Тайна репрессий

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2234362/2234362_300.jpg„Сталин – клинический случай несексуального садизма" – сказал Эрих Фромм, известный авторитет в области психоанализа, а кроме того, видный теоретик «ненасильственного социализма».

По Фромму коммунизм – это хорошо, но только без насилия, расстрелов, репрессий. На этой почве Фромм недолюбливал СССР. Мол, идея была хорошая, но средства её обгадили.

А вот если бы без насилия, одними уговорами – тогда бы здорово! Фромм бы рукоплескал…

Про такое я теперь думаю так: «если бы рояли летали по воздуху, как воздушные шарики, грузчикам не пришлось бы надрываться, их перетаскивая».

Я, хлебнувший горя и наученный гайдарами-чубайсами уму-разуму (а они – хорошие учителя, доходчиво доводят) не хочу быть снисходительным к Фроммам и их «пусть наивному, но светлому» идеализму. Не хочу, и вам не советую, и объясню почему.

Сталину я обязан жизнью в буквальном смысле слова. Я – как русский человек – полностью подпадал под гитлеровский план «Ост», согласно которому мои родители должны были быть уничтожены, а в самом лучшем случае – стать безграмотными рабами, и породить такого же раба.

Сталину я обязан тем военно-промышленным комплексом, который до сих пор не даёт США и НАТО осуществить план «Ост 2.0.» .

Притом, что в Сербской Краине они его осуществили на 100%, и всё человеческое было им при этом чуждо. Ну, про Ирак, Ливию, Сирию и т.п. тоже все в курсе. А Сталин создал тот щит, который меня защитил не только от гитлеровцев, но и сейчас защищает. А какой щит создал гуманист с доброй улыбкой и чистыми руками Фромм, кроме shit в английском смысле слова (то есть дерьма)?

Каким образом доброглазый Фромм и все ему подобные чистоплюи защитили бы меня и мою семью, друзей, земляков, мой народ сперва от Гитлера, а потом от НАТО? Тем, что они плакали бы над нашей судьбой, «решительно осуждая»? Спасибо, обойдёмся без ваших слёз!

Сталин – это дом, в котором я живу, это дороги, по которым я хожу и езжу, это индустрия, которая на меня работает. Это образование – которое мне дали вместо царского и гиммлеровского «простейшего умения читать и считать». Если хорошенько подумать – Сталин – это вообще всё, что у меня и у вас, читатель, есть, начиная с самой жизни, в грубом и биологическом смысле слова.

Мы, благодаря тому, что делал Сталин, сперва родились, потом пошли в школу, потом в ВУЗ, жили при этом в квартирах со всеми удобствами, а не в курных избах или землянках. Вот у меня сейчас кожаные ботинки на ногах, а у вас? Не лапти, случаем? А почему не лапти – задумывались? Почему носки вместо онучей?

+++

Вы скажете: мы бы и без Сталина переобулись! Мне понятно, кто распространяет эту ложь, и с какой целью. Но не пора ли обернутся к правде жизни? А.П. Чехов писал: «…гоголевский Петрушка давно уже читает, между тем деревня, какая была при Рюрике, такая и осталась до сих пор». Что ей тысячу лет мешало переобуться из лаптей? Обуви не знали? Неправда: бояре знали её ещё и до Петра I.

Вылезти из лаптей тысячу лет мешало кое-что иное, устранённое Сталиным. Почему алжирцы в 60 годы ХХ века называют французов «черноногими»? Да потому что французы носят обувь, которая алжирцам непонятна до изумления, в 60-х годах ХХ века.

Но лучший аргумент, конечно, «пост-советские» «элиты»: загляните в их лица, не вылезающие из телевизора, и спросите себя честно: могут ли они чего-то дать, кроме как забрать?

