Прошло полтораста лет. Что-то изменилось в отношении Запада к России?

Нам, имеющим живой контакт с Западом, не безынтересно что еще в 19-ом веке, основатель славянофильского движения и поэт Алексей Степенович Хомяков писал о Западе.

Все это мы начинаем сейчас хорошо понимать. Здесь приводятся выписки из его произведения «Мнение иностранцев о России» . Введение – это выписка слов профессора Николая Арсеньева из Нью-Йорка. Заключение написано автором этих листков.

Содержание: (1) Введение. (2) Иностранцы в своих произведениях, без основания, всячески унижают Россию. (3) Россия пробуждает худшие чувства у европейцев. (4) Недоброжелательство к нам других народов. (5) Европейские писатели не знают русского языка. (6) Русское смирение иностранцы воспринимают отрицательно. (7) Западные народы еще себя не познали. (8) Заключение.

1. Введение.

Проф. Николай Арсеньев [П1] писал следующее «Алексей Степанович Хомяков (1804-1860 гг.) – один из руководящих деятелей в истории русской культуры и русской духовной жизни 19-го века.

Поэт, историк-мыслитель, богослов, сельский хозяин, общественный деятель (один из тех кто подготовили освобождение крестьян), горячий патриот и вместе с тем человек вселенской широты духа, горячо верующий христанин и проповедник духовной свободы и честности мысли и уважения к научному мышлению (ибо Истина одна, и люди призваны служить ей в свободе духа), один из основателей «славянофильского» течения, и вместе с тем тесно связанный с западной культурой, педагог по призванию в своем воздействии на пытливые, жаждущие истины и честного подхода к ней молодые души, и рыцарь духа – вот как многосторонне проявилась его богатая личность» [1, стр. 3].

2. Иностранцы в своих произведениях, без основания, всячески унижают Россию.

«В Европе стали говорить и писать о России. Оно и неудивительно: у нас так много говорят и пишут о Европе, что европейцам, хоть из вежливости следовало заняться Россиею. Всякий русский путешественник, возвращаясь из-за границы, спрашивает у своих знакомых домоседов: «читали ли они, что написал о нас лорд такой-то, маркиз такой-то, книгопродавец такой-то, доктор такой-то?»

Домосед, разумеется, всегда отвечает, что не читал. – «Жаль, очень жаль, прелюбопытная книга: сколько нового, сколько умного, сколько дельного! Конечно, есть и вздор, многое преувеличено; но сколько правды! – любопытная книга».

Домосед расспрашивает о содержании любопытной книги, и выходит на поверку, что лорд нас отделал так, как бы желал отделать ирландских крестьян; что маркиз поступает с нами, как его предки с виленами; что книгопродавец обращается с нами хуже, чем с счинителями, у которых он покупает рукописи; а доктор нас уничтожает пуще, чем своих больных.

И сколько во всем этом вздора, сколько невежества! Какая путаница в понятиях и даже словах, какая бесстыдная ложь, какая наглая злоба! Поневоле родится чувство досады, понволе српашиваешь: на чем основана такая злость, чем мы ее заслужили?

Вспомнишь, как того-то мы спасли от неизбежной гибели; как другого, порабощенного, мы подняли, укрепили; как третьего, победив, мы спасли от мщенья, и т. д. Досада нам позволительна; но досада скоро сменяется другим, лучшим чувством – грустью истинной и сердечной.

В нас живет желание человеческого сочуствия; в нас беспрестанно говорит теплое участие в судьбе нашей иноземной братии, к ее страданьям, так же как к ее успехам; к ее надеждам, так же как к ее славе. И на это сочуствие и на это дружеское стремление мы никогда не находим ответа: ни разу слова любви и братства, почти ни разу слова правды и беспристрастия.

Всегда один отзыв – насмешка и ругательство; всегда одно чувство – смешение страха с презрением. Не того бы желал человек от человека» [1, стр. 79].

3. Россия пробуждает худшие чувства у европейцев.

«Трудно объяснить чувства в западных народах, которые развили у себя столько семян добра и подвинули так человечество по путям разумного просвещения. Европа не раз показывла сочуствие даже с племенами дикими, совершенно чуждыми ей и несвзанными с ней никакими связями кровного или духовного родства.

Конечно в этом сочуствии высказывалось все-таки какое-то презрение, какая-то аристократическая гордость крови или, лучше сказать, кожи; конечно, европеец, вечно толкующий о человечестве, никогда не доходил вполне до идеи человека; но все-таки хоть изредка высказывалось сочуствие и какая-то способность к любви.

Странно что Россия одна имеет как будто привилегию пробуждать худшие чувства европейского сердца. Кажется, у нас и кровь индо-европейская, как и у наших западных соседей, и кожа индо-европейская (а кожа, как известно, дело великой важности, совершенно изменяющее все нравственные отношения людей друг с другом), и язык индо-европейский, да еще какой! самый чистейший и чуть-чуть не индейский; а все таки мы вом соседям не братья» [1, стр. 80].

4. Недоброжелательство к нам других народов.

«Недоброжелательство к нам других народов очевидно основывается на двух причинах: на глубоком сознании различия во всех началах духовного и общественного развития России и Западной Европы и на невольной досаде пред этою самостоятельной силою, которая потребовала и взяла все права равенства в обществе европейских народов.

