Александр Иванович

пустомельство и словоблудие

“Царь был очень добр к своим подданным”-наглядно демонстрирует ставшей крылатой фразу министра финансов И. Вышнеградского (1880—1892 гг.): «Недоедим, а вывезем». Эта практика вошла в историю под названием «голодный экспорт». Министр земледелия тех лет А. Наумов писал: «Россия фактически не вылезает из состояния голода, то в одной губернии, то в другой». Министр иностранных дел России В. Ламзодф: «От просящих хлеба нет прохода. Окружают всюду толпой. Картина душераздирающая. На почве голода тиф и цинга». Известный публицист начала века М. Меньшиков приходил к печальным выводам: «Народ наш хронически недоедает и клонится к вырождению… ».
Наиболее масштабным в современной истории стал голод, увенчавший целую череду голодных лет. Голод 1891 —1892 гг. охватил более 40 млн человек. В историю вошел так же самарский голод 1897—1898 гг. «В 1905 г. в Петербурге ожидали неурожая в 138 уездах 21 губернии и опасались, что число пострадавших может дойти до 18 млн». Официально установленный «физиологический минимум» равнялся 12 пудам хлеба с картофелем в год на человека. В 1906 г. этот уровень потребления был зарегистрирован в 235 уездах с населением 44,4 млн человек. В 1911 г., когда почти половина всего товарного хлеба шла на экспорт, вновь разразился голод, охвативший до 30 млн крестьян и правительство опять оказывало помощь голодающим».
Распространение информации о голоде ограничивалось, так, например, А. Панкратов, в своей книжке «Без хлеба» в 1913 г. писал: газетам «не дозволялось сгруппи¬ровывать под общей рубрикой извеспя о неурожаях и явленияхъ, происходящихъ отъ онаго», «воспрещалось печатать какие-либо воззвашя въ пользу голодающихъ». А въ 1892 году даже было предписано «воздерживаться отно¬сительно необходимости устроить пышную встречу американскими судами, везущими хлЪбъ для голодающих».
Избыточная смертность от самого сильного голода 1892 г., на фоне последующих событий, была относительно невелика: она превысила среднюю за 1890—1894 г. всего на 13% или ме¬нее чем на 0,5 млн чел. Однако прямые статистические подсчеты в данном случае не дают реальной картины. Косвенно о размерах проблемы может свидетельствовать крайне низкая средняя продолжительности жизни в России. Для мальчиков в 1900 г. она составляла 27,25 лет, для девочек— 29,38 года; местами она спускалась до 19,95 (Пермская губ.), между тем как во Франции она доходила до 43 лет 6 мес., в Англии — до 45 л. 3 мес., в Швеции — до 50 лет. Н. Рубакин в этой связи замечал в 1912 г., что «Россия — не только страна высокой пло-довитости, но и огромной смертности, — такой, какая не наблюдается ни в какой другой мало-мальски цивилизованной стране Европы». Основной причиной низкой продолжительности жизни в России был высокий уровень детской смертности (до 1 года). По этому показателю Россия превосходила Англию и Францию в 2 раза, а Швецию в 3,2 раза.
Описания голода остались в наблюдениях русских писателей, например, таких как Л. Толстой, который, после посещения четырех голодающих черноземных уездов Тульской губернии, сообщал: «Употребляемый почти всеми хлеб с ле¬бедой, — с 1/3 и у некоторых с 1/2 лебеды, —хлеб черный, чернильной черноты, тяжелый и горький; хлеб этот едят все, — и дети, и беременные, и кормящие женщины, и больные… Лебеда здесь невызревшая, зеленая. Того белого ядрышка, которое обыкновенно бывает в ней, нет совсем, и потому она несъедобна. Хлеб с лебедой нельзя есть один. Если наесться натощак одного хлеба, то вырвет. От кваса же, сделанного на муке с лебедой, люди шалеют. Здесь бедные дворы доедали уже последнее в сентябре. Но и это не худшие деревни. Вот большая деревня Ефремовского уезда. Из 70-ти дворов есть 10, которые кормятся еще своим»… «Всегда и в урожайные годы бабы ходили и ходят по лесам украдкой, под угрозами побоев или острога, таскать топливо, чтобы согреть своих холодных детей, и собирали и собирают от бедняков кусочки, чтобы прокормить своих заброшенных, умирающих без пищи детей. Всегда это было! И причиной этого не один нынешний неурожайный год, только нынешний год все это ярче выступает перед нами, как старая картина, покрытая лаком. Мы среди этого живем!».
Другой выдающийся современник эпохи — смоленский помещик А. Энгельгардт отмечал в своих письмах: русскому интеллигенту «просто не верится, как это так люди живут, не евши. А между тем это действительно так. Не то чтобы совсем не евши были, а недоедают, живут впроголодь, питаются всякой дрянью. Пшеницу, хорошую чистую рожь мы отправляем за границу, к немцам, которые не будут есть всякую дрянь. Лучшую чистую рожь мы пережигаем на вино, а самую что ни на есть плохую рожь, с пухом, костерем, сивцом и вся¬ким отбоем, получаемым при очистке ржи для винокурен — вот это ест уж мужик. Но мало того, что мужик ест самый худший хлеб, он еще недоедает. ..» «Американец продает из¬быток, а мы продаем необходимый насущный хлеб. Американец-земледелец сам ест отличный пшеничный хлеб, жирную ветчину и баранину, пьет чай, заедает обед сладким яблочным пирогом или папушником с патокой. Наш же мужик-земледелец есть самый плохой ржаной хлеб с костерем, сивцом, пушниной, хлебает пустые серые щи, считает роскошью гречневую кашу с конопляным маслом, об яблочных пирогах и понятия не имеет, да еще смеяться будет, что есть такие страны, где неженки-мужики яблочные пироги едят, да и батраков тем же кормят…»