Нобелевская премия – спецсредство холодной войны-2
…Жертва количественной школы экономического недомыслия
http://proriv.ru/pictures/nobelevskaya-premiya.jpgНужно иметь бездну наивности, чтобы убеждать других людей, как это делают Канторович с Кругликовым, что решение подобной задачи сводится к «установлению критерия, по которому будут выбираться альтернативы, или показателя, определяющего наилучший из них вариант путём сравнения».
Если, благодаря критериям, установленным, как считают доверчивые люди, самим богом, возникают то инквизиция, то ИГИЛ, легко представить, какие нас ждут новые сюрпризы на основе ценовых критериев, установленных Канторовичем.
Да, на бумаге легко утверждать, что существуют способы, критерии и показатели, что различные «классы функциональных уравнений», действительно, могут «с большой легкостью» претерпевать и «последовательные приближения», и иметь достаточную «сходимость», и «мажорироваться».
А вот в конкретной стране, в СССР в 30-е годы прошлого века, в условиях цейтнота, рождённого фашизацией мировой капиталистической экономики, где генераторами событий являлись такие беспрецедентные бандиты и садисты, как Муссолини, Гитлер, Рузвельт, Черчилль, Трумэн, такие безразмерные двуногие желудки как Ротшильд, Рокфеллер, Морган, абстрактные приближения и сходимости абстрактных линейных уравнений не могли иметь практического значения при ВЫРАБОТКЕ конкретных решений.
Абстракции Канторовича и Кругликова безобидны лишь на той бумаге, которую никто не читал.
В СССР, в этих неимоверно сложных условиях, реально сработала лишь диаматика, которой, более других, владел Сталин, а логарифмические линейки и арифмометры типа «Феликс», лишь ускоряли обсчёт необходимых частных пропорций текущих строительных, инженерных и логистических задач, сводя их к оптимальным, при заданных объективных параметрах конкретных трудовых, интеллектуальных, хронометрических и материальных потенциалов, с опорой на сознательный энтузиазм, романтику масс и парализующий страх в рядах затаившихся троцкистов, националистов, клерикалов.
При чисто формальном учете, например, ценового фактора, поскольку в СССР, «задрав» цену, «ловкому» хозяйственнику нужно было срочно сушить сухари и отправляться на лесоповал. Причем, чем решительнее тайные троцкисты явно открещивались от ценового критерия, тем дальше от них был лесоповал. Они это твердо усвоили и строго соблюдали до пришествия Хрущева.
А вот с приходом Хрущева материальное, читай, денежное стимулирование постепенно стало возрождаться, и тут двойной смысл, заложенный Канторовичем в свои труды, стал давать плоды, охмурив, прежде всего, Косыгина. Как писал С. Кутателадзе:
«Следует подчеркнуть, что с оптимальным планом любой линейной программы автоматически связаны оптимальные цены или «объективно обусловленные оценки». Последнее громоздкое словосочетание Леонид Витальевич выбрал из тактических соображений для повышения «критикоустойчивости» термина. Взаимозависимость оптимальных решений и оптимальных цен – такова краткая суть экономического открытия Л. В. Канторовича».
Как видите, совершая масштабную идеологическую диверсию, Кантарович отлично знал, что ни Хрущев, ни Брежнев, ни Суслов, не поймут сути этого вредительства, если вместо ясного буржуазного выражения, оптимальная цена, применить иезуитски замаскированный оборот: «объективно обусловленные оценки».
Пройдет ещё немалое время, пока в обществе созреет понимание, что в научно организованной ПЛАНОВОЙ экономике принципы моделирования Канторовича неприменимы, в силу их изначальной методологической безграмотности, а конкретные формулы оптимизации, например, логистических операций на отдельно взятых предприятиях и в регионах, едва ли применимы.
Как это и произошло, например, в случае с раскроем стального листа на принципах Канторовича, что привело к срыву плана по сдаче металлолома, вызвавшего срыв выполнения плана металлургическим комбинатом и, следовательно, недополучение стальных листов и тем цехом, который и согласился раскраивать стальные листы по принципу Канторовича.