Отказать нам в наших правах они не могут: мы для этого слишком сильны; но и признать наши права заслуженными они также не могут, потому что всякое просвещение и всякое духовное начало, не вполне еще проникнутые человеческою любовью, имеют свою гордость и свою исключительность. Поэтому полной любви и братства мы ожидать не можем, но мы могли бы и должны ожидать уважения.

К несчастию, если только справедливы рассказы о новейших отзывах европейской литературы, мы и того не приобрели. Нередко нас посещают путешественники, снабжающие Европу сведениями о России. Кто пробудет месяц, кто три, кто (хотя это очень редко) почти год, и всякий, возвратясь, спешит нас оценить и словесно и печатно.

Иной пожил, может быть, более года, даже и несколько годов, и, разумеется, слова такого оценщика уже внушают бесконечное уважение и доверенность. А где же пробыл он все это время? По всей вероятности, в каком-нибудь тесном кружке таких же иностранцев, как он сам. Что видел? Вероятно, один каой-нибудь приморский город, а произносит он свой приговор, как будто бы ему известна вдоль и поперек вся наша бесконечная, вся наша разнообразная Русь» [1, стр. 80].

5. Европейские писатели не знают русского языка.

«К этому нужно прибавить, что почти ни один из этих европейских писателей не знал даже русского языка, не только народного, но и литературного, и следовательно не имел никакой возможности оценить смысл явлений современных так, как они представляются в глазах самого народа; и тогда можно будет садить, как жалки, как ничтожны были бы данные, на которых основываются все эти приговоры, если действительно они не основывались на других данных, извиняющих отчасти опрометчивость иностранных писателей, – именно на собственных наших показаниях о себе.

Еще прежде чем иностранец побывает в России, он уже узнает ее по множеству наших путешественников, которые так усердно меряют большие дороги всей Европы с равною пользою для просвщения России вообще и для своего просвещения в особенности. Вот первый источник сведения Европы о России……» [1, стр. 80].

6. Русское смирение иностранцы воспринимают отрицательно.

«… И должно сказать вообще, что русский путешественник, как представитель всенародного смирения, не исключает и самого себя. В этом отношении он составляет резкую противоположность с английским путешественником, который облекает безобразие своей личной гордости в какую-то святость гордости народной.

Смирение, конечно, чувство прекрасное: но к стыду человечества надобно признаться, что оно мало внушает уважения, и что европеец, собираясь ехать в Россию и побеседовав с нашими путешественниками, на запасается ни малейшим чувством благоговения к той стране, которую он намерен посетить» [1, стр. 84].

7. Западные народы еще себя не познали.

«Так, например, величайшая и бесспорно первая во всех отношениях из держав Запада, Англия, не постигнута до сих пор ни своими, ни иноземными писателями. Везде она является как создание какого-то условного и мертвого формализма, какой-то душеубийственной борьбы интересов, какого-то холодного расчета, подчинение разумного начала существующему факту, и все это с примесью народной и особенно личной гордости, слегка смягченной какими-то полупорочными добродетелями.

И действительно, такова Англия в ее фактической истории, а ее условных учреждениях, в ее внешней политике, во всем, чем она гордится и чему завидуют другие народы. Но не такова внутренняя Англия, полная жизни духовной и силы, полная разума и любви; не Англия большинства на выборах, но единогласия в суде присяжных; не дикая Англия, покрытая замками баронов, но духовная Англия, не позволявшая епископам свои жилища: не Англия Питтов, Виьберфорсов; Англия, у которой есть еще предание, поэзия, святость домашнего быта, теплота сердса и Диккенс, меньшой брат нашего Гоголя; наконец, старая веселая Англия Шекспира (merry old England).

Эта Англия во многом не похожа на остальной Запад, и она не понятя ни им , ни самими англичанами. Вы ее найдете ни в Юме, ни в Галламе, ни в Гизо, ни в Дальмане, ни в документально верном и нестерпимо скучном Лаппенберге, ни в нравописателях, ни в путешественниках. Она сильна не учреждениями своими, но несмотря на учреждения свои.

Остается только вопрос: что возьмет верх, всеубивающий формализм или уцелевшая сила жизни, еще богатая и способная, если не создать, то принять новое начало развития? В примере Англии можно видеть , что Западные народы не вполне еще поняли друг друга. Еще менее могли они познать себя в своей совокупности; ибо несмотря на разницу племен, наречий и общественных форм, они все выросли на одной почве и из одних начал.

Мы вышедшие из начал других, можем удобнее узнать и оценить Запад и его историю, чем он сам;» [1, стр. 86].

8. Заключение.

Преклоняясь перед памятью, жизнью, умом и творчеством великого русского мыслителя, хочется ответить на его вопросы, мысли и наблюдения.

С того времени прошло 150 лет. Духовная литература открывающая мир психологии нравственности [1б] стала общедоступной. Миллионы русских людей оказались на Западе и приобрели богатый опыт в жизни и понимании их поведения и мышления. Почти все его вопросы можно объяснить западной гордыней и последствиями которые истекают оттуда.

Прочтите на наших эл. страницах соответствующий материал [1-5] и тогда что пишет Хомяков станет очевидным. Чтобы глубже понять нами разбираемую проблему, вспомните гордого, надменного, с большим самомнением человека, которого вы знаете и как он себя во всех ниже описанных случаях ведет.