Вожди народа и вожди интеллигенции

(О страхе работать самодержцем)

Александр I

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2437776/2437776_300.jpgПродолжая тему о том, как страшно иметь большую власть и чем отличаются вожди русского народа от вождей русской интеллигенции, возьмём для примера императора Александра I. Начнём с того, что он был наследников и его с «младых ногтей» готовили к роли самодержца. Но это Александру не сильно помогло.

Я раньше уже описывал управленческую проблему России начала XIX века – проблему России в войнах с Францией Наполеона. Писал о том, что император России Александр I далеко не сразу взялся исполнять свой долг императора – не сразу в полной мере начал командовать и Россией, и армией.

Александр I был молод – когда он принял власть, ему едва исполнилось 23 года, даже в 1812 году ему было едва 35 лет. И несмотря на специальное воспитание он наверняка боялся сам командовать – боялся быть самодержцем.

Боялся и по собственной молодости, и потому, что он боялся дворян России – боялся сделать что-то, что не понравилось бы им. А как ему было не бояться собственных дворян, если они убили не только его отца, императора Павла I, но и его деда – императора Петра III?

Ну, а что касается Наполеона, то как Александру I было не боятся этого прославленного полководца? В 1805 году Александр I лично находился в войсках русской части союзной армии под общим командованием Кутузова в битве под Аустерлицем, в которой Наполеон вдребезги разгромил эти русско-австрийские войска, численно превосходящую его полки, а сам Александр I тогда едва удрал с поля боя.

Но, думаю, что даже не это было главным, я уверен, что на Александра давил тот страх, о котором я пишу эту работу, – страх самодержца, страх принимать собственные решения, страх ошибиться и страх от того, что за его собственные решения никто, кроме него, не отвечает.

И Александр I виноват перед Россией и Москвой в том, что из-за этого страха не принял личное командование армией России ещё в июне 1812 года, когда армия Наполеона перешла Неман – границу с Россией, – а по настоянию родовитых дворян России снова вверил армию всё тому же ленивому трусу Кутузову.

Поскольку упомянув в таком контексте Кутузова, я обидел очень многих, то оговорюсь, что есть храбрость – способность осмысленно действовать в условиях непосредственной опасности для жизни, и есть смелость – способность принимать рискованные решения. Так вот, если Кутузов и обладал храбростью хотя бы в молодости, то после поражения от Наполеона под Аустерлицем Кутузов тоже боялся Наполеона – боялся ещё одного разгромного поражения от него.

Из-за этой трусости, он отказался задействовать все имевшиеся силы в Бородинской битве, отказался защищать Москву и был за это проклят москвичами. Но, главное, Кутузов отказывался добить армию Наполеона после того, как она сама начал отступать из России, – боялся даже удирающего Наполеона!

Этой своей трусостью Кутузов не дал закончить войну с Наполеоном и в России, и во всей Европе ещё в 1812 году. Русская армия в зиму конца 1812 году под командованием Кутузова волочилась по разорённой России за отступающими французами и понесла огромные людские потери просто за счёт голода и холода, в результате к началу 1813 года она оказалась полностью обессиленной.

Бенкендорф об этом бессилии Кутузова и царя – отсутствия у них смелости – ни слова не говорит, поскольку слуга он был верный. Но пишет:

«Фельдмаршал Кутузов умер, приведя наши победоносные батальоны с берегов Москвы-реки на берега Эльбы. Но эти батальоны были слабыми, и наступали, по-прежнему не получая пополнений. Все, что составляло силы России, собранные под начальством Императора, не превышало 40 тысяч человек, можно сказать, что это были только кадры армии.

Пруссия, несмотря на свои усилия, не могла еще собрать значительных сил, Саксония только заявила о своем нейтралитете, Австрия вооружилась, но не объявила, на чьей она стороне, и готовилась играть посредническую роль. Вся остальная Германия высказывалась в нашу пользу, но, испуганная огромными приготовлениями Наполеона, либо дала ему своих солдат, либо осталась робким зрителем того действия, от которого зависело освобождение от сковывающих ее цепей».

