Лишь политический выбор властей делает часть предприятий рентабельными

http://lib.rus.ec/i/90/408490/i_038.jpg…Напомним нашим читателям, что ДифРента 1 есть дополнительный доход, возникающий в результате деятельности в благоприятных природных условиях, в самом общем виде – на плодородных почвах, а ДифРента 2 – это как бы отдача на произведённые человеком улучшения, инвестиции.

Невозможно отрицать, что оба эти фактора наличествуют в нашем примере, Америка – страна относительно дешёвой кукурузы и пшеницы, а следовательно – куриных кормов, в результате сочетания изначально благоприятных почвенно-климатических факторов и высочайшего уровня агрокультуры.

Вазген Авагян: Ну вот, уважаемый Николай, мы с Вами потихоньку сдвинули с места локомотив политэкономии, а ведь он – без шуток – полтораста лет колесами к рельсам прирастал…

Николай Бобров: Я ведь тоже не вполне марксист, просто экономические дисциплины начинал изучать, отталкиваясь от его теории. Начал – и сразу же заспорил, конечно, с милейшей умницей, Татьяной Блиновой, преподавательницей – не мог уложить в голове ключевой пункт, а именно – трудовую теорию стоимости.

И до сих пор думаю, что не только труд создаёт разницу стоимостной оценки нового продукта и материальных ресурсов, пошедших на его изготовление. Сама хозяйственная жизнь меня в этом убеждает при подведении итогов каждого отчётного периода.

В нашем доблестном холдинге-шмолдинге две фабрички примерно одинаковых размеров, одна расположена в Ивановской, вторая – в Ярославской области, то есть в очень сходных внешних условиях.

Но вот результаты хозяйствования фабрик довольно сильно различаются. В чём тут дело? Точно, что не в количестве живого труда. В организации и управлении. И про ДифРенты – я лукавлю, конечно, я понимаю, что в Америке результаты отличаются не только из-за них – думаю, там хозяева сочли нужным добавлять всем, делиться долей получаемого ФРС эмиссионного дохода. То есть стоимости (для меня пока) есть, но они перераспределяются.

Вазген Авагян: На самом деле, стоимость труда определяется ТРАДИЦИЕЙ значительно больше, чем его результатами (отчего в наши дни сверхвысокой волатильности и краха традиций такой бардак с оплатой труда).

Так, для смеха – личную "обидку": в советское время я, молодой писатель-дебютант опубликовал в журнале свой рассказ (всего лишь рассказ!) и получил гонорар… 400 рублей! Этого хватало на пол-года умеренной жизни… И сегодня я за рассказ получу… 400 рублей, но уже российских, на один обед в дешевой рабочей столовой… Труд одинаковый (в обоих случаях речь идёт о рассказе и публикации) – оплата кардинально разная. Какая ситуация более правильная? Да и вообще – можно ли говорить об объективной оценке в данном случае? Но это – курьёз из жизни: понятно, что творчество есть труд более чем специфический. Так что я предложу пример посерьёзнее…

Возьмем две разновидности труда: хлебопека и матери. Нельзя сказать, что труд хлебопека всегда оплачивается, и нельзя сказать что труд матери, с грудного кормления до университета поднимающей чадо (будущего гражданина, воина, труженика, мыслителя, вообще – будущее человечества) – никогда не оплачивается. Иногда хлебопек работает впустую, а иногда порядочный муж осыпет роженицу золотом (если имеет такую финансовую возможность).

