Боги будущего: какая религия ждет нас завтра?

Религии рождаются и угасают, и возможно, те, что кажутся нам незыблемыми, скоро будут забыты

До Мухаммеда, до Иисуса, до Будды был Заратустра. Около 3500 лет назад в Иране бронзового века ему явилось видение единого Верховного Бога. Тысячу лет спустя зороастризм, первая в мире великая монотеистическая религия, стал официальной верой могущественной Персидской империи, ее огненные храмы посещали миллионы приверженцев. Еще через тысячу лет империя рухнула, и последователи Заратустры подверглись гонениям и приняли новую веру своих завоевателей — ислам.

И сегодня, еще 1500 лет спустя зороастризм — умирающая вера, ее священному пламени поклоняется совсем немного людей.

Мы считаем само собой разумеющимся, что религии рождаются, растут и умирают — но мы также странно слепы к этой реальности. Когда кто-то пытается создать новую религию, ее часто отвергают как секту. Когда мы признаем религию, мы относимся к ее учениям и традициям как к вечным и священным. А когда религия умирает, она становится мифом, и ее претензии на священную истину иссякают. Сказы о египетских, греческих и норвежских пантеонах теперь считаются легендами, а не священным писанием.

Даже доминирующие сегодня религии постоянно развивались на протяжении всей истории. Раннее христианство, например, придерживалось довольно разнообразных взглядов: древние документы содержат сведения о семейной жизни Иисуса и свидетельства о благородном происхождении Иуды. Христианской церкви потребовалось три столетия, чтобы объединиться вокруг канона Священных Писаний, а затем в 1054 году она распалась на Восточную православную и католическую церкви. С тех пор христианство продолжало расти и распадаться на все более разрозненные группы, от молчаливых квакеров до пятидесятников, использующих змей во время служб.

Если вы верите, что ваша религия достигла абсолютной истины, вы можете отвергать даже мысль о том, что она изменится. Но если история и дает какой-то ориентир, то она говорит: какими бы глубокими ни были наши убеждения сегодня, скорее всего, со временем, перейдя к потомкам, они преобразятся — или просто исчезнут.

Если религии так сильно изменялись в прошлом, как они могут измениться в будущем? Есть ли основания утверждать, что вера в богов и божеств полностью угаснет? И появятся ли новые формы поклонения, по мере того, как наша цивилизация и ее технологии становятся все более сложными?

Пламя горит в Зороастрийском храме огня, возможно, уже более тысячелетия

Чтобы ответить на эти вопросы, хорошо бы начать с отправной точки: почему у нас вообще есть религия?

Причина верить

Один печально известный ответ дает Вольтер, французский эрудит XVIII века, который писал: «Если бы Бога не существовало, его стоило придумать». Поскольку Вольтер был яростным критиком организованной религии, эта цитата часто приводится с оттенком цинизма. Но на самом деле высказывание было совершенно искренним. Вольтер утверждал, что вера в Бога необходима для функционирования общества, несмотря на то, что не одобрял монополию церкви над этой верой.

Многие современные исследователи религии согласны с этим. Широкая идея о том, что общая вера служит потребностям общества, известна как функционалистский взгляд на религию. Существует много функционалистских гипотез: от мысли, что религия — это «опиум для народа», используемый сильными для контроля над бедными, до предположения, что вера поддерживает абстрактный интеллектуализм, необходимый для науки и права. Часто повторяется тема социальной сплоченности: религия объединяет общество, которое затем может сформировать охотничий отряд, возвести храм или поддержать политическую партию.

Сохраняющиеся верования — это «долгосрочный продукт чрезвычайно сложного культурного давления, процессов отбора и эволюции», пишет Коннор Вуд из Центра разума и культуры в Бостоне на религиозном справочном сайте Patheos, где он ведет блог о научном изучении религии. Новые религиозные движения рождаются все время, но большинство из них живут недолго. Им приходится конкурировать с другими религиями за прихожан и выживать в потенциально враждебных социальных и политических условиях.

