Вечный спор с лингвистами в поисках основных признаков древности русского языка

…Рассмотрим наиболее близкие мне направления того, как делается наука – энтомология^[1](профильное образование) и микология^[2] (кандидатская).

В основном работа в энтомологии и микологии построена на фактологии.^[3] Фактологию можно понимать как подход к изучению проблемы, не вдаваясь во все подробности предыстории и возможных последствий, работа с данными фактами, текущими фактами.

Т. е. это фактический (имеющийся в наличии у тебя в собственной коллекции, коллекции организации, а также в стране и за рубежом) обширный гербарный и коллекционный сохранный материал, работа с гербариями и коллекциями и коллегами по работе, как правило, живущими в другом городе или другой стране.

Обмен образцами. Плюс ежегодная работа в поле, когда ты за сезон, как правило, в малодоступных для человека местах собираешь и затем обрабатываешь несколько тысяч единиц учета (образцов) и дальнейшего хранения интересующей тебя группы организмов.

Если встречается что-то новое и потенциально неизвестное, то это описывается на английском и латыни, делаются многочисленные рисунки под бинокуляром и микроскопом, типовые образцы рассылаются в гербарии и коллекции и их новизна подтверждается как минимум одним авторитетным (известным в мире) специалистом в данной области.

Само определение видов грибов и насекомых строится на обширном литературном материале, как правило, англоязычном, и состоящем из собственно книг-определителей (до 100-500 страниц каждая), где по соответствующим макро- и микропризнакам, их сочетаниям, ‒ десяткам и сотням предлагаемых альтернатив (по так называемым «ключам») устанавливается точная видовая принадлежность организма.

Устанавливается его современное корректное латинское таксономическое^[4] название, которое может включать от 2 до 10-ти родовых и видовых синонимов, используемых в разное время разными авторами и определителями. Кроме того, всё оформляется как часть (понимание) общего процесса, близкого к научным проблемам экологии, охраны природы и биогеографии и т. д.

Пишутся соответствующие научные статьи, которые в основном документально подтверждают, что данная работа выполнена в такой-то школе и организации с учётом названных критериев и автор лично подписался под результатом работы. Ставит своё «имя ученого» на карту.

А если учесть, что наименее изученной группой организмов являются виды в основном с труднодоступных малоизученных территорий (горные и лесные области, например), малозаметные мелкие насекомые до 1 мм в длину или малозаметные грибы с очень мелкими (1-2 мм) и тонкими (менее 1 мм) плодовыми телами, которые можно собрать на хвое, мелких веточках, древесине, то становится понятно, что энтомологи, ботаники, микологи, лихенологи^[5] и пр. находятся в состоянии жуткой нескончаемой гонки за временем, с элементами драйва и с постоянным дефицитом этого самого времени.

Я умолчу о препарировании (вскрытии под бинокуляром) этих самых 1 мм насекомых и зарисовке их отдельных органов, члеников и щетинок для точной видовой их идентификации, рассылке и обмене типовыми образцами с зарубежными коллекциями, рецензировании и публикации полученных данных и прочее. Иначе ты просто не состоишься как хоть сколько-нибудь заметный учёный.

Конкуренция колоссальная. Например, Красная книга Краснодарского края содержит данные примерно о тысяче видов из трёх царств природы, с латынью, очень качественными фото, описаниями, местами находок в крае, т. е. информацию, включающую сотни тысяч единичных записей, собранных за последние 50 и более лет по всем охраняемым видам.

По отдельным собранным видам в гербариях и коллекциях РАН, частных коллекциях только у нас в стране насчитывается, я полагаю, не менее 10 миллиардов единиц хранения и учёта. Все это когда-то где-то собрано и определено специалистом, как правило, под бинокуляром или под микроскопом до вида, рода, семейства (иначе, зачем хранить?) подписано, завёрнуто, учтено, наколото на иголку, расправлено и лежит в коробках, герметичных ящиках, шкафах.

Протравливается и промораживается, периодически просматривается, каталогизируется. Делаются генетические анализы для части видов в целях установления более точной их видовой или иной систематической принадлежности не только по морфологическим, но и по генетическим признакам. Согласитесь, что это не просто ответственный и кропотливый, но и просто титанический и каторжный труд.

Зачем я всё это рассказываю? Затем, что не только «лингвисты и филологи» занимаются у нас систематизацией общих и частных знаний, взятых из окружающей действительности.