+++

Конечно, пошловато звучит, но даже кожаная обувь, и фабричная одежда, и универмаг, в котором мы это купили – всё это Сталин. Мы просто есть благодаря ему. И всё, что у нас ещё не успели отнять (хотя многое уже отняли) – тоже благодаря ему. Ваша бабушка или мама пенсию получают? Это Сталин придумал, пенсии раздавать.

До Сталина во всём мире считали – нахрен баловать?! Кто отложил на старость, тот живи, а кто не скопил на чёрный день – потеряйся в ужасе. Самое интересное, что современные правительства думают точно так же. А именно: что пенсии – есть растлевающее рабов баловство. И надо бы их отменить! И отменяют – правда, по частям, передвигая сроки выхода.

То же самое можно сказать о медицине. Вы, наверное, уже поняли, что в мире, где не чтят Сталина – бесплатной медицины тоже не будет. Это ж очевидно! Сталин – тиран в той же степени, в какой не стоит на быдлоту лекарства переводить. Заплати миллион, как встарь – тебя полечат (или вид сделают, что лечат). А нет миллиона – нахрена ты в больничку припёрся?!

Благодаря тому, что Сталин был и действовал – наша квартплата до сих пор меньше зарплаты. Конечно, Сталин умер давно, и это успешно преодолевают, не спорю.

Квартплата стремительно дорастает до уровня средних зарплат и пенсий, и многие уже стали переезжать в квартирки поменьше на старости лет… Меняя трёхкомнатную деспотию на однокомнатную демократию. Но это, поверьте, только цветочки. Это пока сталинизм не совсем ещё преодолели. А вот как совсем преодолеют – попляшете гопака с квитанциями, как нынче хохлы задорно (карасями на сковородке) отплясывают…

Сталинизм многолик, он проник во все сферы нашей жизни. Он в нашей тарелке и на нашей книжной полке. Он в метраже нашего жилья (кое некогда давали бесплатно, помните «суровые годы тоталитаризма»?). Он в трубах парового отопления, он в энергетических проектах, согревающих и освещающих города, он… Словом, много где.

И вот теперь я спрашиваю вас без тени иронии: а что из вышеперечисленного дал нам Фромм? Причём Фромма я имею в виду в широком смысле, как всех марксистов-гуманистов, у которых от вида крови или застенка колики делаются в животах… Что дали лично вам Горбачёв и Яковлев, и современные певцы демократизма, попранного тиранией?

Они защитили вас от немецкой пули и американской ракеты? Они дали вам жилья стадион и работы на выбор? Они дали вам трактор вместо сохи, ботинки вместо лаптей, современные лекарства вместо заклятий и подорожника, прилагаемого к трахоме?!

Вот эти болтуны, трепло, которые никого не убили и ничего не сделали – что они в вашей жизни, кроме пустословия и смуты в головах? И если Сталин садист – то эти кто?

Я вам скажу, кто. Ноли без палочки. Они что есть, что нет. Ну, не писал бы этот марксист-гуманист, сторонник ненасильственного социализма Фромм вообще ничего – думаете, ваша жизнь сильно бы изменилась? Их таких много, критиканов, кровью брезгающих, например, таким был Бернард Шоу. Великий драматург. Не спорю, без его пьес было бы несколько скучновато. Признаю заслуги в театре.

А всё же даже самая смешная и прекрасная пьеса Шоу – это не жильё и не работа, не бесплатная медицина и не пенсионное обеспечение. И не возможность из медвежьего угла приехать в МГУ и стать в итоге академиком, только потому, что хорошо учился и звонко Сталина славил на линейках…

Мы без пьес Шоу и тем более без трудов Фромма как-нибудь бы прожили. Не спорю, чуть-чуть это снизило бы качество жизни, Шоу действительно великий драматург. Но без Сталина нас просто бы не было – вообще никаких. Это важно понять! Фромм, как профессор, живущий на Западе, был очень важен для своей семьи, тратившей его профессорское жалование, для своих дипломников и аспирантов, может быть, для нищего – которому подавал по дороге в университет. Но это узкий круг людей, по настоящему зависимых от Фромма.

