Донецкий дневник (репортаж из «города роз», который стал фронтовым)
Донецк…
Город, впечатанный в мое сердце, в мою жизнь …Это всегда был август. Плавающий в солнечной плазме и сладком дурмане тысяч цветущих роз, душный, разморенный август.
Розы Донецка — гордость Донецка — розовые, желтые, алые, белоснежные. Острые, как церковные купола, луковицы бутонов, бархатные роскошные розетки.
Мой Донецк — город миллиона роз, который год за годом все глубже погружал пальцы шахт в пропитанные метаном и смертью бесконечной глубины донецкой степи, нащупывая жирные антрацитовые пласты — черное золото Донбасса… Там, в вечной тьме, в намертво въедающейся в края век угольной пыли — шахтерский «мейкап», платя за каждый вырванный из утробы степи эшелон антрацита здоровьем и жизнями в бесчисленных авариях, Донецк «давал стране угля». Но, возвращаясь к солнцу, отмывшись от черного лака — смешанного с углем пота, город гордился своими розами, как только может гордиться угольщик своей юной и бесконечно красивой дочкой, стоящей в белоснежном свадебном платье перед аналоем…
Донецк. Как же давно это было… Он так и жил в моей памяти знойный, благоухающий розами город-любовь, город-ожог…
И теперь Судьба снова свела нас.
…Но даже в самом горячечном бреду я не мог себе представить Донецк под огнем артиллерии, изувеченный, оскорбленный, контуженный.
…Здесь была детская площадка, а тут был сквер с фонтанами, а там был рынок, а вот там была школа. Была… Был… Были…
Боль города чувствуешь физически, словно бы он, как пес-подранок, приникает к тебе, ластится огнями, пытается не обращать внимания на кровь, растекающуюся по его мостовым. И от бессилия помочь ему хочется выть…
…Каждый день больницы принимают убитых и раненых.
— «Отходы» перемирия! — зло и цинично объясняет мне врач, осматривая в приемном городской травматологической больницы очередного раненого. Молодой мужчина без сознания, из рукава свитера свисает желтая, как воск, безжизненная рука. У него травма головы и осколочное ранение груди.
Еще двое дожидаются своей очереди на каталках за стеной. Молодой парень — Игорь — у него рваная рана руки и контузия, женщина — пенсионерка, осколочное голеней. На улице четвертая каталка, на ней пожилой мужчина. Верхняя часть тела накрыта курткой. Ему помощь уже не требуется. Осколок убил его наповал…
Такой «мир» не нужен никому
Каждый день обстрелы города, каждый день поток убитых и раненых, каждый день новые разрушения.
Город пытается свыкнуться с этим, жить, как живет больной человек с тяжелым недугом, но эта боль изматывает. С ней невозможно ужиться потому, что она невыразимо оскорбительна, обидна, словно некий маньяк каждый день отрезает у вас связанного по кусочку живой плоти.
За 2 месяца действия перемирия погибло больше 300 мирных жителей.
Весь план перемирия — сплошная «маниловщина». «Стороны должны осуществить отвод крупнокалиберного вооружения (считай всей артиллерии и танков) на 15 км с каждой стороны» — то есть Украина должна из ВСЕХ «КОТЛОВ» вытащить всю артиллерию, танки и минометы и оставить свои войска практически без прикрытия.
И тут же выбирать — либо выводить из котлов все свое стадо и бросать с таким трудом завоеванные позиции, либо бросать в котлах на героическую гибель войска, так как без артиллерийского прикрытия они тут, без поддержки, не протянут и недели. С другой стороны, и ополченцы должны по договору просто оставить и Луганск, и Донецк и уйти со всем тяжелым вооружением куда-то в «степь Донецкую». Понятно, что это из области фантастики.
На самом деле этот «меморандум» очень точно вскрывает долгосрочные планы Киева.
Никак не фиксируя мир в регионе и не признавая за Новороссией право на существование, он всего лишь на 6 месяцев (столько выделил Киев на период «особого управления»), дает передышку прежде всего потрепанным и своим разгромленным войскам. За эти 6 месяцев Киев планирует, не имея реальной возможности вести активные боевые действия в условиях холодов, перезимовать в комфортных условиях, провести за это время качественную военную реформу, получить от США и НАТО современную технику, вооружение, средства связи и амуницию, переобучить войска по современным натовским программам и хорошо подготовиться к весеннему наступлению. За это время Киев хотел бы с помощью дипломатического давления вынудить Россию поставить границу с Новороссией под международный контроль, и если не окончательно отрезать Новороссию от главного источника снабжения техникой и вооружением, то сильно его ужать и усушить.
В этих условиях можно ли всерьез относиться к этому меморандуму?