Тем не менее, традиция разделила труд хлебопека и матери. Если бы инопланетяне посмотрели на нас, то очень удивились бы: получается, этим землянам хлеб нужен, а те, кто его едят – нет. Труд матери по странной традиции выводится из оплаты – и мы настолько к этому привыкли, что даже не замечаем этого… При этом мы оплачиваем, и притом часто очень щедро, труд нищих (ходить канючить – тоже ведь труд, сродни работе коммивояжера или страхового агента), среди которых много мошенников. А труд матери? То ли она сама должна на него изыскать деньги за счет «второй работы», то ли её муж (если он есть), то ли государство – которое выделяет на детей какие-то смехотворные подачки…

Между тем, по иронии судьбы, именно мать своим материнским трудом, единственная, может быть, и производит пресловутую прибавочную стоимость, потому что никакого сырья не портит, и производит живую душу человеческую почти из ничего… То есть как раз в том исключительном случае, когда прибавочная стоимость производится – она как раз лишена всякой финансовой стоимости…

Глубокая ревизия всей экономической базовой основы заставляет нас снимать с повестки дня химеры как классового общества, так и дуализма классов угнетателей и угнетенных.

Если говорить строго, то между двумя полюсами бездна вариантов. Два же полюса таковы:

• 1.ресурсов завались, работать некому


• 2. и рабочих завались – ресурсов нет.

Я не утверждаю, что такое раздвоение – противоречит марксизму. Нет, но оно находится за гранью марксизма, выстраивавшегося вокруг осевой «труд-капитал». В ситуации первого «полюса» не капитал эксплуатирует труд, а наоборот – капитал… эксплуатируется представителями наёмного труда!

Другое дело, что мы движемся в сторону крайней нехватки ресурсов при крайнем избытке рабочих рук. И в этой ситуации капитализм понаделает ужасных преступлений – если его не остановить социалистическим гуманизмом…

Мой почтенный собеседник, необыкновенно наблюдательный и острый умом Николай Бобров (о чем свидетельствует и его межжанровая миниатюра «Все великие книги»^[2]) наверняка согласится со мной, что перенесение птицефабрики в «убитый» дальний край, где одни алкаши и пенсионеры (а такие глубинки в России есть) сделает трудоспособного рабочего эксплуататором директора птицефабрики.

То есть произойдёт ситуация, вообще марксизмом не предусмотренная – когда наемный рабочий выступает угнетателем (капризным и требовательным), а хозяин предприятия, владелец ресурсов и инфраструктурных фондов – поневоле начинает превращаться в обслуживающий персонал для удовлетворения пролетария: лишь бы тот не уволился…

Марксисткая традиция почитает такого рода отношения нонсенсом (т.е. пустяком), нетипичной и чуть ли не юмористической ситуацией. Но мы ведь видим вполне закономерное объяснение «нонсенсу»: в ситуации, когда очень много ресурсов и очень мало рабочих рук происходит смена местами угнетателей и угнетенных. Таким образом, нет устойчивого класса угнетенных – как и угнетателей, а есть сменная пара классов, которые господствуют друг над другом в соответствии с раскладкой «ресурсы-труд».

В ситуации, когда ресурсов мало, а рабочих рук очень много, происходит удешевление того, что экономисты ошибочно именовали «прибавочной стоимостью» – она стремиться к нулю, и в итоге (это очень важно!) – достигает именно нуля, а не около-нулевых показателей. То есть возникает ситуация, когда человек с его полезными переделами оказывается убыточным со всеми своими и трудом и мастерством.

Что важно? Со времен Маркса эта тенденция развилась чрезвычайно! Маркс лишь слегка ощущал её, отчего у него и возникли вкрапления (кстати, не получившие развития в итоговых выводах учения) о дифференцированных рентах (которые, кстати, восходят к Рикардо, а от него – к физиократам).

Ведь марксизм объявил, что «у пролетариев нет Отечества», а с точки зрения дифф. рент как раз наоборот получается: ГЛАВНОЙ задачей пролетариата является совместная с национальной властью борьба за удержание территорий, дающих преимущественную ренту, повышенную ресурсную ренту.

Империализм (скажем мягче – державность) – относится в свете теории дифф. рент к прямым экономическим классовым интересам пролетариата! Прежде чем ему работать и справедливо распределять продукты труда – нужно удержать те ресурсы, благодаря которым эти продукты могут появиться, и быть конкурентоспособными!