От Сталина всё, что у них есть – получили сотни миллионов людей, включая их потомков, меня и моих детей, и детей их детей. Если честно и объективно сравнить значение Сталина и Фромма для человечества и истории, то один ноготь, отстриженный Иосифом Виссарионовичем при гигиенической процедуре подстригания ногтей – весомее всего Фромма целиком, и с собранием его сочинений в руках.

Пришла пора сказать честно и открыто: есть люди, которые меняют историю, а есть люди, которые только п***т, устно и письменно. И вторых помнят только потому, что были первые. Я вот думаю, не будь Сталина – где свои дни окончил бы Фромм? В Бухенвальде? Или на каторжных работах, долбя камень, и не получая пера с бумагой, ибо зекам не положено?

Сравнивать их масштабы невозможно: всё равно, что измерять слона в микробах. Исцеление от болтливого и пустопорожнего культа ненасилия и культа болтунов – важнейшая задача исторического момента, от решения которой зависит – быть нам или не быть?

+++

Судороги и конвульсии русской демократической мысли, длящиеся уже более века, кровавые и страшные, связаны с тем, что данная мысль пытается решать задачу, в принципе не имеющую рационального, логического решения. Задача ещё перед Керенским была поставлена так: обеспечить для народа порядок, не применяя к народу насилия.

Это уже в 1917 году превратило Керенского в «главноуговаривающего», потому что он ездил с митинга на митинг и уговаривал народ не безобразничать. В итоге, как и следовало ожидать, Керенский с позором провалился между Корниловым и Лениным, пытаясь сидеть на двух стульях, и не усидев (что вполне предсказуемо) ни на одном.

Далее трагедия снова и снова повторялась, потому что всякий порядок означал насилие, а всякий отказ от насилия – оборачивался беспорядком, переходящим в хаос.

На Западе эту проблему давно решили, отделив формальное от фактического. «Насилия нет» не потому, что насилия нет, а потому что запретили говорить, что оно есть. «Неравенства нет» не потому, что неравенства нет, а потому, что запретили говорить, что оно есть. «Беззакония нет» не потому, что беззакония нет, а потому что запретили говорить, что оно есть. «Бедности нет»… ну, вы поняли базовую схему!

Номинализм, отрицающий реальность универсалий (общих идей, общих состояний), в числе прочего открыл и то, что – если не гнаться за смыслом, сутью, содержанием – любая вещь может быть названа любым словом. В итоге «демократией» называют не то, что по своим устойчивым, доказуемым характеристикам является демократией, а просто то, что хочется назвать «демократией». Захотелось – и назвали. А что? Язык-то без костей!

Если же уйти от демагогии к сути явления, то грань между демократией и анархией очень тонка как в теории, так и на практике.

И когда теорию демократии используют, как таран, например, против социализма (или против теократии, типа иранской) – то её используют, осознанно или неосознанно, как «соблазн анархизмом». От того, как вольно и пренебрежительно демократы относятся к власти до полного отсутствия власти не только шаг, но и вообще почти нет расстояния.

Отсюда ясно, что союз капитала, частной собственности и демократической теории нигде и никогда не может быть ни прочным, ни искренним. Капитал не может существовать в условиях анархии. И чем больше капитал – тем менее у него шансов выжить без жандармов и городовых, когда по улицам блуждают самоуправляемые толпы.

Ну, вообразите, что вы живёте в трёхэтажном особняке – а власти никакой. В любой момент к вам могут начать ломиться самые разные злоумышленники – а кому вы станете звонить, если власти нет? То, что частная собственность и анархия несовместимы – просто аксиома. Как вы совместите владение ценностями – и народное самоуправство? Дело ведь не только в том, что народу может прийти в голову проголосовать за экспроприацию богатых.

