Две главные проблемы Цивилизации
Первая проявилась ещё в эпоху натурального товарного обмена.
Вторая материализовалась существенно позже – синхронно с инсталляцией денежного обращения и переходом от натурального обмена к товарно-денежному.
Для наглядной визуализации второй проблемы мы используем модель Острова, естественно, обитаемого. Сформулировав проблемы, мы познакомимся с созданным Цивилизацией инструментарием их купирования и оценим его эффективность.
Заметка отчасти является сборкой «Мирового кризиса», поэтому, естественно, возможны некоторые повторения. Но обзор – это, как правило, интересно. Осилившим его все вопросы касательно Капитала – его проблем, мотивов, сценариев, которыми он нагружает социогенез, станут очевидными и прозрачными. Ничего сложного в нём нет: «подумаешь, бином Ньютона!» А ещё вас удивит железная логика социогенеза.
По мере приближения работы к завершению всё более актуальным представлялся другой вариант её названия: «основания геополитики Капитала». Но, дабы избежать пафоса, просто будем держать его в уме.
Прежде чем приступить к основному материалу, пару слов о диалектике Цивилизации и Капитала.
Цивилизация и Капитал
Термин «цивилизация» был введён в обиход в середине XVIII века и использовался для обозначения следующего за дикостью и варварством этапа социогенеза, в качестве противопоставления им. Позже противопоставление было наполнено позитивными для Цивилизации культурными коннотациями, маскирующими внутреннее содержание.
Её суть в замене племенной формы собственности на частную с целью легального, юридически оформленного отчуждения от тружеников продуктов их труда, что потребовало мгновенной инсталляции институтов системного насилия. Поэтому воздействие Цивилизации на человеческую природу, несмотря на все приделанные к ней культурные рюшечки, всегда было отрицательным, особенно после того как накопление денег стало основным смыслом жизни.
Устранение помех сему волшебному процессу позволяло и позволяет с лёгкостью принимать в качестве этической нормы массовое уничтожение людей. Главное объяснить себе и всем «хорошим людям», почему убиенные плохи и достойны постигшей их участи. В помощь «этичной зачистке» безотказно работает концепция избранности. Индейцы, да и наши ближайшие предки тому свидетелями.
В сравнении с Цивилизацией дикость и варварство выглядят куда «цивилизованней». Здесь речь ведётся не о сумме накопленных знаний и поразительной изворотливости в искусстве красивой упаковки мерзостей. Речь об истинной этике социальных отношений. Внутреннего парфюма в эпоху варварства и дикости было меньше – это да, но содержание несравненно благороднее:
«И что за чудесная организация этот родовой строй во всей его наивности и простоте! Без солдат, жандармов и полицейских, без дворян, королей, наместников, префектов или судей, без тюрем, без судебных процессов – всё идет своим установленным порядком. Всякие споры и распри разрешаются сообща теми, кого они касаются, – родом или племенем, или отдельными родами между собой.
Общих дел гораздо больше, чем в настоящее время, – домашнее хозяйство ведется рядом семейств сообща и на коммунистических началах, земля является собственностью всего племени, только мелкие огороды предоставлены во временное пользование отдельным хозяйствам, – тем не менее, нет и следа нашего раздутого и сложного аппарата управления.
Все вопросы решают сами заинтересованные лица, и в большинстве случаев вековой обычай уже все урегулировал. Бедных и нуждающихся не может быть – коммунистическое хозяйство и род знают свои обязанности по отношению к престарелым, больным и изувеченным на войне. Все равны и свободны, в том числе и женщины.
А каких мужчин и женщин порождает такое общество, показывают восторженные отзывы всех белых, соприкасавшихся с неиспорченными [Цивилизацией] индейцами, о чувстве собственного достоинства, прямодушии, силе характера и храбрости этих варваров», Фридрих Энгельс, «Происхождение семьи, частной собственности и государства».
Появление частной собственности мгновенно породило новую социальную сущность – Капитал – овеществлённый труд, реализующий себя как самовозрастающая стоимость путём заведомо неэквивалентного обмена на живой труд. Капитал всегда был представлен суммой двух своих ипостасей: основной капитал + свободный капитал. Первый, собственно, и обеспечивает расширенное воспроизводство.