Согласно этому аргументу, любая существующая религия должна предлагать своим приверженцам ощутимую пользу. Христианство, например, было лишь одним из многих религиозных движений, которые появились (и в основном исчезли) во времена Римской империи. По словам Вуда, оно выделялось идеей заботы о больных — а значит, больше христиан выжило после вспышек болезней, чем римлян-язычников. Ислам также изначально привлекал последователей, подчеркивая честь, смирение и милосердие — качества, которые не были характерны для беспокойной Аравии VII века.

Учитывая это, можно было бы предположить, что религия будет служить той функции, которую она играет в конкретном обществе — или, как сказал бы Вольтер, разные общества будут придумывать конкретных богов, в которых они нуждаются. И наоборот, можно было бы ожидать, что у похожих обществ будут подобные религии, даже если они развивались в изоляции. И тому есть некоторые доказательства — хотя когда речь идет о религии, всегда находятся исключения из любого правила.

Например, охотники-собиратели склонны считать, что у всех объектов — животных, растений или минералов — есть сверхъестественные свойства (анимизм) и что мир пропитан сверхъестественными силами (аниматизм). Их нужно понимать и уважать, а человеческая мораль обычно не имеет существенного значения. Такое мировоззрение имеет смысл для групп, которые слишком малы, чтобы нуждаться в абстрактных кодексах поведения, но которые должны до мельчайших подробностей знать свое окружение. (Исключение: Синто, древняя религия анимистов, которая все еще широко распространена в гиперсовременной Японии.)

Находящиеся на другом конце спектра богатые общества Запада по крайней мере номинально верны религиям, в которых один внимательный, всемогущий бог устанавливает, а иногда и исполняет духовные правила: Яхве, Христос и Аллах. Психолог Ара Норензаян утверждает, что именно вера в этих «больших богов» позволила сформировать общества, состоящие из большого числа незнакомцев. Вопрос о том, является ли вера причиной или следствием, в последнее время стал предметом обсуждения, но в результате общая вера позволяет людям (относительно) мирно сосуществовать. Зная, что Большой Бог наблюдает за нами, мы ведем себя как следует.

Сегодня многие общества огромны и мультикультурны: сторонники многих конфессий сосуществуют друг с другом и с растущим числом людей, которые говорят, что у них вообще нет религии. Мы подчиняемся законам, созданным и применяемым правительствами, а не Богом. Школа активно отделяется от церкви, а инструменты для понимания и формирования мира предоставляет наука.

С учетом всего этого укрепляется представление, что будущее религии — в том, что у нее нет будущего.

Представьте, что рая нет

Мощные интеллектуальные и политические течения стремятся к этому с начала ХХ века. Социологи утверждали, что научный марш ведет к «разуверению» общества: больше не требуются сверхъестественные ответы на важные вопросы. Коммунистические государства, такие как Советская Россия и Китай, сделали атеизм своей государственной политикой и не одобряли даже частное религиозное выражение. В 1968 году выдающийся социолог Питер Бергер сказал New York Times, что «к XXI веку религиозные верующие останутся только в небольших сектах, которые объединятся, чтобы противостоять всемирной светской культуре».

Теперь, когда мы уже в XXI веке, взгляд Бергера остается символом веры для многих секуляристов — хотя сам Бергер отрекся от него в 1990-х годах. Его преемники воодушевлены исследованиями, показывающих, что во многих странах все больше людей заявляют, что не принадлежат ни к какой религии. Больше всего это наблюдается в богатых и стабильных странах, таких как Швеция и Япония, но, что еще более удивительно, в Латинской Америке и арабском мире. Даже в США, долгое время бывших заметным исключением из аксиомы о том, что более богатые страны более светские, число «нерелигиозных» быстро растет. В Общем социальном опросе США в 2018 году пункт «ни одна из религий» стал самым популярным, вытеснив христиан-евангелистов.

