Что предопределило гибель советского социализма

В этом году исполняется 30 лет со времени окончательного уничтожения советского социалистического строя и Союза ССР, а до сих пор мы ищем ответ на вопрос: что же предопределило такой исход советского «эксперимента»?

Только стоящему на голове величайший взлёт кажется падением.

Всё ясно только антисоветчикам: социально-экономическая система социализма, мол, изначально порочна, поэтому все годы ее воплощения в жизнь были падением в «черную дыру» отечественной истории. Как тут не вспомнить слова писателя Леонида Андреева, что только тому, кто стоит вверх ногами, «небо кажется ямой, а полет — падением».

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2746022/2746022_600.jpg
За годы правления Сталина наша страна совершила такой прогресс в экономическом развитии, что за рубежом его назвали «Русским чудом». Да и в позже, хотя темпы роста экономики ощутимо снизились по сравнению со сталинским периодом, Советский Союз считался сверхдержавой отнюдь не только из-за владения атомным оружием.

По принятому ООН интегральному показателю развития – Индексу развития человеческого потенциала – Советский Союз в середине 80-х годов входил в тридцатку наиболее успешных стран. Но тут надо иметь в виду, что этот показатель не точно характеризует положение дел. Ведь его базовый критерий – душевой валовый внутренний продукт.

А, как писал американский экономист Линдон Ларуш в книге «Физическая экономика», ВВП на равных правах с реальным производством включает и «обширное паразитическое разрастание мнимых ценностей финансового прироста, получаемого от многочисленных сугубо спекулятивных форм».

У советской социалистической экономики эта составляющая ВВП была весьма незначительна, а в развитых капиталистических государствах она достигает гигантских размеров. Если же брать показатели реального производства, то СССР по большинству из них входил в группу мировых лидеров.

Причём до начала перехода «перестройки» в прямое разрушение социалистического строя, по темпам экономического роста он опережал ведущие государства Запада. Как признала уже после контрреволюционного переворота, в ноябре 1991 года, премьер-министр Великобритании Тэтчер, «процент прироста валового национального продукта у него был, примерно, в два раза выше, чем в наших странах».

Социальные завоевания советского общества настолько прочно вошли в нашу жизнь, что казались людям чем-то абсолютно естественным; и только после того, как реформаторы почти полностью ликвидировали их, мы смогли оценить по достоинству это достижение социализма. Бесплатные здравоохранение и образование; почти бесплатные жилье, освещение и отопление; очень низкие цены на предметы первой необходимости и продовольствие — все это создавало социальную защиту людей с очень высокой степенью надежности.

Причем системы общего образования и профилактического здравоохранения, по оценкам, соответственно, ЮНЕСКО и ВОЗ, у нас были лучшими в мире.

По мере роста экономической мощи страны поднялось на достаточно высокий уровень и материальное потребление людей. По уровню питания СССР вышел на седьмое место в мире; подавляющее большинство семей располагало бытовой техникой.

Президент Путин как-то назвал демографию «чувствительным индикатором любых перемен в государстве и обществе». Так вот, если царская Россия имела в 1913 году коэффициент смертности значительно хуже, нежели в ведущих капиталистических странах, то к 1960-м годам Советский Союз по этому показателю стал одним из самых благополучных среди развитых государств.

https://b.radikal.ru/b41/2102/f0/4c7ab3ad31b1.jpg

Качественная особенность советской экономики 30—50-х годов состояла в том, что она была ориентирована не на прибыль, как капиталистическая экономика, а на непосредственное удовлетворение потребностей общества. Сталин назвал этот принцип «Основным законом социализма».

Благодаря такой особенности, советская экономическая система совсем иначе воздействовала на внутренний мир людей, нежели капиталистическая. Та, как отмечают западные философы, объективно способствует формированию «жизнеотрицающих» установок существования: приоритета материальных ценностей, алчности, жажды обладания собственностью, индивидуализма. А социалистическая система создавала условия для формирования устоев гуманистических, т.е. истинно человеческих, принципов бытия.