Думаю, ответ очевиден.
Меморандум — филькина грамота, прикрывающая киевский срам.
Выполнение его сразу завязло в полной невозможности обеих сторон обеспечить его реальными действиями и давно стало профанацией, как и первый «меморандум».
Такой мир не нужен никому, и все понимают, что дни его сочтены….
* * *
Блокпост «Гамалия»
Назван в честь АЗС, стоящей в ста метрах за блок-постом и давно закрытой… Блокпост — бетонные бруски укрытий, окопы, палатка в низине, прикрытая от огня высокими стенками кювета.
Небольшая колонна автомобилей на въезд. Легковушки, грузовики, фуры. Автомобили медленно проезжают через изогнутый змеей коридор безопасности. Проверка документов, иногда пара вопросов и приветственно поднятая открытая ладонь:
— Проезжайте!
Огромная фура заползает и занимает почти весь коридор:
— Что везете?
Маленький, худенький, как подросток, водитель достает из пластиковой папки бумаги:
— Подсолнечное масло для «Бруснички».
— Покажите груз!
Водитель безропотно распахивает дверь фуры. За ней почти доверха упаковки с маслом. Ополченец привычными экономными движениями карабкается в кузов, забирается на коробки и светит вглубь кузова.
Потом спрыгивает вниз.
— Все в порядке! Проезжайте…
«Брусничка» — сеть донецких универсамов, которая, несмотря ни на что, продолжает работать…
…Вообще, здесь, на блокпосту, очень быстро понимаешь, насколько все еще связаны эти две Украины — Новороссия и та, которая пошла на Новороссию войной. Через блокпост непрерывным потоком идут грузовики, фуры, самосвалы. Бизнесмены, как муравьи на разоренном муравейнике, пытаются исправить разрушенное. Восстанавливают связи, заново выстраивают торговые цепочки, тянут коммуникации от поставщиков к продавцам.
Украина начинает замерзать без донецкого угля, а на складах донецких шахт растут черные, смолистые горы угля. Без донецкого кокса останавливаются металлургические комбинаты Кривого Рога и Запорожья, а Донбассу нужна сталь для шахт и строек. И нужно сделать так, чтобы каждая сторона получила то, что ей необходимо. Война разделила страну, разорвала казавшееся еще недавно незыблемым ее единство, но построенный еще в советское время экономический организм — системы жизнеобеспечения, энергетика, промышленность, — транспортные артерии, ее кровь — денежная система все еще функционируют как одно целое, и раздел его — это труднейший процесс, который еще впереди.
А пока дороги Донбасса на Украину это не только направления наступлений, по которым к Донецку и Луганску рвутся группировки киевских нацистов, но и «дороги жизни», по которым возвращаются беженцы, двигаются грузы с продовольствием и товарами.
Перед блокпостом, на встречной обочине, расстрелянный скелет небольшого автобуса — «бусика» на украинском сленге.
— А это к нам «правосеки» выскочили. Джипиэс подвел! — ухмыляется статный пожилой ополченец в кубанке и спецназовском «горнике», и я сразу вспомнил августовское видео о том, как в на блокпост выскочил автобус, в котором ехал отряд боевиков из «правого сектора». Бой был коротким — боевиков уничтожили. Троим повезло — их ранеными взяли в плен…
— Здесь вообще для «укропов» какой-то бермудский треугольник, — объясняет ополченец. — После этого они еще дважды выскакивали на нас. Вот совсем недавно машина выскочила, а там — замкомбата «Днепра» и с ним корреспондент, и снайперша — известная биатлонистка с охрененной американской винтовкой. Я такую первый раз в жизни видел. Тоже заблудились, на нас выскочили. Ну, мы их приняли… Биатлонистка даже разрыдалась от обиды и злости, что вот так глупо попалась…
…Глядя на этих собранных, уверенных в себе, отлично вооруженных бойцов, почти невозможно себе представить, что еще в начале мая они стояли здесь на дороге без всякого прикрытия с обычными черенками от лопат, чтобы не пустить в город отряды «правого сектора», который, как говорили, выехали из Киева в Донецк усмирять Донбасс. Ночевали под открытым небом. Что почти никто из этих ребят до войны не держал в руках оружие и никогда не думал, что придется сражаться за свой дом, за своих родных.
Именно здесь, на трассе, ведущей в Запорожье, был первый раненый этой войны — ополченец с позывным «Буч», и здесь их отряд встал намертво, не пропустив нацистов ни на метр к Донецку. Из этого отряда начала свое формирование знаменитая «шахтерская дивизия» — по численности, наверное, батальон, но по отчаянности и стойкости настоящая дивизия, которая намертво встала на западной окраине Донецка — в поселке Трудовское, где расположена одна из самых больших и богатых углем донецких шахт «Трудовская».