Дело ещё и в том, что народу скорее всего именно это и придёт в голову, если опьянить его парами свободы. Маловероятно, что не чуя над собой никакого насилия – простой народ ломанётся решать логарифмы на грифельных досках. Куда как более вероятно, что не чуя перед собой преграды – простой народ ломанётся на дело простое и понятное, делить имущество богачей.

Ждать, что власть рухнет, а собственность останется – может только сумасшедший или совсем уж наивный человек. Собственность неотделима от политического режима, и при смене режима – меняются и собственники. А если собственники не меняются – значит, и режим остался прежним, даже если его слегка перекрасили.

+++

В чём же «соблазн анархии»? В том, что всякая власть тяжела. Мы прекрасно понимаем, что наши родители любят нас и хотят всего самого лучшего для нас, только нами живут и дышат. Но, понимая это, кто из нас не устраивал подростковых бунтов против родительской власти?

По аналогии с этим любая власть, будь она хоть десять раз справедливой и гуманной – тяжела уже сама по себе, как ярмо на шее. А потому «соблазн анархии» работает против любой власти. Его можно использовать против капиталистической власти с лозунгом «долой буржуев!», а можно и против советской с лозунгом «долой коммуняк!».

Суть не меняется – человек сбрасывает с себя всякое внешнее принуждение, настроенный следовать только собственной воле и только собственным желаниям. То, что из этого всегда получается кровавый ужас – не всякий понимает.

Но, поскольку это понимают всё же многие – анархию трудно проповедовать в чистом виде. И её преподносят под соусом «демократии» – мол, власть останется, и порядок сохранит, но только насилия не будет. Мы эту власть будем как мячик, из руки в руку перекидывать! Эта власть будет трепетать перед толпой на площади! Она не посмеет против народа и слова вякнуть!

Хорошо-то хорошо, да вот какой вопрос: ежели власть трепещет перед толпой на площади, то есть ли она вообще? Конечно, с точки зрения номинализма, если я надену себе на шею табличку «министр», то я буду министром. А если надену костюм зайчика – то зайчиком. Но с точки зрения реализма министр не тот, на ком написано «министр». А тот, кому подчиняются, кого побаиваются, и кому перечить не смеют.

Если бы это было не так, тогда любой из нас легко смог бы стать министром, написав себе фломастером на лбу «министр».

Если кучка пожилых людей трепещет в здании перед толпой праздных гуляк – то «правительством» такую кучку реалист никогда не назовёт. Потому что реалист судит не по бумаге, а по делу. Правительство – это те, кто правят. А если они уже не правят – они уже и не правительство. Даже если десять вывесок на дверях повесить…

+++

Вывод: демократическая теория не придумала иммунитета от анархии. Теория любит порассуждать, что, мол, «свобода не есть вседозволенность», но бессильна ответить на простой вопрос: а что она тогда «есть»? Если свобода не вседозволенность, то как её тогда определить? Опять фломастером на лбу написать: «свободный человек», надеясь вывеской обмануть реальность?

Свободен тот, кто делает, чего хочет. А кто не делает, чего хочет, тот и несвободен. Так было, есть и будет, и нечего огород пустословия городить. Церковь без обиняков сказала про человека: «раб божий». Не хочешь быть рабом божиим – будешь рабом человеческим. А свободны в полном смысле, от всего – только дикие звери в диком лесу. Но они, правда, за это и жрут друг друга на завтрак, обед и на ужин…

Никакой порядок невозможен без применения насилия, причём соразмерного вызову. Нельзя власти ответить на нож кулаком, на пулю – ножом, на снаряд – пулей, потому что большее насилие поглотит меньшее. И властью станет та сила, которая большее насилие применила.

Или власть защитит нас, подавляя наших врагов; или она никого не подавит – но тогда никого и не защитит. В лучшем случае, выступит в роли плакальщицы над нашими обидами, а нужна ли нам такая плакальщица?!