Хорошо ещё, что у Канторовича не было личной связи с директором артиллерийского завода, а то бы он «повысил» экономическую эффективность этого завода методом кардинального укорачивания длины пушечных стволов, ради выпуска большего количества товарной продукции, как это, кстати, случилось с обрезанием пушек для германских танков Т-4.
Превращение советской экономики в сумму совнархозов, ликвидация МТС – и есть некоторые, из наиболее масштабных и вредоносных «мажорирований» эпохи хрущевского методологического невежества, которое не противоречило экономической «тоже логике» Канторовича.
Разумеется, задачу оптимизации можно и нужно решать, и она, от пятилетки к пятилетке, решалась в СССР всё успешнее, поскольку внедрение оптимизирующих решений осуществлялось планомерно, а не в любой фазе общественного производства и не методом интимного введения на отдельно взятом предприятии, наивное руководство которого, добившись некоторого положительного результата, как в случае с рациональным раскроем фанерного листа, могло подумать, что этот метод универсален и применим с одинаковым успехом и для раскроя сарафанов, и стальных листов, и орудийных стволов в любых исторических условиях, в любом состоянии объективных и субъективных факторов общественного производства и внешнеполитической обстановки.
Кстати, необходимо заметить, что наступление «цеховиков» на плановую экономику СССР – это и есть принцип Канторовича в действии: «рационализация», т.е. отступление от технологических заданий ради создания внеплановых обрезков фанеры, стального листа, ткани, лекарственных препаратов, т.е. излишков на предприятии, а потому к образованию «левого» оборота, неучтённого дохода, следовательно, коррупции, проституции всех видов и организованного бандитизма.
Каждый «цеховик», по мере снижения научности планирования в СССР, не владея, даже, алгеброй, тем не менее, успешно мажорировал интуитивно в рамках нарастающей беспорядочности в К-пространствах, стремясь повысить эффективность капиталовложений в СВОЮ личную прибыль и, все «цеховики» вместе, породив диспропорции, возродили ограбление большинства трудящихся ради финансового обогащения самих «цеховиков», разваливая, тем самым, новую, ещё недостаточно умудренную, историческую общность – советский народ.
Что касается «развитой» капиталистической РЫНОЧНОЙ экономики, то и в ней математические модели и формулы Канторовича, способствуя возникновению разрозненных импульсов дисгармоничного повышения эффективности частных мажорирований в отдельных звеньях экономики, лишь усугубляют диспропорции и анархию в мировой экономике в целом.
Превосходство же диаматического моделирования над чисто количественным особенно убедительно доказал Сталин, научность руководства которого, позволила ему всего за 10 лет осуществить основную часть плана ГОЭЛРО, вопреки карканью троцкистов об «электрификции».
Под руководством Сталина, впервые в истории человечества, была осуществлена разработка и опережающее выполнение, фактически, трёх пятилетних планов научно-технического и социально-экономического развития страны, предопределивших победу СССР во второй мировой войне. А Хрущев и Брежнев, не говоря уже об Андропове и Горбачеве, несмотря на растущую пропаганду формул Канторовича, привели СССР, сначала, к срыву выполнения «семилетки», к застою, деградации, а, в конечном итоге, и к распаду СССР.
О том, насколько глубоко было разложение значительной части последователей Канторовича, насколько безграмотны они были в качестве членов советского научного сообщества, свидетельствует утверждение Кругликова, что «добавлять» к экономическим показателям, выраженным ценой или её производными, социальные показатели – это всё равно, что говорить о том, что варианты отличаются цветом или запахом, а потому не сравнимы по ценности, так как не могут быть сопоставимы по одной шкале».
Трудно поверить, что эти оппортунистические утверждения открыто публиковались в академических изданиях СССР уже в 1985 году, когда Горбачев ещё трепался о совершенствовании именно социализма, о необходимости ускоренного решения социальных проблем. Но, оказывается, в глубоком научном подполье, математики уже давно сбросили со счетов социально-экономические критерии развития общества, хотя, не разбирались в них ни ухом, ни рылом.
