А что у нас с трудом?

Труд имеет несколько свойств, которые нужно знать каждому человеку, чтобы не попадать в «ловушку бедности» и обеспечить своему народу достойное существование.
https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/3394179/3394179_600.jpg
С точки зрения общей теории цивилизации труд – это продиктованная опытом и разумом искусственная деятельность, противопоставленная естественному для биологического существа времяпрепровождению.

То есть сну, безделью, играм, у хищников – разбою, продиктованным инстинктом хищности расчленяющим атакам, и т.п.

Если отдыхом человек занимается для себя, то трудом – для дела, которому служит. В этом смысле всякое служение есть труд, точно так же, как всякое удовольствие – есть отдых, досуг.

И в этом качестве труд, как явление, отвлекающее биологическую особь от отдыха – имеет несколько важных свойств.

Во-первых, труд имеет свойство быть полезным или бесполезным. На этом особенно настаивают либералы, подчёркивая, что нельзя «мерилом работы считать усталость».

Бесполезный труд – это ошибка разума, которая проявляется в неправильном проектировании связки между средствами и целью процесса. Грубее говоря, если толчение воды в ступе кто-то считает путём к потребительскому изобилию, то он ошибся, хотя его труд (в смысле физической работы) налицо.

Если труд имеет свойство полезности, то он имеет и свойство накапливаться – либо расточаться. Об этом либералы каменно молчат, и мы знаем, почему.

Вся схема либерализма как на микроуровне (отношения между отдельными людьми), так и на макроуровне (отношения между государствами) выстроена на неэквивалентном обмене.

Точно так же если вы каждый день трудитесь, и при этом (очень важно!) – не безумны, то, несмотря даже на неизбежные ошибки и сбои (не ошибается лишь тот, кто ничего не делает) – у вас будет прибывать благосостояние.

Но как же – спросят меня – тогда так получается, что мы работаем и работаем, а жизнь только хуже и хуже?!

Отвечаю: если вы наполняете водой бочку без дна – то вы её никогда не наполните. Не важно, двадцать вёдер вы, кряхтя и потея, в неё дотащили вылить, или двести, или две тысячи!

Для того, чтобы труд накапливался, откладываясь в благосостояние, нужно предотвратить его отток на сторону. Именно этого и боятся либералы больше всего на свете: что в этом месте их поймают за руку.

Их любимое объяснение бедности – «низкая производительность труда».

Отчасти это бредовая химера, потому что (настаиваю!) нет никакой «производительности» труда, а есть только продуктивность труда.

Производительность либеральные шулера считают либо в долларах (что совсем уж глупо), либо в операционных единицах (что тоже глупо). По этой шкале у наркоторговца очень высокая производительность труда – потому что он выручил очень много долларов. Или – при втором подходе – если продал очень много доз «дури»…

Продуктивность труда – измеряется конечным результатом труда для общества. Она заменяет глупую мерку интенсивности труда на разумную мерку комплексной оценки его разумности, рациональности.

Продуктивен труд людей на нефтяном прииске, но если организовать точно такие же действия массы людей там, где нет нефти – труд (полная копия с оригинала) – будет совершенно непродуктивен. Потому что он прилагался к сырью, к конструменту, без которого становится бессмысленным, как ношение воды в решете!

Продуктивен труд на кукурузном поле в районе экватора. Но когда негодяй Хрущев стал сажать кукурузу в тундре, то сколько бы технологий и приёмов он ни позаимствовал – никакой продуктивности не вышло. Климат – такой же ресурс, как нефть и газ. Климат можно обойти научной хитростью, но обмануть или отменить невозможно.

Продуктивность труда – это оценка объёма полезных благ, поступающих по итогам труда людям. И с точки зрения продуктивности труда – написание, например, М.А. Булгаковым «Мастера и Маргариты» – очень и очень продуктивно. А вот с американскими системами оценки (обеими) – у Булгакова с производительностью труда был полный швах!

За своего «Мастера» он не получил ни одного доллара (или рубля) – следовательно, по американской оценке, он толок воду в ступе. А с точки зрения операционных единиц (штук товара) – он писал роман очень долго, и существенно уступал в производительности труда борзописцам, выпускающим по три романа за год!

Это же можно сказать не только о Булгакове, но и вообще о каждом человеке.

Всегда ли даже самая очевидная польза обществу отмечена денежной премией, тем более крупной? Далеко не всегда.

Напротив, крупными денежными премиями сплошь и рядом награждают бесполезных паразитов или откровенных вредителей. Так как же можно деньгами измерить производительность труда?! Ведь у вас же всякий раз будет получаться, что наркоторговец в 1000 раз производительнее хлебороба!

Скоростью операций тоже глупо мерить: с точки зрения разума всякая операция либо нужна, либо не нужна. Прежде чем соревноваться по скорости изготовления, например, масла или бумаги, нужно сперва подумать – а сколько их нужно? И куда девать изготовленное в рамках «постоянно растущей производительности труда»?

