Европейская работорговля как основная причина африканской отсталости
https://i.imgur.com/I4nfNIj.jpg
О роли европейской работорговли в закреплении отсталости африканских народов и стран.
Европейская работорговля как основная причина африканской отсталости
Обсуждать торговлю между африканцами и европейцами, происходившую в течение четырех веков до начала колониального правления, — фактически значит обсуждать торговлю рабами. Хотя, строго говоря, африканец становился рабом только когда попадал в общество, где работал на положении раба. До того он был сначала свободным человеком, а затем пленником. Тем не менее, о работорговле справедливо говорить, подразумевая перевозку африканских пленников в разные части света, где они жили и работали на правах собственности европейцев. Заголовок этого раздела выбран намеренно, чтобы привлечь внимание к тому факту, что все перевозки были осуществлены европейцами на рынки, контролируемые европейцами, и что это происходило в интересах европейского капитализма и никак иначе. В Восточной Африке и Судане многие местные жители оказывались в плену у арабов и продавались арабским закупщикам. В европейских книгах это называется «арабской работорговлей». Поэтому следует однозначно сказать: когда европейцы переправляли африканцев к европейским покупателям, это была «европейская работорговля».
Без сомнения, за некоторыми исключениями — такими, как Хокинс[1] — европейские покупатели приобретали пленных на побережье Африки, и обмен между ними и африканцами имел форму торговли. Очевидно и то, что невольник зачастую продавался и перепродавался по мере продвижения из внутренних областей к порту отправки, — и это тоже имело форму торговли. Однако в целом процесс, в ходе которого добывались пленные на африканской земле, по сути не являлся торговлей. Это происходило посредством военных действий, обмана, разбойных налетов и похищений. При попытке оценить влияние, оказанное европейской работорговлей на африканский континент, очень важно осознавать, что оценивается результат социального насилия, а не торговли в каком-либо привычном смысле этого слова.
Многое относительно работорговли и ее последствий для Африки остается неясным, но отчетливо вырисовывается общая картина ее губительности. Можно продемонстрировать, что эта губительность является логическим следствием способа захвата пленных в Африке. Один из неясных моментов — ответ на ключевой вопрос о количестве вывезенных африканцев. Долгое время эта проблема была объектом спекуляций. Оценки разнились от нескольких миллионов до более сотни миллионов. Недавнее исследование предложило цифру в 10 миллионов африканцев, которые высадились живыми в Америке, на островах Атлантического океана и в Европе. Поскольку эта цифра занижена, она тут же была подхвачена европейскими учеными-апологетами капитализма и долгой истории его зверств в Европе и за ее пределами. Максимальное занижение соответствующих цифр кажется им хорошей стартовой точкой для обеления европейской работорговли. Правда же заключается в том, что любая оценка количества африканцев, ввезенных в Америку, которая основывается исключительно на дошедших до нас письменных источниках, неизбежно является нижней границей, поскольку существовало огромное количество людей, имевших личный интерес в тайной торговле невольниками (и утаивании данных). Как бы то ни было, даже если при оценке влияния рабства на Африку принять за основу нижнюю границу в 10 миллионов, разумные выводы из нее все равно должны поражать тех, кто пытается преуменьшить насилие, совершенное в отношении африканцев с 1445 по 1870 гг.
Любая оценка общего количества африканцев, высадившихся живыми в Америке, требует дополнений, начиная с подсчета уровня смертности во время перевозки. Трансатлантический, или «Средний путь», как он назывался европейскими работорговцами, был печально известен своим уровнем смертности, составлявшем где-то от 15 до 20 %. Многочисленные смерти в Африке имели место в период между захватом в плен и погрузкой на корабль, особенно в тех случаях, когда пленникам приходилось преодолевать сотни миль к побережью. Но важнее всего (с учетом того, что война была главным источником пополнения пленных) оценить количество людей, которые были убиты и искалечены в ходе захвата миллионов, взятых в плен живыми и невредимыми. Итоговая численность может оцениваться во много раз больше тех миллионов, кто сошел на берег за пределами Африки, и вот эта-то цифра и покажет количество африканцев, непосредственно изъятых из населения и производительных сил континента вследствие установления европейской работорговли.
Огромная потеря африканских производительных сил была тем более катастрофической, что в первую очередь вывозились здоровые молодые мужчины и женщины. Работорговцы предпочитали жертв в возрасте от 15 до 25 лет, а лучше всего 20-летних; в половом соотношении двоих мужчин на одну женщину. Европейцы часто брали и совсем маленьких детей, но очень редко стариков. Они увозили в разные края самых здоровых, в особенности тех, кто переболел черной оспой и приобрел иммунитет к одной из самых смертоносных в мире болезней.
Отсутствие данных о количестве населения Африки в XV веке осложняет любые научные попытки оценить результаты его оттока. Однако понятно, что на континенте в период многовековой работорговли не было сколь-нибудь заметного прироста населения, который наблюдался в остальных частях света. Очевидно, что из-за вывоза миллионов людей детородного возраста детей рождалось меньше, чем могло бы. Кроме того, важно понять, что трансатлантический путь не был единственным каналом европейской торговли африканскими рабами. Работорговля через Индийский океан так долго называлась «восточноафриканской» и «арабской», что размах, с которым в ней принимали участие европейцы, оказался забыт. Когда в XVIII и в начале XIX веков работорговля из Восточной Африки переживала расцвет, большинство пленников отправлялись на европейские плантационные владения на Маврикий, Реюньон и Сейшелы, а также в Америку — через мыс Доброй надежды. Африканский рабский труд в некоторых арабских странах в XVIII и XIX веках обслуживал исключительно европейскую капиталистическую систему, которая формировала спрос на продукты этого труда, такие как гвоздика, которую выращивали на Занзибаре под началом арабских хозяев.