Тогда как свободный – это тот капитал, который пока находится в поиске ниш для своего расширенного воспроизводства. Он – наиболее активная часть Капитала, способная в своих метаниях к хищничеству и агрессии на всё и вся, что ему мешает, не так лежит, что можно присвоить.
Остаётся добавить, что Цивилизация и Капитал неразделимы. Они родились одновременно и развивались в тесном симбиозе: вся эволюция Цивилизации была подчинена императивусозидания социальной среды, максимально благоприятной для расширенного воспроизводства Капитала. Менялись социальные интерьеры, их культурное оформление, иерархические отношения Капитала с мета-големами, но не содержание симбиоза.
Далее приступаем к препарированию.
Основная проблема Капитала в эпоху натурального обмена
Начнём с первой из двух заявленных проблем, для чего нам придётся окунуться в эпоху натурального обмена – во времена древнейших царств Шумера, Аккада, Вавилона, Ассирии, Раннего и Древнего Египта. Натуральный обмен первую проблему, собственно, и актуализировал. Дело в том, что в отсутствии денег свободный капитал мог накапливаться исключительно в товарной форме, поэтому не подлежал длительному хранению.
Как следствие, задача своевременно потратить или инвестировать его до момента порчи грызунами, бактериями и прочими внесистемными нахлебниками была крайне актуальной.
Проблема, следует признать, нетривиальная, поскольку возможности инвестиций в основной капитал были мизерными, как следствие того, что главный капитальный актив Древнего мира – земля – ресурс невоспроизводимый. В ирригационных социумах редкая возможность инвестировать в землю всё же возникала. Однако вложения были ресурсоёмкими, требовали, помимо прочего, согласия массы собственников земли, съедаемой ирригационной сетью, поэтому чаще всего относились к прерогативе центральной власти.
Налицо противоречие, производное, как казалось, исключительно от натуральной формы накопления: между невозможностью длительно сохранять свободный капитал и отсутствием возможностей инвестировать его в собственное расширенное воспроизводство. Итак, первая из двух фундаментальных проблем Цивилизации:
https://imgprx.livejournal.net/e1696fae2858251b17cc4c3549180b94a82d4ca5/rY4WrVxAVnJM6bF0XZ1wJFooRsW-cn_bU8pZBumHW-vGyM-cUspGkb5rrfG_k0gv6iH-xV2Ne1M78Te4p2wQFAwN6xQUZciLFZos-znKRbvfY3sVea9_7RPoMJIfhTaMперманентный избыток свободного капитала на фоне хронического дефицита инвестиционных ниш, обеспечивающих ему дальнейшее расширенное воспроизводство.
Для краткости обозначим её термином «инвестиционная недостаточность».
Проблема, которая изначально выглядела производной исключительно от натуральной формы накопления, на поверку оказалась неразрешимой. С появлением металлических денег лишь несколько видоизменилась её причина: свободный капитал накапливался быстрее, чем появлялись свободные инвестиционные ниши. Новая форма накопления, очевидно, изменила причину, но не формулировку проблемы.
Стандартные инструменты утилизации свободного капитала
С инвестиционной недостаточностью столкнулись первые же государства древности. Не имея возможности обеспечить свободный капитал точками приложения сил, они были вынуждены решать задачу его утилизации. Действительно, не гнить же ему в амбарах. В противном случае, если игнорировать проблему, свободный капитал – сущность, как упоминалось выше, крайне агрессивная, – имел свойство увлекаться дестабилизацией власти. Некоторый инструментарий для решения проблемы, следует признать, имелся.
Начнём с естественной возможности тратить свободный капитал на элитарное потребление. Не случайно Древний мир оставил нам изумительные образцы декоративного искусства и роскоши, несмотря на низкий в целом технологический уровень. Однако ёмкость ниши элитарного потребления заведомо недостаточна для утилизации устойчивых потоков прибыли – в определённый момент обязательно наступает пресыщение.
В помощь элитарному потреблению выступали культовые пожертвования. Но и они оказались весьма ограниченным инструментом утилизации, поскольку Капитал всегда жертвует не более определённой доли накапливаемого. Ещё одним инструментом утилизации Капитала служили налоги, но и они изымали лишь часть накапливаемой прибыли.
Как следствие, Капиталу пришлось рассматривать экстремальные варианты инвестиций. Например, вложения в войну, которая открывала доступ к дележу добычи, новым территориям для инвестиций и товарного обмена. Однако такого рода инвестиции всегда относились и относятся к категории «с высоким риском».
