Царь Александр III: богатырь на троне

Он вступил на престол в кризисные для империи дни, после гибели ставшего жертвой убийц родителя. В начале 1880-х Россия для всего мира превратилась в страну революционной вакханалии. Новости о покушениях, взрывах и судебных процессах над боевиками не сходили с первых полос международной прессы.

ЗА ИНТЕРЕСЫ БОЛЬШИНСТВА

К концу XIX столетия в верхних слоях общества созрели и оформились оппозиционные течения. Кто-то жаждал немедленного упразднения самодержавия, перемен любой ценой и шел ради этого на прямой террор, не считаясь с жертвами. Другие требовали столь же кардинальных перемен в либеральном духе. Даже в правительственных кругах было немало сторонников конституционной монархии с неизбежным усилением роли промышленников и банкиров — разумеется, не только российских. Новый самодержец, не желавший, чтобы гигантская империя сворачивала со столбовой дороги поступательного развития, сумел приструнить первых и подчинить вторых.

Государство, которое после Великих реформ понемногу слабело, показало наконец свою силу, заставило себя уважать. За несколько месяцев выдвиженцам Александра III удалось остановить террористический вал. Это была напряженная борьба. Народовольцы пытались перехватить инициативу, объявили царю ультиматум, угрожали залить страну кровью, если он не амнистирует арестованных боевиков. Разговаривать с монархом языком угроз было бессмысленно, революционеры его только раззадорили. Государь победил, ведь его поддерживало большинство мужицкой России, молчаливое и могущественное. Прибегать к насилию пришлось в отношении меньшинства.

Он был первым русским самодержцем, которому присягали крестьяне, прежде лишенные такого права. Во многом это было предопределено политикой Александра II, хотя трудно не увидеть глубокий символический смысл в том, что первым по-настоящему народным царем стал его сын. Вскоре после коронации Александр Александрович встретился с волостными старшинами. Историческое событие отразил на своем полотне Илья Репин, подчеркнувший сходство между государем и его подданными-хлебопашцами: он такой же статный бородач, как и многие из них, и становится ясно, что общий язык будет ими непременно найден.

ВОЙНЫ МИРОТВОРЦА

Александра III нарекли Миротворцем. Он не шутил с войнами, ибо знал о них не понаслышке. Во время освободительной миссии на Балканах в 1878 году отец доверил ему, наследнику престола, действовавший против османов в Болгарии Рущукский отряд. Во время одной из разведывательных «прогулок» возле села Иванова погиб родной дядя будущего императора Сергей Лейхтенбергский. А несколько позже у селения Мечка отряд цесаревича наголову разбил отборные войска Сулеймана-паши. Александра Александровича наградили орденом Св. Георгия 2-й степени — «За блистательное выполнение трудной задачи удержания, в течение 5 месяцев, превосходящих сил неприятеля от прорыва избранных нами на реке Ловче позиций и за отбитие, 30-го Ноября 1877 года, атаки на Мечку».

За всю историю награждений славным орденом Александр III был единственным монархом, получившим столь высокую его степень на поле боя. Цесаревич проявил себя как отважный и распорядительный командир и при этом убедился: армия перво-наперво существует для того, чтобы предотвращать войны, избегать массового кровопролития.

Каждый год в ноябре, откладывая все дела, наследник престола, а затем император собирал для дружеского ужина соратников «по делу под Мечкой».

Во многих книгах можно прочитать, что во времена Александра III Россия не вела войн. Действительно, по сравнению с другими царствованиями его тринадцатилетие выдалось удивительно мирным. Достичь этого удалось благодаря взвешенной и твердой дипломатии, да и репутация русской армии оставалась настолько высокой, что слово нашего императора всюду звучало веско.

Прежде страна воевала беспрестанно. К примеру, при Александре II вела боевые действия и в Польше, и на Балканах, и — неоднократно — в Средней Азии. Это были кровопролитные, расточительные для казны войны. При Александре Александровиче в империи воцарилась «возлюбленная тишина», о которой мечтал ещё Михайло Ломоносов. И все-таки один боевой поход, не упомянуть о котором нельзя, в те годы состоялся. На южных рубежах, на границе с Афганистаном, русские стали преградой для британского продвижения в Среднюю Азию. Лондон намеревался распространить свою гегемонию на весь мусульманский мир. Разумеется, эти планы представляли угрозу для России.

