Хищность
http://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1057634/1057634_300.jpgХищностью в равной степени называют как приёмы, свойственные хищным животным, так и безответственный, расточительный для окружающих людей способ ведения хозяйства (применительно к человеческим действиям).
Можно говорить о хищных коалициях государств, о хищных государствах, о хищных формах бизнеса, о хищности социальной и бытовой.
Социальная хищность — это форма трофических взаимоотношений между людьми и общинами разных видов, при которых один из людей или групп (хищник) тем или иным способом атакует другого или других (жертву) и питается необходимыми для жертвы средствами к существованию, а иногда и непосредственно (зверино) – самой плотью умерщвляемой жертвы.
В хищности присутствует акт физического (реже) и социально-экономического (чаще) умерщвления жертвы.
Иногда это одномоментный акт, как современные американские агрессии, иногда – длительное выедание среды обитания других людей, сопровождающееся их медленным вымиранием[1].
Кроме социальной хищности мы имеем такие особые формы деградирующей социальной среды как бесполезный социальный балласт («доброкачественное» паразитирование на обществе без его умерщвления) и питание продуктами социально-экономического разложения (детритофагия).
Если созидательное хозяйство работает с объектами живой и неживой природы, то социальная хищность направлена против представителей своего вида и стремится к одноразовому использованию их для максимального обогащения чужим трудом.
Налёт с умерщвлением жертвы, обогащение себя её средствами к существованию. Он лежит в основе современного финансового глобализма, рыночного реформирования по Е. Гайдару.
В противовес социальным хищникам, внутренним и внешним, люди вынуждены были обзавестись таким инструментом, как государство. Если бы не хищники – то такое ярмо для личности было бы совершенно не нужно.
На протяжении человеческой истории хищники действовали очень активно, способствуя своей гипер-агрессивностью очистке исторического пространства от тупиковых и нежизнеспособных форм государственности. В XIX веке не было «геополитических уродцев» – то есть государств, созданных амбициями банд, а не суровой необходимостью.
Как пишут зоологи, «…происходили положительные для популяций процессы, например: хищники выбраковывают неполноценных особей среди своих жертв, тем самым являясь важным фактором регуляции их численности. Размер популяции хищников влияет на размер популяции их жертв и наоборот…»
То есть, перенося эти отношения в историю: много веков подряд «государство ради понтов», без достаточного материального и волевого основания, без необходимых качеств – просто не имело шансов выжить. Действовал принцип: что можно убить – то убивается.
Потом политика и жизнь всё чаще стали подменяться инфантильными играми в политику и в жизнь. Но – хотя ХХ век оттеснил хищность, как форму хозяйствования, полностью вытеснить он её не мог.
Существуют три вида человеческой деятельности в экономике:
1.Ноосферные явления, просвещение. В их рамках перед человеком открываются новые горизонты, ранее недоступные возможности – и оттого возможен общий рост уровня жизни, когда улучшения в быту происходят сразу у всех.
2. Симбиотический паразитизм. Это угнетательское общество, в котором угнетатели осёдлые, а угнетённые – «многоразового использования». То есть угнетатели подавляют угнетённых, но не до смерти, терпимо. Такая деятельность сулит застой, тупик – но она стабильна.
3. Собственно хищничество. Форма экономической деятельности, при которой меры конфискации нет, у слабого отбирается всё и сразу, не оставляя ему никаких средств к существованию.
+++
Конечно, любой вор отличается тем, что не создает нового ресурса не увеличивает общее благосостояние, лишь перераспределяет в свою пользу уже имеющийся ресурс. При таком перераспределении он наносит ущерб непосредственно ограбленным личностям, а также всему обществу, разрушая устои.
Но «плотоядным» социальным хищником вора делает ненасытность, при которой перераспределительный ущерб носит уже летальный характер как для непосредственно ограбленных, так и для общества в целом.
Речь об экономическом убийстве конкретных людей, потерявших источники к существованию в результате злонамеренного перераспределения, и о смерти всего общества в целом.
Общество в целом умирает не от самих краж, не от их несправедливости – а от более прозаических и нейтральных причин. Когда выгоды от пребывания в составе общества становятся меньше, чем наносимый в этом обществе личности ущерб – личность совершает побег (не всегда вовне – порой замыкаясь в себя). И общество перестаёт существовать. Я назвал это явление «молекулярным распадом», наблюдая его в 90-е годы.
