Православная амнистия, или как Сталин возродил Церковь

Почему 4 сентября 1943 года Иосиф Сталин кардинальным образом изменил политику взаимоотношений советской власти с Русской православной церковью?

Для Русской православной церкви ХХ век стал временем тяжелейших испытаний, основная часть которых пришлась на семидесятилетний советский период. В расколотой политическими противоречиями стране одна из главных её опор — церковь — тоже пережила и раскол, и сильнейшее давление со стороны официальной власти, и постепенную потерю поддержки в обществе, но все-таки сумела сохранить себя как общественный институт. И в этом существенную роль сыграли события, развернувшиеся в годы Великой Отечественной войны. Поздним вечером 4 сентября 1943 года в Кремле состоялась встреча Иосифа Сталина с тремя иерархами Русской православной церкви, с которой и началась первая религиозная «оттепель» в Советском Союзе.

Время воинствующих безбожников

После Октябрьской революции и объявленного большевиками курса на построение атеистического общества Русская православная церковь хоть и не была поставлена вне закона, но была лишена всякой защиты и поддержки. Стремление действующего патриарха Тихона остаться вне политической борьбы и его призывы к прекращению братоубийственной войны советское правительство расценило как отказ от сотрудничества. К тому же вскоре развернулась кампания по изъятию церковных ценностей, которые шли на закупку продовольствия для голодающих, — и это окончательно разрушило все надежды на достижение хоть какого-то согласия между официальной властью и Русской православной церковью.

Атеистические устремления большевиков, конечной целью которых было уничтожение церкви как социального института, принимали в послереволюционные годы самые странные формы. С одной стороны, не прекращалось административное и финансовое давление на РПЦ; например, священники и другие «служители религиозных культов» были приравнены к кустарям и «лицам, занимающимся свободными профессиями», и платили подоходный налог размером до 81%. С другой стороны, в полной мере использовался принцип «разделяй и властвуй»: советское правительство официально признало «обновленцев», или Православную церковь в СССР, которые выступали против православного патриарха Тихона и собственно Русской православной церкви. С третьей же стороны, существовал «Союз воинствующих безбожников», который вел агрессивную пропаганду атеизма, и другие структуры, пользовавшиеся поддержкой на государственном уровне и проводившие официальную атеистическую политику советского правительства.

В результате всех этих усилий советской власти к концу 1930-х годов Русская православная церковь была фактически поставлена на грань уничтожения. От нее удалось оторвать существенную часть прихожан, для которых открытая демонстрация своей веры стала опасной. Существенная часть иерархов и священников была арестована и осуждена под разными предлогами, а немалая часть храмов — закрыта или изъята в пользу государства. К 1941 году на территории СССР действовали порядка 3800 православных приходов всех ориентаций, из которых подавляющая часть — более 3300 — находилась на территориях, только что присоединенных к Советскому Союзу. К октябрю 1941 года в СССР осталось всего семеро официально действующих архиепископов; к тому же с 1925 года православная церковь в России не имела возможности избрать своего патриарха — был только местоблюститель, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Страгородский). Именно ему выпало стать первым после патриарха Тихона новым Патриархом Московским и всея Руси — после встречи в Кремле в ночь с 4-го на 5 сентября 1943 года.

«Большевистский напор» и дела церковные

Многие детали того ночного разговора известны сегодня благодаря записке полковника НКГБ Георгия Карпова, который занимался подготовкой встречи церковных иерархов со Сталиным и реализацией многих договоренностей, которые были достигнуты на ней. В частности, именно полковник Карпов ещё 30 августа привез патриаршего местоблюстителя митрополита Сергия из Ульяновска, где он находился в эвакуации, в Москву и поселил в Митрополичьем доме возле патриаршего Богоявленского собора неподалеку от станции метро «Бауманская». Вскоре к митрополиту Сергию присоединился митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский), а третий участник встречи — митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) — жил в столице с октября 1941 года, фактически выполняя роль полномочного представителя патриаршего местоблюстителя.

Окончательный вопрос о том, в какой момент представители и фактические высшие на тот момент иерархи Русской православной церкви придут на встречу в Кремль, был решен за несколько часов до разговора. Как отмечал в своей записке полковник Карпов, днем в субботу, 4 сентября 1943 года, его вызвали к Сталину, и тот распорядился позвонить митрополиту Сергию, пригласить его и двух его сподвижников на встречу. Дату её тоже можно было выбирать: или ближайший поздний вечер, или любой последующий день в течение недели. Иерархи, которые наверняка уже были подготовлены к предстоящей встрече и обсудили между собой все возможные приобретения и потери, которые она сулила, не стали тянуть и согласились приехать в Кремль поздним вечером 4 сентября.