Это вкупе с целенаправленной воспитательной работой позволило сделать то, чего ещё не удавалось никому в истории: освободить человека от «смертного греха» сребролюбия. Даже поборники нынешних реформ фактически признают это.

Так, в статье, опубликованной в 1997 году в журнале «Власть», социолог К. Петренко сетует: реформы не идут из-за того, что у людей старшего поколения нет стремления заработать большие деньги, собственная корысть для них неправедна и нелегитимна. Автор видит в этом порок советского воспитания, но с точки зрения гуманистической идеологии это — высшая оценка.

Советские люди пренебрегали погоней за личными материальными благами, отдавая приоритет благу Отчизны. Причем это было не жертвой, а, напротив, обретением — обретением богатства духовного. Писатель Лазарь Карелин, которому довелось на себе испытать негативные стороны времени сталинского правления, тем не менее, в 90-е годы вспоминал о нем: «Мы были народом замечательного умения жить бедно, но пребывать в богатстве.

На всех было это богатство поделено, на всех. Сознание того, что ты живешь в громадной стране, и она вся твоя, везде ты у себя дома. Сознание того, что твоя страна сильна, все сильнее становится… И главное — в самоощущении, что ты участник строи­тельства нового мира».

Такие принципы определяли тогда общественное сознание. Даже для многих из тех, кто сам их не придерживался, они олицетворяли идеал. Казакевич в романе «Дом на площади» описал ситуацию, которая как раз выражает такое отношение: «Четвериков, погрузивши свои три чемодана (напомню: речь идет о советских офицерах в Германии 45-го года. — В. В.), посмотрел на чемоданчик Чохова с тем уважением, какое вызывает даже у корыстных людей бескорыстие и равнодушие к собственности».

Готовность бескорыстно помочь другому человеку вошла в плоть и кровь людей. Вспомним хотя бы два популярных фильма. «Разные судьбы»: девушка встречает сверстницу, приехавшую работать на завод, но не устроившуюся еще с жильем, и приглашает пожить в своем доме — не снять угол, а пожить как гостью.

«Приходите завтра»: парень видит на лотке нужную книгу, но у него нет с собой денег; он просит случайную знакомую одолжить ему — и та, сама весьма стесненная в средствах, дает деньги… Отмечу, что авторы совершенно не акцентируют внимания на этих моментах; для них, как и для героев, такие отношения между людьми — норма. И подобных примеров из книг и фильмов 30-60 годов можно привести великое множество.

Советская власть даже в самые трудные времена уделяла большое внимание развитию науки и культуры. В 1919 году, когда Деникин рвался к Москве, в столице Советской России была создана первая в мире госкиношкола. В годы Гражданской войны открылась музыкальная школа имени Игумнова, создавались театры, научно-исследовательские институты. Бывало, в наркоматах люди теряли сознание от голода, а правительство изыскивало возможности выделять пайки не только сотрудникам Павлова, но и его подопытным собакам.

Как следствие, Советский Союз в искусстве и науке вскоре вышел на передовые позиции в мире. Скажем, один из самых авторитетных историков кинематографа Жорж Садуль писал: «Советское кино породило огромное богатство стилей и тем. Укажем для сравнения, что шведская школа открыла лишь одну новую “истину”.

Французские мастера 20-х годов запутались в лабиринтах формальной пластики, а в Германии до 1925 года появилось лишь два своеобразных мастера и было создано три новых направления. Этот “взрыв” можно сравнить лишь с бурным развитием американского кино в 1915 году. Однако представители американской школы… вскоре попали в русло коммер­ческих фильмов. И только в СССР индивидуальность художника могла развиваться беспредельно».

В 1996 году Президент Российского союза ректоров В. А. Садовничий в своем выступлении на IV съезде РСР отметил, что в годы Советской власти только в России «функционировало около 500 естественно-научных школ; многие из этих школ намного опередили свое время».

Немало делалось и для приобщения самых широких масс людей к художест­венной культуре. На это было нацелено школьное образование, где курс литературы не просто давал информацию о произведениях, но учил вникать в их содержание и ценить художественные достоинства.