Несмотря на это, религия не исчезает в глобальном масштабе — по крайней мере, с точки зрения численности. В 2015 году Исследовательский центр Pew смоделировал будущее крупных религий мира на основе демографии, миграции и данных по обращению в ту или иную веру. Вопреки прогнозам резкого снижения религиозности, он предсказал умеренное увеличение числа верующих: с 84% населения мира сегодня до 87% в 2050 году. Число мусульман увеличится и сравняется с христианами, в то время как число людей, не связанных с какой-либо религией, несколько уменьшится.

Современные общества являются мультикультурными, где последователи многих различных религий живут бок о бок

Модель Pew касалась «секуляризируемого Запада и быстро растущего остального мира». Религиозность будет дальше расти в экономически и социально небезопасных местах, таких как большая часть Африки к югу от Сахары, и падать там, где есть стабильность. Это связано с глубинными психологическими и нейрологическими факторами веры. Когда жизнь сложна, когда случаются несчастья, религия, по-видимому, дает психологическую (а иногда и практическую) поддержку. По данным знакового исследования, люди, непосредственно пострадавшие от землетрясения 2011 года в Крайстчерче, Новая Зеландия, стали значительно более религиозными, чем другие новозеландцы, которые стали менее религиозными. Также следует быть осторожными при толковании того, что люди подразумевают под сочетанием «никакой религии». Они могут не интересоваться организованной религией, но это не значит, что они воинственные атеисты.

В 1994 году социолог Грейс Дэви классифицировала людей в зависимости от того, принадлежат ли они к какой-либо религиозной группе и/или верят в определенную религиозную позицию. Традиционно религиозный человек и принадлежит, и верит, а атеисты — ни то, ни другое. Также есть те, кто принадлежит к религиозной группе, но не верит — родители, посещающие церковь, чтобы найти место в религиозной школе для ребенка, например. И, наконец, есть те, кто во что-то верит, но не принадлежит ни к одной группе.

Исследование показывает, что последние две группы весьма значительны. Проект «Понимание безверия» в Университете Кента в Великобритании проводит трехлетнее исследование в шести странах среди тех, кто говорит, что не верит в существование Бога («атеисты»), и тех, кто считает, что о существовании Бога невозможно знать наверняка («агностики»). В промежуточных результатах, опубликованных в мае 2019 года, сообщалось, что очень мало неверующих фактически относят себя к этим категориям.

Более того, около трех четвертей атеистов и девять из десяти агностиков готовы поверить в существование сверхъестественных явлений, включая все от астрологии до сверхъестественных существ и жизни после смерти. Неверующие «демонстрируют значительное разнообразие как внутри, так и между разными странами. Соответственно, существует очень много способов быть неверующими», — заключается в докладе, включая, в частности, фразу с сайтов знакомств «верующий, но не религиозный». Как и многие клише, она основана на правде. Но что она на самом деле означает?

Возвращение старых богов

В 2005 году Линда Вудхед написала «Духовную революцию», в которой описала интенсивное изучение веры в британском городе Кендал. Вудхед и ее соавтор обнаружили, что люди быстро отворачиваются от организованной религии с ее необходимостью вписываться в установленный порядок вещей, со стремлением подчеркнуть и развить у людей чувство, кто они. Они пришли к выводу, что если городские христианские церкви не примут этот сдвиг, эти конгрегации станут неактуальными, а практика самоуправления станет основным направлением «духовной революции».

Сегодня Вудхед говорит, что революция произошла — и не только в Кендале. Организованная религия в Великобритании слабеет. «Религии преуспевают и всегда преуспевали, когда они субъективно убедительны — когда вы чувствуете, что Бог помогает вам», — говорит Вудхед, ныне профессор социологии религии в Университете Ланкастера.