Маркс жил в реальности, в которой ресурсные запасы казались неисчерпаемыми или почти неисчерпаемыми. Ещё фантаст А.Беляев, живший в СССР много позже Маркса – радостно описывал освоение великих целин, которое предстоит коммунистам! Казалось, что этим целинам нет конца, за далью даль, за горизонтом – новые горизонты… Из этой логики исходил ещё Н.Хрущев и даже ранний Брежнев…

Если ресурсов много, то оплата труда за их обработку повышается. По мере сокращения запаса ресурсов стоимость сырого ресурса становится всё более весомой в себестоимости продукта, а стоимость труда – соответственно, исчезающей величиной.

Но не только истощение ресурсов бьёт трудового человека: его бьют с другой стороны и технологии. Стремительное сокращение вакансий на производстве – не мной придуманный кошмар профсоюзов. Н.Бобров, как практик, пишет мне, что производительность труда на его птицефабрике – колоссальная, немыслимая в расчете на одного человека в XIX веке.

Так что мы имеем? Труд стоит всё дешевле, а трудящихся нужно всё меньше! Труд сжимается и количественно, и качественно, поэтому выбор стоит так: или социализм (при котором людей «занимают» плановые органы, государство создаёт немыслимые при рынке рабочие места) – или массовый геноцид! Понимаете, геноцид, а не просто какая-то там эксплуатация!

Конечно, и сегодня есть какое-то количество ОБЪЕКТИВНО необходимых системе рабочих мест (ТО ЕСТЬ СОЗДАННЫХ ВЛАСТЬЮ ПО НУЖДЕ, А НЕ ИЗ МИЛОСЕРДИЯ). Но только слепой не увидит, что их в сотни, в тысячи раз меньше, чем век назад! И только слепой не увидит тенденции – что скоро их совсем не останется…

То есть мы идём и придём к ситуации, когда один оператор сложной техники, нажимая на нужные кнопки, заменит собой миллионы рабочих! И тогда только милосердие власти может дать людям кусок хлеба, ибо созданных по нужде рабочих мест совсем не останется.

Как же в такой ситуации не заговорить о необходимости социалистического гуманизма?

В этом смысле мы и говорим о МАХРОВО-РЕАКЦИОННОЙ УТОПИИ теорий, связанных с прибавочной стоимостью (в том числе и одряхлевшего в новых реалиях марксизма). Когда разные экономисты, вроде Миши Прохорова или министра Улюкаева требуют от человека «выработать прибавочную стоимость», то они, как в сказке, посылают его за «тем чего не может быть».

Только как же мне добыть

То, чаво не может быть?!

Ведь его ж на свете нету,

Сколько землю ни копыть![3]

Вместо социалистических реалий, в которых, в буквальном смысле, плановые органы принуждали потребителя делать заказы (и заказы делались, и с их помощью оплачивались все работающие) – нам предлагают реальность ДОБРОВОЛЬНОСТИ ЗАКАЗА. То есть люди, в чьи руки попадают отпечатанные правящим кланом деньги, предлагают трудящимся попрыгать и поползать у них в ногах, чтобы выклянчить платежеспособный заказ. Но сразу, заведомо известно, что далеко не все получат этот платежеспособный заказ на обработку сырья, и многим тем самым дадут путёвку в гроб…

Когда нам говорят о необходимости ликвидации нерентабельных предприятий (и вакансий) – мы отвечаем, вооруженные уже новой политэкономией – что НЕРЕНТАБЕЛЬНЫ ВСЕ, и лишь политический выбор властей делает часть предприятий рентабельными.

Сами по себе предприятия не могут выработать рентабельность, потому что они НЕ ВЫРАБАТЫВАЮТ ПРИБАВОЧНОЙ СТОИМОСТИ! Они (под видом прибавочной стоимости) получают от правящего клана, от ресурсораспределителей оплату за полезные переделы. Эта оплата поступает через разные каналы – и бывает либо достаточной, либо недостаточной. Но она именно поступает от властей и их стратегии, а не вырабатывается на предприятии, понимаете?

