Медное — не захоронение польских пленных

«СПРАВКА Медное 07.10.2014..do​c». На всякий случай привожу полностью.

Обобщение материалов, ставящих под сомнение обоснованность деятельности польской части Государственного мемориального комплекса «Медное»

Независимая комиссия,созданная по итогам работы круглого стола «Катынь. Медное. Фальсификация истории Советского Союза — опасность для современной России», прошедшего в тверском филиале МГЭИ 15.04.2014, изучив имеющуюся в открытом доступе информацию, пришла к следующим выводам.

Анализ публикаций и документов, беседы с людьми, непосредственно участвовавшими в исследованиях на территории Государственного мемориального комплекса «Медное» и в его окрестностях, воспоминания старожилов, позволяют сказать: версия, что под Медным захоронено более шести тысяч польских военнопленных, может и должна быть поставлена под сомнение. При этом право на существование имеют альтернативные точки зрения. По одной из них, там похоронены советские солдаты, в октябре 1941 года не пустившие врага на Торжок, а так же красноармейцы, умершие в 1941–43 гг. в госпиталях и медсанбатах, расположенных в районе Медного. По другой — среди людей, похороненных под Медным, действительно есть поляки. Но это не жертвы репрессий, якобы расстрелянные весной 1940 года. Чуть позже мы рассмотрим аргументы в пользу каждой из этих версий. Но сначала обратим внимание на «несостыковки» версии «официальной».

Согласно заключению комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159 о расстреле польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельскогоспецлагерей НКВД в апреле–мае 1940 года, речь идёт о массовом расстреле около 22 тысяч польских военнопленных и заключённых весной 1940 года (пункт 7). Однако в том же документе указано, что по судебно-медицинским данным эксгумаций в Харькове и Медном невозможно определить время наступления смерти погибших (пункт 13). [Примечание: «Заключение комиссии экспертов ГВП от 1993 г.» официально признано документом, составленным с процессуальными нарушениями, и соответствующим постановлением ГВП исключено в 2004 г. из числа доказательств по уголовному делу № 159].

Однако есть и другие цифры. Европейский суд по правам человека в Страсбурге с ноября 2009 г. рассматривал иски польских родственников катынских жертв к России. В этой связи российская сторона дважды, в марте и октябре 2010 г., направляла в Страсбург (в виде Меморандумов Минюста) пояснения относительно 14-летнего следствия по «Катынскому» уголовному делу № 159. Так, в ответе от 19 марта 2010 г. катынский расстрел назван не преступлением, а «катынскими событиями». В ответе также сообщалось, что «следствием достоверно установлена гибель в результате исполнения решений «тройки» 1803 польских военнопленных, установлена личность 22 из них». Получается, российский Минюст письменно подтвердил, что речь может идти о достоверно установленной гибели только 1803 польских граждан.

В таком случае — если вести речь не о 22 тысячах, а менее чем о 2 тысячах человек, уже невозможным становится захоронение более 6 тысяч польскихвоеннопленных только под Медным. Более того, из общего числа 1803 погибших поляков, 1380 взяты из материалов комиссии Бурденко (эксгумация происходила с 16 января по 26 января 1944 г. в Козьих Горах Смоленской области), которая возложила вину за расстрел польских офицеров в Катыни на немцев. 167 трупов эксгумированы с 25 июля по 9 августа 1991 г. в Пятихатках (Харьковская область); 13 — с 17 по 23 ноября 1991 г. в Козьих Горах (Смоленская область). И только 243 трупа эксгумированы с 15 по 27 августа 1991 г. в Медном. [Примечание. Из материалов комиссии Бурденко взято общее число эксгумированных в январе 1944 г. трупов — 1380. Из них были опознаны считанные единицы. Перечень 22 опознанных польских граждан из общего числа 1803 установленных погибших (т. е. официально эксгумированных трупов) нигде не опубликован. Лишь единичные фамилии были установлены поляками. Да и то косвенным путём — на основании анализа уклончивых «отписок» из российской ГВП на запросы родственников. А было бы очень интересно с этим списком из 22 фамилий ознакомиться!]