+++

Организовывая тот или иной порядок в обществе – власть оказывается автоматически игом, натирающим шею «свободолюбивым» недорослям и инфантилам. Таковым, кратко говоря, никто не нравится: ни Корнилов, ни Ленин, ни Сталин, ни Гитлер.

Им нравиться только когда их вообще никто не трогает. А поскольку они умом не зрелы, то не понимают – что в жизни так не бывает. Не тронет один – значит, придёт другой. Кто-нибудь обязательно даст по шее беззащитному.

Если у тебя нет оружия – то к тебе придут или «халифат» строить, или британскую колонию, или «тысячелетний рейх», или ещё что-нибудь. Потому что анархия, как форма существования – нежизнеспособна. Разрушить государство она может, а сохранить – нет.

Посему мечты о том, чтобы тебя вообще никто не «доставал» и не «строил» – надобно засунуть в то место, из которого они вышли. Так не будет – потому что так не бывает никогда, в принципе. Отказав в поддержке одной тирании – невольно и неизбежно поддерживаешь и насаждаешь другую. А то, что «другая» может быть много хуже предыдущей – бывшие советские граждане сполна ощутили на своей шкуре…

«Соблазн анархией» – это важное и коварное оружие в руках врага. Призывая вас «взять власть в свои руки» и «перестать терпеть над собой Х» – враг готовит оккупацию, и ничего кроме оккупации.

+++

Пока теория демократии применяется врагом на чужой территории – она разливается соловьями и чиста, как слеза младенца. Она дотошна в своём правдорубстве и своём нравственном ригоризме, она придирчива к любому злоупотреблению власти, даже самому мелкому.

Но как только эта теория возвращается на родную почву – она тут же сталкивается со своей фатальной несовместимостью с капитализмом, с частной собственностью и имущественным неравенством. Здесь, на родной почве, демократия может быть только фикцией, и разоблачать только те «отдельные недостатки», которые ей заранее согласовали.

Ничем, кроме показухи и очковтирательства она быть не может, ибо частная собственность есть не избираемая, не переизбираемая, безальтернативная и наследственная монархия в пределах домена.

Собственник заинтересован в твёрдой власти на своей улице. И чем он крупнее – тем острее его интерес к твёрдой власти. Собственник категорически не переносит анархических практик и охлократии блуждающих толп, он не желает, чтобы вопрос о его собственности ставился и обсуждался на митингах.

И потому совместить капитализм с демократией можно только одним путём: нырнув с головой в номинализм, в формализм законченных до бессмысленности форм. Демократия у нас есть – и точка. В чём она проявляется, где и когда – неважно.

Мы просто говорим, что она есть – и этим ограничиваемся. Общество спектакля – это общество постановочных, срежиссированных «избирательных» драм и прочих псевдонародных движений.

Это плохо?

Ну, а какой другой вариант? Дать выплеснуться на улицы городов неуправляемой, уже не опереточной, а настоящей анархии, терпеть разгул стихий?

+++

Нельзя обеспечить порядок – и не применять насилия. Этого не получилось ни у Керенского, ни у Горбачёва, и ни у кого никогда не получится. Сам лозунг безумен, как у Троцкого: «войны не вести и мира не заключать». Это как, простите?

И до тех пор, пока русская демократическая мысль будет пытаться отыскать формы «никого не притесняющего порядка» – она будет шарахаться между диктатурами и кровавым хаосом. Целый век мы провели в этих конвульсиях, говоря «социализму – да, репрессиям – нет».

Все волны «демократизаций» в ХХ веке имели самые печальные последствия, потому что всякий раз подогревали анархические, уголовные и погромные элементы. А между тем сегодня в американских тюрьмах сидит больше американцев, чем советских людей в тюрьмах при Сталине.

Потому что там правящие масонерии лучше нашего понимают, что власть без насилия – это в итоге лишь насилие без власти, и ничего больше. А вывесок насчёт демократии они навешают, не волнуйтесь – как лапшу на уши. На каждому углу и на каждом здании. Мол, без воли избирателей шагу не ступаем!