Как выяснится далее, в сравнении с названной мной выше группой научных направлений «лингвисты и филологи» – это просто маленькие неразумные и очень капризные дети, которые считают, что если они первые забрались в свою песочницу, то могут творить там всё что захотят, сидеть там до бесконечности и никого туда не пускать. А в качестве главного аргумента «эффективности и правильности» своей работы демонстрировать примерно ту же наивную логику: «Не лезь, это моя песочница!».

Если сравнить количество научных сотрудников, докторов, профессоров из названных областей с количеством «лингвистов и филологов» кафедр русского языка и сравнительного языкознания, то эти числа окажется сопоставимыми. По моим примерным подсчётам в России их от 20 до 40 тыс. человек с той и другой стороны.

Почему это важно? Поскольку, если первые (биологи) работают с десятками тысяч условных «единиц учета» и досконально знают этот «предмет учёта», то число условных «анализируемых единиц» фактического и фактологического материала вторых (лингвистов) ничтожно мало – они не работают с первоисточниками, и вся их деятельность в основном сводится к компилятивной работе – переписыванию из пустого в порожнее и давно устаревшим ссылкам на самих себя.

Говорю так, потому что некоторая часть лингвистов, не желая отвечать на конкретные вопросы, безапелляционно заявляет, что в лингвистике до сих пор не сделано то-то и то-то, и что исправить это оказывается невозможным!

Обнаруживается, до сих пор ни в нашей, ни в зарубежной лингвистике не прописано (а я часто пишу и дискутирую в англоязычных лингвистических группах в Фэйсбуке, т. е. именно с англоязычной аудиторией), что до 70% всех слов^[6] произошли путём присоединения к корню приставки, окончания или суффикса.^[7]

Понимание этого простого и очевидного факта, его «чёткой фиксации» в сознании представителей лингвистики приведёт к естественному пониманию того, что эти корни, стоящие после приставки, можно выделять, изучать в разных славянских и «латинских» языках, объяснять предметы, связанные с этими корнями, сравнивать частоту встречаемости в языках, указывать приставки и их число, которые используются с этими корнями (например приставки о-, об-, у-, раз-, с-, ко-, по-, из- в болгарском, польском, русском), добавлять эти корни в этимологические словари, верифицировать или полностью исправлять этимологические справочники.

Хочется спросить: «И где же эти корни, стоящие после приставки в вашей «обширной» лингвистической литературе? Где их полное систематическое описание? Назовите хоть один источник! Или русский язык этого не заслуживает?».

В продолжение такого «недоразумения», и зарубежные, и наши «лингвисты» наивно заявляют, что, мол, невозможно просто назвать или просто перечислить корни, стоящие после приставки и перед суффиксом в русском или латинском языках.

На возражение: «Почему, ведь в лингвистике существует определение корня! Однако список корней при этом вами до сих пор не создан!» ‒ ответа не слышно. Ни ссылок, ни собственных мыслей, ни общих замечаний. Ни-че-го! Т. е. данная метода поиска корней не встраивается в уже действующую систему «этимологических словарей», и научной лингвистикой попросту отбрасывается.

Но почему? Вот после такого многолетнего убийственно-бездарного препирательства со специалистами языка я и пришёл к выводу, что вся «лингвистическая школа» ‒ это ни-че-го, пустое место. Кто-то сможет меня переубедить в обратном?

Итак, чего же не сделано «филологами и лингвистами» с точки зрения «миколога и энтомолога»?

1. Нет сборника (списка, списков) использования отдельных слов из переписки разных веков (база данных использования и эволюции слова и слов русского языка на основании письменных источников).

2. Теоретически и практически должны быть даны и находиться в наглядном доступе прорисовки (примеры) вариантов написания всех и каждого (!) слова в каждом письменном документе, хранящемся в архивах, например, в период с 10-го по 18-й век. Неужели список-словарь слов с примерами из религиозных текстов, переписки и пр. трудно сделать? Оставьте! Тогда будет понятна, например, скорость заимствования отдельных слов из других языков и территорий, эволюция способов их написания и пр.

3. Должно быть установлено и перечислено число письменных источников для каждого слова (а оно ограничено; например, известно употребление данного слова в 100 достоверных документах 15-16 вв. из общего числа в 1100 документов того же периода; чего проще?) В том числе, должен быть разработан весь контекст употребления этого самого слова и отдельных слов в разные века для разных направлений: бытовых, культурных, торговых, военных, политических, религиозных и других языковых срезов и типов текстов.