Война переместилась на территорию Франции, и французы дрались не просто умело, они дрались ещё и отчаянно, в результате русская армия несла порою очень тяжёлые уже боевые потери. Вот в начале 1814 года русская армия с союзниками пытается взять французскую крепость Суассан, нашу армию контратакует сам Наполеон, и разгорается жесточайший бой. Участник этого боя Бенкендорф вспоминает:

«Наша почти разбитая артиллерия могла отвечать им только слабым огнем, земля была мерзлая, ядра рикошетировали на огромное расстояние и падали в наши пехотные колонны, после того, как вырывали всадников или лошадей из наших рядов. Наши потери были огромны. Генерал Ланской, покрывший себя славой в нескольких кампаниях, и генерал Ушаков, подававший блестящие надежды, были смертельно ранены.

Генералы Дмитрий Васильчиков и Юрковский выбыли из строя, множество отличных офицеров погибло. Граф Строганов имел несчастье увидеть, как почти перед его глазами ядро сразило его единственного сына и наследника его огромного состояния; он погиб в возрасте 17 лет. Почти все окружавшие меня офицеры были убиты или ранены; я очень сожалел о моем адъютанте Лантингсгаузене, который из-за своей блестящей смелости и деятельности являлся любимцем всего корпуса.

В пехоте потери среди генералов, офицеров и солдат также были очень чувствительны. К концу дня генерал Сакен велел выставить 36 батарейных орудий для того, чтобы прикрыть наше отступление. Командовавший ими офицер вначале принял нас за неприятеля, и произвел по нам свой первый залп, но мы потеряли уже столько людей, что этот новый урон не смутил никого из нас.

Я был назначен руководить арьергардом; мне придали 2 полка егерей и одну батарею, с приказом удерживать до последней возможности место пересечения дороги из Суассона в Лаон и дороги, по которой шли наши войска.

…Ночь положила конец этому кровавому дню; я прибыл к указанному мне пункту. Обозы, раненые, а потом и отряд Рудзевича тянулись позади моего арьергарда и заполнили всю дорогу. Между тем, я стоял в непосредственной близости от победоносной армии Наполеона и не мог сомневаться, что на рассвете буду атакован.

Я велел подсчитать численность своего отряда, и был поражен, узнав, что из почти 900 человек, состоявших утром в рядах Павлоградского полка, осталось немногим более 400. Казаки и егеря понесли потери в такой же пропорции. Всего у меня под ружьем было около 3000 человек».

Потерь в таких пропорциях у русской армии не было ни в одном сражении в России. Правда, это потери одного корпуса, а не всех союзных войск, тем не менее, и они показательны.

И вот тут, уже перейдя границы России, отдадим ему должное, Александр I наконец решается исполнить свой долг вождя и начинает постепенно принимать командование русской армией и союзными войсками в свои руки. Сначала очень нерешительно, Бенкендорф первые командные результаты Александра I в апреле 1813 года описывает так:

«Наполеон уже продвинулся к центру Германии, он вел за собой Италию, Голландию и огромное количество французов, чья национальная гордость требовала отомстить за обиду, нанесенную им в России. Два императора встретились под Лютценом, на равнине, известной благодаря смерти одного героя. Битва не имела решительного результата, с нашей стороны были сделаны ошибки, остались неиспользованными резервы, способные принести нам победу.

Самая большая ошибка заключалась в том, что на следующий день не сочли возможным возобновить бой, и был отдан приказ об отступлении. В последний раз Наполеон снова казался более великим, чем когда-либо. Он вернулся в Дрезден победителем, а затем двинулся к Баутцену, заставив наши армии отступить».

Но дальше Александр I начал осваивать полководческое ремесло и дело у него пошло – у него стал пропадать страх принимать в сражениях собственные решения – исчез страх командовать.

И вот наступает 1814 год, и Александр I уже один на один встречается с Наполеоном, Бенкендорф даёт оценку этому:

«Между тем Наполеон уже вступил в борьбу с нашей главной армией. После нескольких кровопролитных боев, где выигрыш не имел для него решительных последствий, он предпринял большой стратегический маневр, позволявший ему надеяться на более выгодные результаты. Он перестал защищать подступы к Парижу и хотел направиться к своим приграничным крепостям на Рейне.