Списки погибших, чьи имена указаны на мемориале, составлены на основании директивных заданий, направленных из центрального аппарата НКВД в лагеря, где содержались польские военнопленные. Они известны, как списки-предписания. Однако реальные «этапные» списки, на основании которых бойцы конвойных войск в апреле–мае 1940 г. пофамильно принимали от начальников лагерей НКВД польских военнопленных и доставляли их в Смоленск, Харьков и Калинин, так и не были обнаружены. Американский историк, профессор Гровер Ферр досконально изучил документальную базу катынско-медновской тематики и обратил внимание на то, что в документах НКВД о перемещении поляков из Осташкова в Калинин нет ни слова о цели этого перемещения. Российские юристы также утверждают: нет никаких доказательств того, что тысячи польских военнопленных из Козельского, Осташковского и Старобельского лагерей НКВД были расстреляны, так как отсутствуют документы относительно выполнения решения Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле конкретных лиц. Цифра 6296 (по другим данным — 6311) и фамилии лиц, считающихся расстрелянными, взяты из списков-предписаний о направлении поляков из Осташковского лагеря в распоряжение Калининского УНКВД в 1940 году. Но, похоже, с довольно приблизительной точностью. В Нилово-Столобенском монастыре, где в 1939–40 гг. располагался Осташковский спецлагерь для военнопленных, в музее представлена копия отчёта о перемещениях польских пленных (сколько прибыло, сколько и куда убыло). Там действительно не указано, с какой целью в распоряжение начальника УНКВД по Калининской области были переданы 6288 (а не 6296 и не 6311) поляков.

Далее. В 2006 году по просьбе родственников одиннадцати польских офицеров (жертв Катынского дела) общество «Мемориал» направило Главному военному прокурору РФ (ГВП) заявления о реабилитации их как жертв политических репрессий. Семь из них считаются расстрелянными и захороненными в Катыни и четыре — в Медном (Леон Томбак, Ян Борковский, Роман Валевский и Гжегож Косьцюк). «Мемориалу» ответили отказом (письмо от 31 августа 2006 г). Отказ был мотивирован следующим образом: в отношении перечисленных лиц «отсутствуют уголовные дела, иные сведения, на основании которых к ним применялись меры государственного принуждения». К тому же «в ходе следствия останки названных граждан среди обнаруженных, эксгумированных и исследованных трупов польских военнопленных, содержавшихся в лагерях НКВД СССР, не идентифицированы». А остальные 239, получается, идентифицированы? Или тоже не идентифицированы?!Может быть, пора уже открыто признать, что до сих пор так и не удалось опознать среди останков, эксгумированных в Медном, личности ни одного польского гражданина? Если так — вопрос, кто похоронен в Медном (и куда были отправлены польские военнопленные, что тоже немаловажно), остаётся открытым.

При этом есть основания полагать: по крайней мере некоторые из поляков, считающихся расстрелянными в Калинине, оставались живы после 1940 года (или умерли до него и в других городах, а то и странах). Так, существует обнаруженный подмосковным историком Г.Спаськовым отчет 155 полка войск НКВД по охране особо важных объектов. Согласно этому документу, в январе 1941 г. на строительство в районе шлюза № 2 Беломорско-Балтийского канала прибыл этап заключённых: «исключительно бывшие польские полицейские из западных областей Белорусской и Украинской ССР» (РГВА, ф. 38291, оп. 1, д. 8, л. 99). А ведь в начале 1941 г. подобный этап мог быть сформирован только из числа тех полицейских, которые до весны 1940 г. содержались в Осташковском лагере, в апреле–мае 1940 г. были вывезены в «распоряжение начальника УНКВД по Калининской области», а затем направлены в исправительно-трудовые лагеря НКВД.

Весной 1990 г. житель Калинина Александр Емельянович Богатиков сообщил представителю калининского «Мемориала» Марэну Фрейденбергу о том, что в 1943 г. он отбывал срок заключения в лагере на Дальнем Востоке. Вместе с ним сидел поляк из Осташковского лагеря, рассказавший Богатикову, что в начале 1940 г. сотрудники НКВД отобрали из числа польских военнопленных Осташкова специалистов по радиоделу, а всех остальных весной 1940 г. вывезли в Мурманскую область.

