Церковь грубо вытолкали на перифирию враги, или она сама тоже непозволительно ослабела?

Услышал недавно, что Флобер говорил, дескать "Литература, это религия". Охотно верю, что создатель "Мадам Бовари" произнес такое. Причем, произнес не на ходу, а обдуманно и с чувством.
19-й век был огромным религиозным симулякром. Что только не сравнивали с Церковью и не выводили на авансцену для соперничества с последней. Станиславский то же говорил о театре. Мол, театр это Святилище, а актерские коллективы, это сплоченные группы демиургов, которые в этом "святилище" священнодействуют.
А кто не слышал про "храм науки"? Произносится сие обыкновенно в адрес какой-нибудь Академии наук (во Франции академиков доныне называют "бессмертными") или даже отдельного Университета.
Откуда этот пафос? И почему нужно непременно или сравнить себя с Церковью, или поставить, надувши грудь, на место ее?
По меньшей мере со времен т.н. Просвещения. Тогда очень поверхностные, но очень амбициозные говоруны а-ля Дидро, считали, что Церковь нужно загнать под существующие своды, чтобы голос ее слышен был лишь внутри, а на улице или в народном собрании слышан не был. Функцию общественно значимой проповеди нужно, дескать, передать философам, политикам, театральным деятелям, да хоть клоунам… Поэтам, художникам… Лишь бы не Церкви. И не рисуйте больше святую Екатарину или святого Иеронима, а только "Завтрак на траве" или голландские натюрморты.
Никаких больше уличных проповедников, никаких крестных ходов, никакой власти над умами. Все это нужно отобрать навсегда и передать в пользование людям со "светлыми лицами", типа нашей сегодняшней (или вчерашней) либерды.
Это было громкое начало. А только потом, очень даже потом, Ленин стал "мощами", а Маркс – "иконой". По неизбежности.
Всем захотелось (с некоторых пор) оспорить Божью власть, и при этом же под нее загримироваться. Даже судьи высоких судов (Конституционного или Верховного) судят не иначе, как облачившись в некие мантии и надев на грудь что-то вроде епископской панагии. Кое-где по старинке напяливают парики. Чтоб сразу Средневековьем запахло. А человеку всюду внушают, что он теперь вместо Бога, Которого типа нет. И отвечать типа Некому. И вообще у нас гуманизм, а не тео-центризм, и в центре мира – человечек, пусть даже Полиграф Полиграфович, а никакой не Господь Вседержитель.
Вся эта мутная богоборческая чушь давно воспринимается, как норма, поскольку передается по наследству лет триста или больше. Смотря как считать. И только один вопрос гложет: Церковь грубо вытолкали на перифирию враги, или она сама тоже непозволительно ослабела? Она сдала позиции или вынужденно оставила их с боями? Звон ключей Петра и блеск Павлова меча (и меч возьмите, который есть глагол Божий) действуют еще на кого-то или перешли в разряд аллегорий?
Дело конечно идет к Страшному Суду. Никуда больше. Но обидно понимать, что кривляющийся мирской дух заполнил собою почти все социальные ниши, некогда находившиеся в руках Церкви и управляемые ею. И историю этого отступления со всеми причинно-следственными связями изучать, хоть и неприятно, но полезно.

Протоиерей Андрей Ткачёв

Комментарий редакции

Основные тезисы:

1. В 19 веке различные сферы деятельности (литература, театр, наука) начали сравнивать себя с Церковью или пытались заменить её.

2. Начиная с эпохи Просвещения появилось стремление:
   – Ограничить влияние Церкви
   – Передать функцию общественной проповеди другим институтам
   – Вытеснить религиозные темы из искусства

3. Возникла тенденция подражания церковным атрибутам в светских институтах:
   – Судьи носят мантии
   – Появление "светских святынь" (Ленин как "мощи", Маркс как "икона")
   – Замена теоцентризма гуманизмом

4. Автор поднимает вопрос о причинах утраты Церковью влияния:
   – Внешнее давление врагов
   – Внутреннее ослабление
   – Вынужденное отступление

Вывод:

Статья отражает критический взгляд на процесс секуляризации общества, произошедший за последние 300 лет. Автор рассматривает это как негативное явление, где светские институты, пытаясь заменить собой Церковь, создали лишь имитацию религиозности ("религиозный симулякр"). При этом поднимается важный вопрос о роли самой Церкви в этом процессе и её способности противостоять секуляризации. Автор видит в этих процессах признаки приближения к эсхатологическому завершению истории ("Страшному Суду"), что отражает традиционный православный взгляд на проблему секуляризации общества.

Дополнительный вывод:

В идеале было бы прекрасно, если бы все сферы человеческой деятельности – наука, искусство, образование, правосудие – естественным образом соотносились с христианскими ценностями и были пронизаны духовным содержанием. Однако такая картина во многом утопична, поскольку противоречит фундаментальному христианскому принципу свободы воли. Человек всегда волен выбирать свой путь, включая и чисто материалистическое мировоззрение.

История Средневековья, когда христианство доминировало в европейском обществе, показала, что принудительная христианизация всех сфер жизни не ведёт к подлинной духовности. Напротив, это породило множество искажений: инквизицию, которая противоречила заповеди "не убий", крестовые походы, далёкие от христианского миролюбия, торговлю индульгенциями, превратившую духовное спасение в рыночный товар. Формальное благочестие часто скрывало за собой лицемерие и духовную пустоту.

В современном мире, где церковь отделена от государства, а человек имеет свободу мировоззренческого выбора, христианство, возможно, обретает свою более чистую форму. Люди приходят к вере не по принуждению или традиции, а по внутреннему убеждению. Пусть верующих стало меньше, но их вера более осознанна и искренна. Это позволяет христианству быть ближе к своей изначальной сути – добровольному духовному пути, основанному на личном выборе человека и его стремлении к высшим ценностям.