Он рассчитывал, что государи будут вынуждены последовать за ним, что, удалив их этим маневром из центра Франции, он даст своей стране передышку и возможность вооружить вновь набранные войска. Ударив по нашим тылам и коммуникациям, он собирался захватить наши запасы снаряжения и продовольствия, а также принести страх в пределы неприятельских стран.

Этот замысел был достоин Наполеона, но решение, которое он заставил принять императора Александра, было достойно последнего и позволило союзникам победоносно завершить эту памятную войну».

Бенкендорф сообщает подробности этого решения Александра I:

«…Император обдумывал приказы, касающиеся предстоящих действий, и добивался того, чтобы князь Шварценберг присоединился к его мнению. Он решил, что главная армия соединится с армией Блюхера и двинется прямо на Париж, не беспокоясь о движениях Наполеона и не пытаясь защитить свои коммуникации.

Отряд генерала Винценгероде должен был перейти Марну в Витри и следовать за Наполеоном, действуя таким образом, чтобы тот как можно дольше считал, что его преследует вся армия союзников, а мы образуем ее авангард. Князь Шварценберг, король Пруссии и некоторые генералы противились этому плану, но император Александр, которому не удалось убедить их, в конце концов, просто приказал сделать именно так.

Все войска пришли в движение, главная армия двинулась к столице Французской империи, а наш корпус пересек город и пошел дальше, чтобы атаковать небольшой арьергард, который отступил по дороге на Сен-Дизье».

Заметьте, Александр I принял чисто военное оперативное решение вопреки мнению союзных генералов и королей, и именно это решение привело к ускоренной победе в войне.

А его оппоненты что – были дураки??

Князь Шварценберг был выдающимся австрийским фельдмаршалом, именно Шварценберг был Главнокомандующий союзными войсками, сражавшимися с Наполеоном в победной «Битве народов» под Лейпцигом в октябре 1813 года. Король Пруссии Фридрих Вильгельм III был на 7 лет старше Александра и тоже был достаточно опытным генералом.

Почему они противились?

Дело в том, что каноны тогдашнего военного оперативного искусства запрещали генералам удаляться от своих баз снабжения дальше, чем на два суточных перехода – пока хватало хлеба в ранцах солдат. Дальше надо было создавать новую базу снабжения и действовать от неё. Конкретные числа могут меняться в связи с качеством армии и особенностью местности, но искусство генерала оставалось тем же и заключалось в том, чтобы отрезать противника от его баз снабжения.

Вот Наполеон именно это и сделал – пошёл, как бы громить, тылы союзников, понимая, что противник бросится защищать свои базы снабжения. И это действительно хотели сделать Шварценберг, Фридрих III и генералы, думающие так, как они.

Но на самом деле Наполеон имел цель увести союзные войска от Парижа – от своих формирующихся резервов. И вот этот его замысел оказался непонятен Шварценбергу и Фридриху III, но зато замысел Наполеона разгадал Александр и принял решение вопреки военным канонам оперативного искусства броситься не на защиту своих коммуникаций, а на Париж, и этим не дать сформировать резервы уже ослабевшим французам.

Это к тому, чтобы понять, почему после этой войны Александр I получил такой огромный авторитет в Европе и в мире, а в России получил прозвище «Благословенный».

И строки Пушкина об Александре:

«Властитель слабый и лукавый,

Плешивый щеголь, враг труда,

Нечаянно пригретый славой,

Над нами царствовал тогда»,

– может, и не совсем уж лишены смысла (Александр I действительно имел плешь), тем не менее, характеризуют скорее самого интеллигента Пушкина (его неспособность понимать суть происходящих событий), а не Александра I. Это, как мы знаем, в духе русской интеллигенции – сначала получать блага от власти, а потом поливать эту власть своим дерьмом. Не дожил Пушкин до смерти Николая I, а то бы нашёл способ и того своего благодетеля облить грязью.

Но вернёмся к воспоминаниям честного слуги.

Вот 1817 год, Бенкендорф назначен на должность командира дивизии на Украине, тем не менее, получает от Александра I дополнительное задание: «Мне поручили проинспектировать один из уездов Воронежской губернии, так как к Императору были обращены очень серьезные жалобы на злоупотребления многих чиновников и даже самого губернатора».