Даже польский исследователь Катыни Юзеф Мацкевич утверждал в своей книге «Катынь»: «более 6 тысяч военнопленных из Осташкова вывезли на станцию Бологое на железнодорожной линии Ленинград – Москва, где след их затерялся в бескрайних лесах, тянущихся к северо-востоку от станции…»

Полковник юстиции С.И. Габовский, бывший следователь российской Главной военной прокуратуры, лично участвовавший в расследовании «катынского» уголовного дела № 159, сообщил 19 апреля 2010 г. на «круглом столе» в Госдуме, что в начале 1990-х годов он в рамках следственных действий изучал архивное уголовное дело «катынского» военнопленного Мархлевского, считавшего расстрелянным в 1940 г., но находившегося под следствием (то есть живого) даже после Указа ПВС от 12.08.41 г. По словам С. Габовского, он, даже не рассчитывая получить какую-либо содержательную информацию, просто направил тогда рутинный следственный запрос в ЦА КГБ СССР с просьбой предоставить сведения об уголовных репрессиях в отношении «катынских» поляков и приложил к запросу полученные из Польши списки из нескольких тысяч конкретных фамилий. В ответ ему неожиданно прислали из КГБ несколько десятков подлинных архивных уголовных дел «катынских» поляков, которые считались расстрелянными в 1940 г., но оказались живыми и здоровыми в советских тюрьмах. С ними позднее мая 1940 г. и в первой половине 1941 г. проводились различные следственные действия. Среди этих «воскресших» поляков были военнопленные не только из Осташковского лагеря, но и из Козельского (полковник Макарчиньский и др.) и Старобельского (полковник Бонкевич и др.).

Заслуживает внимания и такой факт. В 2010–2012 годах польские и украинские археологи проводили раскопки массовых захоронений неподалёку от тюрьмы во Владимире-Волынском (Украина), и обнаружили в одной из могил вместе с останками расстрелянных личный идентификационный жетон польского полицейского № 1441, принадлежавший постерунковому Ю. Кулиговскому. Ранее при раскопках в том же месте вместе с останками расстрелянных был обнаружен жетон № 1099, принадлежавший старшему постерунковому Л. Маловейскому. Польские археологи пришли к однозначному выводу, что все захороненные в тех могилах люди были расстреляны гитлеровцами в 1941 году или даже чуть позднее. Однако Маловейский и Кулиговский числятся по документам военопленными Осташковского лагеря. Они вместе со всеми были доставлены в Калинин, откуда, получается, попали на Украину. Но значатся как расстрелянные здесь и похороненные под Медным, несмотря на то, что их жетоны обнаружены за пределами России.

Нельзя забывать о выводах комиссии Бурденко, проводившей эксгумацию тел польских офицеров под Смоленском в 1944 году. В отчёте комиссии есть свидетельства обнаружения останков польских офицеров (В.Р. Арашкевич, Э.А. Левандовский, С.А. Кучинский). Эти же имена оказались в списках отправленных из Осташковского лагеря в Калинин.

Кроме того, судя по комментариям в сети интернет С. Стрыгина — координатора международного проекта «Правда о Катыни», «сотрудница мемориала «Медное» Татьяна Безручко насчитала на «Польском военном кладбище» 46 табличек с фамилиями военнопленных, умерших в Осташковском лагере в ноябре 1939 – марте 1940 гг. и захороненных на сельских кладбищах рядом с Осташковом – в Троеручицах и др. Сама Татьяна Безручко (теперь уже бывшая сотрудница мемориала) подтверждает это. Только уточняет, что не занималась специально опровержением списков имен, указанных на табличках. Но изучая книги памяти различных регионов, иные документы, периодически обнаруживала, что некоторые из содержавшихся в Осташкове поляков числятся похороненными как в Медном, так и в Осташковском районе.

Теперь обратимся к юридическим моментам. Сторонники версии о расстрелах поляков из Осташковского лагеря чекистами утверждают, что приговоры к высшей мере наказания выносились Особым совещанием при НКВД СССР. Однако по первому положению, от 31 июля 1922 года, полномочия Особого совещания были таковы: «1. Предоставить Наркомвнуделу в отношении лиц, признаваемых общественно опасными, ссылать на срок до 5 лет под гласный надзор в местности, список которых устанавливается НКВД; высылать на срок до 5 лет под гласный надзор с запрещением проживания в столицах, крупных городах и промышленных центрах СССР; заключать в исправительно-трудовые лагеря и в изоляционные помещения при лагерях на срок до 5 лет, а также высылать за пределы СССР иностранных подданных, являющихся общественно опасными.

2. Предоставить Наркомвнуделу право в отношении лиц, подозреваемых в шпионаже, вредительстве, диверсиях и террористической деятельности, заключать в тюрьму на срок от 5 до 8 лет».

