К 102-й годовщине Февральской революции

4. Крестьянский план: «черный передел»

Итак, деревня в России начала ХХ века представляла собой заведенную и готовую взорваться «демографическую бомбу».

В русскую доуральскую деревню было загнано как минимум 23 миллиона человек «избыточной рабочей силы».

На них не хватало ни земли, ни продовольственных ресурсов.

Тем не менее переехать на постоянное место жительства в города они не могли – этому препятствовала система прописки, очень выгодная городским хозяевам фабрик и мануфактур: ведь гораздо удобнее эксплуатировать бесправных выходцев из деревень, отобрав у них паспорта и поселив в бараках (сейчас «коллеги» предпринимателей столетней давности так поступают с узбеками и таджиками).

Отпустить миллионы крестьян в азиатскую Россию – без бюрократической волокиты, наделив хорошей землей и дав денег, которых было бы достаточно для переселения и обустройства, – государство также не решилось: это было невыгодно сельским «хлебным» капиталистам, которым была на руку высокая сельская безработица, она ведь всегда ведет к падению стоимости рабочей силы.

Таким образом, правительство не смогло выдвинуть и претворить в жизнь рациональную и реализуемую программу, помогающую мирно решить аграрную проблему.

Главной причиной неудачи столыпинской реформы было вовсе не то, о чем твердят современные штатные антисоветчики: мол, Столыпину не хватило вожделенных двадцати лет для «сохранения великой России», революционеры расшатали и опрокинули империю раньше. Пройди еще и 20, и 30, и 40 лет ситуация коренным образом не изменилась бы.

Пик выхода крестьян из общины пришелся на 1909 год, потом число тех, кто решился вести хуторское хозяйство, постепенно уменьшается. Точно так же пик готовых переехать в Сибирь пришелся на 1911 год, потом число таковых падает. Лишь 10% крестьян изъявили желание стать фермерами, и лишь 7% согласились уехать за Урал.

В целом же все осталось как было: малоземелье и демографический избыток в центре преодолеть не удалось, а значит, остались и факторы, которые побудили правительство начать реформу – недоедание и голод среди крестьян и связанные с этим радикальные настроения – растущая ненависть к помещикам и чиновникам, а также вообще к государству.

Но если правительство не решило проблему, ее должен был решить кто-то другой. И у российского крестьянства была своя аграрная программа – «черный передел».

Так русские крестьяне называли справедливый уравнительный раздел всех пригодных для сельского хозяйства земель, включая государственные и помещичьи, по числу работников.

Идея частной собственности на землю и восприятия ее как товара была, как уже говорилось, чужда русским крестьянам.

Будучи носителями особого аграрного фольклорного христианства, они верили, что земля – это божество, мать, кормилица, Богородица.

Продавать ее за деньги – кощунство, она дана Богом для того, чтобы ее обрабатывать, а значит, она должна принадлежать крестьянскому сословию. Испокон веков крестьяне были убеждены, что такова воля царя, который, будучи помазанником Божиим, по праву распоряжается землей как божественной собственностью.

Отсюда многочисленные бунты во время реформы 1861 года: крестьяне обвиняли чиновников, читавших им указ Александра Второго, что они скрыли истинные слова царя: мол, он не только освободил их от крепости, но и велел им отдать бесплатно и общинные земли, и земли помещиков.

Сам факт того, что за землю, которую обрабатывали бесчисленные поколения их предков, они теперь должны платить деньги банкам, возмущал крестьян, у них не укладывалось в головах, что православный царь, «защитник народа», потребовал такое.

Известный писатель-народник Энгельгардт, живший в деревне и хорошо знавший взгляды крестьян, писал в 1870-х гг.: «…в настоящее время, – вопрос о крестьянской земле, о крестьянских наделах сделался вопросом дня… Мужики ждут только милости насчет земли…Все ждут милости, все уверены – весь мужик уверен, что милость насчет земли будет… Царь никого не выкинет, каждому даст соответствующую долю в общей земле…»

«Черный передел» был идеологией крестьянской революции 1905 года. Об этом сообщал в письме к Николаю Второму уже упоминавшийся министр земледелия Ермолов: «Лозунгом восставших… служила идея о принадлежности всей земли крестьянам».

