Предмет гордости
О национальной гордости великороссов
Был у меня в детстве приятель – черноволосый мальчуган с огромными чёрными глазами. Мама – Тарифа звала его Геня, пацаны – Генкой. Ему было едва за восемь. Я на пару лет старше. Наши семьи совместно занимали просторную ДОСовскую «трёшку» на Барановском полигоне у южной окраины Уссурийска.
Место это было известно тем, что здесь, во время зачётных стрельб комсостава, летом 1932 года, один из стрелков послав все пули в молоко посетовал на свой револьвер. Тогда председатель Реввоенсовета Климент Ворошилов, семью выстрелами, из его же «Нагана» выбил 59 очков. Возвращая оружие командиру, Ворошилов сказал: «Нет плохого оружия, есть плохие стрелки». Эта история попала в армейскую газету, получила известность и привела к зарождению движения – «Ворошиловский стрелок». Вскоре после этого Никольск-Уссурийский, хотя и ненадолго, был переименован в Ворошилов.
В наше с Генкой время распадок перегородила дорожная насыпь и старое стрельбище превратилось, в озерцо, кишащее рыбой. Над водой оставался только мишенный вал, из которого мы пригоршнями добывали тупоносые револьверные пули. Вполне может быть, что кому-то из нас на ладонь и попала одна из тех семи – ворошиловских. Но, возможно, все они и до сего дня, остаются там, в толще рыжие глины.
Отец у Гены, окончил военную кафедру «Азербайджанского института нефти и химии» и был призван из запаса лейтенантом. Отслужив «двухгодичку», он, не раздумывая, остался в своём трубопроводном батальоне. В городке трубопроводчиков называли трубачами, а развед-дивизион, в котором служил мой отец называли по двум первым цифрам номера части – «двадцаткой».
Как-то, ближе к лету, соседи засобирались в отпуск – погостить в селе у деда и бабки. Но, чтобы не случилось такого конфуза, какие бывают с приезжими городскими, было решено загодя подготовить Гену к первой встрече с родственниками. Наши матери частенько собирались поболтать в моей комнате. Там-то и родилась мысль о том, что лучше всего начать с простого, – научить Гену традиционному приветствию – «салям». Однако, «как лучше», не получилось…
Гена уперся сразу:
– Что они пристали ко мне с этим «салямом»?
– У них и спроси – посоветовал Игорёха, причмокивая «барбариской».
И Гена спросил.
Когда он получал свой ответ, я, как раз, только-только, заправил плёнку в магнитофон и пальцем подматывал её конец на пустую бобину. Вот в этот момент в стену моей комнаты и шарахнула Генкина дверь. Да так, что где-то под обоями обильно посыпалась штукатурка. В принципе это ещё не было поводом прерывать моё занятие, но, услышав возню, топот босых пяток, возгласы:
– Геня, Геня! – я всё же вышел из комнаты.
– Я русский! Я русский! Русский, русский, русский!.. – вырывался из полумрака прихожей надрывно хрипящий Генкин голос. Он вертелся и вырвался, но мать крепко держала его за плечи.
Наткнувшись на мой, видимо недоумённый, взгляд. Гена истошно заголосил:
– Они говорят, что я азей, азей!
– Азербайджанец? – переспросил я.
Генка отчаянно сверкнул глазами.
– Ну и что? – искренне недоумевая спросил я и добавил – Ты же наш, – Советский!?
– Ну, да, – я же не передатель… – немного помолчав согласился Генка, слегка искажая слово «предатель».
– Тёть Тарифа! Можно мы пойдём с Геной, погуляем? – на улице ещё светло…
Она едва заметно кивнула в ответ и легонько подтолкнула Гену в плечо. Через пару секунд мы уже громыхали сандалиями по прохладному лестничному проёму, куда со двора доносился многоголосый визг, смех и удары мяча…