Просто, Кругликов уже в те годы не понимал, что вырабатывать критерии и выбирать варианты решений на основе цены, так же «надёжно», как, если бы присесть по нужде над пульсирующим гейзером с горячей водой, пока тот «вздремнул». Выросший в СССР, где цены или снижались, или были неизменными в течение всей его жизни, кабинетный Кругликов не замечал, что, производя 33% мировой промышленной продукции по неизменным ценам, страны Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ) к концу 70-х годов прошлого века оказывали значительное стабилизирующее влияние на мировое ценообразование.
Но, у глубоко некомпетентных в марксизме математиков складывалась иллюзия, что так в мировой экономике будет и после развала СССР. Поэтому абстрактные формулы выглядели в глазах Канторовича и Кругликова архимедовыми точками опоры, а рыночные топи издалека казались ему английским газоном.
Теперь, после крушения СССР, пусть бы Канторович с Кругликовым заложили цену, т.е. критерий, рожденный белой биржевой горячкой, в своих предложениях Минфину рыночной РФ. Кстати, современные конвульсии бюджета РФ и объясняются свойствами критерия Канторовича, скользкого, как любой либерал.
В результате мажорирования на базе современных «ценностей», все большее количество предпринимателей переходят из реального сектора экономики в фондовый, но, погрузившись в биржевые спекуляции и игру на форексе, некоторые начинают смутно понимать, что вся мировая экономика превращается в непредсказуемую область рисков, триллионных спадов и банкротств.
До 1983 года в мире единственной предсказуемой была экономика СЭВ, а, в настоящее время, более или менее устойчиво и предсказуемо функционирует лишь экономика КНР, КНДР, Вьетнама, Кубы, благодаря остаткам централизованного научного стратегического планового управления общественным производством.
Поэтому Канторовича и его учеников следует отнести к тому виду молодых дарований, у которых, при виде хорошо налаженного и реально работающего «механизма», не ими сделанного, возникает зуд улучшить отдельные его узлы, и они «улучшают» их до тех пор, пока этот элегантный «механизм» не перестает работать вообще. Хорошо работающий экономический механизм порождает в сознании людей подобного рода, в лучшем случае, иллюзию, что данному механизму навредить невозможно, а потому они готовы безответственно навесить на него любое, абстрактное «К-пространство».
Примерно так и рассуждали Абалкин с Явлинским, «улучшая» хозяйственный механизм «развитого социализма» показателями «нормативно чистой продукции» в ходе «перестройки»… до полной катастрофы.
Кантороподобные «ученые» не видели и не улавливают всей диаматической гениальности КАЧЕСТВЕННОЙ составляющей хорошо работающего общественного «механизма» времен Сталина. Наоборот, видя всю грандиозность работающего механизма, они пытаются эту готовую систему, рожденную диаматической методологией, втиснуть в абстрактные рамки математического анализа, только и освоенного ими, а ещё смешнее, в рамки «эконометрики» или «экономического анализа», изучаемых в «плешке» современными студентами, которые вообще не имеют представлений о методологии и объективных законах расширенного воспроизводства человеческого ОБЩЕСТВА.
Между тем, совершенно ясно, что уже при социализме, задачей которого является строительство коммунизма и только коммунизма, не Канторович или Перельман, если они только математики, должны предлагать отдельным предприятиям свои частные математические модели и уравнения «улучшения» их работы, а ОБЩЕСТВО, в котором авангардную и гармонизирующую роль, т.е. роль политической партии большевистского типа, вооруженной диаматикой, должно предоставлять математикам всю качественную картину трансформации социальных отношений и целей, победоносной стратегии и требовать от математиков лишь инструментария, для ускорения обсчёта количественных пропорций.
Если бы в арсенале современной математики были бы разработанные, доказанные и апробированные на практике теоремы и формулы, то, может быть, количественные подходы на следующем этапе бюджетного процесса, существенно повысили бы уровень всего общественного производства в РФ, то, всё равно, практика упрется в эгоизм и конкуренцию предпринимателей, особенно, олигархов.
В мировой практике, пока, не было случая, когда бы сообщество математиков по своей инициативе, действительно, гармонизировало мировой рынок через нескоординированные акты повышения эффективности отдельных предприятий, отраслей, тем более, различных стран.