Он исполняет поручение: «Вернувшись в Воронеж, я сделал отчет Императору, губернатор и около 60 чиновников были отстранены от должностей и отданы под суд. Жена губернатора была недовольна моими действиями, она не могла понять, как среди прочих поручений, которые были даны исправнику, я обвинил ее в том, что она потребовала у крестьян тройку лошадей для перевозки своих собак, сказав, что она сама в своей карете отдала лучшее место своему спаниелю».

Если вы не поняли, за что, в числе прочего, наказали губернатора, то сообщу, что в те годы крестьяне обязаны были давать лошадей для проезда чиновников, но для проезда их только по служебной надобности. А тут жена губернатора, хотя и ехала в собственной коляске и на собственных лошадях, но заставила крестьян возить за собою своих собачек на крестьянских лошадях! Крестьяне пожаловались царю, и тот действительно счёл это чиновничьей наглостью и попранием законов!

И как по такому случаю не вспомнить нынешнего «императора Полуроссии» Вовчика «Обнулённого», при котором жена вице-премьера Шувалова безнаказанно возит своих породистых собачек на выставки собак на чартерном самолёте за государственный счёт?

Но зато как за это любит этого Вовчика «Обнулённого» его придворная интеллигенция – все эти соловьёво-киселёвские! (Правда, есть и оппозиционная интеллигенция, которая Вовчика не любит, но интеллигенция всегда любит только вождей своего клана – тех от кого кормится).

Однако вернёмся к «Благословенному». Оставшись довольным тем, как Бенкендорф исполнил сыскные функции, Александра I поручает ему расследовать жалобу крепостных крестьян очень богатого помещика Сенявина. Из писем его крепостных крестьян к императору следовало, что Сенявин 17 и 3 года назад убил и тайно захоронил двух своих крестьян. Бенкендорф это дело против Сенявина расследовал, нашёл доказательства обоих преступлений Сенявина (хотя прошло уже столько времени), соответственно: «По нашему докладу Император забрал все его состояние под опеку и передал его в руки правосудия».

Вспомним, сколько Навальный ни делает докладов Вовчику «Обнулённому», а тот никого в руки правосудия не передал.

Так такой ли уж Александр I был «властитель слабый и лукавый»?

И заметьте, что это воспоминания об Александре I отнюдь не апологета этого императора, поскольку Бенкендорф относился к Александру I достаточно критически, и на фоне описания того, как о смерти Александра I скорбели во всём мире, он даёт Александру I «Благословенному» собственный некролог, отнюдь не славословный. Некролог человека, видевшего царя и его работу вблизи:

«Вся жизнь императора Александра была странным смешением чувственных начал и противоречивого поведения. Выросший под влиянием развращенных нравов азиатской роскоши и победного престижа эпохи Екатерины, воспитанный якобинцем Лагарпом, он был смущен строгостью отца – еще наследника престола.

Имея перед глазами ангельскую добродетель своей матери и интриги фаворитов своей бабки, призванный быть самодержцем и вскормленный на опасных идеях французской революции, он обладал горячим сердцем. Вдыхая во дворце воздух галантности, будучи скромным вплоть до неверия в собственные замыслы, он был храбрым, но опасался несчастий войны».

Можно изумиться точностью взгляда Бенкендорфа – неверие в собственные замыслы это и есть страх принимать руководящие решения.

«Таким образом, он был готов к восприятию самых разных впечатлений, готов был увлечься любыми страстями. Он начал царствовать в 24 года в окружении льстецов, женщин и интриг, но у него хватило сил на то, чтобы всегда оставаться человечным и благожелательным. Вначале он был привержен либеральным и конституционным идеями, направляя в них принципы управления, он искал изменений, полагая, что находил улучшения.

Он предавался любви. Ему нравилась политика, но она не стала для него главным занятием. Он позволил вовлечь себя в войны и завоевания, хотя всячески стремился их избежать. Он искал славы и оваций либеральной Европы. Он даровал конституции Польше и завоеванной Финляндии, раздражая свой собственный народ и сея зерна оппозиции и недовольства у своих подданных. Затем он вернулся к принципам деспотизма, гипертрофированной религиозности, сектантским взглядам, к мистицизму.

Недовольный настоящим, неуверенный в будущем, строгий к самому себе, он стал несчастливым, потерял вкус к жизни и к своему могуществу. Он умер в скорби о потерянных иллюзиях и в предвидении будущих бедствий».