Ну, и флаг им в руки, барабан на шею и барабанные палочки в зад! Нам бы с собой разобраться, зачем нам в их дела лезть?!

+++

Давайте уже сами между собой, не привлекая американцев разберёмся: что такое практики подавления «врагов народа», откуда они, зачем и почему?

И начнём с той очевидной аксиомы, что всякая воля, не встречая сопротивления, простирается в бесконечность. Если толкнуть колесо или конькобежца при нулевой силе трения, то они будут катиться без торможения. Если чей-то поступок или приказ не встречают никакого сопротивления – то они обретают статус абсолютной власти.

При этом мы же не говорим, чей поступок, каков он, в чём заключается, потому что речь о любом. При абсолютной покорности одного человека – власть другого человека над ним абсолютна.

Естественно, нулевого трения нигде в реальности не бывает. Всякое действие встречает противодействие, которое оно должно преодолеть, чтобы состоятся. Нельзя прыгнуть, не преодолев силы притяжения, нельзя идти через вязкую среду, не преодолевая её вязкости, и т.п.

Касается ли этот ОБЩИЙ ЗАКОН только коммунистов? Конечно же, нет! Он вообще для всех и навсегда. Ленин, задумав свой план преобразования, преодолевает и ломает сопротивление. Колчак задумал совсем другое и прямо противоположное, но он ведь тоже обречён преодолевать и ломать сопротивление.

Получается, вопрос в том – у кого больше сторонников и кто будет энергичнее ломать сопротивление своим замыслам. Если сопротивления вообще не ломать – то замыслы не стоят вообще ничего. Ноль без палочки. Псих узрел в своей фантазии райские кущи – а его засунули в смирительную рубашку, и уколом все его услаждающие галлюцинации поломали…

Замысел, не ломающий сопротивления себе – ничем не отличается от галлюцинации, фантома, некоей умозрительной картинки, которая с реальной жизнью вообще никак не коррелирует. И даже нет разницы – существует он или нет. Его присутствие в мечтательной голове Манилова – равно его отсутствию. Что выдумал Манилов хрустальный мост, что не выдумал – моста всё равно нет.

+++

Поэтому всякий человек встаёт перед выбором:

1). Или не воплотить вообще ничего из того, что считаешь правильным, прожив жизнь на правах блаженного тихого психа.
2). Или, воплощая то, что считаешь правильным – прибегнуть к насилию.

Естественно, вовлекая в борьбу с теми, кто не согласен с тобой – тех, кто с тобой согласен, считает правильным то, что ты считаешь.

В виде схемы это будет выглядеть так:

Вначале возникает Умозаключение – как продукт мыслительной деятельности.
Мы мыслим – следовательно, формулируем отношение к жизни.
Допустим, мы пришли к выводу, что каннибализм – неправильный поступок.

Далее следует такая стадия, как:

Внутреннее решение вопроса.

В процессе внутреннего решения мы – пока без слов, только для себя, только внутри – обосновываем первоначальное предположение, и превращаем его в Уверенность.

Теперь, если нас спросит интервьюер, что мы думаем о людоедстве, мы уверенно ответим, что считаем его недопустимым, нетерпимым явлением, решительно протестуем и категорически не согласны с теми, кто его практикует.

Но, собственно, с чего бы мы вдруг стали интересны интервьюеру? Какого издания? Почему вообще кому-то интересно наше мнение по этому – или иному – вопросам? Значит, мы обладаем какой-то силой, каким-то авторитетом, раз нас спрашивают.

Твёрдо и уверенно решив для себя какой-либо вопрос, мы переходим к его внешнему решению. Есть те, кто думает, как мы. Но есть и те, кто думает иначе. Нам что делать?

На определённой точке драка за идеалы становится неизбежной. Ей даже невозможно дать оценку, хороша она или плоха, поскольку неизбежное есть неизбежное.

