“Мы теряем целые направления в науке”

Сотрудники Санкт-Петербургского государственного университета говорят о предстоящих массовых сокращениях

Санкт-Петербургский государственный университет уволит сотни сотрудников — об этом говорят те, кто уже подвергся сокращению. Причина — в переходе СПбГУ на грантовую систему. Впрочем, увольнения опасаются даже те сотрудники университета, на исследования которых гранты выделены и одобрены. Сколько сотрудников сократят, никто точно сказать не может, цифры называются разные — от 200 до 400 человек. Говорить об этом открыто соглашаются только те сотрудники университета, кто уже уволен, остальные просят не называть имени.

С точки зрения закона, на первый взгляд, все выглядит безупречно: университет перешел на современную западную грантовую систему. Есть некоторое количество постоянных сотрудников, есть те, кто работает по договору — столько времени, сколько продолжается грант. Но заявки на внутривузовские гранты пишут все: выиграл грант, дали денег на исследование — твое счастье, не выиграл — извини. Перспективность научной работы определяет начальство. Так, после новогодних каникул в университет не вернется довольно много биологов.

— Сокращение биологических наук началось не сегодня, а с 2010 года, когда был расформирован физиологический научно-исследовательский институт, — говорит Елена, сотрудница университета, просившая изменить ее имя: она оказалась в числе нескольких ученых, у кого еще есть надежда остаться работать. — Институт был выдающийся, давший стране замечательных биологов. Сначала его подчинили биологическому факультету, лаборатории расформировали по кафедрам. Нас тогда взяли по трудовому соглашению до 2014 года. Теперь договор закончился, и нас увольняют — так через несколько ступеней были уничтожены многие научные направления. Сейчас уничтожаются целые лаборатории. Наш институт был своего рода полигоном, обеспечивал высокую квалификацию студентам университета, они на базе института проходили практику, делали научные работы. А потом институт разобрали на лаборатории, как веник на прутики, закрепили за факультетами — и стало возможным эти прутики ломать без всякого сопротивления. Мы никогда не входили в профессорско-преподавательский состав, были всегда сбоку припеку, нас даже хотели лишить лабораторий, да, по сути, так и сделали, никаких структурных подразделений наших в СПбГУ не осталось.

По словам Елены, раньше физиологический институт работал в природоохранном направлении: это были классические исследования по экологии живых объектов, они изучали среду обитания биологических видов, все это были долговременные исследования, основанные на непрерывном мониторинге. Теперь всего этого не будет:

— У нас только Ладожская орнитологическая станция работала 47 лет! Ее создавал наш коллектив, а теперь нам сказали — нет, университет не может создавать новые структурные подразделения. Мы просили выделить хотя бы трех сотрудников, чтобы продолжать работу, но нам отказали. У станции теперь нет никакой опоры, и она неминуемо потеряет свой статус. У нас делают вид, что заботятся о науке, правительство выделяет мегагранты, при этом приглашая иностранцев, которые будут возглавлять наши лаборатории, — нет пророка в своем отечестве. То есть руководство считает, видимо, что нам пора на пенсию, а молодежь должна добывать гранты. Только непонятно, кто ее будет учить, образование-то падает, фундаментальных знаний сейчас почти не дают, курсы урезаны вдвое. Потому что есть новомодные специальности — молекулярная биология, например. А что природу сохранять надо, это вроде бы все понимают, но что для этого надо делать конкретно — это уходит. Чтобы сохранять и изучать природные объекты в нынешних тяжелых антропогенных условиях, нужны огромные интеллектуальные и материальные вложения, тут нужны именно фундаментальные знания. Это направление декларируется, но средств на него не дается. У нас даже создана кафедра прикладной экологии — как раз для этого, но реальной поддержки этой кафедры нет, сотрудники влачат нищенское существование.

Научный сотрудник кафедры зоологии позвоночных биологического факультета Петербургского университета Валерий Бузун уже уволен, так что смело называет свое имя. Он тоже говорит, что грантовая система хороша, но малопригодна для фундаментальной науки, для исследований, рассчитанных на «долгое дыхание»:

— Я работал для комитета по природопользованию на особо охраняемых природных территориях, тут нужно мониторинг вести десятилетиями, за 2-3 года, на которые рассчитаны гранты, ничего не сделаешь. Мы везде работали как сотрудники университета, распространяя его влияние на всю Россию. Новая система все это разрушает. Одно из требований к грантам — половина сотрудников должна быть молодыми учеными до 35 лет. Значит, мы должны готовить некую смену, но мы ощущаем, что у нас за спиной никого нет. И образование недостаточное, и зарплата не позволяет молодым заниматься наукой. Так что в нашей области молодых ученых почти нет. Мы не можем обеспечить условия контракта — нас увольняют, то есть увольняют как раз тех опытных ученых, которые могли бы подготовить эту смену. Получается замкнутый круг.