Нельзя утверждать, что императив экспансии – порождение исключительно Капитала. Это качество, присущее самой жизни, производное от атрибутивных ей территориально-иерархических инстинктов. Племена и до Цивилизации не были чужды войне и экспансии. Но также несомненно и то, что в вынужденных поисках свободных ниш для своего расширенного воспроизводства Капитал стал фактором, провоцировавшим экспансию на регулярной основе.
Уровень его агрессии в значительной мере зависел от технологического совершенства, дававшего ощутимые военные преимущества. Однако технологическое лидерство никогда не устраняло все риски, поскольку всегда действовал Х-фактор – пассионарность социума – единственный из факторов, не поддававшийся расширенному фабричному воспроизводству и достоверной оценке. Его корреляция с Капиталом зачастую оказывалась обратной – чем слабее был Капитал, тем выше уровень пассионарности социума.
Египетский прорыв
Практический опыт показал, что все вместе рациональные подходы к утилизации Капитала оказались тщетны. Капитал – это такой умный и хитрый зверёк, который, как правило, не позволяет утилизировать всю накапливаемую прибыль или же профукать всю её в рискованных предприятиях. Он всегда стремится сохранять и по возможности множить весомую часть прибыли, дабы вырасти из маленького в большого зверя.
Прорыва в утилизации Капитала удалось добиться, лишь обратив его лицом к иррациональной стороне бытия – к смерти. Самый эффективный в Древнем мире инструмент создал Египет, впоследствии никто не сумел повторить ничего близкого по эффективности. Мета-голему Древнего Египта удалось подавить звериные инстинкты Капитала, направленные на собственное расширенное воспроизводство, развернув его от бренного к вечному – сподвигнув на строительство грандиозных культовых сооружений погребальной индустрии.
Справедливо считать грандиозные египетские пирамиды и прочие захоронения гробницами самого Капитала, памятниками доминирования над ним государства. Одновременно они – наглядное свидетельство той гигантской мощи и энергии, которой всегда заряжен свободный капитал:
Розовая пирамида Снофру в Дахшуре XXVI век до н.э.
Ломаная пирамида Снофру в Дахшуре XXVI век до н.э.
Фараоны, самые крупные владельцы капиталов, задали невероятную по высоте планку ухода в мир иной, за которой тянулись правители номов и номовая аристократия. Все вместе они дружно и в огромных объёмах утилизировали в погребальной индустрии свободный капитал, накапливаемый, напомним, в товарной форме.
В процессе возведения гробниц тот обменивал себя на труд, трансформируясь из агрессивной сущности в полезный потребительский ресурс огромной массы тружеников, что обеспечивало Египту социальную устойчивость.
Инвестиции свободного капитала во власть
В социумах, которым не удалось обзавестись подобным по эффективности инструментом утилизации Капитала, наблюдались печальные для их государственности последствия, поскольку свободный капитал за неимением лучшего неизбежно начинал инвестировать во власть.
Очевидной, понятной и очень сладкой, хотя и экстремальной инвестиционной нишей были вложения в приватизацию административной ренты мета-голема. Предельный вариант такого рода инвестиций – вложения в узурпацию власти, с сопутствующими им колоссальными рисками.
Степень открытости данной инвестиционной ниши всегда коррелировала со слабостью мета-голема, которая в свою очередь зависела от качества административного управления, с чем мы подробно знакомились в процессе сравнения Древнего Египта с Шумеро-Аккадско-Вавилонскими царствами, см. сравнительный социогенез Египет vs Шумер и выводы из него. Напомним совсем вкратце.
Древнему Египту выпал счастливый случай уже к 3200 до н.э. изобрести невероятно удобный носитель письменности – папирус. Носитель провоцировал писать на нём, поэтому Египет практически в тот же момент обрёл и полноценную письменность. В сочетании с носителем она стала главным технологическим фундаментом управления большим социумом, обеспечивая ему информационную связность.
Тому свидетельством появление в Древнем Египте полноценной государственности, причём сразу в очень устойчивой форме, уже в 3100 до н.э., т.е. через век после изобретения носителя и письма. Удобный носитель и продвинутая письменность, обеспечив высокое качество управления, поставили высокий потенциальный барьер перед желанием инвестировать в приватизацию власти. Защищавшая её непреодолимая стена в итоге заставила Капитал перенаправить гигантские свободные излишки в ресурсоёмкие погребальные традиции, общие для огромной территории, что тоже было прямым следствием её информационной связности.