Побеждаем мы – побеждает наш Символ Веры.
Побеждают враги – побеждает их Символ Веры.

Может быть и третий вариант: «демократический». Мы пошумели, поругались, погрозили друг другу – и разошлись. С одной стороны, вроде бы, классно – крови не пролилось. С другой: вопрос вообще никак не решён! Ни в их, ни в нашу сторону! Вопрос, по поводу которого ругались, остался в подвешенном состоянии.

Это не исход, а отсрочка.

Мы не избежали драки, мы просто перенесли её (понимая это или не понимая) на будущее время. Возможно, и у нас, и у врагов недостаточно созрело ещё внутреннее решение вопроса.

Например, в 1992 году мы ещё не решили для себя внутренне до конца вопрос о положительной роли Сталина, а украинствующие – вопрос о положительной роли Гитлера. Не разобравшись с выбором в себе, в состоянии внутренней смуты – мы не стали драться в 1992 году. Естественно, это не было решением вопроса, это было лишь отсрочкой.

Ни мы, ни они в 1992 году не понимали, что в выборе между социализмом и фашизмом никакого третьего варианта нет. И мы, и они, и, кстати сказать, американцы с европейцами, в 1992 году пытались найти «третий путь».

Потребовались годы, чтобы понять: «демократия» есть промежуточное состояние между социализмом и фашизмом, как всякое промежуточное – оно межеумочно, а главное, недолговечно. Играть в «равноудалённость» от СССР и Рейха долго просто невозможно, стянет или в ту, или в другую сторону.

+++

Итог: мы можем жить так, как мы считаем правильным. Или можем жить в качестве жертв террора и шантажа, с внутренним бессильным протестом, подавленные чужой волей – если победит органически чуждое нам представление о «правильном».

При переходе от внутреннего решения к внешнему (то есть от идей к материальной реальности) мы получаем:

Вовлечение/подавление (двуединый процесс) как реализация решения в окружающем мире.

Нет подавления – нет и вовлечения, и наоборот. Можно, конечно, «вовлекаться» в катакомбах, подальше от чужих глаз, но ведь и там найдут, и вытащат на «разборки».

Важно понять вот что: без такого двуединого процесса не только отдельные умозаключения, но и вообще всякая мыслительная деятельность бессмысленна.

Ибо всякое решение о чём бы то ни было без реализации на практике – равно собственному отсутствию. А всякое действие порождает сопротивление, что, собственно, является законом даже физики, не говоря уж о политике.

То есть: без подавления сопротивления ничего реализовать нельзя.

Можно выразиться иначе: без подавления сопротивления можно реализовать только ничего. И это, пожалуй, более точная формулировка, потому что истории знакомы правительства, десятилетиями лавировавшие, уклонявшиеся от решения вопросов по существу, а по итогам реализовывавшие именно это самое «ничего».

Суть такой политики очень проста: людям свойственны антагонизмы интересов, сделать хорошо Ивану – значит, сделать плохо Петру, и наоборот[1]. А раз так – то самое правильное никому не делать хорошо, и вообще ничего не делать. Авось, жизнь (и криминальные мафии) сами утрясёт всё как-нибудь, так, что с нашим именем, с решениями нашего правительства люди этого не будут связывать.

Так и начинает под видом «стратегии» реализовываться властью хорошо знакомое нашему поколению «ничего», суть которого в том, чтобы не вмешиваться в драку подавляющих друг друга в процессе взаимоотношений людей.

Торжествует стратегия власти на самоустранение, когда власть запирается в высоком замке на горе, отражая только попытки его штурмовать, и не высовываясь на равнины. То есть власть занимается исключительно самосохранением, удержанием себя на господствующей высоте.

Это не совсем «диктатура буржуазии», о которой несколько упрощённо толкуют марксисты, диктатура буржуазии действует более решительно, более энергично и активно. Она помогает буржуазии – тогда как описанная нами лавирующая власть – просто не мешает, не вмешивается в социальные процессы.