В соседней лаборатории увольняются порядка восьми человек. Правда, они подали заявки на конкурс, но шансы невелики. Я знаю, что в прошлом году были заявлены мощные междисциплинарные темы, в том числе по Финскому заливу, где могли бы работать и химики, и гидробиологи, и орнитологи, но эта тема не получила поддержки. Получили поддержку вообще считаные темы, так что и сейчас большинству, скорее всего, будет отказано. Еще одна проблема — поиски руководителя. По новым условиям к нему применяется западная система оценки: у него должна быть степень не ниже доктора и очень высокий индекс цитирования статей в рейтинговых журналах. В принципе, эта система соревновательности среди ученых — правильная, но чтобы ее запустить, нужны десятилетия. Ведь чтобы напечататься в рейтинговом журнале, опять же надо проводить многолетние исследования, инструментально обеспеченные, с хорошей материальной базой, а кто на это даст денег? То есть опять возникает замкнутый круг — требования есть, а обеспечения их нет.

Министр образования и науки Дмитрий Ливанов (слева) и ректор СПбГУ Николай Кропачев. Руководство СПбГУ опровергает слухи о массовых увольнениях ученых и сотрудников вуза

Радио Свобода удалось получить комментарий пресс-секретаря СПбГУ Алексея Заварзина о грядущих увольнениях:

«В настоящий момент в университете открыты 54 вакансии административного персонала и объявлен конкурс на замещение 152 должностей научно-педагогических работников, что само по себе свидетельствует об отсутствии каких-либо "сокращений". В нашем университете ежегодно начинается и заканчивается большое количество проектов. По их завершении люди, которые приходили в СПбГУ и трудоустраивались именно в рамках реализации этих проектов, увольняются в соответствии с трудовым договором, который исходно был с ними заключен. В частности, в конце 2014 г. завершится пятилетний проект, который реализовывался биологами СПбГУ с начала 2010 года. С сотрудниками, работавшими над этим проектом, были заключены срочные трудовые договора, окончание действия которых совпадает со сроком завершения проекта — 31 декабря 2014 года. Отмечу, что сотрудники, желающие продолжить работу в нашем университете, могут участвовать в конкурсах на должности научно-педагогических работников и в конкурсах научных проектов, а также предлагать свои кандидатуры на позиции административного персонала. Кроме того, только за счет средств самого университета более 200 проектов (которые предполагают прием на работу научных сотрудников и научно-технического персонала) ежегодно поддерживается по результатам научных конкурсов СПбГУ».

Но именно эта система, как выясняется, вызывает большие нарекания. За множеством конкурсов скрывается невозможность постоянной и глубокой работы над многолетними проектами. Председатель профсоюза «Универсант» Сергей Самолетов считает деструктивной практику заключения с учеными трудовых договоров:

По словам ученых, работающих в СПбГУ, от них требуют готовить себе смену – в условиях, когда молодые люди неохотно идут в науку из-за маленьких зарплат

— Эта практика приводит к тому, что практически все ученые и преподаватели университета живут сегодняшним днем. Договоры заключаются на год, на два. Часто мы сталкиваемся с ситуацией, когда у человека не хватает публикаций, и его не допускают к конкурсу. Сейчас к нам обратился профессор Юрий Петрович Петров, руководитель факультета прикладной математики и процессов управления, который 46 лет проработал в университете. У него за последние 3 года шесть публикаций, из них две монографии по 300 страниц. Но его не допустили к конкурсу — согласно приказу ректора, у соискателя должно быть не менее трех статей в рецензируемых изданиях, индексируемых в наукометрических базах данных РИНЦ, Web of Science или Scopus. Этим требованиям у профессора Петрова отвечали только две статьи, а две его монографии не учитывались вообще. Между тем, профессор Петров — автор 160 работ, в том числе более 20 монографий, часть из которых переведена на английский язык и издана в США, Великобритании и Китае. Сам он считает, что, если бы вопрос о конкурсе решал ученый совет, проблем бы не возникло, но в университете все решает отдел кадров. Университет активно борется за повышение рейтинга, заставляет всех публиковаться в научных изданиях — то есть речь идет о повышении количества публикаций, хотя эксперты давно говорят, что небольшое количество серьезных глубоких публикаций могло бы гораздо больше поднять рейтинг вуза. Такие вещи, как с профессором Петровым, случаются на разных факультетах, мы давно говорим, что к кадрам у нас относятся, как к крепостным: с ученым заключают договор на год, на 2, на 3, а когда он отработает, его могут выкинуть на улицу — выжав перед этим все соки. Я общался с физиками — они мне говорят: как мы можем опубликовать статью, если нам только год надо свое исследование проводить! Фундаментальная наука чаще всего основывается именно на длительных экспериментах. И вообще — как может ученый спокойно работать, когда он знает, что его могут в любой момент выгнать, прервав все его труды? Эта система имеет еще одно последствие, «политическое»: никто не решается выступить против руководства. Стоит тебе покритиковать ректора или его окружение, все — завтра ты в университете не работаешь — ведь у тебя годичный контракт.