Шумер волею геофизических обстоятельств, имеется в виду повсеместные залежи глины и отсутствие зарослей папируса, остановил свой выбор на крайне нетехнологичном носителе письменности – глиняной табличке. Помимо ограниченных графических возможностей, готовить её к письму, сушить, сохранять и транспортировать – крайне неудобно и энергоёмко. Следствием вынужденного выбора стало существенное отставание в дате появления полноценной письменности. Именно письменности, а не продвинутого варианта пиктографии.
Клинопись возникла только около 2750 до н.э., а уровня упорядоченного словесно-слогового письма, сопоставимого с египетским, достигла лишь около 2400 до н.э. Восемьсот лет разницы с Египтом! Соответствующими были и последствия для шумерской государственности.
Управленческая немощь мета-големов Шумера, производная от качества носителя и письма, провоцировала Капитал активно инвестировать в приватизацию административной ренты и самой власти. Тому способствовало и отсутствие эффективного инструмента утилизации свободных капиталов, аналогичного египетскому. Их агрессивная неприкаянность на фоне слабости власти естественным образом превратили Шумер в родину древних олигархических традиций, надолго законсервировавших государственность на уровне окормляемых олигархиями номов.
Только около 2600 до н.э., когда Египет уже завершал полутысячелетнюю эпоху Раннего царства, в Шумере якобы возникло первое большое государство – царство Гильгамеша, номарха Урука. Впрочем, царство сие мифологическое, поскольку его существование «засвидетельствовано» не в современных ему документах, а в гораздо более позднем аккадском эпосе, начатом в XVIII-XVII веках до н.э.
Следующее великое шумерское царство Лугаль-анне-мунду, номарха Умма, с 2490 по 2400 до н.э., столь же мифологическое – «задокументировано» в письменных источниках времён Вавилонского царства, отсчитывающего свою историю с 1900 до н.э. Как и с царством Гильгамеша, речь идёт о свидетельствах, появившихся многими столетиями позже распада государственности.
Единственной реальной, «большой», хотя и короткой государственностью Шумера можно считать царство Лугальзагеси, номарха Умма и Урука, около 2336-2312 до н.э.
https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1893785/1893785_600.png
Здесь вспомним, что клинопись достигла уровня египетского письма только к 2400 до н.э. Таким образом, в Шумере, также как и в Древнем Египте, появление полноценной письменности и большой государственности разделил интервал не более столетия.
Шумерская держава Лугальзагеси объединила номы Месопотамии, расположенные по течению Евфрата ниже Ниппура, т.е. примерно половину всех земель древнего Шумера, см. на карте.
Царство, с запасом уместившееся бы в Дельте Нила, являло собой конфедерацию номов, в каждом из которых Лугальзагеси был верховным жрецом. Т.е. имела место не полноценная государственность, сравнимая с египетской, а религиозная уния номов. Нет ничего удивительного в том, что лоскутное царство рассыпалось сразу же после гибели Лугальзагеси в конфликте с номархом Киша Ур-Забаба.
Над Шумером висело почти тысячелетнее, с 3200 по 2300 до н.э., проклятье активного воспроизводства Капитала в условиях немощной государственности, которое в итоге и сформировало его славные олигархические традиции инвестировать в приватизацию административной ренты и власти.
Поэтому действительно большую и относительно устойчивую государственность уровнем выше номовой в Месопотамию привнёс не сам Шумер, а его более пассионарные соседи, не испорченные разлагающим воздействием номовых олигархий: порог большой государственности был преодолён Аккадским царством 2316-2137 до н.э., см. на карте выше. В сравнении с Древним Египтом задержка в его появлении такая же, как и в создании письма.
Впрочем, в сравнении с Египтом Аккад всё же был весьма хлипким образованием длиною всего в 180 лет. И треть этого срока, начиная с 2200 до н.э., пребывал под давлением закрепившихся в Месопотамии горных племён гутиев, в итоге его уничтоживших.
Завершилась длинная феерия древней месопотамской государственности инсталляцией в Вавилоне нарочито карнавальной, почти республиканской по содержанию процедуры наделения царя властными полномочиями в присутствии бога Бэла и бога Набу, см. рождение Домината – Вавилон.