Кульминацией противостояния стала экспедиция начальника Закаспийской области (ныне — на территории Туркменистана) генерала Александра Комарова. В 1884 году в состав империи был принят город Мерв, чьи жители по собственному почину перешли в русское подданство. Вместе с новыми землями Россия получила и территориальный спор с Афганистаном из-за оазиса Пандждех. На этом попытались сыграть британцы, пославшие в те края свою разграничительную комиссию и организовавшие движение афганских войск. Навстречу последним двинулся отряд Комарова, твердо решившего бороться за оазис. Силы сосредоточились на берегах реки Кушки: на западном — афганцы, на восточном — наши. Александр Виссарионович предъявил эмиру Абдул-Рахману ультиматум с требованием отвести войска в течение пяти дней.

18 (30) марта 1885-го время ожидания истекло, и русские без промедлений начали наступление. Генерал Комаров приказал своим воинам не открывать огонь первыми. Выстрелы с афганской стороны не заставили себя ждать, а ответная атака смела позиции противника, заставила ретироваться вражескую конницу. Более упорным выдалось сражение пехоты, но к утру следующего дня потерявшие 600 человек афганцы отступили и новых атак не предпринимали. «Полная победа ещё раз покрыла славою войска Государя Императора в Средней Азии», — рапортовал Комаров военному министру.

Глава российского МИДа Николай Гирс предупреждал, что этот успех может вызвать вооруженное столкновение с Англией. Александр III пожал плечами: «Хотя бы и так». Русский генерал вчистую переиграл британских стратегов, а император проявил обычную для себя твердость и не пустил по ветру достижения своих военных. Нашлись царедворцы, предлагавшие примерно наказать Комарова, государь же велел наградить генерала орденом Св. Георгия 3-й степени и высказался так, чтобы слышала вся Европа: «Я не допущу ничьего посягательства на нашу территорию».

В итоге Россия сохранила приобретения на юге, а на месте боевых действий основали надолго ставшую южным форпостом империи крепость. С тех пор и утвердилось в нашей армии знаменитое присловье: «Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». Англичан император успокоил твердыми заверениями: нашествия на Афганистан не будет. Слову русского царя верили.
Противостояние с Британией в «азиатском подбрюшье» принято называть Большой игрой: на кону стояла гегемония над целым континентом; конкурировали дипломаты, разведчики и, конечно, армии. Именно эта тайная война подтолкнула нашу дипломатию к серьезным переговорам с французами.

«МАРСЕЛЬЕЗА» В КРОНШТАДТЕ

Александр III не был сторонником изоляции от Европы, понимал пагубность такой политики, ведь к ней нас подталкивала Британия, опасавшаяся влияния Петербурга в Старом Свете. При этом государь старался не вмешиваться в бесконечные европейские склоки, дабы русским не пришлось выступать в роли пожарной команды. Порох тем не менее держал сухим.

Много лет император тяготился тем, что у России не было надежных союзников. С этим связаны его иронические, популярные в наше время афоризмы. Чего только стоит провозглашенный в присутствии многих иностранных дипломатов тост: «За здоровье моего друга, князя Николая Черногорского, единственного искреннего и верного союзника России вне её территории». Однако большие дела в политике требуют если не искренних друзей, то достойных партнеров, и Александр III, разочаровавшись в Германии, сделал ставку на Париж.

Еще в «Энциклопедии» Дидро было написано, что Россия и Франция должны стать дружественными государствами. Это представляло выгоду для обеих держав, но географическая удаленность мешала хорошим замыслам, мы враждовали. Так было и в XVIII столетии, и в начале XIX века. Во времена Александра Миротворца наши страны сблизились не только благодаря скоростному железнодорожному сообщению.

Российской империи потребовалось финансовое хитроумие французов, их государству — наша огромность, связавшая Юго-Восточную Азию с Европой. Важным достижением соглашений был пересмотр извечного отношения галлов к Польше как к своей вотчине. Наконец-то они признали русского императора полновластным царем Польским. Россия сумела дважды удержать Германию от нападения на Францию, за что французы (те, в ком жива историческая память) до сих пор благодарны Александру III (названный в его честь парижский мост никто переименовывать не собирается). Да и нам без французского кошелька было бы непросто прокладывать Великий Сибирский железнодорожный путь.

В июле 1891 года в Кронштадт прибыла французская эскадра адмирала Альфреда Жерве. Встречали союзников по-царски, император с обнаженной головой выслушал гимн Третьей республики — «Марсельезу», в то время как в России эта песня была запрещена. Чтившие идеалы своих революций французы столь же почтительно слушали «Боже, царя храни». Идеологические разногласия были отброшены ради взаимовыгодного экономического сотрудничества и общей безопасности. За тем приемом внимательно следила вся Европа. Рождалась международная сила, которая должна была (и могла!) предотвратить мировую войну.