— Можно ли вообще так жестко регламентировать работу ученого, творческий процесс, в котором могут быть пробы и ошибки, срывы и, наоборот, прорывы. Разве не может гениальный ученый несколько лет накапливать информацию и ничего не публиковать, а потом вдруг разразиться открытием?

— Об этом мы давно уже говорим — научные открытия не делаются по приказу. Это может быть внезапное озарение, это может быть тяжелая многолетняя работа. К сожалению, это проблема не только СПбГУ, это проблема и нашего министерства образования, и того, как проводятся реформы в стране. Сейчас идет погоня за рейтингом, за публикациями. А пять лет назад был другой вектор развития — требовалось внедрять в производство разработки, при университетах создавались малые хозрасчетные предприятия, сейчас все это заброшено ради публикаций. Насколько это нужно — не знаю. Многие мои знакомые, сослуживцы говорят, что так реформы не делаются — их надо делать снизу, слушать, что говорит люди, а у нас реформы проводят чиновники, при этом количество бумаг растет в геометрической прогрессии. Но у преподавателей и ученых, кроме этих бумаг, есть еще и другие функции.

Несколько сотрудников университета, с которыми нам удалось поговорить, откровенно признавались: у них были надежды, что ректора Николая Кропачева не утвердят на следующий срок, но мечты не оправдались. Людмила, тоже попросившая изменить ее имя, говорит, что все они живут как на пороховой бочке:

— Всех нас 31 декабря увольняют. Даже если у тебя выигран грант на 3 года и прошел только год — все равно 31-го числа ты уволен. Больше всего нас возмущает, что никто даже не думает о том, что делать людям, у которых идут эксперименты: им надо как-то ухитриться добыть пропуска, чтобы входить во время каникул в здание университета и продолжать свой эксперимент. Гранты выигрывают на год, на два, на три, но у тебя же может что-то не заладиться, например, у ботаников где-то может случиться засуха, у зоологов падение популяции животных — вот и публикаций у тебя нет, тогда ты пишешь отчет, и тебе могут вообще закрыть грант. Насколько я знаю, такой эксперимент с финансированием науки проходит только в Петербургском университете, а в Московском, например, люди переизбираются на 5 лет и дальше могут спокойно работать. Мы же все время в стрессе, пишем тонны отчетов, зависим от этих публикаций. Каким образом, скажем, филолог, изучающий русский язык, наберет себе нужное количество публикаций в иностранных изданиях? Это нереально, а подход ко всем один. Мы должны брать в коллектив половину молодежи — но они ничего не умеют и получают такие же деньги, а мы должны их учить, тратить на это уйму сил и времени. Статьи должны публиковаться ежегодно — а если у тебя эксперимент длится год, да еще статья проходит через систему рецензирования в лучшем случае полгода? И как молодой ученый может иметь публикации — он ведь еще нигде не работал! Раньше университетом всегда руководили ученые-естественники, а теперь руководят юристы. Я не говорю, что юриспруденция — не наука, то только они совсем не понимают, как устроены науки естественные. И в результате — и это самое главное, — увольняя людей, мы теряем целые научные направления, и как их потом восстанавливать, непонятно.

Татьяна Вольтская

Из коментов читателей:

"Астрономия тоже в загоне. Дошли до того, что Пулковскую обсерваторию собираются переводить на Кольский полуостров, а на освобождённой от телескопов (но не от костей) территории построить лыжные трассы и элитное жильё."