В более бедных обществах можно молиться за удачу или стабильную работу. «Евангелие процветания» занимает центральное место в нескольких мегацерквях Америки, в чьих конгрегациях часто преобладают небезопасные в экономическом отношении общины. Но если ваши основные потребности хорошо удовлетворены, вы, скорее всего, будете искать самореализацию и смысл. Традиционная религия не справляется с этим, особенно когда ее доктрины сталкиваются с моральными убеждениями, которые возникают в светском обществе — например, в отношении гендерного равенства.

В результате люди начинают придумывать собственные религии.

Как выглядят эти религии? Один из подходов — синкретизм, «выбирай и смешивай». Многие религии имеют синкретические элементы, хотя со временем они ассимилируются и становятся незаметными. Церковные праздники, такие как Рождество и Пасха, например, имеют архаичные языческие элементы, в то время как ежедневная практика многих людей в Китае включает смесь буддизма махаяны, даосизма и конфуцианства. Смешение чаще можно увидеть в относительно молодых религиях, таких как вудизм или растафарианство.

Альтернатива — перенаправление течения. Новые религиозные движения часто стремятся сохранить центральные принципы старой религии, избавившись от аспектов, которые выглядели удушающими или старомодными. На Западе гуманисты пытались переделать религиозные мотивы: были попытки переписать Библию без каких-либо сверхъестественных элементов, призывы к строительству «храмов атеистов», посвященных созерцанию. А «Воскресное собрание» стремится воссоздать атмосферу живой церковной службы без обращения к Богу. Но без глубоких корней традиционных религий у них мало что получается: Воскресное Собрание после первоначального быстрого роста теперь изо всех сил пытается остаться на плаву.

Но Вудхед считает, что религии, которые могут возникнуть в результате нынешних потрясений, будут иметь более глубокие корни. Первое поколение духовных революционеров, достигшее совершеннолетия в 1960-х и 1970-х годах, обладало оптимистичным и универсалистским мировоззрением, было счастливо черпать вдохновение из религий всего мира. Однако их внуки растут в мире геополитических напряжений и социально-экономических проблем, им бы вернуться к более простым временам. «Идет переход от глобальной универсальности к локальным идентичностям, — говорит Вудхед. — Очень важно, что это именно ваши боги, а не просто выдуманные».

В европейском контексте это создает почву для возрождения интереса к язычеству. Обновление полузабытых «родных» традиций позволяет выражать современные проблемы, сохраняя при этом патину времени. В язычестве божества больше похожи на неопределенные силы, чем на антропоморфных богов. Это позволяет людям сосредоточиться на том, чему они сочувствуют, без необходимости верить в сверхъестественных божеств.

Например, в Исландии небольшая, но быстрорастущая религия асатру не имеет особой доктрины, за исключением некоторых исконных празднований древнескандинавских обычаев и мифологии, но активно занимается социальными и экологическими вопросами. Подобные движения существуют по всей Европе, например, друиды в Великобритании. Не все они либеральны. Некоторые мотивированы желанием вернуться к тому, что они считают консервативными «традиционными» ценностями, что в некоторых случаях приводит к столкновениям.

Пока это нишевая деятельность, которая чаще оказывается игрой в символизм, нежели искренней духовной практикой. Но со временем они могут эволюционировать в более душевные и последовательные системы убеждений: Вудхед приводит принятие родноверия — консервативной и патриархальной языческой веры, основанной на воссозданных верованиях и традициях древних славян, — в бывшем Советском Союзе как потенциальный образец будущего.

Таким образом, «люди без религии» — это в основном не атеисты и даже не секуляристы, а смесь «апатеистов» — людей, которым просто нет дела до религии, — и тех, кто придерживается так называемой «дезорганизованной религии». Мировые религии, вероятно, сохранятся и будут развиваться в обозримом будущем, но до конца этого столетия мы, возможно, увидим расцвет сравнительно небольших религий, конкурирующих с этими группами. Но если Большие Боги и общие религии служат ключом к социальной сплоченности, что происходит без них?