Лучшие театры в лучшем составе даал и спектакли по всей стране. Поста­новки ведущих коллективов регулярно транслировали по радио. Вообще, радио со своего утверждения как самого широкомасштабного средства массовой коммуникации было сделано мощным инструментом распространения культуры.

Уже в середине 90-х на «Радио-1», вспоминая вещание 30—40-х годов, прямо говорили, что тогда детские радиожурналы «стремились к эстетическому развитию детей, к воспитанию в них добрых чувств», что «предвоенный музыкальный быт был очень богат и по преимуществу благороден».

В результате такой целеустремленной деятельности художественная культура стала восприниматься в советском обществе как важная ценность бытия.

Анна Ахматова после поездки в 60-е годы в Оксфорд поведала: «Знаете, чему там из моих рассказов они более всего удивлялись? Для нас всех здесь это привычно. Они же делают большие глаза. Их удивило, даже потрясло, когда я рассказала, что за несколько дней до отъезда получила письмо от моряков и лесорубов. У них никто стихов не читает, кроме очень тонкого слоя интеллигенции. А тут вдруг, извольте видеть, моряки и лесорубы!».

В сущности, о том же говорил в эмиграции писатель Виктор Некрасов: «Литература создается там, за железным занавесом», а на Западе «никому это не нужно, здесь у всех свои заботы, вот бензин, например, дорожает».

Я не забываю о том, что в 30—50-е годы руководство партии допускало перегибы, которые порой приводили к тяжелым последствиям. Но оценивая в целом достижения и потери того периода, надо согласиться с академиком Вернадским, который уже после репрессий 30-х годов написал в своем дневнике: «Сейчас исторически ясно, что, несмотря на многие грехи и ненужные — их разлагающие — жестокости, они (большевики – В.В.) вывели Россию на новый путь».

И на этом пути открывались потрясающие перспективы развития. Неслучайно французский литератор и философ Жан Поль Сартр, хорошо осведомленный о теневых сторонах советской действительности, утверждал в начале 60-х годов, что Советский Союз – «единственная страна, где слово “прогресс” имеет смысл».

Так почему же советский «эксперимент», давший такие обнадеживающие результаты, пришел к столь печальному концу?

Не все дороги вели к коммунизму

Думается, главная причина гибели советского социализма в разрушении его духовных устоев, которые в обществе коммунистического типа должны быть, так сказать, несущими конструкциями.

В середине 50-х годов наше общество оказалось на перепутье. С одной стороны, достигнутый уровень материального, духовного, социального развития открывал возможности перехода к началу строительства собственно коммунистического общества. С другой стороны, возникшая ситуация таила и угрозу. Как сказал писатель Константин Симонов, «предстоит выдержать испытание сытостью».

Разумеется, строительство коммунистического общества предполагает рост материального благосостояния людей. Но он должен достигаться коммунисти­ческим способом: общество по мере своего экономического развития должно все в большей степени брать на себя обеспечение материальных нужд людей.

Такой подход позволял бы расширить возможности обеспечения личных мате­риальных потребностей без пробуждения в людях алчности и духа собственни­чества. При этом становился бы еще более ощутимым смысл труда на общее благо. Именно так в «Экономических проблемах социализма в СССР» (осень 1952 года) ставил задачу Сталин.

Говоря о необходимости повышения материальной обеспеченности людей, он подчеркнул, что оно должно достигаться «особенно путем дальнейшего снижения цен на предметы массового потребления». И это были не абстрактные теоретизирования, а реальный курс.

Кроме того, чтобы в условиях роста материального потребления сохранить приоритетное значение духовных богатств, было необходимо сделать духовное развитие людей, их коммунистическое воспитание не просто одной из важнейших, как было прежде, а первостепенной государственной задачей. На словах так оно и было. Но на деле…

14 февраля исполняется 65 лет с того дня, когда первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущёв выступил с отчётным докладом ХХ съезду партии. В этом докладе он заявил, как главную цель следующего этапа развития советского общества – переход к строительству коммунизма.

Но сам тут же извратил тот образ коммунизма, который создал Маркс. Хрущёв сделал упор не на всестороннем развитии человека, которое Маркс считал определяющей задачей («когда вместе с всесторонним развитием индивидуумов вырастут и производительные силы»), а на достижении принципа распределения «каждому по потребностям», против чего Маркс прямо предостерегал.  Соответственно, при таком подходе основное внимание уделялось чисто экономическим задачам.