Как видим, в 1940 году Особое совещание не могло выносить смертные приговоры. И только в ноябре 1941 года, в связи с военным временем, получило полномочия рассмотрения дел «об особо опасных преступлениях против порядка» с вынесением приговоров вплоть до смертной казни. За период войны по приговорам ОСО было расстреляно, по официальным данным, 10101 человек. Следовательно, пленные поляки, дела которых прошли через Особое совещание в 1939–40 году, гарантированно оставались в живых. Тех, кто совершил конкретные преступления, должна была судить Военная коллегия или трибуналы военных округов.

Известно, что в декабре 1940 года (напомним — массовый расстрел поляков относят к апрелю–маю 1940 года, согласно показаниям генерала госбезопасности Дмитрия Токарева, одного из руководителей Калининского УНКВД по время Великой Отечественной войны), в Осташковский лагерь выехала следственная бригада НКВД, которой к 31.12.1940 было оформлено 2000 следственных дел. Из них 500 дел было вынесено на Особое совещание. Кроме того, со слов начальника особого отделения Осташковского лагеря Корытова в марте 1940 года: «… из представленных нами 6005 дел пока рассмотрено 600, сроки 3–5–8 лет (Камчатка), дальнейшее рассмотрение пока приостановлено».

Собственно, показания Токарева, полученные в начале 1990-х в рамках расследования уголовного дела № 159, также требуют дальнейшего изучения и анализа. По мнению А. Вассермана, Токарев намеренно упомянул множество подробностей, из которых специалист мог бы понять, что сказанное не соответствует действительности. Многое из рассказанного Токаревым невозможно подтвердить следственным экспериментом.

Кроме того, по утверждению автора международного проекта «Правда о Катыни» С. Стрыгина, Катынь как юридический факт военного преступления нацистской Германии установлен Нюрнбергским трибуналом. Стрыгин подтверждает своё утверждение «Сравнительной таблицей эпизодов убийств и жестокого обращения с военнопленными, приведенных в качестве примеров преступлений подсудимых на Нюрнбергском процессе 1945–46 гг. в обвинительном заключении и приговоре Международного Военного Трибунала». Указанная таблица была официально представлена в Тверской районный суд г. Москвы в качестве доказательства по гражданскому делу № 2-400/2012 (федеральный судья Тверского суда Федосова). Это дело было возбуждено по иску внука Сталина Евгения Джугашвили к Государственной Думе РФ с требованием отозвать Заявление Госдумы от 26 ноября 2010 г. «О Катынской трагедии и её жертвах», как не соответствующее действительности и порочащее честь и достоинство И.В. Сталина). В материалах дела таблица находится на листах 91–95. В ней отмечен среди прочих убийств и жестокого обращения с военнопленными и другими военнослужащими стран, с которыми Германия находилась в состоянии войны, Эпизод 18 — Катынский расстрел (Смоленская обл., СССР). В официальном тексте Обвинительного заключения МВТ в Катынском эпизоде изначально фигурировала цифра «11 тысяч»: … «В сентябре 1941 года 11000 польских офицеров-военнопленных были убиты в Катынском лесу близ Смоленска» … [«Сравнительная таблица…» опубликована тут — http://katyn.ru/index.php?go=News&in=view&id=213 ]

Катынский эпизод персонально инкриминировался по разделу III «Военные преступления» лишь двоим обвиняемым — Гёрингу и Йодлю. Оба были признаны по этому разделу виновными. В формулировках их персональной ответственности нет ни слова ни о «недоказанности», ни, тем более, об «оправдании». Наоборот, в Приговоре МВТ подчёркивается отсутствие у Трибунала каких-либо сомнений в виновности обоих этих подсудимых по всем предъявленным им обвинениям. Естественно, не было сомнений у Трибунала, в том числе, и по Катынскому эпизоду.

Теперь рассмотрим данные, говорящие в пользу версии о советских госпитальных захоронениях.

Снова обратимся к заключению комиссии экспертов Главной военной прокуратуры по уголовному делу № 159. Как там указано, «значительная давность событий и установленная в Медном значительная вариантность скорости протекания поздних трупных явлений не позволяют в настоящее время решить этот вопрос». Не может ли эта «вариативность» быть обусловлена тем, что тела хоронили в разное время — осенью 1941, сразу после окончания боев на Торжокском направлении, а также в течение всего 1942 и даже 1943 года, пока работали госпитали? Согласно тверской «Книге памяти», в ноябре–декабре 1941 года от ран умерли и были похоронены в районе Медного 41 человек, в январе–марте 1942 — 22, захоронения умерших в госпиталях красноармейцев продолжались до августа 1943 г. Это только по официальным данным, это люди, чьи имена известны. А сколько неустановленных и неопознанных?