Два часа без пяти минут, которые занял разговор митрополитов со Сталиным, стали поворотными в истории Русской православной церкви ХХ века. За это кратчайшее время она сумела вернуть себе право на подготовку новых священников и издание собственного журнала Московской патриархии, право на открытие новых храмов и восстановление старых, добиться амнистии для осужденных священников и предложения (а по сути — распоряжения) как можно быстрее провести архиерейский Собор и избрать нового патриарха. Решение по последнему пункту, согласно записке Георгия Карпова, принималось так: «Митрополит Сергий ответил, что архиерейский Собор можно будет собрать через месяц, и тогда товарищ Сталин, улыбнувшись, сказал: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?» Обратившись ко мне, спросил мое мнение, я высказался, что если мы поможем митрополиту Сергию соответствующим транспортом для быстрейшей доставки епископата в Москву (самолетами), то Собор мог бы быть собран и через 3–4 дня. После короткого обмена мнениями договорились, что архиерейский Собор соберется в Москве 8 сентября».

Вера или польза?

Настояв на проявлении «большевистских темпов» в деле избрания нового патриарха, правительство СССР проявило такие же темпы в трансформации своих взаимоотношений с Русской православной церковью. 8 сентября, как и было решено, в Москве собрался архиерейский Собор, на котором новым Патриархом Московским и всея Руси (титул, кстати, тоже был обсужден и утвержден на ночной встрече в Кремле) был избран митрополит Московский и Коломенский Сергий. 12 сентября в Москве состоялась интронизация нового патриарха, и в тот же день было восстановлено издание «Журнала Московской Патриархии». А ещё через месяц правительство приняло решение о ликвидации церковных структур обновленцев, что фактически стало признанием Русской православной церкви как единственного религиозного объединения, с которым соглашалось сотрудничать государство. Это подтверждало и название новой госструктуры, которой это вменялось в обязанность: при Совнаркоме был создан Совет по делам Русской православной церкви, первым руководителем которого стал полковник НКГБ Георгий Карпов.

Историки церкви и исследователи советской истории до сих пор спорят о том, что стало причиной столь кардинальной смены отношения советской власти к Русской православной церкви. Вне всякого сомнения, церковь после начала Великой Отечественной войны проявила себя как сила, способная консолидировать общество и подвигнуть его на жертвенность в деле борьбы с фашизмом, — но одного этого было бы недостаточно. Считается, что аргументом в пользу изменения отношений государства с церковью могло стать и внешнеполитическое давление: накануне Тегеранской конференции Сталину требовалось сделать все, чтобы заручиться поддержкой союзников и иметь возможность выдвинуть им свои требования, а на Западе почти впрямую увязывали помощь СССР с решением вопроса о свободе совести в Советском Союзе. Возможно, сыграло роль и то обстоятельство, что во время оккупации на захваченной территории было открыто множество православных приходов, которые теперь, когда началось освобождение этих земель, невозможно было просто взять и снова закрыть, но при этом необходимо было легализовать их и удержать под контролем.

Скорее всего, при принятии решения о восстановлении более-менее нормальных отношений между государством и церковью сыграли роль все эти факторы (верующие, кроме того, полагают вероятным ещё и вмешательство высших сил, которые, по их мнению, вполне могли вдохновить руководство СССР на такой шаг). Но вне зависимости от того, чем руководствовался Сталин во время встречи с церковными иерархами, она круто изменила всю дальнейшую судьбу Русской православной церкви.

Лучше, но не легче

Изменить — изменила, однако о развороте государственной церковной политики на 180 градусов не шло и речи. «Церковная оттепель» продлилась недолго: если на 1 января 1948 года в СССР насчитывалось 14 329 церквей и молитвенных домов, то через четыре года их стало почти на тысячу меньше, а к середине 1960-х, после печально знаменитого всплеска атеистической пропаганды времен Никиты Хрущева, число православных приходов в Советском Союзе сократилось вдвое.

И все-таки для большинства верующих в СССР события начала осени 1943 года стали символом прекращения гонений на церковь и начала возвращения России в лоно православия. Правда, потребовалось ещё почти полвека, чтобы этот процесс пошел полным ходом, а порой и с перегибами, которые были ничуть не лучше атеистических перегибов середины 1920-х. Но точкой отсчета для возвращения Русской православной церкви её значимой роли в российской истории стало 4 сентября 1943 года — накануне отдания праздника рождества Пресвятой Богородицы.

Обложка: https://pinterest.com