Одна нация для Мамоны

Один из возможных ответов заключается в том, что мы просто продолжаем жить. Успешная экономика, хорошее правительство, приличное образование и эффективные правовые нормы могут гарантировать, что мы будем жить счастливо без каких-либо религиозных рамок. И действительно, некоторые общества с наибольшим количеством неверующих — одни из самых безопасных и гармоничных на Земле.

Однако неразрешенным остается следующий вопрос: они нерелигиозны, потому что у них сильные светские институты, или же отсутствие религиозности помогло им достичь социальной стабильности? Религиозные деятели говорят, что даже светские институты имеют религиозные корни: гражданские правовые системы, например, вводят в ранг закона идеи о справедливости, которые основаны на социальных нормах, установленных религиями. Другие, такие как «новые атеисты», утверждают, что религия — это, по сути, суеверие, и отказ от нее позволит обществам стать лучше. Коннор Вуд не так уверен в этом. Он утверждает, что такое сильное и стабильное общество, как в Швеции, чрезвычайно сложное и требует больших затрат в плане труда, денег и энергии — и оно может стать неустойчивым даже в краткосрочной перспективе. «На мой взгляд, совершенно очевидно, что мы вступаем в период нелинейных изменений в социальных системах, — говорит он. — Западный консенсус по поводу сочетания рыночного капитализма и демократии нельзя воспринимать как должное».

Это проблема, поскольку эта комбинация кардинально изменила социальную среду по сравнению с той, в которой развивались мировые религии — и в некоторой степени вытеснила их.

«Я бы с осторожностью называл капитализм религией, но во многих его институтах есть религиозные элементы, как и во всех сферах человеческой институциональной жизни, — говорит Вуд. — «Невидимая рука» рынка кажется почти сверхъестественной сущностью».

Финансовые обмены, представляющие собой ритуальную торговую деятельность, тоже кажутся храмами Мамоне. На самом деле религии, даже исчезнувшие, подсказывают весьма подходящие метафоры для многих менее разрешимых особенностей современной жизни.

Римско-католический священник совершает мессу в первый день торгов на филиппинской фондовой бирже в Маниле

Псевдорелигиозный общественный строй может хорошо работать в спокойные времена. Но когда общественный договор трещит по швам — из-за политики идентичности, культурных войн или экономической нестабильности, — последствия, по мнению Вуда, выглядят так, как мы их видим сегодня: рост числа сторонников авторитарной власти в ряде стран. Он цитирует исследования, показывающие, что люди игнорируют уровень авторитаризма, пока не почувствуют ухудшение социальных норм.

«Это человеческое существо смотрит вокруг и говорит, что мы не согласны с тем, как нам нужно себя вести, — говорит Вуд. — И нам нужен авторитет, который сказал бы это». Это наводит на мысль, что политические деятели часто идут рука об руку с религиозными фундаменталистами: индуистскими националистами в Индии, скажем, или христианскими евангелистами в США. Это мощная комбинация для верующих и тревожная — для секуляристов: может ли что-нибудь преодолеть пропасть между ними?

Помнить о пропасти

Возможно, одна из основных религий могла бы измениться настолько, чтобы отвоевать значительное количество неверующих. Есть даже такой прецедент: в 1700-х годах христианство в США было в сложном положении, оно стало скучным и формальным. Новая гвардия странствующих проповедников огня и серы успешно укрепила веру, задав тон на предстоящие столетия — это событие называют «Великие пробуждения».

Нетрудно провести параллели с сегодняшним днем, но Вудхед скептически относится к тому, что христианство или другие мировые религии смогут восстановить утерянные позиции. Когда-то христиане были основателями библиотек и университетов, но больше они не служат ключевыми поставщиками интеллектуального продукта. Социальные изменения подрывают организационную основу религий: ранее в этом году папа Франциск предупредил, что если католическая церковь не признает свою историю мужского доминирования и сексуального насилия, она рискует стать «музеем». И утверждение, что человек — венец творения, подрывается растущим чувством, что люди не так уж важны в великой схеме вещей.