В 1996 году А. Вассерман, находящийся, видимо, в плену моды на количественный подход, опубликовал статью, призывающую население РФ голосовать… за Ельцина потому, что… построение коммунизма невозможно вообще, поскольку… всей вычислительной техники страны, даже, с учетом многократного повышения её производительности, не хватит, чтобы обсчитать все линейные уравнения экономических пропорций.
И потому, вместо борьбы за повышение методологической грамотности политиков, вместо развития вычислительной техники, выработки конкретной победоносной экономической стратегии, обществу, в качестве светоча и альтернативы коммунизму, был смажорирован… столь же пьяный, сколь и больной, бывший секретарь обкома КПСС, Ельцин. Его избрали, прооперировали, реанимировали… В результате в 1998 году РФ получила закономерный дефолт, а в 1999 Ельцин просто бросил страну.
Не трудно догадаться, что сегодня думает по поводу той своей предвыборной статьи современный А. Вассерман?
Вообще-то нет причин подвергать сомнению как высокую роль математики в развитии человечества, так и компетентность дипломированных математиков в математике. Вопрос состоит лишь в том, является ли математика вполне самостоятельной областью знаний, а математики – экспертами по социально-экономическим вопросам.
Когда Канторович самонадеянно пытался разработать математизированную методику повышения эффективности социалистической экономики, он неоправданно рисковал.
Но, когда Сталин поручил Берии и Курчатову создать ядерную бомбу, Канторовичу было поручено производить важные расчеты «полуупорядоченных пространств» атомного проекта, и оказалось, что в этой сфере методы ускорения обсчёта Канторовича сработали, и СССР получил реальную атомную бомбу, но не только потому, что были произведены ускоренные расчёты, а ещё и потому, что у Сталина, совершенно «случайно», уже были в наличии ВСЕ многочисленные необходимые материалы, условия, кадры, структурные и инфраструктурные компоненты для успеха конкретных расчётов и поточного изготовления реальных бомб.
Симптоматично, что СССР, как и США, потратили на разработку атомной бомбы по 6 лет, хотя на США работали многие европейские и канадские ученые.
Некоторые оппоненты обязательно скажут: «Как видите, принцип Канторовича верный, он обеспечивает проведение сложнейших расчётов».
Но, во-первых, метод Канторовича оказался безусловно верным лишь там, гдекачественные вопросы физической и химической сущности атомного взрыва были уже решены, и оставалось лишь сэкономить время на рутинных расчетных операциях, а во-вторых, необходимо понимать, что, между созданием атомной бомбы и строительством коммунизма лежит глубочайшая качественная пропасть, и то, что некоторые формулы Канторовича, пригодились при моделировании параметров атомного взрыва, не означает, что они в равной степени пригодны для планомерной реализации абсолютного закона коммунизма в масштабах страны.
http://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/902629/902629_800.jpg
Чхан Ха Джун – корейский теоретик, бакалавр Сеульского университета, магистр и доктор философии Кембриджа в своей книге «То, что вам не расскажут про капитализм» пишет:
«В 1997 году Роберт Мертон и Майрон Скоулз были удостоены Нобелевской премии по экономике «за новый метод определения стоимости вторичных ценных бумаг»…. В 1998 году огромный хеджевый фонд под названием «Лонг терм кэпитэл менеджмент» (LTCM) после финансового кризиса в России оказался на грани банкротства.
В совет директоров компании LTCM, основанной в 1994 году знаменитым (ныне печально знаменитым) финансистом Джоном Мерривезером, входили – кто бы вы думали? – Мертон и Скоулз. Они не только позволили компании использовать свои имена в обмен на кругленькую сумму. Они были реальными партнерами, и компания активно применяла их модель ценообразования на фондовом рынке….
Не обескураженный неудачей LTCM, в 1999 году Скоулз основал новый хеджевый фонд «Платинум гроув ассет менеджмент» (PGAM). Новые его инвесторы, надо полагать, считали, что модель Мертона-Скоулза не сработала в 1998 году лишь из-за такого абсолютно непредсказуемого, уникального в своем роде события, как российский кризис.