Естественно, что Доминату, пишущему свой альтернативный вариант истории, милее сердцу не Древний Египет, а Шумер, Аккад и Вавилон – родина олигархической вольницы и традиций подчинения мета-големов Большим Капиталам. Особняком в этом ряду стоит Вавилон, ставший в дополнение ко всему колыбелью корпорации Иврим – второй ветви Домината [первая, напомним, финикийская], подробнее см. рождение Домината – корпорация Иврим.
На этом мы заканчиваем знакомство с первой проблемой Цивилизации, механизмами её купирования, последствиями для социумов и двинемся дальше.
Последствия замены натурального обмена товарно-денежным
Активная фаза перехода от натурального обмена к товарно-денежному началась в последней четверти II тыс. до н.э., как раз в канун «катастрофы бронзового века». У до-денежной и товарно-денежной экономик имеется пара существенных отличий. Начнём с того, что в до-денежную эпоху накопление запрещалось мышами, бактериями, влагой, кислородом и пр., тогда как деньги предоставили возможность копить и длительно сохранять прибыль.
Свободные капиталы де-факто стали устойчивыми денежными депо. Второе принципиальное отличие в том, что в товарно-денежной экономике обменные процессы попали в колоссальную зависимость от состояния денежного обращения – имеется в виду его обеспеченность деньгами, тогда как в до-денежной экономике они никак не зависели от столь непредсказуемого фактора.
В силу упомянутых здесь особенностей экономики натурального обмена – стабильности процессов обмена и невозможности копить – её субъекты производили товара сколько могли и всё произведённое предъявляли к обмену. В денежной экономике их поведение принципиально изменилось.
Периодически возникавший недостаток денег в обращении сразу же тормозил обмен, а вслед за ним и производство, поскольку в условиях дефицита платёжеспособного спроса стало энергетически целесообразным сокращать производство товаров, и это стало ресурсной удавкой на шее социумов.
Обсудим первопричину непредвиденных сложностей с позиций общесистемного подхода. Начнём с того, что деньги стали посредником обменных процессов, принципиально снизившим энергетический барьер перед их протеканием, как следствие, повысившим интенсивность.
Также высокая их концентрация стала катализатором создания новых структур и товарных циклов. Теперь вспомним, что эффективные посредники процессов обмена, нивелирующие тормозящий их потенциальный барьер, тем самым повышающие интенсивность, запускающие и регулирующие процессы создания новых структур, называются в зависимости от уровня организации систем катализаторами – в химии, ферментами – на клеточном уровне, гормонами – в многоклеточных организменных системах.
Де-факто социальные организмы нащупали свой специфический катализатор обменных процессов и инициатор создания новых структур – деньги. Регулятор сей гормонального типа. Неизбежно обзавелись они и денежным обращением – аналогом гормональной системы, отягощённой множеством гормональных депо (свободными капиталами), целенаправленно накапливающими гормон.
Вынужденная композиция гормональной системы с массой гормональных депо стала сильнейшим дестабилизирующим её фактором. В этом, собственно, вся суть второй проблемы, которую мы сейчас смоделируем.
Моделирование второй проблемы Цивилизации
Для наглядности визуализации создадим подобно физикам упрощённую модель, учитывающую основные моменты и игнорирующую второстепенные. Главное в процессе упрощения – не выплеснуть вместе с водой ребенка.
В качестве первого шага изолируем социум от внешних экономических агентов, что никак не повлияет на содержание выводов. Известно, что нет лучшего места для изоляции, чем благодатный солнечный Остров.
Естественно, жители нашего Острова не только купались и загорали, но и занимались рыбной ловлей, охотой, сбором и выращиванием тропических овощей и фруктов, изготовлением одежды, понемногу разнообразя своё личное потребление беспроблемным натуральным обменом. Проблемы возникли в тот момент, когда островитяне научились добывать редкий жемчуг, что позволило им перейти от натурального обмена к товарно-жемчужному.
Чтобы Остров моделировал не варварскую Папуасию, а Цивилизацию, необходимо ввести в его структуру любой Капитал, занятый товарным производством, причём совершенно неважно, какую именно потребительскую стоимость он создаёт. Будучи капиталистом, специализирующимся в изготовлении окон, предложу островному Капиталу заняться тем же. Почему бы нет? Порой на Острове дуют сильные ветры, и окна могут оказаться вполне востребованным товаром.