Возможно ли, что появится новая религия, чтобы заполнить пустоту? Опять же, Вудхед относится к этому скептически. «Если смотреть на историю, то на рост или гибель религий влияет политическая поддержка, — говорит она. — Все религии преходящи, если они не получают поддержку со стороны империй». Зороастризму помогло то, что его приняли персидские династии, поворотный момент для христианства наступил, когда оно было принято Римской империей. На светском Западе такая поддержка вряд ли будет оказана, за исключением, возможно, США. 

Но сегодня есть еще один возможный источник поддержки: интернет.

Онлайн-движения завоевывают такую массу последователей, которая в прошлом была невообразима. Мантра Кремниевой долины «Двигайся быстро и меняй» стала универсальной для многих технологов и плутократов. #MeToo начинался как хэштег, выражающий гнев и солидарность, но теперь его сторонники выступают за реальные изменения давних социальных норм. 

Разумеется, все это — не религии, но у этих зарождающихся систем убеждений есть параллели с религиями, особенно с ключевой целью в плане формирования чувства общности и общей цели. У некоторых есть также конфессиональные и жертвенные элементы. Итак, если будет достаточно времени и мотивации, может ли из интернет-сообщества вырасти нечто явно более религиозное? Какие новые формы религии могут придумать эти онлайн-конгрегации?

Рояль в кустах

Несколько лет назад члены самопровозглашенного сообщества «Рационалисты» начали обсуждать на сайте LessWrong всемогущую, сверхинтеллектуальную машину, обладающую многими качествами божества и чем-то вроде мстительной природы ветхозаветного Бога.

Она называлась Василиск Роко. Целиком затея представляет собой сложную логическую головоломку, но, грубо говоря, суть в том, что когда появится доброжелательный суперразум, он захочет принести как можно больше пользы — и чем раньше он появится, тем лучше он с этим справится. Поэтому, чтобы поощрить людей к его созданию, он будет постоянно и задним числом пытать тех, кто этого не делает, включая любого, кто узнает о его потенциальном существовании. (Если вы в первый раз об этом слышите, извините!)

Искусственный супер-интеллект может обладать некоторыми качествами божества

Хотя идея могла показаться бредовой, Василиск Роко вызвал настоящий ажиотаж, когда о нем впервые заговорили на портале LessWrong — в итоге создатель сайта запретил это обсуждение. Как и следовало ожидать, это привело лишь к тому, что идея разлетелась по интернету — или, по крайней мере, по тем его частям, где обитают компьютерные гики. Ссылки на Василиск появляются повсюду, от новостных сайтов до «Доктора Кто», несмотря на протесты некоторых рационалистов, что никто на самом деле не воспринимал это всерьез. Дело усугубляет тот факт, что многие рационалисты твердо привержены другим эпатажным идеям об искусственном интеллекте — от ИИ, которые случайно разрушают мир, до гибридов человека и машины, которые преодолевают границы смерти.

Такие эзотерические убеждения возникали на протяжении всей истории, но легкость, которая сегодня позволяет создать вокруг них сообщество, нова. «Новые формы религиозности всегда возникали, но у нас не всегда было для них место, — говорит Бет Синглер, которая изучает в Кембриджском университете социальное, философское и религиозное воздействие ИИ. — Если вы выйдете на средневековую городскую площадь, выкрикивая свои неортодоксальные убеждения, то вы не завоюете последователей, а получите ярлык еретика».

Механизм может быть новым, но послание-то старое. Аргумент о Василиске во многом совпадает с идеей Паскаля: французский математик XVII века предположил, что неверующие должны проходить религиозные обряды — на случай, если мстительный Бог действительно существует. Идея наказания как императива к сотрудничеству напоминает «больших богов» Норензаян. И рассуждения о способах уклониться от взгляда Василиска ничуть не менее замысловаты, чем попытки средневекового схоластика согласовать человеческую свободу с божественным контролем.