Но в целом, разве это по-прежнему не лучшая модель ценообразования на рынке ценных бумаг в истории человечества, даже получившая одобрение Нобелевского комитета? К несчастью, инвесторы PGAM ошибались. В ноябре 2008 года фонд фактически лопнул, временно заморозив для инвесторов отзыв средств.
Единственным для них утешением оставалось то, что не их одних подвел нобелевский лауреат. «Трин-сам груп», где директором по научным вопросам работал бывший партнер Скоулза Мертон, в январе 2009 года тоже обанкротилась.
В Корее есть пословица: даже обезьяна падает с дерева. Да, все мы совершаем ошибки, и одну неудачу – даже если она гигантских масштабов, как в случае с LTCM, – можно счесть ошибкой. Но повторение одной и той же ошибки дважды? Тогда становится понятно, что первая ошибка на самом деле ошибкой не была. Мертон и Скоулз не ведали, что творили.
Когда лауреаты Нобелевской премии по экономике, тем более получившие премию за работу по ценообразованию на рынке ценных бумаг, не в состоянии «считать» информацию с финансового рынка, как же мы можем управлять миром, исходя из экономического принципа, что якобы люди всегда знают, что делают, и, следовательно, им не нужно мешать?».
Короче говоря, представительная историческая практика позволяет утверждать: чем с большим рвением люди будут внедрять методы Канторовича в современную мировую рыночную экономику, тем более сокрушительные диспропорции и динамичное разорение аутсайдеров будет получаться на выходе.
Вот почему мировая закулиса сделала ловкий ход, фактически подарив СССР свою анархию, замаскировав её под теорию Канторовича, чтобы лишить советскую экономику её планового превосходства. Отдельно взятому Канторовичу нобелевская премия обеспечила доход, а экономике СССР это не принесло ни малейшей пользы, как, впрочем, и всей мировой экономике.
«Лисы» в «винограднике» марксизма
Сегодня многие маститые представители российской интеллигенции, особенно художественной, сообщают, что предметом, к которому они относились самым наплевательским образом в институте, был марксизм-ленинизм.
Можно ли после этого утверждать, что причина несостоявшегося построения коммунизма в СССР до сих пор составляет загадку? Может ли человек, демонстративно отказывавший себе изучении химии, стать новым Менделеевым? Современные интеллигенты частенько бравируют перед телекамерами тем, что, якобы, на лекциях по теории марксизма они играли в «подкидного дурака», а самые либеральные из них – в преферанс.
Разумеется, сегодня ни один из них не признается, что, на самом деле, они просто не смогли освоить диалектику должным образом. «Наука логики» ведь не так проста, как сценарии Булгакова, которые нужно было, просто, зазубрить, а Виктюк подскажет, с каким выражением лица следует озвучивать эти сказки. Попробовали бы звезды сцены в современных условиях признаться на телекамеру, что они старались получить пятёрки по марксизму, но не хватило извилин.
Представьте себе Захарова или Любимова, которые держали бы в труппе артиста, более или менее удовлетворительно освоившего теорию марксизма-ленинизма… Ведь не случайно Любимов выдавливал Губенко из труппы, а Захаров в «Ленкоме» таких вообще не держал.
Многие современные самозванцы-интеллигенты, перекрасившиеся в самозванцев-либералов не понимают, что одно дело изучить марксизм, продемонстрировав исчерпывающее его понимание, и аргументировано отвергнуть его, как ошибочное учение, а другое дело, когда люди во всеуслышание заявляют, что не изучали его, следовательно, знакомы только по обложке, но отвергают при помощи каламбуров.
К сожалению, подобное чванливое отношение к теории марксизма-ленинизма в период разгула хрущевины и горбоевины было типичным и для представителей «точных наук», в чем, однажды, откровенно признался, например, высокий специалист в области систем автоматизации производства и управления, знаток всего и вся, А. Вассерман.