Если уж зашел разговор о птицефабриках, приведу врезавшийся мне в память пример 90-х. Источник – уважаемый журнал «Наш Современник». Там была статья про магаданские птицефабрики. Они были рентабельными при СССР, затем стали нерентабельными, но после дефолта 1998 года, когда доллар в пять раз поднялся в цене, вдруг снова стали рентабельными. Понятно, что магаданские птицефабрики – не производители, а заложники стоимости. Не они ведь цену доллара определяют – но в то же время намертво на неё завязаны…

То есть на уровне предприятия (которое и у Смита, и у Маркса, и у современных либералов выступает автономным генератором прибыли) нельзя добиться прибыльности или предотвратить убыточность.

Прибыль генерируется через стратегическую волю правящего клана. Клана, подчеркну, а не класса (как у Маркса). Класс – понятие слишком анонимное, расплывчатое, слишком условное, чтобы быть жизненным.

Клан – это персонально-конкретный круг лиц, которые в буквальном смысле друг друга знают, и солидарностью обеспечивают власть друг другу. Самый распоследний лакей или парикмахер в этом клане значит больше, чем владелец «заводов, газет, пароходов», в клан не попавший, чужой правящему клану. Подчеркну: не только враждебный, но и просто чужой, т.е. лично не знакомый.

Скажут – что вы придираетесь, клан или класс, какая разница? На самом деле – огромная разница. Класс – безлик и объективен, клан – персонофицирован и существует только как активный субъект.

Для угнетателей народа классовая теория безмерно выгодна (потому они так активно ухватились за неё до Маркса[4], при Марксе и особенно после Маркса). Классовая теория позволяет обезличивать ответственность, позволяет ссылаться на выдуманную химеру, которая якобы управляет процессами вместо конкретных (слитых в активный и агрессивный заговор) лиц.

Но почему в классовой теории увидел истину Маркс? Почему он её принял из рук буржуазных экономистов (адвокатов правящего клана)?

Дело в том, что трудовая теория стоимости и «прибавочная стоимость» заставляют видеть в отдельно взятом капиталисте и его фабрике источник, генератор прибыли. При таком ошибочном взгляде капитал как бы вырабатывает прибыль изнутри себя (это и есть ключевое положение марксизма) – т.е. капитал подобен корове, регулярно дающей молоко.

Притом, что и корова без подвоза кормов и создании условий молока давать не будет, можно всё же с натяжкой предположить: один владелец коровы никак не связан с другим, они могут быть совсем незнакомы или пребывать во вражде. Коровы от этого молока давать не перестанут…

Приведу другую аналогию. Светлячок – сам по себе источник света. Он будет светиться независимо от того, в какую компанию его поместить: и в компании тараканов, и в компании лесных клопов, и в компании жучков-«солдатиков» светлячок будет светить одинаково, ибо свечение – его внутренняя генерация.

Маркс именно такого светлячка увидел в капитале – полагая (через теорию прибавочной стоимости) что капитал сам по себе, изнутри себя извлекает прибыль. Если принять этот взгляд, то да, безусловно, собрание капиталистов теряет персонность, обязательность заговора и сговора, оно превращается в собрание людей, имеющих общие интересны, однако же самодостаточных.

Но если мы возьмём электролампочку, то увидим, что она, в отличие от светлячка, не содержит света внутри себя, она светит только будучи подключенной к сети! Без смычки с сетью лампочка превращается в бесполезный предмет, никакого света не вырабатывает, и ничего осветить не может. Точно так же и капитал – не светлячок, но лампочка. Он не получает прибыли изнутри – а получает её за счет связей извне, от генерирующей власть клановой установки, узурпировавшей власть над ГЛЫБОЙ РЕСУРСОВ.

А потому капиталисты – несамодостаточные люди, они чего-то значат и могут только в конкретных реалиях конкретного заговора, следовательно, они собираются не в класс, а в клан (если грубить – то просто в мафию).