Никому не удалось установить цифры, демонстрирующие общие потери африканского населения вследствие вывоза рабской силы изо всех регионов в самых разных направлениях за многие века существования работорговли. Однако на всех остальных континентах, начиная с XV века, население обнаруживает постоянный, а иногда и резкий естественный прирост. Крайне показательно, что этого нельзя сказать про Африку. Один европейский ученый привел следующие оценки мирового населения (в миллионах) по континентам.
https://ic.pics.livejournal.com/colonelcassad/19281164/2577009/2577009_900.jpg
Ни одна из этих цифр не является точной, но они указывают на общий для исследователей проблем населения вывод: на огромном африканском континенте наблюдалась из ряда вон выходящая стагнация, и ничто кроме работорговли не могло ее вызвать. Поэтому она и требует особого внимания.
Акцент на убыли населения играет большую роль при рассмотрении вопросов социально-экономического развития. Рост населения играл главную роль в развитии Европы, обеспечивая увеличение рабочей силы, расширение рынков и усиление активности спроса, способствовавшие дальнейшему движению вперед. Рост населения Японии имел схожие позитивные эффекты. В других частях Азии, оставшихся на докапиталистическом уровне, большое количество населения привело к гораздо более интенсивному использованию земельных ресурсов, что вряд ли когда-либо было возможным в Африке, остающейся малонаселенной.
Пока плотность населения была низкой, люди как рабочие единицы были гораздо важнее прочих факторов производства, таких как земля. В разных частях континента легко найти примеры осознания африканцами того, что в их условиях население — самый важный фактор производства. У бемба[2], например, количество людей всегда считалось важнее земли. Среди шамбáла[3] в Танзании та же идея выражалась фразой «король — это люди». У балант[4] в Гвинее-Бисау сила семьи оценивается количеством рук, готовых к обработке земли. Конечно, многие африканские правители принимали европейскую работорговлю, как они полагали, ради собственных интересов, но с любой разумной точки зрения отток населения не может быть оценен иначе как катастрофа для африканских обществ.
Отток как напрямую, так и косвенно влиял на африканскую экономическую деятельность. К примеру, если население какого-либо региона, где обитала муха-цеце, уменьшалось до определенного числа, оставшиеся люди были вынуждены покинуть свое местообитание. По сути порабощение приводило к проигрышу битвы за покорение природы, — а оно служит залогом развития. Насилие также обусловливает уязвимость. Возможности, предоставляемые европейскими работорговцами, стали главным (но не единственным) стимулом для частого проявления насилия между различными африканскими сообществами и внутри них. Оно чаще принимало форму набегов и похищений, нежели регулярных военных действий, и этот факт усиливал страх и неопределенность.
Все европейские политические центры в XIX веке как прямо, так и косвенно проявляли озабоченность тем фактом, что деятельность, связанная с захватом пленников, препятствует другим экономическим занятиям. Было время, когда Британия остро нуждалась не в рабах, а в местных работниках для сбора пальмовых продуктов и каучука, а также для выращивания сельскохозяйственных культур на экспорт. Понятно, что в Западной, Восточной и Центральной Африке эти намерения вступали в серьезный конфликт с практикой захвата невольников. Европейцы признали эту проблему гораздо раньше XIX века, — сразу, как только она коснулась их собственных интересов. Например, в XVII веке португальцы и голландцы сами препятствовали работорговле на «Золотом Берегу»[5], ибо осознали, что она может помешать торговле золотом. Однако, к концу века золото было найдено в Бразилии, и важность поставок золота из Африки уменьшилась. В рамках атлантической модели африканские рабы стали важнее золота, и бразильское золото предлагалось за африканских пленников в Виде (Дагомея) и Аккре. С этого момента рабство начало подкашивать экономику «Золотого Берега» и разрушать торговлю золотом. Налеты с целью захвата рабов сделали разработку месторождений и перевозку золота небезопасной, да и походы за пленниками стабильно стали приносить больше дохода, чем золотодобыча. Европеец-очевидец заметил, что «поскольку единственный удачный грабеж делает местного жителя богатым всего за один день, они скорее будут изощряться в войне, разбое и грабеже, нежели заниматься своими прежними делами — добычей и накоплением золота».
Вышеупомянутый поворот с золотодобычи на работорговлю случился всего за несколько лет в промежутке с 1700 по 1710 гг., за который «Золотой Берег» начал поставлять от 5 до 6 тысяч пленников каждый год. К концу XVIII века оттуда вывозилось гораздо меньше рабов, но урон уже был нанесен. Стоит заметить, что европейцы в разное время рассматривали различные области Западной и Центральной Африки в качестве крупнейшего поставщика невольников для американцев. Это означало, что практически каждый участок длинного западного побережья между реками Сенегал и Кунене[6] как минимум в течение нескольких лет имел опыт интенсивной работорговли — со всеми вытекающими последствиями. Кроме того, в истории Восточной Нигерии, Конго, Северной Анголы и Дагомеи есть целые десятилетия, когда годовой экспорт рабов исчислялся многими тысячами. Большей частью те области были достаточно хорошо развиты в сравнении с остальной Африкой. Они составляли ведущую силу континента, чья мощь могла быть направлена и на их собственный прогресс, и на прогресс всего континента.