Правда, будучи человеком, действительно, умственно добросовестным, пожив 20 лет при капитализме, причем, не бедствуя, А. Вассерман всё-таки осилил «Капитал» Маркса и… высказался в открытых СМИ очень ругательно относительно своего неразумного отношения к марксизму в студенческие годы, хотя, львиную долю вины за позднее прозрение Вассермана, должны взять на себя вся КПСС и её абсолютно бездарные академики типа Абалкина, Аганбегяна, Яковлева, Волкогонова…, высидевшие полушариями ягодиц свои ученые степени.
Но, если бы Канторович всё-таки писал диссертацию, то он был бы вынужден целую главу посвятить демонстрации своих познаний в области методологии марксизма. Глядишь, что-нибудь и осталось бы в его молодых мозгах от Гегеля и Маркса. А так, всё получилось, как у Каспарова: шахматные партии зазубрил, а в политических партиях оказался полным Буратино.
Однажды, в советские годы, мне довелось присутствовать на собрании партийной организации кафедры высшей математики в одной из инженерных военных академий. На повестке дня стоял вопрос: «О партийности в преподавании высшей математики». Докладчик, кандидат математических наук, просто, зачитал наугад кое-какие абзацы из доклада Л.И. Брежнева съезду КПСС, фактически не связанные с повесткой собрания и ничего не раскрывающие в обозначенной проблеме.
В конце своего доклада, секретарь, ничего не конкретизируя, призвал организацию внести достойный вклад в дело выполнения решений очередного съезда КПСС. В своих выступлениях члены организации высказали мнение, что, в оставшееся до экзаменов время, они должны приложить все силы, чтобы слушатели, как можно лучше сдали сессию.
Я с партийной организацией этой кафедры встретился первый и последний раз, но запомнилось то выражение детской любознательности на лице отдельных остепенённых математиков, когда я поведал им, что, на самом деле, в марксизме-ленинизме подразумевается под партийностью науки, особенно, высшей математики.
После собрания, по пути к остановке трамвая, секретарь признался, что, пробыв в партии уже 20 лет, он не имел ни малейшего представления о том, что следует понимать под партийностью «точных» наук, тем более, математики, хотя, достаточно было ему самому однажды задаться вопросом, например, что может дать миллионам пролетариев капиталистических стран, лишенным доступа к образованию, аналитическая геометрия или теория вероятности, кроме усиления эксплуатации?
Уверен, что в редакцию придут отклики, в которых либерально настроенные математики будут матерно утверждать, что ничего вразумительного сообщить математикам на том собрании я не мог, поскольку партийность в высшей математике отсутствует, сколько бы я не всматривался в содержание и символику любого уравнения.
Однако в данной статье речь пойдет о более фундаментальном контексте проблемы партийности науки и партийцев в науке. Незнание и непонимание ответов на эти вопросы широкими слоями псевдосоветских интеллигентов сыграло существенную роль в развале СССР.
Почему-то, не только обществоведы, но и математики тех лет считали, что лекция тем партийнее, чем больше цитат из работ классиков марксизма и партийных документов прозвучит во время лекции.
Тем не менее, на том собрании я сообщил математикам, что, во-первых, главным принципом коммунистической партийности любых знаний является безусловная их научность, следовательно, если математика – наука, то она не противоречит материалистическому мировоззрению, следовательно, чем выше уровень качества преподавания математики, чем прочнее материал усваивается всеми обучаемыми, тем более партийной, материалистичной, коммунистичной, является позиция и математика, и его студентов.
Если же во главу угла своего преподавания математик ставит минимизацию нагрузки и максимизацию денежного самостимулирования, то это, тоже, партийность, но уже буржуазная, и преподавательское сообщество обязательно собьётся на путь чванства, взяточничества, репетиторства, ЕГЭ и прочих подобных форм преступлений и идиотизма.
Во-вторых, будучи умственно, безусловно, развитыми, математики могли бы несколько быстрее и глубже освоить теорию марксизма, особенно диалектический материализм, чтобы не походить на дореволюционных кухарок, как Канторович или Кругликов, Абалкин или Явлинский, которые оказались не способны отличить буржуазные воровские методы получения прибыли от научных методов организации процесса очеловечивания всего общества, т.е. расширенного воспроизводства коммунистического общества.