При смене кланов ни состав угнетенных, ни состав угнетателей не остаётся неизменным. А именно: значительная часть вчерашних угнетателей оказывается («вдруг») угнетёнными, а немалая часть вчерашних угнетённых оказывается угнетателями.

При этом живые отношения в клане оказываются гораздо важнее мертвых отношений собственности. Все отношения собственности (владения движимым и недвижимым капиталом) – являются лишь окостеневшими, ороговевшими последствиями клановых разборок. На бумаге отношения собственности всегда претендуют на вечную нерушимость, но на практике они всегда оказываются эфемерными.

Не только враждебный, но и просто чужой, незнакомый правящему клану владелец капитала (не включенный в списки их распорядка) – становится добычей и дичью. Его собственность отбирают тем или иным способом – по суду или без суда[5]. В частности, нобелевский лауреат, американский экономист Котликофф насчитал свыше 100 способов экспроприации собственности, активно применяемых в США, кичащихся «святостью частной собственности».

***

Не понимая, как устроена жизнь, на самом базовом уровне, наши экономисты и наши власти обрекают все свои инициативы заведомо на провал.

Если считать, что человек, час толокший воду в ступе, выработал прибавочной стоимости на 1 рубль, то неизбежно следует, что человек, толокший воду в ступе 10 часов – выработал 10 рублей. Отсюда бесконечные попытки наших властей растянуть рабочий день, повысить пенсионный возраст и т.п. – чтобы люди толкли воду в ступе как можно дольше, и как можно больше прибавочной стоимости тем самым извлекали.

Оппозиция (скажем, КПРФ, профсоюзы и др.) убеждена, что человек, 10 часов толокший воду в ступе, и получивший за это только 6 рублей – обворован. Что ему недодали 4 рубля, выработанные им – очевидно, коварные капиталисты, присвоившие себе плоды нескольких часов рабочего времени.

Но правда-то в том, что на самом деле ничего такого не было и быть не может. Толчея воды в ступе[6] не вырабатывает никакой прибавочной стоимости ни за час, ни за 10 часов. А раз никаких рублей не зарабатывается – то никаких рублей нельзя и отчуждать…

Если действительно нужно толочь что-то в ступе, то на это существует заказ, и, конечно, он не связан с часами, минутами и месяцами рабочего времени, а связан только лишь с результатом действия. Результатом, который заказчик признает удовлетворительным СУБЪЕКТИВНО – потому что так хочет.

То есть на наш или ваш взгляд результат бурной деятельности совершенно нелеп или отсутствует – но если заказчик видит в нём себе пользу, то и оплачивает: «хозяин-барин». В такой реальности о каких часо-рублях и рубле-часах может идти речь?

Только об условных, помещенных в договоре по доброй воле сторон: ты, мол толки воду в ступе 6 часов, а я тебе за это 6 рублей… А если будешь толочь 10 часов – мне это уже не нужно, добавки не получишь…

Капитал сам по себе не может извлекать прибыли/прибавочной стоимости, потому что труд, который он угнетает – тоже не извлекает из своих манипуляций никакой прибавочной стоимости.

Сукно в виде сюртука станет дороже себя в виде отреза ткани – только после получения одобрения заказчика. Без такового одобрения сукно в виде сюртука считается испорченным отрезом, и стоит дешевле отреза.

Не понимая этого, власть наша занимается глупостями в виде лоббирования увеличения рабочего дня, рабочего стажа для пенсии, производительности труда – наивно думая, что чем больше сукна перепортят люди, тем выше в итоге станет их благосостояние. То есть неверная теория порождает бредовую практику, когда, по слову барда «мерилом работы считают усталость»…

А на самом деле вопрос не в том, сколько сукна перепортят ножницами закройщики, а в том – кто, с какой целью, на каких условиях и зачем им заказал его кройку. Поэтому я и считаю фальшивой не только теорию прибавочной стоимости, но и теорию производительности труда[7].

Для угнетателей и мошенников все эти теории – не просто «сказки на ночь», а орудия, позволяющие держать массы в политэкономической неграмотности[8].