Этот курс был продолжен и после отставки Хрущёва.

Даже рассуждая о коммунистическом отношении к труду, идеологи партии теперь говорили главным образом не о повышении духовного наполнения труда, а о повышении его производительности.

В середине 60-х годов были начаты реформы экономики, ставящие во главу угла прибыль — критерий капиталистический. Капиталистический –это не «пропагандистское клише», как нас позже стали уверять «новомышленцы», а суть. Выше было отмечено, что экономическая система, ориентированная на извлечение прибыли, в процессе своего функционирования формирует в сознании людей алчность, жажду обладания собственностью, эгоизм — черты, несовместимые с коммунистическим мировоззрением.

Эрнесто Че Гевара тогда — в 1965 году — предупреждал: «В погоне за химерой построения социализма с помощью инструмента, доставшегося нам от капитализма, можно попасть в тупик». Но ни к нему, ни тем паче к «буржуазному» философу Эриху Фромму, призывавшему не вовлекать Советский Союз в гонку с Америкой по числу машин и холодильников, а «строить подлинно человеческое общество», руководители партии и страны не стали прислушиваться.

В скором времени прибыль была сделана главной целью даже в сфере, где это категорически исключалось самой сутью коммунистической идеологии — в сфере культуры.

Так, в кинематографе основным ориентиром прокатной политики сделались кассовые сборы. Это поставило произведения подлинного искусства кино, несущие людям духовные богатства, и коммерческие поделки в условия финансовой конкуренции. В результате уже в 70-е годы фильмы высоких идейно-художественных достоинств зачастую не доходили до широкого круга зрителей, поскольку их вытесняли с экранов бездуховные, а порой и откровенно антигуманистические зарубежные «развлекательные» картины, которые приобретались для проката в СССР единственно из-за их высокого коммерческого потенциала.

Таким образом, «важнейшее из всех искусств» (эти слова Ленина были начертаны чуть ли не в каждом кинотеатре) фактически превращалось из средства духовного развития людей в мощное средство подавления духовности.

Хотя утрата приоритета духовных ценностей грозила деградацией и гибелью социализму коммунистического типа, некоторые идеологические работники вместо того, чтобы противодействовать распространению этой болезни, стали выдавать формирование приоритета материальных ценностей за благо.

Помнится, в одной из книжек серии «Университет молодого марксиста», изданной в середине 70-х ЦК ВЛКСМ, утверждалось: «Духовные потребности не могут развиваться иначе, кроме как на постоянно расширяющемся фундаменте материальных потребностей».

В таких условиях рост благосостояния оказался не столько благом, сколько злом. Резкое увеличение производства товаров потребления расширяло возможности для гонки за материальными благами. Избранный курс роста обеспеченности людей стимулировал их включиться в нее. И при этом все меньше и меньше делалось для выработки во внутреннем мире человека «иммунитета» к такому соблазну.

Хотя официальные идеологические установки в то время сохранялись преж­ними, реальные ценности общественного сознания уже изменились. И человек, не сделавший карьеру, не обставивший свой дом престижными вещами, не соответствовал, говоря словами Фромма, «образу героя» 70—80-х годов.

А молодёжная пресса зачастую фактически поощряла потребительскую гонку. К примеру, молодежной газете начала 80-х годов можно было прочесть страстную филиппику против «моралистов», осуждающих обуявшую многих людей, прежде всего молодых, погоню за «длинным рублём».

Мол, они «ставят на одну доску того, кто «добывает рубль нечестным путем, и того, кто просто любит много и хорошо работать. А надо бы различать. Честный рубль, даже очень длинный, куда реже используется во зло». Только ведь те, кто тратили свободное время на приработки (а именно о них шла речь в статье), любили вовсе не работать — деньги они любили. И использовались такие «честные» рубли по тому же назначению, что и нечестные: на создание своего индивидуального потребительского рая.