Занятия войной и похищения не могли не повлиять на все сферы экономической деятельности, в особенности на сельское хозяйство. Порой в некоторых местностях производство продуктов питания увеличивалось для обеспечения продовольствием судов работорговцев, но в целом влияние работорговли на сельскохозяйственную деятельность в Западной, Восточной и Центральной Африке было негативным. Рабочая сила выкачивалась из сельского хозяйства, что создавало неустойчивые условия. Дагомея, которая в XVI веке была хорошо известна как поставщик продуктов в район современного Того, в XIX веке страдала от голода. Современное поколение африканцев хорошо помнит: когда в колониальный период трудоспособные мужчины стали рабочими-мигрантами и покинули свои дома, это привело к упадку сельского хозяйства на их родине и часто служило причиной голода. А работорговля, понятное дело, означала во сто крат более жестокое и разрушительное перемещение рабочей силы.
Одним из обязательных условий динамичного экономического развития является максимальное использование рабочей силы страны и ее природных ресурсов. Обычно оно происходит в мирных условиях, но в истории были периоды, когда социальные группы становились сильнее за счет похищения у своих соседей женщин, скота, имущества, используя награбленное на благо собственного общества. Рабство в Африке никогда не имело даже такого искупительного значения. Пленники вывозились за пределы страны вместо того чтобы использоваться в рамках какого бы то ни было африканского сообщества для производства благ из природных ресурсов. Когда в отдельных областях африканцы, набиравшие рабов для европейцев, осознали, что лучше приберегать некоторых для себя, то был лишь внезапный побочный эффект. В любом случае, рабство препятствовало эффективному аграрному и промышленному развитию оставшегося населения и обеспечивало работой профессиональных охотников за рабами и воинов, способных скорее разрушать, нежели строить. Даже если не принимать во внимание моральный аспект и неизмеримые причиненные страдания, европейская работорговля с точки зрения африканского развития была экономически абсолютно нерациональна.
Для наших целей необходимы бóльшая конкретика и рассмотрение работорговли не только в масштабах континента, но и с учетом ее неравномерного влияния на разные регионы. Сравнительная интенсивность захватнических набегов в различных областях достаточно хорошо известна. Некоторые южноафриканские народы были порабощены бурами, а некоторые североафриканские мусульмане — европейскими христианами, но это лишь незначительные эпизоды. Сильнее всего в экспорт живого товара были вовлечены, во-первых, Западная Африка от Сенегала до Анголы, вдоль пояса, протянувшегося на 200 миль[7] вглубь материка и, во-вторых, регионы Восточной и Центральной Африки, где сейчас располагаются Танзания, Мозамбик, Малави, Северная Замбия и Восточное Конго. При этом можно отметить региональные различия и внутри каждой из этих обширных областей.
Может показаться, что работорговля не повлияла негативно на некоторые области Африки — попросту из-за отсутствия экспорта или его низкого уровня там. Однако утверждение, что европейская работорговля — фактор, способствовавший отсталости континента в целом, не должно вызывать сомнений, поскольку из того, что какой-либо африканский регион не торговал с Европой, не следует его полная независимость от любого европейского влияния. Европейские товары проникали в самые отдаленные области и, что более существенно, из-за ориентации обширных областей на экспорт человеческих ресурсов стали невозможны благотворные взаимодействия внутри континента.
Вышесказанное станет еще понятнее благодаря нескольким сравнениям. В любой экономике одни составляющие отражают уровень благополучия других. Это значит, что когда имеется упадок в одной из сфер, то он до определенной степени обязательно распространится на другие. Точно так же при наличии подъема в одной сфере другие тоже получают выгоду. Прибегая к аналогии из биологических наук, можно напомнить: ученые-биологи знают, что одно-единственное изменение, такое как исчезновение малого вида, может повлечь за собой негативные или позитивные реакции в сферах, которые, на первый взгляд, никак с этим не связаны. Области Африки, оставшиеся «свободными» от экспорта рабов, без сомнения, также должны были пострадать от произошедших сдвигов, и сложно определить, как именно они пострадали, поскольку неясно, как все могло сложиться иначе.
Гипотетические вопросы вроде «что могло бы случиться, если бы…?» иногда приводят к абсурдным спекуляциям. Но совершенно оправданно и необходимо задаться вопросом: «что могло бы случиться в Баротселенде (Южная Замбия), если бы во всем центральноафриканском поясе, с которым на севере граничит Баротселенд, не существовало единой сети работорговли?». Или «что могло бы произойти в Буганде[8], если бы Катанга[9] сосредоточилось на продаже меди Буганде, а не на продаже невольников европейцам?».
В колониальную эпоху британцы заставляли африканцев петь:
«Правь, Британия! Правь волнами:
Британцы никогда[10] не станут рабами!»
Сами британцы начали напевать эту песню в начале XVIII века, на пике обращения африканцев в рабов. «Каким стал бы уровень развития британцев, если бы в течение четырех столетий миллионы их вывозились за пределы родины в качестве рабской силы?». Даже допуская, что эти замечательные ребята все-таки никогда-никогда-никогда не стали бы рабами, можно предположить, с какой силой повлияло бы на них порабощение континентальной Европы. При таком раскладе ближайшие соседи Британии выпали бы из сферы процветающей торговли с ней. В конце концов, именно торговля между Британскими островами и такими регионами, как Балтика и Средиземноморье, признается всеми учеными стимулом, повлиявшим на развитие английской экономики в позднефеодальное и раннекапиталистическое время, задолго до наступления эпохи заокеанской экспансии.
