Пусть пропадет ваш скорбный труд

Андрей Колесников о месседже фильма «Союз спасения»

По неопытности или небрежению» веревка лопнула под тремя декабристами. Двое остались висеть на виселице, трое провалились в ров. Бенкендорф Александр Христофорович, чтобы не видеть этого страшного зрелища, «лежал ничком на шее своей лошади». Сергей Муравьев-Апостол жестоко разбил себе при падении лицо. По другим свидетельствам, «переломил себе ногу». И смог только вымолвить: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно у нас не умеют!»

Петр Каховский матерно ругался. Кондратий Рылеев обратился к руководившему экзекуцией Павлу Голенищеву-Кутузову: «Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем… Дай же палачу свои аксельбанты, чтоб нам не умирать в третий раз». Запасных веревок не было. Лавки в столь ранний час еще были закрыты. Поэтому с повторным повешением вышла заминка. Иные в толпе думали, что вот-вот у эшафота появится посыльный и огласит помилование. Впрочем, ждали его и перед тем, как в первый раз вешали всех пятерых. Ожидали напрасно.

Разумеется, ничего этого нет в «самом обсуждаемом» фильме «Союз спасения» — нет, не о восстании, о заговоре декабристов: теперь понятия и определения перевернулись и поменяли знак.

Впрочем, в «Союзе спасения», по крайней мере, трое декабристов срываются с виселицы. А в документальной агитке под названием «Дело декабристов», освященной именем Военно-исторического общества, которую рекомендовано смотреть вместе с художественной лентой, об этом одном из самых страшных эпизодов отечественной истории нет вообще ничего. Кроме вранья о том, что Павел Пестель ожидал расстрела, а не унизительного повешения (вообще-то декабристов должны были четвертовать).

Это конспирология в картинках, что значительно ослабляет пропагандистско-идеологический месседж картины, зашитый в ней. Ну, не «Легенда №17», где гораздо меньше правды, чем в «Союзе спасения», зато неслыханная дичь просто бросается в глаза и работает как первоклассная плакатная пропаганда.

Как говорил Ильич, из всех искусств для нас важнейшими являются кино и цирк. Только в результате кино главным образом и превращается в цирк.

«Союз спасения» — более или менее серьезная попытка повернуть линзы так, чтобы «дело» декабристов, если пользоваться словами того же Владимира Ильича из статьи «Памяти Герцена», все-таки «пропало даром». Задачей фильма было перебросить разводной мост в наше время и внятно сказать: «Не ходите, дорогие интеллигентные дети, на площади гулять!» Там вас ждет картечь и каторга. И вообще все эти ваши возмущения — пустое. Стабильность и порядок — вот что нам нужно. Пусть жизнь и не вполне хороша — вам-то что? Что вам менять-то захотелось? Все иллюминировано, бары и рестораны работают, зарплату уж вам-то наверняка платят.

Положительный, но заблуждающийся герой Муравьев-Апостол в результате предпочитает виселицу личному счастью. Правда, кабы не виселица, возможно, его герлфренд и последовала бы за ним в Сибирь, как поступали иные жены. С одной из которых Пушкин Александр Сергеевич и отправил декабристам свое послание «Во глубине сибирских руд».

В уста тому же Муравьеву сценаристы вкладывают почти буквальную цитату из «Леопарда» Джузеппе Томази ди Лампедузы, что выдает в них людей, смотревших в кино одноименную ленту Лукино Висконти, а это похвально. Однако совершенно не к месту. Фраза разрушает базовый месседж «Союза спасения»: власть государственную, как бы плоха она ни была, не надо трогать руками.

«Если ничего не менять, можно лишиться и того, что есть», — говорит вслед за висконтиевским Танкреди Фальконери Муравьев-Апостол.

Чистая правда. В том смысле, что бездарное правление Николая I, который предстает в качестве образца выдающегося правителя как в худфильме «Союз спасения», так и в документальной ленте «Дело декабристов», стало миной, заложенной под потенциально нормальное развитие России, взорвавшейся аккурат в 1917 году.

Николай, вопреки концепции, предлагаемой авторами двух описываемых фильмов, не провел ни одной реформы, хотя, к слову, и запрашивал у своего, так сказать, аппарата материалы по планам и предложениям декабристов для дальнейших «стратегических разработок» в своем Секретном комитете. Его метания, длившиеся годами, в связи с попытками отмены крестьянского рабства в России (11 комиссий!) слишком хорошо известны. Этот персонаж считал опасным для самодержавия даже отмену наказания кнутом, не то что ликвидацию крепостного права.

Годы Николая были потеряны для постепенной мирной модернизации России, и потому последующие качели в режиме «реформа — реакция» не могли не вызвать революцию.

Александр II предстает в «Союзе спасения» ангелочком с кудрявыми белокурыми волосами. Ну, прямо Ленин маленький с кудрявой головой с октябрятского значка.