Интересы производства прежде были и личными интересами тружеников. Теперь же укоренявшееся потребительское отношение к жизни меняло и отношение этих людей к своему предприятию: оно стало местом, где рабочие и ИТР зарабатывали деньги — и только. Естественно, такой труд не мог иметь значительного духовного наполнения.

Думается, именно в такой деградации была одна из основных причин снижения темпов экономического роста по сравнению со сталинским временем. А позже — при «ползучей контррево­люции» — рабочие, утратившие чувство хозяина, не воспрепятствовали (тогда это было в их силах) захвату общенародной собственности новыми «хозяевами жизни».

Преодоление духовного и идейного кризиса должно было стать перво­очередной задачей партии. Однако руководство КПСС ничего не предпри­нимало в этом направлении. И дело тут не в заблуждении или недооценке опасности, грозящей советскому социализму. Как не объяснишь заблуждением и то, что в годы «перестройки» круг высших партийных чиновников и идеологов фактически стал генеральным штабом контрреволюции.

Еще в 20-е годы Николай Бердяев предупреждал, что в Советской России появился и рвется к власти «новый буржуа», который «во всем противоположен старому типу революционера». Очевидно, что философ имел в виду не социальный статус, а образ мышления, систему ценностей. Самым важным для «нового буржуа» (как и для любого буржуа) было собственное преуспеяние; коммунисти­ческие идеалы ему абсолютно чужды, более того, враждебны. Но он, приспосаб­ливаясь к условиям, использует личину коммуниста как средство своего возвышения.

Ленин требовал очищать партию от подобных приспособленцев. К тому же стремился Сталин, хотя, на мой взгляд, слишком жёсткие методы давали и существенный отрицательный эффект. Со времени Хрущёва «новые буржуа» стали во всё большей степени формировать мораль партноменклатуры.

В первые десятилетия советской власти членство в партии означало принятие на себя сурового долга, порой самоотречения. Скромность материального существования была нормой для коммунистов любого ранга.

Так, например, Подвойский, бывший в дни Октября председателем Петроградского военно-революционного комитета, позже – наркомом, получил отдельную квартиру лишь спустя полтора десятка лет после революции. Чичерин считал, что для коммуниста иметь собственную дачу — клятвопреступление.

А когда руководитель арктических исследований Папанин упустил это из виду и на свои честно заработанные деньги приобрел дачу, Сталин «порекомендовал» передать ее детскому дому. Он имел на это моральное право: личное имущество вождя исчерпывалось минимумом необходимых вещей.

С 60-х годов членство в партии стало всё чаще рассматриваться как путь к карьере, дорога к привилегиям. Тем паче, что любовь Хрущева, а затем и Брежнева к «маленьким радостям жизни» позволила «новым буржуа», так сказать, легализовать свои гедонистические устремления. В сущности, это было той самой «фарисейской закваской», об опасности которой предупреждал Христос.

Такое положение намного увеличило приток в КПСС людей, стремящихся к построению не коммунизма, а своего персонального благополучия.

https://c.radikal.ru/c02/2102/ee/331080e95a37.jpg

Не случайно, что в годы «застоя» в стране расцвела буржуазия криминальная. С одной стороны, между нею и значительной частью партийной номенклатуры не было противоречий, основанных на принципиально разных системах ценностей, а с другой — общественное мнение уже не отторгало, как прежде, мировоззрение криминальной буржуазии. «Умение жить» теперь очень многими воспринималось как достоинство.

Тем не менее, основополагающие устои коммунистической идеологии и советской социалистической системы, даже разъеденные ржавчиной потреби­тельства, заметно мешали как партийно-чиновничьей «новой буржуазии», так и буржуазии криминальной собирать богатства и вывести своё материальное потребление на уровень этих богатств.

И пока эти устои сохранялись, существовала возможность, что найдется лидер партии, который возьмется за их очистку и укрепление.

И потому, когда буржуазия почувствовала себя достаточно окрепшей и сложилась благоприятная ситуация — началась «пере­стройка», которая, как после победы контрреволюции открыто признали её «архитекторы», изначально была нацелена на радикальную смену идеологии общества и уничтожение осново­полагающих устоев советской экономической системы.