В наши дни некоторые европейские (и американские) ученые придерживаются мнения, что хотя работорговля была несомненным моральным злом, она являлась при этом для Африки экономическим благом. Здесь мы лишь кратко рассмотрим некоторые из аргументов в пользу этой позиции, чтобы показать, насколько смехотворными они могут быть. Значительный упор делается на том, что африканские правители и остальное население получали от Европы в обмен на пленников потребительские товары, обеспечивая тем самым свое «благосостояние». Подобная установка не учитывает тот факт, что часть европейского импорта подавляла оборот африканской продукции своей конкуренцией, не принимает во внимание, что ни один товар из длинного списка европейского импорта не имел отношения к процессу производства, т.к. в основном это были товары, которые быстро потреблялись или накапливались, не получая полезного применения. И совершенно не учитывается, что большинство ввозимых товаров, включая продукты питания, были наихудшего качества даже по стандартам массового спроса — дешевый джин, дешевый порох, дырявые горшки и котлы, бусы и прочий разнообразный хлам.
Из вышеизложенной установки делается вывод, что некоторые африканские королевства стали экономически и политически сильнее в результате торговли с европейцами. В качестве примеров приводятся могущественнейшие из западноафриканских королевств, такие как Ойо[11], Бенин[12], Дагомея и Ашанти[13]. Ойо и Бенин действительно были могущественными, но только пока не вступили в конфликт с европейцами, а Дагомея и Ашанти хоть и стали сильнее за время европейской работорговли, корни их достижений уходят в предшествовавшую эпоху. Вообще — и это самое слабое место в аргументации апологетов работорговли, — если какое-либо африканское государство в период участия в ней приобрело бóльшую политическую мощь, это вовсе не значит, что именно продажа людей была тому причиной. Эпидемия холеры может унести тысячи жизней, но население страны все равно продолжит расти. Рост населения, очевидно, происходит вопреки, а не благодаря холере. Этой простой логикой пренебрегают говорящие о том, что Африка выиграла от работорговли с Европой. Ее пагубное влияние не вызывает сомнений, и даже если казалось, что государство в те времена развивалось, можно сделать простой вывод: оно развивалось вопреки неблагоприятным эффектам этого процесса, принесшего больше вреда, чем холера. Такая картина вырисовывается при внимательном изучении, например, Дагомеи. Эта страна делала все возможное, чтобы развиваться в политическом и военном отношении, хотя и была связана узами работорговли, но в конечном итоге последняя все же подрывала экономическую основу общества и вела его к упадку.
Некоторые аргументы об экономической выгоде от торговли невольниками с европейцами сводятся к тому, что вывоз миллионов пленников стал способом предотвратить голод в Африке! Попытки ответить на это были бы утомительной и пустой тратой времени. Но, вероятно, чуть менее прямолинейная версия этого же аргумента требует ответа. Она гласит: Африка получила выгоду, поскольку в процессе работорговли с американского континента завезены новые продовольственные культуры, ставшие основными продуктами питания. Эти культуры, маис и маниок, действительно основные продукты питания с конца XIX века и в нынешнем столетии. Но распространение сельскохозяйственных растений — это одно из наиболее привычных явлений в человеческой истории. Многие культуры изначально произрастали лишь на одном континенте, а затем социальные контакты приводили к их появлению в других частях света. У работорговли в этом смысле нет какого-то особого значения, обычные формы торговли обеспечили бы тот же результат. Сегодня для итальянцев продукты из твердых сортов пшеницы, такие как спагетти и маккерони, являются главными продуктами питания, большинство же европейцев употребляют картофель. При этом итальянцы восприняли идею спагетти от китайской лапши после возвращения Марко Поло из Китая, а картофель европейцы заимствовали у американских индейцев. Ни в одном из этих случаев европейцы не были порабощены чтобы получить блага, являющиеся достоянием всего человечества. Но африканцам говорят, что европейская работорговля, принеся маис и маниок, способствовала нашему развитию.
Все идеи, разобранные выше, взяты из книг и статей, опубликованных недавно, и это результаты исследований крупных британских и американских университетов. Вероятно, это не самые распространенные идеи даже среди европейских буржуазных ученых, но они демонстрируют усиливающуюся тенденцию, которая может стать новой господствующей точкой зрения в ведущих капиталистических странах, что великолепно согласуется с их сопротивлением дальнейшей экономической и интеллектуальной деколонизации Африки. В определенном смысле лучше игнорировать подобный бред и оберегать нашу молодежь от его влияния, но, к сожалению, один из аспектов современной африканской отсталости заключается в том, что капиталистические издатели и буржуазные ученые правят бал и способствуют формированию мнений по всему миру. По этой причине работы, оправдывающие работорговлю, должны обличаться как расистская буржуазная пропаганда, не имеющая отношения к реальности или логике. Это вопрос не столько истории, сколько современной освободительной борьбы в Африке.
Уолтер Родни
https://scepsis.net/images/2739.jpg
Книга была опубликована в 1972-м году в Танзании.
https://scepsis.net/library/id_3951.html – цинк
http://abahlali.org/files/3295358-walter-rodney.pdf – книга на английском языке
Как не трудно заметить, многие вопросы поднимавшиеся тогда автором, находятся в актуальном политическом дискурсе и сегодня, а в последние несколько недель, и вовсе в сверхактуальном.
Другой вопрос, что большую часть этих вопросов манипуляторы канализируют в направлении примитивного вандализма или же борьбы американских партий, хотя по большому счету экономическая эксплуатация африканских стран европейскими странами сохраняется и сегодня в форме экономического неоколониализма.