Но отчасти в учении либералов о «низкой производительности труда» есть и рациональное зерно. Мы поймём его, если перевернём ситуацию с головы на ноги. Они говорят, что низкая производительность труда – порождает нищету нации, а мы отвечаем:

- Всё наоборот. Это нищета порождает низкую производительность!

Во-первых, когда у тебя ничего не покупают, по причине нищеты окружающих, увеличивать производительность попросту бессмысленно, вредно и убыточно. Работающее на рынок предприятие, если оно не сошло с ума, производит не сколько сможет, а сколько купят (на этот счёт делает прикидки покупательной способности).

Поэтому в условиях нищеты предприятие очень часто ИСКУССТВЕННО СНИЖАЕТ, придерживает свои производительные мощности. Мы, мол, легко могли бы производить 100 авто в день, но куда нам их девать – и мы производим только 50, да и то много! Какой нам смысл наращивать производительность – если у нас и имеющаяся-то, с рыночной точки зрения, избыточна?!

Во-вторых, нищий человек работает плохо, потому что у него нет стимулов и он не видит перспектив. И здесь мы возвращаемся к тому, с чего начали: изъятие прибылей на сторону превращает полезный труд в фактически бесполезный. Хотя человек производил очень востребованный продукт, живёт он в итоге так, как будто бы весь рабочий день воду в ступе толок.

Бессмысленность труда для трудящегося, естественно, приводит к попыткам снизить как его количество, так и его качество: «они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем».

Если в условиях первобытного, натурального хозяйства отчуждать прибыль с выработки было весьма трудно (и всегда связано с насилием), то с ростом разделения труда, производственной кооперации – это стало необыкновенно легко, и снаружи совсем незаметно.

Если человек производит весь продукт, то он его не отдаст, пока силой не вырвешь. А он будет точно знать, сколько вырвали, потому что успел в руках подержать. Но когда человек производит 1/100 или 1/1000 от продукта, он становится в роковую зависимость от ОЦЕНЩИКА.

Что ему делать с 1/100 продукта? Её ни продать, ни съесть! Производитель части продукта работает на сбыт – и вот тут его ловят, чтобы раздеть догола и разорить в дым.

+++

Неожиданным побочным итогом разделения труда (придуманного для роста продуктивности, при разделении труда действительно, колоссального) – стали супервозможности для мошенничества и произвола при раздаче благ.

В рамках глобализма и в эпоху «нефтедоллара» вся мировая экономика была превращена в некий единый склад – куда все производители СПЕРВА свозят плоды своих трудов.

В обмен они получали вознаграждение от хозяев склада, и – в размере этого вознаграждения – могли забирать со склада, чего захотят. Фокус в том, что размер вознаграждения определялся вовсе не размерами трудового вклада, системной полезности – а чистым произволом тех, кто бесконтрольно печатал доллары.

Вклад и получку на этом мировом складе никто ни на каких объективных весах не взвешивает, не сопоставляет. Свезя на него всё, люди остаются голыми – а хозяева решают, кому выделить из свезённого побольше, кому поменьше, а кому и совсем ничего.

Например, нефть и газ, больной вопрос России. Её добывали в РФ, но оценивали за пределами РФ, и не в рублях, а в долларах или евро. Это так же странно, как если бы цену в магазине назначал не продавец, а покупатель. Мол, больше пяти рублей за эту колбасу не дам, заверните!

При этом, назначая цены на товары за пределами территорий происхождения товаров, их ещё и исчисляли в бумажках, за которыми производители товаров никакого контроля не имеют!

Если я сам печатаю деньги – они же мне ничего не стоят. Получается, я расплачиваюсь за реальные блага… ничем!

И это касается всего, хоть газа, хоть алмазов, хоть бананов, хоть какао-бобов, хоть культурных ценностей.

По части культурных ценностей, например: Америке нужны художники-дегенераты, и их делают с помощью оплаты «модными», «великими» и т.п. Оценка в долларах – разумеется, благосклонна к тому, кто нужен хозяевам долларов, а не к тому, кто нужен туземцам.

Манипуляции с оплатой труда и приводят к такому явлению, как «работающая бедность» или «трудовая нищета».

Труд, который в замкнутой системе обречён накапливаться, откладываться в рост уровня жизни – в случае оттока на сторону, оказывается для трудящихся «мартышкиным». Они строят дом за домом – а сами бездомны. Они сапожники – и без сапог. Они готовят деликатесы, которых им самим никогда не попробовать, и т.п.

+++

Хотите наполнить бочку – сперва обеспечьте её дном. Закройте оттоки прибыли с труда – и труд начнёт накапливаться в улучшение жизни трудящихся. Это кажется таким простым – а на деле нет ничего сложнее этого…

Как я люблю повторять: самое сложное в мире «свободных цен» и «рыночных отношений» – определить кто, кому, чего и сколько должен. В одной системе счёта вы должны мне, в другой я вам, в третьей – никто никому ничего не должен.

Но такие вещи надо называть своими именами: мошенничество.