Министр Витте также соглашался с ним: «Самая серьезная часть русской революции 1905 года, конечно, заключалась не в фабричных, железнодорожных забастовках, а в крестьянском лозунге: «Дайте нам землю, она должна быть нашей, ибо мы ее работники» – лозунг, осуществления которого стали добиваться силою».

Будущий глава Временного правительства князь Львов сообщал то же самое: «Каждый мужик был в душе глубоко уверен, что рано или поздно, так или иначе помещичья земля перейдет к нему… Он глядел на барскую усадьбу как на занозу в своем теле».

Как только в феврале (марте) 1917 года разнеслась весть, что царь отрекся от престола, в деревне снова началась аграрная революция. В глазах крестьян единственным легитимным правителем был православный монарх. Министрам и комиссарам, избранным Думой, они подчиняться не собирались.

Историки утверждают: «Темпы нарастания «аграрных беспорядков» были впечатляющими: если в апреле министерство земледелия насчитывало 205 таких случаев, то в мае уже 558, а в июне 1122. Затем с 1 сентября по 20 октября было зафиксировано более 5 тысяч случаев захвата помещичьих земель.

Очень часто дезертиры приходили домой со своим оружием и потому вели себя в этих акциях особенно дерзко».

Но это было только начало: «Осенью масштабы подобных «беспорядков» перерастают рамки отдельных селений. Так, 11 сентября Совет крестьянских депутатов Тамбовской губернии принял решение о передаче в собственность сельских крестьянских общин всей помещичьей земли в губернии вместе со всем инвентарем и соответствующим хозяйственным имуществом». («Черный передел. Исторические расследования РАПСИ»)

К ноябрю 1917 года «черный передел» в России был завершен. Вековая мечта крестьян сбылась – помещичье землевладение было ликвидировано. Всей пахотной землей стали распоряжаться общины. Принятый на II съезде Советов Декрет о земле (кстати, составленный эсерами по крестьянским наказам) лишь легитимизировал уже произошедшее.

Следует заметить, что большевики опирались на совершено иную агарную программу, не совпадавшую с крестьянской. В годы военного коммунизма отношения между большевиками и крестьянами были отнюдь не благостными.

Однако, когда крестьяне увидели, что белые требуют возвращения земель помещикам, крестьяне выступили за Советскую власть.

При этом винить русских крестьян за самоуправство могут лишь демагоги и циники. Что же оставалось крестьянам, если правительство так и не смогло, а точнее, по-настоящему не захотело решать проблемы большей части населения? Мириться с недоеданием и вымиранием или попытаться решить ее хоть как-то, в меру своего понимания? Естественно, любой разумный человек выберет второе.

Современные антисоветские историки любят поиронизировать по поводу того, что «черный передел» оказался мыльным пузырем, потому что к 1917 году помещичьи земли составляли уже меньшую часть земель сельскохозяйственного назначения Российской империи.

Испуганные аграрными беспорядками помещики после революции 1905 года стали активно продавать свои земли, а сельские общества и зажиточные крестьяне приобретать их, разумеется, используя банковские кредиты (кстати, отсюда видно, что даже кулаки, в которых Столыпин видел опору режима, были заинтересованы в уничтожении помещиков как класса – чтоб не платить кредиты).

Согласно сельскохозяйственной переписи 1916 года, «в 44 губерниях Европейской России из каждых 100 десятин посева 89 десятин было крестьянских и только 11 помещичьих» («Черный передел. Исторические расследования РАПСИ»), так что после раздела всех помещичьих земель прибавка оказалась не такой большой.

Особо рьяные антисоветчики даже «на голубом глазу» заявляют, что большевики-де сознательно обманывали крестьян, подбивая наивных хлеборобов на бесполезный для них «черный передел».

Это не преувеличение, на сайте РАПСИ можно прочитать буквально следующее: «На наш взгляд, большевики, наверняка владея цифрами, использовали устаревший лозунг именно в расчете на неведение простых крестьян, получили за счет этого их поддержку и повели тех на насильственный «черный передел».