О роли европейской работорговли в закреплении отсталости африканских народов и стран.
Европейская работорговля как основная причина африканской отсталости
Обсуждать торговлю между африканцами и европейцами, происходившую в течение четырех веков до начала колониального правления, — фактически значит обсуждать торговлю рабами. Хотя, строго говоря, африканец становился рабом только когда попадал в общество, где работал на положении раба. До того он был сначала свободным человеком, а затем пленником. Тем не менее, о работорговле справедливо говорить, подразумевая перевозку африканских пленников в разные части света, где они жили и работали на правах собственности европейцев. Заголовок этого раздела выбран намеренно, чтобы привлечь внимание к тому факту, что все перевозки были осуществлены европейцами на рынки, контролируемые европейцами, и что это происходило в интересах европейского капитализма и никак иначе. В Восточной Африке и Судане многие местные жители оказывались в плену у арабов и продавались арабским закупщикам. В европейских книгах это называется «арабской работорговлей». Поэтому следует однозначно сказать: когда европейцы переправляли африканцев к европейским покупателям, это была «европейская работорговля».
Без сомнения, за некоторыми исключениями — такими, как Хокинс[1] — европейские покупатели приобретали пленных на побережье Африки, и обмен между ними и африканцами имел форму торговли. Очевидно и то, что невольник зачастую продавался и перепродавался по мере продвижения из внутренних областей к порту отправки, — и это тоже имело форму торговли. Однако в целом процесс, в ходе которого добывались пленные на африканской земле, по сути не являлся торговлей. Это происходило посредством военных действий, обмана, разбойных налетов и похищений. При попытке оценить влияние, оказанное европейской работорговлей на африканский континент, очень важно осознавать, что оценивается результат социального насилия, а не торговли в каком-либо привычном смысле этого слова.
Многое относительно работорговли и ее последствий для Африки остается неясным, но отчетливо вырисовывается общая картина ее губительности. Можно продемонстрировать, что эта губительность является логическим следствием способа захвата пленных в Африке. Один из неясных моментов — ответ на ключевой вопрос о количестве вывезенных африканцев. Долгое время эта проблема была объектом спекуляций. Оценки разнились от нескольких миллионов до более сотни миллионов. Недавнее исследование предложило цифру в 10 миллионов африканцев, которые высадились живыми в Америке, на островах Атлантического океана и в Европе. Поскольку эта цифра занижена, она тут же была подхвачена европейскими учеными-апологетами капитализма и долгой истории его зверств в Европе и за ее пределами. Максимальное занижение соответствующих цифр кажется им хорошей стартовой точкой для обеления европейской работорговли. Правда же заключается в том, что любая оценка количества африканцев, ввезенных в Америку, которая основывается исключительно на дошедших до нас письменных источниках, неизбежно является нижней границей, поскольку существовало огромное количество людей, имевших личный интерес в тайной торговле невольниками (и утаивании данных). Как бы то ни было, даже если при оценке влияния рабства на Африку принять за основу нижнюю границу в 10 миллионов, разумные выводы из нее все равно должны поражать тех, кто пытается преуменьшить насилие, совершенное в отношении африканцев с 1445 по 1870 гг.
Любая оценка общего количества африканцев, высадившихся живыми в Америке, требует дополнений, начиная с подсчета уровня смертности во время перевозки. Трансатлантический, или «Средний путь», как он назывался европейскими работорговцами, был печально известен своим уровнем смертности, составлявшем где-то от 15 до 20 %. Многочисленные смерти в Африке имели место в период между захватом в плен и погрузкой на корабль, особенно в тех случаях, когда пленникам приходилось преодолевать сотни миль к побережью. Но важнее всего (с учетом того, что война была главным источником пополнения пленных) оценить количество людей, которые были убиты и искалечены в ходе захвата миллионов, взятых в плен живыми и невредимыми. Итоговая численность может оцениваться во много раз больше тех миллионов, кто сошел на берег за пределами Африки, и вот эта-то цифра и покажет количество африканцев, непосредственно изъятых из населения и производительных сил континента вследствие установления европейской работорговли.
Огромная потеря африканских производительных сил была тем более катастрофической, что в первую очередь вывозились здоровые молодые мужчины и женщины. Работорговцы предпочитали жертв в возрасте от 15 до 25 лет, а лучше всего 20-летних; в половом соотношении двоих мужчин на одну женщину. Европейцы часто брали и совсем маленьких детей, но очень редко стариков. Они увозили в разные края самых здоровых, в особенности тех, кто переболел черной оспой и приобрел иммунитет к одной из самых смертоносных в мире болезней.
Отсутствие данных о количестве населения Африки в XV веке осложняет любые научные попытки оценить результаты его оттока. Однако понятно, что на континенте в период многовековой работорговли не было сколь-нибудь заметного прироста населения, который наблюдался в остальных частях света. Очевидно, что из-за вывоза миллионов людей детородного возраста детей рождалось меньше, чем могло бы. Кроме того, важно понять, что трансатлантический путь не был единственным каналом европейской торговли африканскими рабами. Работорговля через Индийский океан так долго называлась «восточноафриканской» и «арабской», что размах, с которым в ней принимали участие европейцы, оказался забыт. Когда в XVIII и в начале XIX веков работорговля из Восточной Африки переживала расцвет, большинство пленников отправлялись на европейские плантационные владения на Маврикий, Реюньон и Сейшелы, а также в Америку — через мыс Доброй надежды. Африканский рабский труд в некоторых арабских странах в XVIII и XIX веках обслуживал исключительно европейскую капиталистическую систему, которая формировала спрос на продукты этого труда, такие как гвоздика, которую выращивали на Занзибаре под началом арабских хозяев.