Вот и сравните «Благословенного» с «Обнулённым».

«Обнулённый» ведь тоже – и слабый, и лукавый, и щёголь! А уж какой враг труда! И придворные СМИ славой его надувают, как юные натуралисты надувают лягушку соломинкой через задний проход.

Ну и что в результате – похож «Обнулённый» на настоящего вождя России?

Как руководитель и, возможно, и как человек, «Благословенный» был далёк от идеала, даже для верного слуги Бенкендорфа он не был идеалом. Но под личным руководством Александра I была выиграна одна из самых тяжелейших европейских войн, прославившая Россию более, чем на век, и Александр I, как мог, стремился ввести в России справедливость и служить народу – стремился быть вождём не отечественной сволочи, а народа.

И вождю интеллигенции «Обнулённому», сидящему паразитом на шее России уже столько же лет, сколько и «Благословенный», не то, что до Сталина или Петра I, но даже до этого Александра I – «как до Киева раком».

О вождях народа

Но я бы в данном случае к точной в начале характеристике Александра I, данной Бенкендорфом, добавил то, что Александр I сумел со временем преодолеть страх командовать, преодолеть собственную нерешительность и стать реальным вождём, реальным самодержцем народа России.

Интересно, что народ не поверил в смерть «Благословенного». Появилось множество слухов и, в конце концов, появилась легенда, что Александр I, якобы, инсценировал свою смерть вдалеке от столицы и начал скитальческую отшельническую жизнь под именем старца Фёдора Кузьмича.

Я уже и раньше писал, что русские люди и русские дворяне и интеллигенция – это два совершенно разных народа, посему у народа совершенно иной взгляд на вождей России, нежели у холуев этих вождей – дворян, выродившихся в интеллигенцию России. Об этом я ещё напишу, а пока напомню момент из нашей истории, о котором уже не раз писал.

К примеру, наши либеральная интеллигенция, ненавидящая всех истинных вождей народа России, в том числе и Ивана Грозного, ноет и ноет, что в его царствование были казнены от 4 до 5 тысяч князей, бояр и прочих паразитов. Но ведь Иван Грозный давно умер и, чтобы правильно оценить личность Грозного, надо выяснить, как относились к нему его современники.

Иван Грозный вел очень неудачные войны с польским королем Стефаном Баторием, в рядах последнего дрался наблюдательный немец Гейденштейн.

Впоследствии он писал о Грозном: «Тому, кто занимается историей его царствования, тем более должно казаться удивительным, что при такой жестокости могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая прочими государями только посредством снисходительности и ласки.

Причем должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже высказывал во время войны невероятную твердость при защите и охране крепостей, а перебежчиков вообще очень мало. Много, напротив, нашлось во время этой войны таких, которые предпочли верность князю, даже с опасностью для себя, величайшим наградам».

Иван Грозный так и остался для интеллигенции кровопийцей, а в сказаниях народа – очень добрым царем. Историк Ключевский, исходя из этого примера, делает такой вывод: вот, дескать, русский народ – очень незлобивый народ. Но это не так. Русские в своей ярости жестоки и злы. Но у раба-русского не может не вызвать добрых чувств раб-царь, царь – раб своего народа.

Дело в том, что в те очень давние времена сначала великие князья, затем цари и императоры России были даже не просто вождями, а осознавали себя отцами народа. Одни цари это понимали, другие нет, но статус их в России был именно таков. Однако народом в тогдашней России считался только собственно народ – крестьяне, купцы, священники.

Дворяне (преобразовавшиеся потом в интеллигенцию) народом не считались, и царь был не их отцом, а их хозяином, а они – его слугами. К примеру, для народа официальное именование себя при обращении к великому князю и первым царям было «сирота», и если письмо царю писал крестьянин или купец, то он подписывался «сирота твой», а вот если дворянин – то тогда «холоп твой».

До самого конца существования российской империи царь ко всем обращался на «ты», а ему говорили: «Вы, Ваше Величество», – все, кроме крестьян, которые относились к царю, как к отцу, по-великорусски несколько фамильярно обращаясь к нему: «Ты, царь».