Даже технологические атрибуты не новы. В 1954 году Фредрик Браун написал (очень) короткий рассказ под названием «Ответ». В нем описывается включение суперкомпьютера, объединяющего все компьютеры галактики. Ему задали вопрос: есть ли Бог? «Теперь есть», — ответил он.

И некоторые люди, такие как предприниматель Энтони Левандовски, считают, что их святая цель — создать супер-машину, которая однажды ответит на этот вопрос так же, как и вымышленная машина Брауна. Левандовски, который разбогател на самоуправляемых автомобилях, попал в заголовки газет в 2017 году, основав церковь «Путь будущего», посвященную переходу в мир, которым управляют в основном сверхинтеллектуальные машины. Хотя его видение выглядит более доброжелательно, чем Василиск Роко, в вероучении церкви по-прежнему присутствуют зловещие строки: «Мы считаем, что для машин может быть важно увидеть, кто по-дружески относится к ним, а кто нет. Мы планируем сделать это, отслеживая, кто что делал (и как долго), чтобы помочь мирному и уважительному переходу».

«Люди думают о Боге очень по-разному, есть тысячи оттенков христианства, иудаизма, ислама, — говорит Левандовски. — Но они всегда имеют дело с чем-то, что не поддается измерению, что нельзя увидеть или проконтролировать. На этот раз все по-другому. На этот раз вы сможете говорить с Богом буквально и знать, что он вас слушает».

Реальность ранит

Левандовский не одинок. В пользующейся спросом книге «Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня» Юваль Ноа Харари утверждает, что основы современной цивилизации разрушаются перед лицом возникающей религии, которую он называет «датаизм» (от англ. data — данные). В ней считается, что, отдавая себя потокам информации, мы можем выйти за пределы земных забот и связей. Другие начинающие трансгуманистические религиозные движения сосредоточиваются на бессмертии — новый виток обещаний вечной жизни. Третьи объединяются с более старыми верованиями, особенно мормонизмом.

Церковная служба в Берлине использует Star Wars для привлечения прихожан

Реальны ли эти движения? По словам Синглера, некоторые группы исповедуют религию, чтобы заручиться поддержкой трансгуманистических идей. «Нерелигии» стремятся обойтись без якобы непопулярных ограничений или иррациональных доктрин обычной религии и поэтому могут обратиться к неверующим. У церкви Тьюринга, основанной в 2011 году, есть ряд космических принципов — «Мы отправимся к звездам и найдем богов, построим богов, станем богами и воскресим мертвых», — но нет иерархии, ритуалов или запрещенных действий, и есть только один этический принцип: «Старайся действовать с любовью и состраданием по отношению к другим живым существам».

Но, как известно миссионерским религиям, то, что начинается с простого флирта или праздного любопытства — возможно, вызванного резонансным утверждением или привлекающим ритуалом, — может закончиться искренним поиском истины.

Перепись 2001 года в Великобритании показала, что джедаизм, вымышленная вера хороших парней из «Звездных войн», оказался четвертой по величине религией: почти 400 тысяч человек заявили об этом, изначально из-за шутливой интернет-кампании. Десять лет спустя он опустился на седьмое место, отчего многие отвергли его как шутку. Но, как отмечает Синглер, его исповедуют все еще неслыханное число людей — и намного дольше, чем длятся большинство вирусных кампаний.

Одни ветви джедаизма остаются шутками, а другие относятся к себе более серьезно: Храм Ордена джедаев утверждает, что его члены — это «реальные люди, которые живут или жили своей жизнью в соответствии с принципами джедаизма».

С такими показателями джедаизм вроде бы следовало бы признать религией в Великобритании. Но чиновники, которые, очевидно, решили, что это несерьезные ответы, не сделали этого. «Многое измеряется в сравнении с традицией западной англоязычной религии», — говорит Синглер. На протяжении многих лет саентология не признавалась религией в Великобритании, потому что у нее не было Высшего Существа — как, например, и в буддизме.

