли жаркие дискуссии в среде литературоведов и богословов, давно уже стало библиографической редкостью. Но на него непременно ссылаются коллеги и ученики профессора Дунаева, в том числе когда пишут о Достоевском.
***
«Дунаев, – отмечает Алексей Маркович Любомудров, – не был кабинетным учёным, отрешённым от мира. Напротив, всегда стремился к активной просветительской работе, записывал аудио и видеолекции, по его сценариям и с его участием сняты более десяти фильмов».
В сети, слава Богу, пусть и не всё, но хоть что-то можно найти из того огромного духовного богатства, что оставил нам Михаил Михайлович.
Так, на сайте профессора Дунаева мы можем увидеть, например, его интереснейшие фильмы-лекции – «Лекция о творчестве Ф.М. Достоевского» (части 1-я, 2-я и 3-я).
…Особое внимание хочется обратить на авторский фильм профессора Дунаева «Их воскресила любовь». По роману Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание» (режиссер В. Шкурко, 2004, части 1-я и 2-я).
В этом фильме Михаил Михайлович подчеркивал, что отрывок из Евангелия о воскрешении Лазаря, помещённый Достоевским в роман «Преступление и наказание», несёт в себе основную идейную нагрузку:
«…ради этого отрывка роман написан! …Соня читает Раскольникову о последнем чуде Христа, которое тот совершил перед арестом и Страстной неделей. Великое чудо! Лазарь умер четыре дня назад, тело его начало уже разлагаться. И тем не менее Христос воскрешает Лазаря, говоря: для человека невозможно – для Бога всё возможно!
Раскольников ведь и есть умерший Лазарь. Он не старуху убил, себя убил. Он мёртв духовно.
Если этот отрывок из Евангелия не заметить, как объяснить, что способно Раскольникова воскресить?…
Достоевский прекрасно понимал, что воскрешение человека, народа – процесс долгий. Своими силами ни человек, ни общество не воскреснут…».
Очень актуально для нашего времени, для нашей страны – не так ли?
Ведь и теперь, после роковых 1990-х, гражданам России, в первую очередь молодёжи, в среде которой есть, увы, те, кто принимает наркотики, совершает тяжкие преступления, так трудно найти себя в жизни, реализовать свои способности.
***
«Некоторые люди в порыве благочестия, – подчёркивал Михаил Михайлович в одном из интервью, – готовы видеть что-то неприемлемое для себя в чём угодно, вплоть до нашей классики. Я много раз слышал, как говорят: зачем нам читать художественную литературу, она погружает нас в мир греха. Зачем Достоевский, мы лучше будем читать святых отцов!
Но, как правило, те, кто не хочет читать Достоевского, и святых отцов не очень читают. В отрицательном отношении к литературе есть гордыня: мол, я уже выше этого, – и непонимание того, что культура необходима человеку. В человеке тело, душа и дух. Перекос в любую сторону ничего хорошего не даст.
<…>Любую мысль мы только тогда поймём, когда она накладывается на наш опыт.
Вот написано «не убий». Тут, конечно, лучше собственного опыта не иметь. Достаточно прочитать по-настоящему «Преступление и наказание», пережить это в себе, чтобы понять: убийство вызывает внутри такой ад… Даже читать страшно, такое это жуткое состояние. Я считаю, что русская литература необыкновенно много даёт человеку, в том числе – правильное постижение отрицательного опыта.
Отчасти прав был Михайловский, когда сказал о Достоевском: «жестокий талант». Но если человек по-настоящему прочитает Достоевского, он лучше поймёт святых отцов. А человек, который ограждает себя от сферы культуры, душевной жизни, он и святых отцов не поймёт– потому что это будет для него просто набор скучных поучений».
…«Рыцарь русской литературы» Михаил Михайлович Дунаев ушёл от нас в расцвете сил.
Будем же читать и перечитывать Достоевского, других русских классиков, помня о том огромном вкладе, который внёс в изучении этого духовного богатства профессор Дунаев.