СУД ИСТОРИИ

Свои последние дни император проводил в Ливадии, в любимой крымской резиденции, напоминавшей обыкновенную помещичью усадьбу. Когда умер, его оплакивала вся Россия. Лишь интеллигенция относилась к нему «прохладно»: ругала за ограничение студенческих свобод, за «реакционный» консерватизм. Зато русские художники видели в нем мощного лидера и всесторонне развитую личность.

Еще при жизни он стал прообразом Ильи Муромца для знаменитого васнецовского полотна, при том что картина оказалась для России сокровенной. В ней ни много ни мало наш культурный код. Из двух богатырей двое узнаваемы: главный — Александр III, Добрыня — сам художник, видевший себя верным соратником монарха. Мы наблюдаем их не в пылу битвы: выехали в чисто поле, на заставу богатырскую хранить покой русской земли, гармонию силы, справедливости и мирного быта. Витязь в центре похож одновременно и на царя, и на крестьянина.

Молодому Михаилу Нестерову принадлежит, вероятно, самая эмоционально-проникновенная оценка Царя-Миротворца. Вскоре после смерти императора он писал: «Русские люди хоронят с государем Александром III заветные помыслы, мечты. Он воплощал в себе все святое, лучшее, характерное для нравственного облика народа… Со времени Александра Невского можно смело сказать, что никто более не выражал в себе так ярко свой народ, как Александр III». Те слова были сказаны не для прессы и не из карьерных соображений. Они — из частного письма, от сердца к сердцу.

Современники сумели оценить масштаб личности предпоследнего русского императора только четверть века спустя, когда им довелось пережить череду войн, смут, крушение привычного мира. Оказалось, что без Ильи Муромца богатырская застава не только осиротела, но и не выстояла.

Когда-то стоявший возле Храма Христа Спасителя памятник Александру III вряд ли раскрывал в должной мере качества его натуры, слишком уж он там получился мрачным, сосредоточенным, даже архаичным. Внутренние свойства государя удачнее всего отразились не в той колоссальной статуе, а в теремной, ажурной архитектуре московской Городской думы или петербургского храма Спаса на Крови. Возродивший старинные традиции стиль расцвел при Александре III, стал его маркой. Бояре, богатыри, герои русских сказок могли появиться и занять особое место в нашем искусстве (а равно национальном самосознании) только в эпоху самодержца, который чтил духовные основы московской Руси.

В популярном, предназначенном для юношества издании 1909 года «История российского государства в портретах» о нем писали так: «Глубоко религиозный, заботливый отец и супруг, он своей жизнью давал пример своим подданным: не позволял себе никакой роскоши. Он отличался твердостью характера, более всего любил правду, спокойно обдумывал каждое дело, был замечательно прост в обращении и вообще любил все русское».

Это, конечно, идиллический портрет, но по сути — вполне достоверный. Действительно, государь не терпел праздности, не любил пышные придворные и дипломатические ритуалы, не держал многочисленной свиты, не копил сокровища мира сего, если не считать произведения живописи, перед которой благоговел. Покупая картины, помогал своим художникам, мечтал о большом музее национального изобразительного искусства, где все эти работы должны были выставляться. Идея воплотилась уже после смерти царя, Русский музей императора Александра III открыл двери для посетителей 7 марта 1898 года.

Конечно, у него хватало критиков и среди тех, кого считали опорой трона. Время показало опрометчивость их оценок: и в истории, и в памяти людей остался образ могучего самодержца, крепко державшего штурвал великой державы. Гораздо глубже понял его Сергей Витте, отметивший: «У императора было совершенно выдающееся благородство и чистота сердца, чистота нравов и помышлений. Как семьянин — это был образцовый семьянин; как начальник и хозяин — это был образцовый начальник, образцовый хозяин… Он каждую копейку русского народа, русского государства берег, как самый лучший хозяин не мог бы её беречь».

А ведь автор этих строк был человеком едкого, рационального, скептического ума. Тем не менее он легко сработался с государем, примечавшим и ценившим в управленцах крепкую деловую хватку.

В наше время можно услышать сетования: проживи, дескать, Александр III ещё десять-двадцать лет, и Россия избежала бы революционных бурь, уж он-то не допустил бы ни пожара 1905-го, ни катастрофы 1917-го. Есть и противоположное мнение: император слишком туго «закрутил гайки» и тем самым предопределил распад самодержавной империи. Едва ли стоит переводить летопись страны в сослагательное измерение. От истории нельзя требовать больше, чем она дает. Александр Александрович и без этого сделал немало, достойно стоял свою трудную вахту на российском престоле, обеспечил хороший задел для всестороннего — экономического, культурного, социального — развития государства. Тринадцать лет его правления справедливо воспринимаются как время мирное, чрезвычайно созидательное. Чего же больше?