При всех своих недостатках лавирующая власть значительно мягче буржуазной прямой диктатуры, точно так же, как пустота куда безопаснее, чем остро заточенный штырь.

Но результатом бесконечного лавирования, ухода от ответственности за положение дел в отношениях между гражданами выступают застой и неумолимый энтропический распад.

Понятно, что силы людей в обществе неравнозначны, о каком бы обществе речь не шла. Всегда находятся те, кто сильнее, и они от победы к победе крепят своё превосходство над подавляемыми ими соотечественниками.

Поэтому рассуждения о том, что если ничего не делать – то никакого зла не получится, наивны или наоборот, цинично-лживы. Если власть ничего не делает, то получается по итогам очень большое, самосоздающееся и саморегулируемое зло, по итогам которого «свободный» найм становится хуже, чем жизнь в тюрьме.

+++

Любая активность любой власти, о чём бы ни шла речь – вызывает сопротивление и требует преодоления сопротивления. Нельзя провести в жизнь никаких перемен – никого при этом не задев и не отодвинув. Это касается даже небольших, косметических перемен быта – потому что предыдущий быт сложился не просто так. Он сложился в результате перебора вариантов, из которого самые сильные члены общества выбрали самый удобный для себя.

Но, конечно, если речь идёт о небольших, косметических переменах – тогда и сопротивление не бывает особенно сильным. Пусть даже кое-кто не в восторге от новшества – пока оно терпимо, из-за угла стрелять из обреза не станут.

С ростом масштаба и скорости перемен – неизбежно и пропорционально возрастает и сопротивление им. Никто не сдаст выгодных ему позиций – если его насильно не сместить с них.

Любая мечта – пока она не воплощается на практике, в делах – остаётся только фантомом, галлюцинацией, миражом сознания. Без карательных органов она может выражаться только в фантазиях, словах и картинках, а приступить к ней плотнее можно только при участии карательных органов.

Можно поменять содержание мечты. Можно заменить его на прямо противоположное. Но нельзя изменить этой технологии, универсальной для красного, белого, да хоть серо-буро-малинового террора.

+++

Когда мы говорим, что теоретик сам по себе ноль, мы имеем в виду и то, что этот ноль может стать десяткой, если к нему приставить волевую и энергичную единицу.

Конечно, нельзя сказать, что интеллектуальное осмысление процессов, формулирование теоретических законов совсем бесполезно. Оно полезно, когда оно связано с практикой, когда теоретик помогает практику и усиливает его своими открытиями.

Но если отсечь работу мозга от практической деятельности, то в этом случае она совершенно, абсолютно бесполезна. Фромм, как профессор, и довольно авторитетный учёный, может хотеть того или сего, предлагать пятое или десятое. Если власть умна – прислушается.

А если глупа – то клала она с прибором на всё, что предлагают фроммы! И самое печальное – фроммы никак повлиять на это не могут. Ну, если только молиться, чтобы власть поумнела и прислушалась – однако же не все считают молитву действенной мерой. Да и сделает в её случае дело Бог, а не молящийся.

Сталин же – величайший символ власти, которая делает дело. Превращает немыслимое добро в обыденное, обыденное зло в немыслимое. Прекрасная тема для докторской диссертации – описание того, как планета изменилась после Сталина и его трудов, насколько иными стали род человеческий и его жизнедеятельность, глобальное отношение к рабочему и бедняку, к вооружённой агрессии, колониализму и империализму.

И если вы Фромм – то займитесь лучше этим. Чем давать космические по масштабам, и космические же по глупости советы – как нам построить социализм, никого при этом не расстреляв и не посадив в «страшный ГУЛАГ». И вообще никак не замаравшись…

Рояли – и те не летают по воздуху, как воздушные шарики, их на верхний этаж тащат с надрывом; а вы целое человечество воздушным шариком видите!