Согласно Заключению УФСК и Прокуратуры Тверской области от 9 февраля 1995 года, подписанному начальником УФСК РФ по Тверской области Геннадием Виноградовым и областным прокурором Владимиром Парчевским и опубликованному в книге «От ЧК до ФСБ» (Тверь, 1998, стр. 346–349), при рассмотрении вопроса о массовом захоронении под с. Медное нельзя обойти вниманием следующее обстоятельство. В период войны с 1941 по 1943 гг. в районе с. Медное находились эвакогоспитали №№ 1427, 1783, полевой подвижной госпиталь № 501, а также медико-санитарные батальоны №№ 258, 265, 522. По данным архива военно-медицинских документов Тверского облвоенкомата, захоронение советских воинов, умерших от ран в госпиталях, санбатах, производились в районе с. Медное. Большинство граждан, упоминавшихся в этом документе, подчёркивали наличие захоронений на территории дач УНКВД советских воинов 29-й армии, умерших от ран. Данный вопрос также требует дальнейшей разработки, и память погибших воинов должна быть увековечена.

Недавно ставшие общедоступными документы из Центрального архива Министерства Обороны Российской Федерации — Книга учёта умерших 501-го полевого подвижного госпиталя (ф. 58, оп. А-83627, д. 1459, л. 14–18, а также другой список из того же фонда — оп. 818883, д. 112). Они также подтверждают, что в годы Великой Отечественной войны с 1941 по 1943 г. в районе с. Медное, кроме спецкладбища НКВД, располагались советские эвакогоспитали №№ 1427, 1783, 323, полевой подвижной госпиталь № 501 и медсанбаты №№ 162, 256, 449, 489. И свидетельствуют о наличии на этой территории захоронений советских воинов 29-ой армии, умерших от ран.

Помимо того, есть факты, на основании которых можно делать вывод о наличии в окрестностях Медного ещё одного госпиталя. В журнале «Родина» за май 2013 года опубликованы воспоминания Виталия Попкова, дважды Героя Советского Союза. Вот выдержка: «Я пошёл в санитарный батальон. Там меня перевязали, смазали чем-то. Меня отправили в Торжок, потом в Калинин, собственно не в сам Калинин, а в село Медное, там госпиталь 1774. Как раз я попал в челюстной госпиталь… Исключительно внимательный медицинский персонал попался. Через месяц я уже мог писать правой рукой, а левая ещё сильно болела. Я написал письмо И.П. Лавейкину, адрес свой дал — Калинин. Подполковник Зайцев тогда поехал со (старшим политруком) Шилкиным. Они все госпитали объехали в Калинине, нет такого лётчика. Я думал, что если напишу село Медное, цензура зачеркнёт». Получается, кроме перечисленных в Заключении госпиталей и медсанбатов под Медным был ещё как минимум один «неучтённый» госпиталь со сложной специализацией. А значит, могло быть и «неучтённое» госпитальное захоронение.

Наличие захоронений, похожих на госпитальные, подтверждается и исследованиями Сергея Титкова, руководителя поискового отряда «Эдельвейс». Как он рассказал, в 1998–2000 годах по просьбе тогдашнего руководителя мемориала Бориса Ещенко, его поисковый отряд вёл раскопки на территории. По его словам, примерно в 50 метрах от автомобильного въезда, по левой стороне, было обнаружено захоронение, из которого извлечены волосы (коса), принадлежащие женщине или даже девочке, обрывок туфли и пуговица от женского же платья. Вряд ли это могло быть останками польского военнопленного, содержавшегося в мужском лагере. Метрах в трёхстах, примерно там, где сейчас находится плита с четырьмя религиозными символами, было найдено другое захоронение. Оттуда извлекли человеческие конечности со следами хирургических вмешательств. Также на территории мемориала был обнаружен бункер, затянутый колючей проволокой. Рядом находился грубо обтёсанный кусок известняка с нацарапанной на нем пятиконечной звездой и цифрами, которые были неразборчивы — по-видимому, самодельный памятник с советской символикой.