Во времена императора Николая I был такой случай. Он как-то объезжал Россию и в очередной деревне к нему вышли крестьяне с хлебом-солью. Староста, долго зубривший приветственную речь, при виде царя смог произнести только первые три «умных» слова: «Царь, ты столп…», – а дальше забыл. И бедный староста снова и снова начинал: «Царь, ты столп», – и снова забывал, что дальше. Наконец Николаю надоело: «А ты бревно», – сказал император, забрал хлеб-соль и закончил на этом митинг.

Кстати, если мне в качестве вождя народа взять безусловного вождя народа – Сталина, то дебилы из интеллигенции пеной изойдут, а вот к царям у них претензий меньше, – посему с тем, что некоторые цари были вождями народа, они вряд ли будут сильно спорить.

Непопулярный государь

Я уже напомнил, что Бенкендорф был другом императору Николаю I, очень интересному человеку. Так уж получилось, но в советской историографии на основании глупого рассказа Льва Толстого, Николай I получил прозвище «Палкин», хотя официально он был «Незабвенным», и о нём, и об истории его царствования в советской исторической науке очень мало говорилось не только правды, но и вообще.

Историки не могли простить Николаю I поражение России в Крымской войне в конце его царствования, хотя, как я понимаю, сам Николай и до этой войны делал для страны всё, что мог, – отдавал России все силы. К примеру, в истории России это был самый непримиримый борец с коррупцией, и корпус жандармов он создал, в основном, для борьбы с нею. Назначая Бенкендорфа главой тайной полиции, Николай воспользовался символикой – дал Бенкендорфу свой носовой платок как бы для того, чтобы тайная полиция вытирала царским платком слёзы обиженным гражданам России.

Кстати, это был в истории России, по сути, и единственный технарь, попавший в императоры, поскольку до его неожиданного восшествия на престол в 1825 году, Николай был главой военно-инженерного ведомства и инженерных войск, и занимался Николай тем, что строил в России крепости. В воспоминаниях о своём детстве, он пишет о своей учёбе: «Успехов я не оказывал, за что часто строго был наказываем, хотя уже не телесно. Математика, потом артиллерия и в особенности инженерная наука и тактика привлекали меня исключительно; успехи по сей части оказывал я особенные, и тогда я получил охоту служить по инженерной части».

(Заметьте, что когда дети императора были нерадивы, их наказывали просто – пороли розгами. Тогда ещё не было, состоящей из кретинов, Академии педагогических наук).

А став императором, Николай всемерно пытался привить дворянству любовь к точным наукам и заводил в России инженерные факультеты, впрочем, практически безрезультатно – поднять подлое и ленивое русское дворянство в его массе на подвиг шевеления мозгами, было уже невозможно, как невозможно было этих предтеч интеллигенции поднять и на служение России. Только языком болтать!

Получив власть, которую никак не хотел получать, Николай мотался по стране, поскольку проблем имел выше горла, а он хотел их все решить.

Скажем, Персия и Турция, учитывая историю его восшествия на престол Николая I, решили, что Россия, только пережившая восстание декабристов, да ещё и с очень молодым императором во главе, очень слаба. И Персия с Турцией немедленно начали войну с Россией.

С Персией вопрос решил ещё один забытый, но выдающийся полководец России – будущий фельдмаршал Паскевич, а вот в русских войсках, воевавших с Турцией на Балканах, целый год, несмотря на чуму, находился сам император.

(В этой войне, к слову о чуме, ещё один отчаянный рубака-генерал, родной брат Бенкендорфа, Константин Бенкендорф, умер в Болгарии как раз от чумы).

И, кстати, никогда ещё русская армия не имела таких успехов в войнах с Турцией, как во времена Николая I, когда фельдмаршал Дибич-Забалканский перевалил Балканы и вышел к Средиземному морю за Дарданеллами, а со стороны Средиземного моря Дарданеллы блокировал русский «Средиземноморской» флот под командованием адмирала Гейдена. Когда ещё Россия имела «Средиземноморской флот»?

Да, Николай I был и крут, и у него были государственные ошибки, но речь не об ошибках, и даже не о собственно военных и государственных подвигах Николая, а о взгляде на него, как на человека, понимающего, кто такой царь и зачем России нужен вождь.

Ну и о его страхах быть императором.

Но об этом в продолжении.

(продолжение следует)