Никому не удалось установить цифры, демонстрирующие общие потери африканского населения вследствие вывоза рабской силы изо всех регионов в самых разных направлениях за многие века существования работорговли. Однако на всех остальных континентах, начиная с XV века, население обнаруживает постоянный, а иногда и резкий естественный прирост. Крайне показательно, что этого нельзя сказать про Африку. Один европейский ученый привел следующие оценки мирового населения (в миллионах) по континентам.
https://ic.pics.livejournal.com/colonelcassad/19281164/2577009/2577009_900.jpg
Ни одна из этих цифр не является точной, но они указывают на общий для исследователей проблем населения вывод: на огромном африканском континенте наблюдалась из ряда вон выходящая стагнация, и ничто кроме работорговли не могло ее вызвать. Поэтому она и требует особого внимания.
Акцент на убыли населения играет большую роль при рассмотрении вопросов социально-экономического развития. Рост населения играл главную роль в развитии Европы, обеспечивая увеличение рабочей силы, расширение рынков и усиление активности спроса, способствовавшие дальнейшему движению вперед. Рост населения Японии имел схожие позитивные эффекты. В других частях Азии, оставшихся на докапиталистическом уровне, большое количество населения привело к гораздо более интенсивному использованию земельных ресурсов, что вряд ли когда-либо было возможным в Африке, остающейся малонаселенной.
Пока плотность населения была низкой, люди как рабочие единицы были гораздо важнее прочих факторов производства, таких как земля. В разных частях континента легко найти примеры осознания африканцами того, что в их условиях население — самый важный фактор производства. У бемба[2], например, количество людей всегда считалось важнее земли. Среди шамбáла[3] в Танзании та же идея выражалась фразой «король — это люди». У балант[4] в Гвинее-Бисау сила семьи оценивается количеством рук, готовых к обработке земли. Конечно, многие африканские правители принимали европейскую работорговлю, как они полагали, ради собственных интересов, но с любой разумной точки зрения отток населения не может быть оценен иначе как катастрофа для африканских обществ.
Отток как напрямую, так и косвенно влиял на африканскую экономическую деятельность. К примеру, если население какого-либо региона, где обитала муха-цеце, уменьшалось до определенного числа, оставшиеся люди были вынуждены покинуть свое местообитание. По сути порабощение приводило к проигрышу битвы за покорение природы, — а оно служит залогом развития. Насилие также обусловливает уязвимость. Возможности, предоставляемые европейскими работорговцами, стали главным (но не единственным) стимулом для частого проявления насилия между различными африканскими сообществами и внутри них. Оно чаще принимало форму набегов и похищений, нежели регулярных военных действий, и этот факт усиливал страх и неопределенность.
Все европейские политические центры в XIX веке как прямо, так и косвенно проявляли озабоченность тем фактом, что деятельность, связанная с захватом пленников, препятствует другим экономическим занятиям. Было время, когда Британия остро нуждалась не в рабах, а в местных работниках для сбора пальмовых продуктов и каучука, а также для выращивания сельскохозяйственных культур на экспорт. Понятно, что в Западной, Восточной и Центральной Африке эти намерения вступали в серьезный конфликт с практикой захвата невольников. Европейцы признали эту проблему гораздо раньше XIX века, — сразу, как только она коснулась их собственных интересов. Например, в XVII веке португальцы и голландцы сами препятствовали работорговле на «Золотом Берегу»[5], ибо осознали, что она может помешать торговле золотом. Однако, к концу века золото было найдено в Бразилии, и важность поставок золота из Африки уменьшилась. В рамках атлантической модели африканские рабы стали важнее золота, и бразильское золото предлагалось за африканских пленников в Виде (Дагомея) и Аккре. С этого момента рабство начало подкашивать экономику «Золотого Берега» и разрушать торговлю золотом. Налеты с целью захвата рабов сделали разработку месторождений и перевозку золота небезопасной, да и походы за пленниками стабильно стали приносить больше дохода, чем золотодобыча. Европеец-очевидец заметил, что «поскольку единственный удачный грабеж делает местного жителя богатым всего за один день, они скорее будут изощряться в войне, разбое и грабеже, нежели заниматься своими прежними делами — добычей и накоплением золота».
Вышеупомянутый поворот с золотодобычи на работорговлю случился всего за несколько лет в промежутке с 1700 по 1710 гг., за который «Золотой Берег» начал поставлять от 5 до 6 тысяч пленников каждый год. К концу XVIII века оттуда вывозилось гораздо меньше рабов, но урон уже был нанесен. Стоит заметить, что европейцы в разное время рассматривали различные области Западной и Центральной Африки в качестве крупнейшего поставщика невольников для американцев. Это означало, что практически каждый участок длинного западного побережья между реками Сенегал и Кунене[6] как минимум в течение нескольких лет имел опыт интенсивной работорговли — со всеми вытекающими последствиями. Кроме того, в истории Восточной Нигерии, Конго, Северной Анголы и Дагомеи есть целые десятилетия, когда годовой экспорт рабов исчислялся многими тысячами. Большей частью те области были достаточно хорошо развиты в сравнении с остальной Африкой. Они составляли ведущую силу континента, чья мощь могла быть направлена и на их собственный прогресс, и на прогресс всего континента.