Положим среднюю рентабельность k моего островного бизнеса в 20%. Для простоты дальнейших выкладок определим её как отношение прибыли к выручке: k= [прибыль/объём продаж]. В качестве начальных условий обмена примем, что на руках у островитян находилась тысяча добытых в тяжёлых трудах жемчужин. Что ж, теперь наш Остров окончательно стал Цивилизацией и готов к визуализации нюансов товарно-денежного обмена.
После того как денежная масса Острова совершила свой первый полный оборот, т.е. было продано окон на 1000 жемчужин, на руках у меня осело 1000*k=200 жемчужин прибыли. Остальные 800=1000*(1-k) вернулись в руки островитян – были выплачены поставщикам бамбука, рыбьего пузыря, наёмным мастерам в качестве оплаты труда.
По завершению следующего полного оборота денежной массы мой сейф пополнился 800*k=160-ю жемчужинами, тогда как на у островитян их осталось 640=1000*0,8*0,8. Очевидно, что после n циклов на руках у населения Острова останется 1000*(1-k)ⁿ жемчужин.
Заметим, что мой сейф превратился в настоящее депо жемчуга. Уже после десяти полных циклов обращения денег в нём осело 893 жемчужины, тогда как у милых островитян их стало всего 107. Налицо падение платёжеспособного потребительского спроса в десять раз. Это означает лишь одно – что экономика Острова уже давно умерла.
Нехитрая модель визуализировала, как Капитал при переходе от натурального к товарно-денежному обмену начинает работать в качестве насоса, развивающего колоссальную тягу денег из обращения. Это стало второй из двух фундаментальных проблем Цивилизации, которую сформулируем так:
https://imgprx.livejournal.net/37f88757a9a809a2b2049dfd728d9f03341f7d32/rY4WrVxAVnJM6bF0XZ1wJFooRsW-cn_bU8pZBumHW-vGyM-cUspGkb5rrfG_k0gv6iH-xV2Ne1M78Te4p2wQFIfrPV2c63u2jPzFRdQ4Ki3iaV31Zuhqo30DBwSYUCISизолированная работа потребительского контура экономики вымывает деньги из оборота в Капитал, что приводит к обрушению платёжеспособного спроса и деградации денежного обращения.
Данную проблему следует считать основной, поскольку, убивая товарно-денежный обмен, она разрушает экономику. Далее по тексту мы будем сопровождать её упоминание маркером «ключевая».
Влияние жадности на ключевую проблему
Жадность – качество Капитала, производное от инстинктов. Цивилизации даже удалось ввести её количественное измерение – в виде коэффициента рентабельности k товарных циклов.
Капитал всегда стремится к максимальным его значениям, невзирая на убийственное воздействие на спрос и денежное обращение. Так, если в рамках нашей модели поднять его значение с 20% до 50%, то денежная масса на руках у островитян съёжится в восемь раз уже через три такта обращения денег: 1000*(1-50%)³=125. Тогда как при k стремящемся к нулю товарные циклы и товарно-жемчужный обмен могут работать практически вечно.
Доходы капиталиста при этом, конечно, тоже стремятся к нулю, однако с позиций устойчивости островной экономики ситуация идеальная.
Между k=20% и k=50% капиталист, естественно, всегда выберет второе. К счастью, его инстинктам противостоит «маленькое зло» – конкуренция. При реальной конкуренции множества игроков недостижима рентабельность даже в 20%. Причём договориться им невозможно, поскольку всегда найдётся тот, кто первым начнёт нарушать обязательства.
Сговор возможен только на олигополистических рынках с ограниченным числом субъектов экономики, самый сладкий из которых монопольный. Но все их занимают игроки с очень серьёзными инстинктами и звериной сметкой. Меряться с ними хилыми инстинктами опасно для жизни, поэтому рядовой капиталистической особи приходится довольствоваться рентабельностью в 10%, по мере же падения спроса и того ниже, вплоть до отрицательных.
Моделирование «катастрофы бронзового века»
Ключевая проблема Цивилизации – не что иное, как проявление дисбаланса её гормональной системы – денежного обращения. Рассказывать о последствиях сбоев гормональной системы для жизни организма, полагаю, излишне. Поэтому естественно, что с появлением денег забота о поддержании в рабочем состоянии денежного обращения стала важнейшей функцией мета-големов, о чём те, судя по историческим коллизиям, догадались не сразу.