Человек имеет свои права не как производитель прибавочной стоимости, а просто как человек. Его оплата должна выстраиваться не из его прибыльности, а из его нужд (что не исключает, естественно, трудовой дисциплины в плановом хозяйстве).

Очень многое в хорошем хозяйстве имеет ПЛАНОВУЮ УБЫТОЧНОСТЬ.

В конце концов, солдат ничего не производит (и даже наоборот, когда палит из пушки) – но нужнее и полезнее солдата для экономики нет ничего[9]!

Социализм – что поможет избежать гибельной уравниловки – это право равноправного пользования ресурсной глыбой страны всем её гражданам (в западной профсоюзной традиции это называется «антимонопольной политикой»).

***

Кратко подводя итоги: ныне господствующие экономические теории (включая марксизм) – не просто искаженно отражают объективную реальность, произвольно вставляя в неё иллюзорные сегменты и ложные сущности.

Они производят экономическую практику. А эта практика может стать (и уже становится) причиной гибели миллионов и миллиардов людей.

Бесконечная возгонка «производительности труда» может окончится смертью рабочего от переутомления, а бесконечные требования выдавить из себя и личного труда «прибавочную стоимость» – смертью от погони за невозможным.

Поэтому экономику нужно приводить в соответствие с объективной реальностью и НАЧАТЬ НАЗЫВАТЬ ВЕЩИ СВОИМИ ИМЕНАМИ (чему, кстати, учил нас и К.Маркс).

В этой очень непростой, чреватой ошибками (ибо не ошибается только тот, кто ничего не делает) работе мне, как экономисту-теоретику очень помогают вопросы и тезисы внимательного читателя Николая Боброва. За что ему огромное շնորհակալություն (спасибо)!

[1] Автор имеет в виду аллегорию из статьи Авагяна «Прибавочная стоимость, как миф», опубликованной вот здесь => http://economicsandwe.com/doc/5678/

[2] http://www.stihi.ru/2007/07/06-1259

[3] ПРО ФЕДОТА-СТРЕЛЬЦА УДАЛОГО МОЛОДЦА – Л.Филатов

[4] До Маркса о делении общества на классы писали уже 6 экономистов и историков.

[5] Разница чисто стилистическая, потому что суд находится в руках правящего клана, и потому мало чем отличается от конфискации без суда.

[6] Под этим я имею в виду труд в чистом виде, труд, не совмещенный с ресурсной базой.

[7] Измерять производительность труда в деньгах – совсем глупо. Получится, что человек, продавший 1 торт за 10 рублей в два раза производительнее человека, продавшего точно такой же торт за 5 рублей. Получается – кто больше зарабатывает, у того и производительность труда выше. Самая высокая она, выходит, у олигархов-мегаворов, у наркобаронов, у работорговцев и т.п. Измерять производительность труда в натуральных единицах менее глупо, но тоже глупо. Труд измеряется заказами, а не выработкой. Не заказанный труд не имеет смысла при любой его производительности. Можно толочь воду в ступе со скоростью в 2, 5, 10 раз быстрее соседа – богаче соседа от этого не станешь.

[8] Например, когда рабочие Норильского Никеля требовали от жулика М.Прохорова повышения оплаты труда, жулик отвечал им, что у них «низкая производительность труда». Прохоров ставил, тем самым, лживую экономическую теорию на службу своей личной (и своего клана) алчности и ненасытности.

[9] Главный вопрос экономики – удержать в руках данного конкретного общества ГЛЫБУ РЕСУРСОВ. Даже натуральный крестьянин, который ест только то, что сам вырастил и одевается только в то, что жена его соткала – даже он! – остро нуждается в обороне того земельного участка, на котором работает. Хозяйство натурального крестьянина лишь с виду – самодостаточная единица, способная обойтись без помощи извне. По сути – первая же орда печенегов (или американской солдатни), прорвавшись к такому «самодостаточному» хозяину, лишит его не только всего имущества, но и самой жизни!