Занятия войной и похищения не могли не повлиять на все сферы экономической деятельности, в особенности на сельское хозяйство. Порой в некоторых местностях производство продуктов питания увеличивалось для обеспечения продовольствием судов работорговцев, но в целом влияние работорговли на сельскохозяйственную деятельность в Западной, Восточной и Центральной Африке было негативным. Рабочая сила выкачивалась из сельского хозяйства, что создавало неустойчивые условия. Дагомея, которая в XVI веке была хорошо известна как поставщик продуктов в район современного Того, в XIX веке страдала от голода. Современное поколение африканцев хорошо помнит: когда в колониальный период трудоспособные мужчины стали рабочими-мигрантами и покинули свои дома, это привело к упадку сельского хозяйства на их родине и часто служило причиной голода. А работорговля, понятное дело, означала во сто крат более жестокое и разрушительное перемещение рабочей силы.
Одним из обязательных условий динамичного экономического развития является максимальное использование рабочей силы страны и ее природных ресурсов. Обычно оно происходит в мирных условиях, но в истории были периоды, когда социальные группы становились сильнее за счет похищения у своих соседей женщин, скота, имущества, используя награбленное на благо собственного общества. Рабство в Африке никогда не имело даже такого искупительного значения. Пленники вывозились за пределы страны вместо того чтобы использоваться в рамках какого бы то ни было африканского сообщества для производства благ из природных ресурсов. Когда в отдельных областях африканцы, набиравшие рабов для европейцев, осознали, что лучше приберегать некоторых для себя, то был лишь внезапный побочный эффект. В любом случае, рабство препятствовало эффективному аграрному и промышленному развитию оставшегося населения и обеспечивало работой профессиональных охотников за рабами и воинов, способных скорее разрушать, нежели строить. Даже если не принимать во внимание моральный аспект и неизмеримые причиненные страдания, европейская работорговля с точки зрения африканского развития была экономически абсолютно нерациональна.
Для наших целей необходимы бóльшая конкретика и рассмотрение работорговли не только в масштабах континента, но и с учетом ее неравномерного влияния на разные регионы. Сравнительная интенсивность захватнических набегов в различных областях достаточно хорошо известна. Некоторые южноафриканские народы были порабощены бурами, а некоторые североафриканские мусульмане — европейскими христианами, но это лишь незначительные эпизоды. Сильнее всего в экспорт живого товара были вовлечены, во-первых, Западная Африка от Сенегала до Анголы, вдоль пояса, протянувшегося на 200 миль[7] вглубь материка и, во-вторых, регионы Восточной и Центральной Африки, где сейчас располагаются Танзания, Мозамбик, Малави, Северная Замбия и Восточное Конго. При этом можно отметить региональные различия и внутри каждой из этих обширных областей.
Может показаться, что работорговля не повлияла негативно на некоторые области Африки — попросту из-за отсутствия экспорта или его низкого уровня там. Однако утверждение, что европейская работорговля — фактор, способствовавший отсталости континента в целом, не должно вызывать сомнений, поскольку из того, что какой-либо африканский регион не торговал с Европой, не следует его полная независимость от любого европейского влияния. Европейские товары проникали в самые отдаленные области и, что более существенно, из-за ориентации обширных областей на экспорт человеческих ресурсов стали невозможны благотворные взаимодействия внутри континента.
Вышесказанное станет еще понятнее благодаря нескольким сравнениям. В любой экономике одни составляющие отражают уровень благополучия других. Это значит, что когда имеется упадок в одной из сфер, то он до определенной степени обязательно распространится на другие. Точно так же при наличии подъема в одной сфере другие тоже получают выгоду. Прибегая к аналогии из биологических наук, можно напомнить: ученые-биологи знают, что одно-единственное изменение, такое как исчезновение малого вида, может повлечь за собой негативные или позитивные реакции в сферах, которые, на первый взгляд, никак с этим не связаны. Области Африки, оставшиеся «свободными» от экспорта рабов, без сомнения, также должны были пострадать от произошедших сдвигов, и сложно определить, как именно они пострадали, поскольку неясно, как все могло сложиться иначе.
Гипотетические вопросы вроде «что могло бы случиться, если бы…?» иногда приводят к абсурдным спекуляциям. Но совершенно оправданно и необходимо задаться вопросом: «что могло бы случиться в Баротселенде (Южная Замбия), если бы во всем центральноафриканском поясе, с которым на севере граничит Баротселенд, не существовало единой сети работорговли?». Или «что могло бы произойти в Буганде[8], если бы Катанга[9] сосредоточилось на продаже меди Буганде, а не на продаже невольников европейцам?».
В колониальную эпоху британцы заставляли африканцев петь:
«Правь, Британия! Правь волнами:
Британцы никогда[10] не станут рабами!»
Сами британцы начали напевать эту песню в начале XVIII века, на пике обращения африканцев в рабов. «Каким стал бы уровень развития британцев, если бы в течение четырех столетий миллионы их вывозились за пределы родины в качестве рабской силы?». Даже допуская, что эти замечательные ребята все-таки никогда-никогда-никогда не стали бы рабами, можно предположить, с какой силой повлияло бы на них порабощение континентальной Европы. При таком раскладе ближайшие соседи Британии выпали бы из сферы процветающей торговли с ней. В конце концов, именно торговля между Британскими островами и такими регионами, как Балтика и Средиземноморье, признается всеми учеными стимулом, повлиявшим на развитие английской экономики в позднефеодальное и раннекапиталистическое время, задолго до наступления эпохи заокеанской экспансии.