Допустим, гончар в одиночку производил 10 горшков в день. Объединившись с другими, за счёт нового общего оборудования и разделения труда, он стал получать личную долю в 30 горшков в день. Выгода его пребывания в обществе составляет 20 горшков. Это та величина, которая своим притяжением удерживает его в обществе. Если бы её не было – он бы ушёл ваять свои горшки, как раньше, в одиночестве…
Далее, допустим, деспотичный глава сообщества гончаров стал в качестве поборов, налогов, дани, отбирать себе у каждого гончара по 5 горшков. Это, конечно, убыток, и обидный, несправедливый убыток, но всё же остаётся и выгода «ходить под ним» в 15 горшков.
Когда же свершится распад общества гончаров? Когда злочинная влада станет отбирать 20 горшков, то есть всю прибыль от скооперированности. Тогда трудовая кооперация потеряет смысл, ибо одному делать 10 горшков спокойнее, чем делать столько же, но в большом и шумном цеху.
С помощью этой модели, при всей её примитивности, мы можем осознать природу как центробежных, так и центростремительных сил в обществе.
Пребывание в обществе имеет как свои плюсы, так и свои издержки. И те, и другие социальны, связаны с пребыванием в составе общества. Общество, которое не предоставляет человеку никаких выгод пребывания в нём, даже при минимализации издержек для человека – всё равно не нужно.
Зачем мне ходить на склад, на котором ничего не дают? Пусть туда пускают за пол-цены, или совсем бесплатно – мне там неинтересно, потому что там не дают ничего!
Этим объясняется тупиковость либеральной модели общества, в которой личность не получает от общества никаких выгод, но за это ей обещают снижать прессинг, налоги, давление, всяческие обиды и прочие неприятности, связанные с пребыванием в обществе.
- Вот, у нас налоги 1%, переходи к нам…
- А зачем? Если я у себя получаю 1000 рублей, отдаю 30%, то у меня остаётся на руках 700 рублей. А у вас я отдам только 1%, но с чего? Вы же ничего не предоставляете – какая тогда разница, велики ли вычеты или малы?
+++
Разрушение высших форм психики в позднем СССР привело к массовому размножению типов с низшим, животным типом психики. Появилась огромная популяция социальных хищников, жаждущих убивать ради наживы. Они ждали только возможности. И такая возможность появилась.
90-е годы показали нам такое страшное явление, как колониальный коллаборационизм. Конечно, на Украине (в силу того, что она меньше, слабее) этот колониальный коллаборационизм проявляется и глупее и страшнее. Но у него общая природа с российским колониальным коллаборационизмом.
Множеством опытов доказано, что депутат ГД РФ, выросший из гнили приватизации, перебравшись в Киев – вдруг становится «украинским националистом», и наоборот.
Напомню, что все деятели современного русофобского долбанутого украинизма начинали как слуги Москвы, в качестве комсомольских, а порой и партийных вожаков.
И раскольник Филарет – пока делал карьеру в Московском Патриархате – никаких претензий к Москве не имел: даже баллотировался в патриархи московские…
Обобщая, понимаем: Ельцин в Киеве стал бы Порошенко, а Порошенко в Москве стал бы Ельциным. Эти существа совершенно амбивалентные по отношению к любым принципам, любым идеям, любым абстракциям. Они как бы винтики многократного использования: переход от роли ставленников Москвы к роли ставленников Анти-Москвы, при всём его внешнем радикализме, не требует от них ни времени, ни внутренних терзаний.
Кто же они тогда такие, эти оборотни «перестройки» и «прихватизации»? Если им абсолютно не дороги никакие ценности и принципы, и они легко разменивают их, словно бы в пункте обмена валют – тогда что им дорого по настоящему?
Мой диагноз – они звери (что не исключает звериной хитрости, порой превосходящей человеческую). Я имею в виду не ругательство «зверь», а особенности строения мышления.
Зверь не понимает общих идей, абстракций, классификаций и иерархий ценностей. Зверь приспосабливается к текущей реальности, имея в виду возможность побольше лично для себя урвать.