Остроту проблемы и её смертельные последствия проиллюстрируем на примере модельной «катастрофы бронзового века», использовав дополненную нюансами модель Острова.
Прежде всего, усложним структуру островного Капитала, добавив пищевой товарный контур. Для этого введём в модель дополнительно к производителю окон трёх латифундистов, производивших до «катастрофы», скажем, половину пищевых продуктов Острова. Остальное пропитание продолжали выращивать мелкие крестьяне, промышлять собиратели, охотники, рыбаки.
Далее чисто умозрительно смоделируем изменение психологии в момент перехода от натурального к товарно-жемчужному обмену. Начнём с главного: введение в обращение жемчуга на удивление быстро подчинило капиталистов Острова новому внутреннему императиву – обменивать свою продукцию только на реальный жемчуг.
Всё дело в том, что его, в отличие от конкретного товара, можно в любой момент и с лёгкостью обменять на любые товары, услуги, усладу, подлость, предательство, преступление. Ликвидность жемчуга всегда на порядок превышала ликвидность любого конкретного товара. К тому же он, в отличие от всех прочих товаров, не был подвержен порче. Инстинкты оптимизации энергозатрат и сбережения всего нажитого непосильным трудом диктовали Капиталу однозначный выбор в пользу жемчуга.
По мере оседания жемчуга в наших сейфах-депо платёжеспособный спрос, естественно, хирел. В ответ мы, капиталисты, начали сокращать объёмы производства, пытаясь привести их в соответствии со спросом. Зачем производить много товара, если его некому продать? Чтобы достался грызунам и бактериям в амбарах? Это та самая ресурсная удавка на шее социума.
Сокращение привело к ограничению доступа островитян к пище ввиду её физического отсутствия в достаточном количестве. Даже уже произведённое латифундисты отказывались обменивать на что-либо иное, кроме жемчуга. Им было невдомёк: почему вчера жемчуг был, а сегодня его вдруг не стало? Хотя у каждого из них была припрятана не одна горсть жемчуга. Способность обобщить частное на общее, преодолевая спазм личного эгоизма, дана не каждому.
Монарх Острова со всей его административной и военной ратью был не в силах переломить ситуацию. Цивилизация, репрессивный аппарат которой он олицетворял, сама написала законы о том, что только Капитал вправе решать, что ему делать со своей частной собственностью.
Вместе с голодом на Острове расцвели бандитизм, грабежи, готовность за миску чечевичной похлёбки совершить ранее немыслимое. Царство зашаталось, началась его деградация до уровня номовой и племенной структуры. Процесс возглавили латифундисты, владевшие главным ресурсом для производства пищи – землёй. Отчасти реставрировав в своих владениях практики натурального обмена и частично восстановив производство продовольствия, дабы обеспечить верность подданных, они пообъявляли себя местными царьками.
Некогда устойчивая государственность Острова де-факто рухнула. В результате он оказался беззащитным перед вторжениями бродячих пиратских флотилий, грабивших всех и вся, в том числе и нас – капиталистов, людей, возможно, неглупых, но отуплённых жадностью. У нас не было консолидированной силы, дабы противопоставить её их «железной» ручонке. В итоге один из капитанов вторгшейся «армады», которую прежде наши добрые старые монархи прихлопнули бы как муху, объявил себя новым царём Острова.
Позже историки назвали постигший наш Остров сложный переход от натурального обмена к товарно-жемчужному «катастрофой бронзового века», не улавливая, что причиной её стала ключевая проблема Цивилизации.
Без права на обратный билет
Мы получили представление о том, сколь остры последствия вымывания денег из обращения в Капитал, и какую угрозу они несли устойчивости социумов и самой их жизни. Однако деньги оказались настолько энергоэффективным посредником обмена и совершенным инструментом сбережения, что после их появления обратный возврат к натуральному обмену стал невозможным. Поэтому государства Древнего мира и Средних веков были обязаны создать механизмы купирования самовоспроизводившейся ключевой проблемы.
Подходы к её решению можно условно разделить на три основных группы: 1) меры по увеличению физических объёмов денег в обращении, 2) уменьшение потребности контура обмена в золоте и серебре, 3) активная обратная переработка свободных капиталов в платёжеспособный потребительский спрос.
***
Источник.
.