Признание — сложная проблема во всем мире, особенно с учетом того, что даже в академических кругах нет общепринятого определения религии. Например, коммунистический Вьетнам официально атеистичен и часто упоминается как одна из самых нерелигиозных стран мира, но скептики объясняют это тем, что официальные опросы не охватывают огромную долю населения, исповедующего традиционную религию. С другой стороны, после официального признания асатру, исландской языческой веры, она получила право на свою долю «налога на веру»; в результате они строят первый в стране языческий храм за почти 1000 лет.

Многие новые движения не признаются религиями из-за скептицизма в отношении мотивов их последователей со стороны как официальных лиц, так и общественности. Но в конечном итоге вопрос об искренности — это отвлекающий маневр, говорит Синглер. Лакмусовая бумажка как для неоязычников, так и для трансгуманистов в том, вносят ли люди значительные изменения в свою жизнь в соответствии с провозглашаемой верой.

И такие изменения — это именно то, чего хотят основатели некоторых новых религиозных движений. Официальный статус не имеет значения, если вы можете привлечь тысячи или даже миллионы последователей.

Русская Церковь в Антарктиде, где происходит изменение климата

Возьмем зарождающуюся «религию» «Свидетелей климатологии», придуманную, чтобы привлечь внимание к вопросам изменениям климата. После десятилетия работы над инженерными решениями по изменению климата ее основатель Оля Ирзак пришла к выводу, что реальная проблема заключается не столько в поиске технических решений, сколько в получении социальной поддержки. «Какая социальная конструкция нескольких поколений организует людей вокруг общей морали? — спрашивает она. — Самая лучшая — религия».

Итак, три года назад Ирзак и несколько ее друзей приступили к созданию религии. Они решили, что в ней нет необходимости в Боге — Ирзак была воспитана в атеистическом духе, — но начали регулярно проводить «службы», включая представления, проповеди, восхваляющие очарование природы и образование по аспектам экологии. Периодически они включают ритуалы, особенно в традиционные праздники. В Рождество Наоборот Свидетели сажают дерево, а не срубают его, в День памяти ледника они наблюдают, как кубики льда тают на калифорнийском солнце.

Как показывают эти примеры, Свидетели Климатологии устраивают пародии — легкомысленность помогает новичкам справиться с первоначальной неловкостью, — но основополагающая цель Ирзак довольно серьезна.

«Мы надеемся, что это принесет реальную ценность людям и поощрит их к работе над изменением климата», — говорит она, вместо того, чтобы отчаиваться по поводу состояния мира. Конгрегация насчитывает всего несколько сотен человек, но Ирзак, будучи инженером, ищет способы увеличить это число. Среди прочего, она рассматривает идею создания воскресной школы, чтобы научить детей размышлять о работе сложных систем.

Теперь Свидетели планируют дальнейшие действия, например, церемонию, проводимую на Ближнем Востоке и в Центральной Азии незадолго до весеннего равноденствия: очищение путем бросания в костер чего-то нежелательного — записанного желания или реального объекта, — и затем перепрыгивания через него. Эта попытка избавить мир от экологических проблем стала популярным дополнением к литургии. Ожидаемо: люди делали это на протяжении тысячелетий во время Новруза, иранского Нового года, происхождение которого частично связано с зороастрийцами.

Трансгуманизм, джедаизм, Свидетели климатологии и множество других новых религиозных движений, возможно, никогда не станут массовыми. Но то же самое можно было бы подумать о небольших группах верующих, которые собирались вокруг священного пламени в древнем Иране три тысячи лет назад и чья неоперившаяся вера превратилась в одну из крупнейших, самых могущественных и устойчивых религий, которые когда-либо видел мир — и которая все еще вдохновляет людей сегодня.

Возможно, религии никогда не умирают. Возможно, религии, которые охватывают мир сегодня, менее долговечны, чем мы думаем. И, возможно, следующая великая вера только зарождается.

Сумит пол-Чоудхури-внештатный писатель и бывший главный редактор журнала New Scientist.