Если речь идёт о хищном звере (каковых в изобилии наплодил советский школьный дарвинизм) – то главным для него выступает возможность разрушать окружающую среду.
Не потому, что он хочет её разрушать, расчленять и убивать общество (таких абстракций зверь не понимает), а потому что он ею… питается! Ну, если лев питается козами – поневоле получится, что он их убивает, расчленяет, выживших – сильно пугает и гоняет…
Собака боится палки, и любой зверь – наказания. Поэтому зверь тяготеет прильнуть к той стороне социального конфликта, на которой у него максимум возможностей разрушать общество и минимум угрозы возмездия за это.
Выбирая между КПСС и ельциноидными злокачественными образованиями, зверь выбирает злокачественные опухоли общественного разума, выбирая между панславизмом и геноцидом славян зверь выбирает геноцид славян.
Скажут – но ведь он сам славянин! Во-первых не всегда, но главное – он не понимает абстракций. Национальность – слишком абстрактно для зверя. Есть у волков стаи, но нет «нации волков». Из прагматики хищничества вырастает колониальная коллаборация оборотней-карьеристов и оборотней-предпринимателей.
Метрополия в лице американской империи вполне в состоянии обеспечить им и кнут и пряник для их разрушительной деятельности, а главное, цель хищника и геополитического врага совпадают: разрушение окружающей среды. Врагу это нужно, чтобы убить конкурента, а хищнику – просто чтобы питаться.
Интенсивное хозяйствование – ограничено технологическими трудностями. А вот экстенсивное – только моральными проблемами.
Для экстенсивного обогащения требуется, прежде всего, максимальный аморализм и качества законченной мрази.
Поясню простыми моделями. Допустим, двое соседей владеют двумя участками по гектару каждый.
Ситуация 1. Сосед осушил гнилое болото, поднял пустошь, целину где-то сбоку и его участок стал 2 гектара. Он стал в два раза богаче, но никакого ущерба своему соседу при этом не нанёс. Тот как сидел на своём гектаре, так и сидит.
Ситуация 2. Один убил другого, присоединил его участок к своему, и стал пользоваться участком в 2 гектара.
В обоих случаях мы имеем одинаковый финансовый результат: удвоение ресурса, которым располагает человек. В сухом остатке бухгалтер (такой, как Кудрин) выделит 2 гектара, и не заметит разницы с бухгалтерской точки зрения. Что болото осушать, что соседа убить – финансовый результат одинаков.
Но ведь ясно же, что речь идёт о совершенно разных моделях хозяйствования, один из которых связан с вовлечением новых благ в оборот, а другой – с перераспределением старых.
С точки зрения технологической второй путь легче первого. И по времени, и по трудозатратам – убить соседа быстрее и легче, чем осушать болото. Раз уж мы привели такой пример, согласимся с тем, что болото осушить непросто. Ведь почему-то доселе никто этого не сделал. А почему? Очевидно, потому что это очень тяжело и требует много ума, сноровки, труда, искусства и т.п.
А убийство ничего не требует, кроме преодоления морального запретительного барьера.
Берем экономику, вынимаем из неё моральное содержание, и получаем результат, в точности соответствующий 90-м годам в РФ: хищничество выгоднее, проще, быстрее и легче, чем созидание.
В чисто-экономическом соревновании хищничество выигрывает. Поэтому при ориентации общества на материализм и чисто-экономические стимулы в нём начинается геноцид.
Пишут, что самой древней профессией была проституция. Для мужчин, думаю, самой первой профессией было убийство себе подобных. Мужчина стал воином и убийцей гораздо раньше, чем он стал гончаром, земледельцем, сапожником или портным.
+++
За хищником остаётся мёртвая пустыня, руины. Он ведёт дело к полному сворачиванию культуры и цивилизации. Он не связывает своего будущего с территорией своего хищничества. Он настроен сбежать по итогам в колониальную метрополию (которая сама по себе лишь его увеличенная копия).
В ту современную Орду – царство "новых кочевников" (по Ж. Аттали, влиятельному масону, кстати, учителю и покровителю Макрона) – которая живёт как паразит планеты, загубит планету и сама умрёт без питания. Но – она надеется умереть последней…