Татьяна Безручко рассказала, что, общаясь с жительницей села Ямок, узнала, будто на нынешней территории мемориала во время войны был похоронен сбитый советский лётчик. Местными жителями над его могилой был установлен фанерный памятник с красной звездой, который до настоящего времени не сохранился. Территориально могила находилась метрах в десяти от «угла» польской части захоронения, не доходя до плиты с четырьмя религиозными символами.

Сотрудник ВИЭМ Валерий Цыков, участвовавший в фольклорно-этнографической экспедиции в районе Ямка, и руководитель поискового отряда «Эдельвейс» Сергей Титков также рассказывают, что местные старожилы делились с ними воспоминаниями о военных годах. В частности о том, как весной 1942 года находили в лесу трупы солдат и хоронили их в воронках.

В этой связи нельзя не упомянуть о ещё одной точке зрения: поляки, захороненные в Медном — не жертвы репрессий, а соратники врага.

Если в окрестностях Медного есть советские захоронения военных лет, то там не может не быть и захоронений противника. Старожилы, беседовавшие с исследователями, утверждали, что хоронили советских воинов в особой братской могиле, старались как-то отметить это место. Немцев — отдельно. А «наёмников» — финнов, венгров, чехов и поляков — стаскивали лошадьми в общую яму и засыпали землёй (люди, пережившие войну, отмечают, что именно наёмники проявляли особую жестокость по отношению к местному населению, потому с их захоронениями особо не церемонились). Находки поискового отряда «Эдельвейс» подтверждают вероятность того, что в Ямке могут оказаться и такие «могилы». Так, по словам Сергея Титкова, в двух шагах от польского кладбища, буквально с другой стороны забора, был найден чешский или венгерский солдатский медальон. Также в 1998–2000 годах поисковики видели обнаруженные на территории захоронения солдатские вещмешки, полностью собранные. С провизией, фляжками, тёплым бельём, всякими прочими походными мелочами.

Отдельного разговора заслуживает и версия о «синей полиции». В 1944–47 гг. в Осташкове действовал проверочно-фильтрационный лагерь № 41 НКВД СССР. В этом лагере проходили проверку граждане Польши, арестованные или интернированные советскими властями по подозрению в связях с немцами, Армией Крайовой и т.д.

По мнению С. Стрыгина, на часть из них по результатам такой проверки заводились уголовные дела, которые направлялись в военные трибуналы или на рассмотрение Особого совещания (оно уже к тому моменту получило полномочия выносить смертные приговоры). Подавляющее большинство дел рассматривалось на месте — в Калининской области. Естественно, что были приговоры не только к лагерным срокам, но и к высшей мере, и довольно значительное число. Тела расстрелянных захоранивали на спецкладбище в Медном. Среди них было немало сотрудников польской коллаборационистской «Синей полиции» («Granatowapolicja»), которая вместе с немцами участвовала во многих карательных акциях против евреев, украинцев, белорусов, пленных красноармейцев и польского подполья.

Есть мнение, что именно некачественный эрзац-краситель выпущенных в период немецкой оккупации шинелей «гранатовых полицейских» явился причиной окрашивания в необычный синий цвет грунта в некоторых могилах на спецкладбище в Медном. Косвенно это подтверждает и факт наличия там в одной из могил слоя полицейских шинелей, положенного поверх трупов. Кстати, в СССР так до 1941 г. не поступали — подобная практика появилась только во время Великой Отечественной войны и даже стала рекомендоваться в наставлениях по организации массовых воинских захоронений.

Помимо прочего, есть основания полагать, что исследования на территории мемориала проводились недостаточно полно и объективно, учитывались не все факты. На это указывает хотя бы то, что находки «Эдельвейса» не получили должного внимания. Согласно воспоминаниям Сергея Титкова, добро от тогдашнего руководства областного комитета по делам культуры на дальнейшее изучение этих находок получить не удалось. Так, по его словам, по поводу самодельного памятника был «вердикт», что это всего лишь булыжник, на обелиск не похоже, так что отвлекаться на его изучение не следует. По поводу чешского или венгерского медальона: поисковиков пригласили обследовать территорию будущего мемориала, то, что находится за её пределами, в техзадание не входит. Увидеть конечный результат раскопок своими глазами им не дали возможности. Сергей Титков говорит, что видел мельком несколько десятков черепов (но никак не шесть тысяч). И не может сказать, были ли в них пулевые отверстия. В итоге у руководителя поисковой группы сложилось мнение, будто от их находок отмахнулись, чтобы не портить стройную версию о пленных поляках. Тем более работы по обустройству мемориала уже начались.