О партийности науки и партийности ученых
Изучение трудов Канторовича приводит к выводу, что заметной, но не оригинальной особенностью лауреата нобелевской премии в области планирования социалистической экономики были его лозунгоподобные познания в научно-теоретическом наследии классиков марксизма-ленинизма, нулевое усвоение сущности и опыта сталинских пятилеток и непонимание причин победы СССР в ВОВ.
Говоря языком Канторовича, в случае с ним имел место очень низкий уровень сходимости его математических познаний с действительным марксизмом и исторической практикой, в связи с этим, полное непонимание сущности коммунизма и, следовательно, ОБЪЕКТИВНЫХ законов логистики движения общества из исторического пункта «капитализм» в исторический пункт «коммунизм».
Канторович считал, что, конструируя абстрактные задачи приближения эффективности грузооборота между пунктами А, Б и В к оптимальному ценовому варианту, он, тем самым, решал важнейшую задачу строительства коммунизма.
Канторович не понимал, что если математические выражения, действительно, допускают и, даже, требуют их упрощения, ради приведения к известному, стандартному, удобному виду, то «формула» коммунизма, по мере его строительства, наоборот, требует всё более адекватного, конкретного её соответствия РЕАЛЬНОЙ динамике РАЗВИТИЯ всей совокупности самых тонких общественных и, тем более, романтических отношений, чтобы окончательно исключить из жизни общества животный «кёльнский синдром» 2016 года.
Именно многоуровневый, многофакторный, конфликтный характер общественных отношений, пока существуют классы, предопределяет, что не только научный, но, даже, бытовой лексикон носит ярко выраженный классовый, а потому неизбежно партийный характер, поскольку, по крайней мере, в реальной истории не наблюдалось ситуации, когда бы существовали противоположные социальные классы, и противоположность их сущности не отражалась бы в контрастах бытовой и научной терминологии, в контрастах религиозных идеологий и политических партий.
Попутно напомним, что общенаучный термин «классы» применяется для обозначения, как минимум, двух крупных множеств явлений или субъектов, противоположных друг другу настолько, что основной формой их отношений является борьба, антагонизм, например, класса рабовладельцев и класса рабов, не существующих отдельно друг от друга.
Ошибка большинства из тех, кто цитирует известное определение, данное в работе Ленина «Великий почин», состоит в том, что они применяют его определение каждый раз к одному из классов, чаще всего к пролетариату, пытаясь, таким образом, составить точное представление о том, кого они должны агитировать. Дело уже дошло до той степени оппортунизма, при которой отдельные теоретики пытаются границы класса пролетариев определить размером цены их рабочей силы, «заработной платы», выше и ниже которой, человек или ещё не пролетарий, или уже не пролетарий.
Между тем, пять ленинских признаков класса работают только при диаматическом подходе к ним, т.е. класс пролетариев существует лишь постольку, поскольку существует класс буржуазии, а класс буржуазии существует только в том случае, если ему удается удерживать подавляющее большинство людей без средств существования в состоянии безработных, ищущих, кому бы продать свой единственный товар, рабочую силу, и добровольно превратиться к класс наёмных рабов, т.е. пролетариев. Как писали Маркс и Энгельс:
«В той же самой степени, в какой развивается буржуазия, т. е. капитал, развивается и пролетариат, класс современных рабочих, которые только тогда и могут существовать, когда находят работу, а находят ее лишь до тех пор, пока их труд увеличивает капитал. Эти рабочие, вынужденные продавать себя поштучно, представляют собой такой же товар, как и всякий другой предмет торговли, а потому в равной мере подвержены всем случайностям конкуренции, всем колебаниям рынка».
Мог ли раб древнего мира заговорить со своим хозяином об учёте инфляционных ожиданий в его заработной плате, а латифундист о волотильности курса его привилегированных акций? А сегодня наёмный раб, особенно из подотряда «белых воротничков», именно так ставит вопрос перед олигархом в процессе торгов по условиям продажи своей рабочей силы.
Новые классы порождали новую систему отношений и, следовательно, основательно обновлённый словарь, каждое новое слово в котором рождено единством, тождеством противоположностей, а потому и их борьбой.