Написавший это «специалист» не знает двух элементарных фактов: во-первых, большевики никогда не подбивали крестьян на «черный передел», как потому, что их программа как раз исключала социализацию земли, так и потому, что в среде крестьянства до осени 1917 года большевики не имели значительного влияния; во-вторых, «черный передел» начали производить сами крестьянские массы, еще с марта, когда Ленина даже не было в России.

Серьезные историки, кстати, не склонны преуменьшать значение «черного передела» для крестьян. Известный исследователь русской революции Александр Шубин пишет: «В результате раздела земель надел на одного едока увеличился с 1,87 до 2,26 десятины – на 0,39 десятины, а без учета арендованной – 0,2.

Это означает расширение крестьянских наделов на 21% (11% без учета арендуемой земли) при одновременном снятии пресса арендных платежей. Это – заметное улучшение. Уровень жизни крестьян явно выигрывал от отмены арендных платежей и расширения наделов, пусть и скромного.

Проблемы низкой производительности труда и нехватки земель это не снимало, но давало «передышку», которую можно было использовать для решения задач интенсификации производства». (А. Шубин «Столыпинская аграрная реформа: как она не отменила революцию»)

Проще говоря, «черный передел», произведенный крестьянами в 1917 году, конечно, не решил аграрной и демографической проблем, вызвавших за 12 лет – с 1905 по 1917 года – три революции, но он ослабил их остроту и дал государству историческую фору примерно в 10 лет – до 1928 года, когда в ответ на «кулацкую стачку» сталинское государство раз и навсегда покончило с демографической перегрузкой деревни посредством коллективизации и вербовки рабочей силы в города в ходе индустриальной революции.

Так что крестьяне восстали в 1917 году не зря, и большевики не зря подержали аграрную программу русского крестьянства.

5. Заключение

Подведем итоги. Революция в России в начале ХХ века была неизбежна в силу тяжелейшего кризиса в российской деревне, вызванного настоящим демографическим взрывом. Бурный рост сельского населения привел к малоземелью, избытку рабочей силы, перманентному недоеданию и регулярному голоду.

Попытки правительства решить проблему при помощи разрушения общины и высылки части крестьян в Сибирь не увенчались успехом.

Причиной тому было нежелание, да и невозможность правившего в России царского режима отказаться от привилегий землевладельцев-дворян и от ресурсного характера российской экономики.

В этих условиях восстание крестьян было только делом времени. Такие специалисты по истории русского крестьянства, как В.П. Данилов, говорят об «общинной революции», которая началась в 1902 году и продолжалась с перерывами до 1922 года.

Даже если бы России удалось «проскочить» Октябрь, выйти победительницей из Первой мировой войны, то все равно миллионы солдат, вернувшихся в свои деревни, столкнулись бы с тем же – малоземельем, гнетом «хлебных» капиталистов, недородом и голодом.

Но на это наложилась бы обида «победителей» за то, что они ничего не получили за отвагу на фронтах (это произошло с итальянскими ветеранами Первой мировой войны, ведь Италия тоже была «обделенной державой-победительницей»).

Аграрные беспорядки, которое переросли бы во всероссийские, все равно бы начались, но чуть позже.

Не кто иной, как генерал Деникин, писал в «Очерках российской смуты»: «Одно бесспорно, что аграрная реформа запоздала. Долгие годы крестьянского бесправия, нищеты, а главное – той страшной духовной темноты, в которой власть и правящие классы держали крестьянскую массу, ничего не делая для ее просвещения, – не могли не вызвать исторического отмщения».

Велико же было счастье России, что она не погибла в хаосе неизбежного крестьянского восстания, что эту социальную стихию возглавили большевики, у которых была хоть какая-то программа модернизации страны и политическая воля эту модернизацию совершить.

Ведь крестьяне никаких лозунгов, кроме «черного передела», не выдвигали, никакой организованной всероссийской силы не составляли и чаще всего мыслили лишь в категориях узкого интереса своей общины и своей деревни…

Большевики действительно выступили при этом как спасители страны, что потом вынуждены были признать даже самые прозорливые из их противников.