Он-то и предстает перед среднестатистическим зрителем, который, скорее всего, этого намека не расшифрует, как будущий царь-модернизатор, который и без всяких там романтиков-декабристов сделал то, на чем слишком рано настаивали они.

А, впрочем, почему рано? В «Союзе спасения» и Александр I говорит, что он, мол, хочет того же, что и декабристы. Тогда у зрителя возникает вопрос: а почему же затянул с преобразованиями, тем более в ситуации народного единства, возникшей после победы в войне 1812 года? Ответ есть у Пушкина в 10-й главе «Евгения Онегина»: «Плешивый щеголь, враг труда…» А ведь как хорошо начинал: юный Александр I признавался своему швейцарскому воспитателю Фредерику-Сезару Лагарпу, что «как только он будет коронован, то созовет представительное собрание для подготовки конституции, которая лишит его какой бы то ни было власти»…

И раз уж речь зашла о модернизации — стоило бы всерьез поговорить в пропагандистских фильмах о Михаиле Сперанском, работавшем на обоих царей. Его, впрочем, в документалке представляют иностранным агентом, маркируя самым страшным словом последнего времени — «либерал».

К слову, Сперанского и отправляли в ссылку за вымышленные связи с Наполеоном.

Мотив иностранного влияния тоже важен. В записке Пушкина о народном воспитании, поданной им Николаю в надежде на возвращение из заточения в золотой клетке Михайловском, «наше все» чуть ли не в первых строках говорит о пагубном влиянии на умы походов 1813-1814 годов в Германию и Францию (не так ли пагубно повлияло на умы и души советских солдат освобождение Европы и не так ли ждали реформ после Победы 1945 года: но при Сталине, как при Александре I и Николае I, — тщетно). В показаниях декабристов, как отмечал Натан Эйдельман, искали следы влияния западных «либералов», в роли нынешнего американского посольства выступило австрийское посольство в Петербурге (посол был родственником декабриста Сергея Трубецкого).

«Сия зараза» — так охарактеризовал воображаемое иностранное влияние Николай в манифесте от 19 декабря 1825 года. Впрочем, о том, до какой степени искусственно формировалось официальное описание заговора, свидетельствует статья в «Санкт-Петербургских ведомостях», где восстание было представлено как бунт «нескольких человек гнусного вида во фраках».

В документальном фильме «Дело декабристов» и вовсе делается акцент на масонстве членов тайных союзов. Так, милые мои, и Пушкин Александр Сергеевич был масоном. И поэт ответил Николаю I на вопрос, где бы он находился 14 декабря, что-то вроде «стал бы в ряды мятежников». (Кстати, в Следственной комиссии одного из допрашиваемых спросили о том же, и щепетильный Бенкендорф сказал: «Послушайте, вы не имеете права задавать подобный вопрос, это дело совести».)

Написав в своей записке о народном воспитании дежурные строки о «чужеземном идеологизме», Пушкин пытался убедить императора в важности просвещения. Николай испещрил записку поэта вопросительными знаками — ничего хуже Пушкин предложить не мог.

Именно просвещение царь и считал самой страшной силой, способной подорвать основы самодержавия.

Спустя почти 20 лет после восстания декабристов Николай I сильно волновался по поводу того, нельзя ли ограничить доступ к образованию разночинцев, считал, что надо уделять больше внимания точным и естественным наукам, на чем самодержавие и подорвалось — слишком много Базаровых произвели тогдашние университеты.

Словом, серьезного разговора в кино о том времени не получилось. Из документального фильма вышел цирк с акцентированным враньем. Из художественного фильма — кино не о том и с намеренно искаженной оптикой, очевидным образом приравнивающей Сенатскую площадь к «Майдану».

Как для советской пропаганды восстание декабристов при всей их, как сказала бы крупнейший советский специалист по истории декабристов Милица Нечкина, «классовой ограниченности» было отправной точкой революционной мифологии, так и для нынешних пропагандистов страшнее зверя, чем декабристы, нет.

Отчего же тогда тот же Первый канал, который имеет отношение к производству «Союза спасения», снял комплиментарное документальное кино об Александре Галиче, наследнике декабристов по прямой? Ведь это же Александр Аркадьевич сказал: «Сможешь выйти на площадь в тот назначенный час?», напророчив выход на Красную площадь 25 августа 1968 года семерых смелых и перекинув через себя мост из 1825 года в нынешнее время. Как там у Галича: «Лечиться бы им, лечиться, / На кислые ездить воды — / Они ж по ночам: «Отчизна! / Тираны! Заря свободы!»»

Декабристов подвергают третьей — постисторической — казни. Но и на этот раз веревки оказались худыми, шитыми белыми нитками. 13 июля 1826 года, день казни, повторяется и сегодня. Как дурной сон, как пропагандистский день сурка.