Например, слова – серп, лапти, онучи, голод, каторга, виселица, с одной стороны, и слова – экзистенциализм, дизайн, этика, эстетика, либидо, с другой стороны, свидетельствуют о том, что в обществе сформированы объективные основания для наличия, как минимум, двух противоположных словарей, двух политических партий, одна из которых выражала интересы, например, серпа и онуч, т.е. партия эсеров, а другой словарь – интересы короны, дворцов и банков, например, партия конституционных монархистов. Таким образом, теоретические знания принимают антагонистическое содержание, поскольку, описывая реальные противоположности общественного бытия, они используют для этого соответствующие категории.
Классовый характер информации особенно чётко проявляет себя на научно-теоретическом уровне общественного сознания, которое наиболее адекватно отражает объективную действительность. Наука, как самая представительная, развитая форма организации единиц информации об истине в ноосфере вообще и во всех частных отраслях научных знаний, с материалистических позиций отражает всю, наиболее существенную, освоенную интеллектом, часть практики, общественных потребностей и интересов классового антагонистического общества.
Пока, только первобытный бесклассовый коммунизм характеризовался кажущейся беспартийностью познаний. Само разложение первобытного общества доказывает, что общественное сознание, если оно не достигло научно-теоретического уровня, содержит себе взаимоисключающие «файлы».
В классовом же обществе все познания, даже глупость и юмор, по необходимости приобретают строго партийное содержание и, если какие-либо знания приносят выгоду одному классу, то ровно на столько же они являются вычетом из благополучия другого класса. Образно говоря, сколько и чего у одного социального класса отнято, столько и того же другому классу присовокуплено.
Т.е. в истории, сначала, начинается практическое расслоение этноса по признаку материальной обеспеченности людей, по их месту в системе разделения труда, и тут же образуются институты охраны социального неравенства, юридическая и религиозная надстройка, и рано или поздно, все это находит отражение в сознании, даже, «нейтральных» наблюдателей, но в порядке «позднего зажигания», что выгодно господствующему классу.
Ни Монкретьен, ни Петти, когда делали свои первые открытия в области производства и накопления богатства, не собирались переделывать мир и не подозревали о существования эффекта партийности. Они, просто, относительно скрупулёзно и, как им казалось, беспристрастно изучили реальное устройство общества, отношения людей и изложили свои наблюдения и выводы под общим названием «ПОЛИТИЧЕСКАЯ экономия», поскольку поняли, что без аппарата насилия частная собственность существовать не может.
Более того, Петти въедливо изучил ВСЮ современную ему архитектонику экономических отношения лишь с ОДНОЙ целью: обеспечить максимальную прибыль… себе, любимому, ОДНОМУ и никому более, а результаты своих исследований, позволивших стать ему министром финансов Англии, он сознательно не обнародовал при жизни, храня записи своих детальных размышлений, как алхимик, в особом ларце. Его не волновало прижизненное признание его талантов исследователя, его волновали деньги.
http://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/902757/902757_800.jpg
Сложно устранить рыночную экономику, когда мелкими собственниками является большая часть населения страны. Но ситуация существенно упрощается, когда, практически, всю собственность мира, т.е. жизнь планеты, бездарно транжирит всего одна тысяча двуногих желудков из списка «Форбс». Отстранение от власти этих «пауков» банковского капитала не сулит никаких гражданских войн. Скорее нужно будет выработать механизм, способный удерживать взбесившуюся мелкую буржуазию от майданной формы «революционности».
По крайней мере, члены КП Украины не имели ни малейшего отношения к той гражданской войне, которую осуществляют на Украине руками мелкобуржуазных нацистов деньги американских и некоторых украинских олигархов. При этом, мелкобуржуазные нацисты Украины до сих пор не понимают, что после полной победы над москалями им достанется меньше, чем мелкобуржуазная советская интеллигенция получила в 1991 году после разгрома ГКЧП.
Дело здесь в том, что сознание человека, являясь формой, прежде всего,отражения материального общественного бытия, может содержать в себе только образы и понятия, фиксирующие в себе отношения противоположных элементов природы и общества, поскольку всё реальное бытие соткано из противоположностей.
Валерий Подгузов
*
Окончание следует.