Здесь же, на этих постоянно обстреливаемых улицах, бойцы живут, за них сражаются и умирают, но ни пяди родной земли не отдают. Более того, под огнем «укроповской» артиллерией занимаются восстановлением шахты и готовятся «родной давать стране угля»! Стране ДНР! Это тут особенно подчеркивают!
…Ночь навалилась обжигающим морозом. На термометре — минус 5. Но на донецком степном ветру это как минус 15 под Москвой. Время к полуночи, но движение не стихает. Машины, одна за одной, кто проезжают в сторону Донецка, кто за границу ДНР.
— «Немец», иди чайку хлебни, — негромко кричит в темноту один из ополченцев.
— Почему «немец»? Это позывной такой?
— Да. А еще потому, что он настоящий немец…
Из темноты на свет фонарика выходит худощавый высокий парень в таком же, как все в отряде, спецназовском горнике, «разгрузке», держа автомат на сгибах рук, как это тут принято у опытных бойцов…
— А ты по-русски понимаешь?
— Понимаю! — без всякого акцента отвечает «немец». — Я вообще-то родом из Омска. Меня в 13 лет увезли в Германию…
— А как здесь оказался?
«Немец» с немецкой обстоятельностью рассказывает, как его потрясли кадры разрушенного Донецка, погибших мирных жителей, как он принял решение оставить работу электромеханика и приехать сюда помогать. История его путешествия — целый авантюрный роман. Сюда «немец» добирался на попутках. Сначала до границы с Украиной, потом до Ковеля. От Ковеля до Киева на поезде и уже из Киева до Донецка на автобусе. Самое интересное — то, что и он приехал именно сюда, на этот блокпост, здесь вылез, показал документы и здесь же и остался…
Где-то далеко слева в темноте начинают топать пушечные выстрелы.
— Аэропорт начал работу по расписанию. — Кивает куда-то в темноту «немец». — Каждую ночь, хоть часы сверяй. Немец ставит пустую кружку на деревянный стол — Ну, я пошел! До свидания!
— Чююз! — тяну я немецкое «пока», и лицо «немца» расплывается в широкой улыбке:
— Чююз!
* * *
Утром мы едем на Саур-Могилу
Дорога идет через разбитые, растерзанные деревни, в которых, кажется, уже никогда не затеплится жизнь. Черные провалы окон, вывернутые, изломанные ребра стропил. Ни огонька, ни человека. Только ветер и запах пожарища. Запах беды. Наверное, когда-то так же мертво и страшно стояли после прохода Великой чумы пустые деревни и города…
Вдоль дороги, тут и там — рыжие ржавые выгоревшие скелеты боевой техники. Изувеченные до неузнаваемости адским огнем, с оторванными черепами башен, с вырванными, разбросанными вокруг себя стальными внутренностями, нелепые и до сих пор бьющие по ноздрям трупным запахом и соляровым чадом.
Сама Саур-Могила — жуткий памятник этой войне. Земля буквально изрыта оспой воронок всех калибров. Огромный монумент из бетона и гранита превращен в чудовищную пирамиду битого щебня и рваной арматуры. Здесь исстрелян не просто каждый метр, здесь изрешечен каждый сантиметр. Изрешеченные чугунные барельефы. Поднимающий в атаку бойцов комиссар, словно специально дважды прошит в грудь «крупняком», словно его неживого, отлитого из чугуна, испугались и тщательно ритуально убили…
…Невозможно представить, как в этом аду кто-то мог уцелеть, как эту высоту удавалось держать столько недель? Ответ знают только камни, но они молчат. Ответ знает бешеный ветер, который дует здесь буквально со всех сторон, от которого невозможно укрыться. Но кто знает язык ветра?
…Они 18 раз вызывали огонь на себя. Они стояли, здесь один против ста. И могилы тех, кто сложил здесь головы рядом с вершиной. Герои «Востока»…
Саур-Могила — памятник стойкости бойцов Новороссии. Здесь, на этой дороге, на этой вершине, я впервые ясно осознал то, насколько глубокая пропасть пролегла между Донбассом и Украиной. Ее безыскусно и просто выразила древняя старуха, вышедшая к нам из ворот старой хаты на окраине одного из разбитых сел.
Я кивнул на бельма затянутых целлофаном окон.
— Что здесь случилось?
Она долго молчала, словно тщательно подбирала слова, а потом очень спокойно и скорбно ответила:
— Воны нас расстреляли…
— Кто они?
— Та нацисти. Нелюди с той Украины…
И «ТА» Украина уже никогда не станет Родиной для ЭТОЙ Украины…
Владислав Шурыгин