А пока, кроме словаря Даля и Фасмера, ничего серьёзного у лингвистов нет. Нет списка документов переписки исторических лиц на разные темы (кто вообще, с кем, в какое время и о чём переписывался, сколько слов, страниц, какие слова использовал?). Где списки слов из переписки таких-то веков?

Где весь этот базовый субстрат эволюции русского языка? Это что, не эволюция слов русского языка и не порядок их трансформации, упрощения или заимствования в разные века? Однако ничего этого и близко нет. Даже вопрос «изучения» данного направления не рассматривается!

Где фото с примерами написания? Ведь фотография с подстрочным, или отдельно прорисованным текстом может рассматриваться как документальный и высокоинформативный источник, который трудно фальсифицировать. Пусть это будет хоть 40-томный словарь из таких примеров. Но он должен быть. А его нет.

Более того, в начале я наивно полагал, что есть некая корпоративная культура научного работника (в системе, так сказать, общего дела и общей идеи самого существования Российской Академии наук – РАН), есть единое научное сообщество, где все мы, начитанные и думающие люди, придерживаемся формальной логики и общих принципов в науке, свободно общаемся между собой, работаем с артефактами, а не фантазиями и пр.

Ничего подобного! Статус-кво наших «ученых от лингвистики» ‒ непоколебим! В споры и конструктивный диалог они не вступают. Оказалось, что каждый прав по-своему и на своём месте. Всё равно, что если бы трое слепых, трогая хобот, живот и ухо индийского слона субъективно пришли к собственным окончательным выводам о том, что же такое слон.

Вероятно, с таким же «слоном» работают и лингвисты, не способные, по сути, взглянуть на проблему этимологии целостно и в полном объёме.

Вследствие чего мои заявления пока остаются лишь в статусе спора (общего или даже уже исторического, поскольку на тему заимствований давно существует собственный сайт.^[8] Ведь аргументы за и против всем нам, так или иначе, придётся искать и в дальнейшем.

Изложу лишь небольшую их часть.

После знакомства с сотнями и тысячами латинских названий грибов, специальных английских текстов (десятки определителей и статей) я заметил, что приставки и сама структура слов с приставками pre-, pri-, pro-, ob- в русском, латинском (и, соответственно, в английском, французском, итальянском, испанском, португальском и др.) совпадают. За приставкой следует корень.

Например, латинские слова пролонгация (корень «лонг»), прострация (корень «стр»), провизия («вид»-«виз»-«виж»), провокация (vox-вок = «голос», народа, при голосовании – вакансия), примитивный, привилегия, проба и прочие (около 200 «латинских» слов с названными приставками) по структуре слов и значению, написанию и произношению приставок полностью (!) совпадают со словами русского языка: продолжение (корень «долг»-«долж»), прокричать (корень «крик»-«крич»), провидение («вид»), продажность («даж»-«даш»-«дав»-«деш»), превосходный(корень «ход»), пробовать («ба»-«бов»-«бав») и пр. Т. е. около 1500 слов – примерно в 10 раз больше, чем в «латинских языках»!^[9]

Вопиющий факт, который вообще не рассматривается «лингвистикой и филологией». У лингвистов полностью (!) отсутствует понимание того, что через названные приставки русский и латинский языки связаны исторически, эволюционно и генетически между собой.

Причём русский язык выступает в роли лидера, поскольку общее и относительное число корней русского языка, стоящих за названными приставками, в словах русского языка больше, чем аналогичных по конструкции корней и слов в «латинских» языках!

Если это не так, и по названным четырём приставкам^[10] наблюдается лишь некое случайное схождение, то языковеды должны были указать на это в специальной литературе. Что, мол, да, такое сближение русского и европейских языков есть (наблюдается), но это явление имеет случайный характер, не связанный ни исторически, ни эволюционно, ни генетически, и родства языков здесь мы по-прежнему не наблюдаем. Что это явление, де, легко объясняется тем-то и тем-то, и что для сравнительного языкознания эта тема не актуальна и давно устарела. В таком случае, вопрос был бы исчерпан.

Я стал интересоваться, действительно ли это так? В русском и иностранном секторе Интернета не было найдено ни-че-го. Я решил обратиться за разъяснениями на кафедры «русского языка и сравнительного языкознания». Было послано 10 электронных писем с запросами об информации по данному вопросу. Но ни одного ответа не получил. Хотя бы «из вежливости».