Наводит на размышления и тот факт, что, хотя «Эдельвейс» работал по приглашению руководства мемориала, о его участии впоследствии не упоминалось. Как рассказывает Сергей Титков, название поисковой организации сочли «неполиткорректным», вызывающим ассоциации с гитлеровской дивизией («А парень тот, он тоже здесь, среди стрелков из «Эдельвейс»). Потому его лишний раз старались не упоминать на официальных мероприятиях и в документах. Может ли весьма спорная параллель с песней Высоцкого быть достаточным основанием, чтобы «вычеркнуть» из группы исследователей известный поисковый отряд, на чьём счету немало интереснейших открытий по всей Тверской области? Или дело всё-таки в находках, которые не сочли нужным афишировать?

Показательной кажется и следующая ситуация. 2 сентября 2006 года представители тверского отделения Союза советских офицеров, которым руководит полковник запаса Николай Табанаков, местных отделений КПРФ (в частности, секретарь Пролетарского райкома КПРФ Владимир Полишко) и один из руководителей международного проекта «Правда о Катыни» С. Стрыгин установили в двух местах российской части ГМК «Медное» по мраморной памятной доске в память «о павших в боях советских воинах» 29-й армии. Дирекция мемориала в лице Натальи Жаровой и заместителя директора по капитальному строительству Татьяны Колесниковой не препятствовала проведению акции. Но потом эти памятные доски убрали, по официальной версии — с целью благоустройства территории. По этому поводу было обращение в Генеральную прокуратуру РФ и Главную Военную прокуратуру депутата государственной думы РФ А.Н. Савельева. Как следует из ответа прокуратуры Тверской области, которой было поручено рассмотреть обращение, по этому факту проводилась проверка сотрудниками Калининского РОВД Тверской области. В возбуждении уголовного дела об осквернении воинских захоронений было отказано за отсутствием события преступления. Данное постановление было отменено заместителем прокурора Калининского района в связи с неполнотой проведения проверки и возвращено для устранения недостатков.

Кроме того, последние исследования С. Стрыгина обнаруживают польских заключённых из Осташковского лагеря в составе каравана невооружённых советских судов, следовавших из пункта Хабарово в порт Нарьян-Мар. 17 августа 1942 г. В 5.26 по берлинскому времени в 3,7 км. К северу от острова Матвеев в Печорском море указанный караван был атакован германской подводной лодкой U-209 под командованием капитан-лейтенанта Генриха Бродда. В результате этой атаки были потоплены баржа «П-4», лихтер «Ш-500» и буксир «Комилес». Буксир «Комсомолец» получил сильные повреждения и выбросился на мелководье. Из 328 человек, находившихся на атакованных судах, погибли 305, спаслись 23.

В момент нападения на борту несамоходной баржи «П-4» находились 247 заключённых Югорского исправительно-трудового лагеря НКВД СССР и 17 охранявших их конвоиров, командиров и бойцов НКВД.

По имеющимся данным, в числе этих 247 заключенных Югорлага имелись спецконтингенты осуждённых, а именно: военнопленные польские полицейские из Осташковского лагеря НКВД и приравненные к ним по степени своей социальной опасности граждане Польши, осуждённые весной 1940 г. в так называемом «особом порядке судопроизводства».

Также имеется информация о сотнях, а возможно и тысячах польских заключённых, содержавшихся в северных исправительно-трудовых лагерях, в частности в Югорлаге, Маткожлаге, Кулойлага и т.д.

На основании всех этих данных можно сделать вывод: версия о массовых расстрелах польских военнопленных в Калинине весной 1940 г. крайне противоречива исторически и абсолютно не доказана юридически. Информация о наличии в Медном останков 6296 польских граждан, считающихся похороненными там согласно мемориальных табличек с их именами и фамилиями на «Польском военном кладбище», результатами раскопок или документами не подтверждена и может быть ошибочной. Факты, говорящие о наличии в Медном советских воинских захоронений, как и любые сведения, так или иначе выходящие за рамки общепринятой после 1991 г. версии Катынского дела, не были приняты во внимание и изучены надлежащим образом. Территория мемориала «Медное» и события, происходившие на этой территории в 1937–47 гг., требуют дальнейших исследований, необходимых для установления истины и восстановления исторической справедливости.