Я подумал, ладно, люди занятые, вопрос мелкий, наберусь терпения. Разослал еще 20 писем. Ответов – 0. Потом еще 40 писем на адреса всех доступных «кафедр» и адреса ученых-языковедов. Ответов – 0. А нет, одна дама из-за рубежа (какой-то «Центр по изучению русского языка в капиталистическом зарубежье») ответила, мол, «да, интересно вы говорите, я как-то раньше на это не обращала внимания».

Другими словами, преподаватели и учёные языковеды не готовы идти на контакт!

В итоге, дискуссионный и важный, пусть и не касающийся моей профессиональной деятельности, вопрос до сих пор никак не разрешился. Никакого спора или обсуждения не получилось. И я заглох на 10 лет.

Продолжение следует. С уважением к моим читателям, Евгений Жуков.

________________________________________________________________

Ф. Избушкин.

Как ведущий редактор рубрики «Записки о языке» прокомментирую некоторые тезисы уважаемого учёного-биолога Евгения Жукова.

1. На примерах своих наук (энтомология и микология) Евгений показал, КАК собственно должна строиться фактологическая составляющая науки, как должна систематизироваться, каталогизироваться и т. д. Он показал, что ничего подобного в лингвистике нет.

А тот урезанный материал, который учёные-лингвисты выносят таки на всеобщее обозрение, ввиду его недосказанности и обрывочности, действительно теряет всякий смысл для пользователя. Поэтому-то у доверчивого читателя и складывается впечатление о лингвистике как о науке непонятной, с весьма сложным для понимания языком, граничащим с таинственностью.

2. За последние 150 лет существования лингвистики как науки в её недрах действительно успели сложиться специфические каноны и незыблемые убеждения, которые даже сегодня, когда наука в целом претерпевает существенный пересмотр, не способны изменить никакие вновь обнаруженные факты или мнения со стороны. Сила привычки, сила привязанности и приспособляемости, вероятно, и есть самый надёжный союзник в удержании престижа, власти или авторитета, какими бы неполными или ошибочными дисциплинами они ни являлись.

Однако фактор времени даже самые надёжные, самые проверенные постулаты способен превращать в труху. История знает немало таких примеров.

В не меньшей мере касается это и таких гуманитарных наук, как история и сравнительное языкознание, здание которых и держится в основном на происторических идеях о старшинстве культур^[11], впервые сочинённых и озвученных в период Просвещения 17-19 вв.^[12]

3. Русские этимологические справочники, написанные в основном в последние 100 лет, не отвечают требованиям времени. Сегодня уже любой школьник может задаться вопросом о происхождении того или иного слова, о его глубинных корнях и его культурно-исторической трансформации. Но готовы ли филологи доступно и внятно ответить школьнику?

Судя по проделанной работе Евгения, по тому, какие отклики он получал от представителей языкознания в продолжение долгого времени, удовлетворительного ответа пока ждать не приходится. А ведь Евгений рассказал нам, вероятно, о самых невинных, самых простых вопросах, лежащих на самой поверхности проблемы! Наверняка существуют и другие, глубинные!

4. Евгений рассказывает о том, что некий древний корень способен обрастать морфемами.^[13]Происходит это, кажется, со всяким живым языком. По-другому не может быть. И учёный-биолог задаётся вопросами – «Откуда же собственно произошли эти корни?

Неужели западноевропейские языки, имея в своём составе столь скудный перечень приставочных слов, в сравнении с русским (славянскими языками), имеет право называться более древним? Где логика?^[14] Какой ещё нужен лингвистам и этимологам фактологический материал, чтобы, наконец, засомневаться в собственных же постулатах о старшинстве языковых культур, в которых западная цивилизация априори считается древнее славянской?

5. Русский язык, по мнению Евгения, объективно выступает в роли лидера, поскольку «общее и относительное число корней русского языка, стоящих за названными приставками в словах русского языка, больше, чем аналогичные по конструкции корни и слова в «латинских» языках!»

6. И последнее. Евгений справедливо замечает, что чем более высокое положение занимает в научном мире учёный-филолог, тем меньше шансов у «народного лингвиста» услышать от такого специалиста ответ на свой вопрос. Наш опыт общения подтверждает это заявление.

Лингвистика в части сравнительно-исторического языкознания топчется на месте. Считая, вероятно, что изучать историю вопроса уже нет необходимости, что всё уже давно сказано и перепроверено, её представители, самое большее, способны лишь ссылаться на авторитет своих отцов-предшественников или, как это было в публичных лекциях Андрея Зализняка, голословно обвинять исследователей от «народной лингвистики» в глупостях и вольнодумствах.^[15]