В наши дни некоторые европейские (и американские) ученые придерживаются мнения, что хотя работорговля была несомненным моральным злом, она являлась при этом для Африки экономическим благом. Здесь мы лишь кратко рассмотрим некоторые из аргументов в пользу этой позиции, чтобы показать, насколько смехотворными они могут быть. Значительный упор делается на том, что африканские правители и остальное население получали от Европы в обмен на пленников потребительские товары, обеспечивая тем самым свое «благосостояние». Подобная установка не учитывает тот факт, что часть европейского импорта подавляла оборот африканской продукции своей конкуренцией, не принимает во внимание, что ни один товар из длинного списка европейского импорта не имел отношения к процессу производства, т.к. в основном это были товары, которые быстро потреблялись или накапливались, не получая полезного применения. И совершенно не учитывается, что большинство ввозимых товаров, включая продукты питания, были наихудшего качества даже по стандартам массового спроса — дешевый джин, дешевый порох, дырявые горшки и котлы, бусы и прочий разнообразный хлам.
Из вышеизложенной установки делается вывод, что некоторые африканские королевства стали экономически и политически сильнее в результате торговли с европейцами. В качестве примеров приводятся могущественнейшие из западноафриканских королевств, такие как Ойо[11], Бенин[12], Дагомея и Ашанти[13]. Ойо и Бенин действительно были могущественными, но только пока не вступили в конфликт с европейцами, а Дагомея и Ашанти хоть и стали сильнее за время европейской работорговли, корни их достижений уходят в предшествовавшую эпоху. Вообще — и это самое слабое место в аргументации апологетов работорговли, — если какое-либо африканское государство в период участия в ней приобрело бóльшую политическую мощь, это вовсе не значит, что именно продажа людей была тому причиной. Эпидемия холеры может унести тысячи жизней, но население страны все равно продолжит расти. Рост населения, очевидно, происходит вопреки, а не благодаря холере. Этой простой логикой пренебрегают говорящие о том, что Африка выиграла от работорговли с Европой. Ее пагубное влияние не вызывает сомнений, и даже если казалось, что государство в те времена развивалось, можно сделать простой вывод: оно развивалось вопреки неблагоприятным эффектам этого процесса, принесшего больше вреда, чем холера. Такая картина вырисовывается при внимательном изучении, например, Дагомеи. Эта страна делала все возможное, чтобы развиваться в политическом и военном отношении, хотя и была связана узами работорговли, но в конечном итоге последняя все же подрывала экономическую основу общества и вела его к упадку.
Некоторые аргументы об экономической выгоде от торговли невольниками с европейцами сводятся к тому, что вывоз миллионов пленников стал способом предотвратить голод в Африке! Попытки ответить на это были бы утомительной и пустой тратой времени. Но, вероятно, чуть менее прямолинейная версия этого же аргумента требует ответа. Она гласит: Африка получила выгоду, поскольку в процессе работорговли с американского континента завезены новые продовольственные культуры, ставшие основными продуктами питания. Эти культуры, маис и маниок, действительно основные продукты питания с конца XIX века и в нынешнем столетии. Но распространение сельскохозяйственных растений — это одно из наиболее привычных явлений в человеческой истории. Многие культуры изначально произрастали лишь на одном континенте, а затем социальные контакты приводили к их появлению в других частях света. У работорговли в этом смысле нет какого-то особого значения, обычные формы торговли обеспечили бы тот же результат. Сегодня для итальянцев продукты из твердых сортов пшеницы, такие как спагетти и маккерони, являются главными продуктами питания, большинство же европейцев употребляют картофель. При этом итальянцы восприняли идею спагетти от китайской лапши после возвращения Марко Поло из Китая, а картофель европейцы заимствовали у американских индейцев. Ни в одном из этих случаев европейцы не были порабощены чтобы получить блага, являющиеся достоянием всего человечества. Но африканцам говорят, что европейская работорговля, принеся маис и маниок, способствовала нашему развитию.
Все идеи, разобранные выше, взяты из книг и статей, опубликованных недавно, и это результаты исследований крупных британских и американских университетов. Вероятно, это не самые распространенные идеи даже среди европейских буржуазных ученых, но они демонстрируют усиливающуюся тенденцию, которая может стать новой господствующей точкой зрения в ведущих капиталистических странах, что великолепно согласуется с их сопротивлением дальнейшей экономической и интеллектуальной деколонизации Африки. В определенном смысле лучше игнорировать подобный бред и оберегать нашу молодежь от его влияния, но, к сожалению, один из аспектов современной африканской отсталости заключается в том, что капиталистические издатели и буржуазные ученые правят бал и способствуют формированию мнений по всему миру. По этой причине работы, оправдывающие работорговлю, должны обличаться как расистская буржуазная пропаганда, не имеющая отношения к реальности или логике. Это вопрос не столько истории, сколько современной освободительной борьбы в Африке.
Уолтер Родни
https://scepsis.net/images/2739.jpg
Книга была опубликована в 1972-м году в Танзании.
https://scepsis.net/library/id_3951.html – цинк
http://abahlali.org/files/3295358-walter-rodney.pdf – книга на английском языке
Как не трудно заметить, многие вопросы поднимавшиеся тогда автором, находятся в актуальном политическом дискурсе и сегодня, а в последние несколько недель, и вовсе в сверхактуальном.
Другой вопрос, что большую часть этих вопросов манипуляторы канализируют в направлении примитивного вандализма или же борьбы американских партий, хотя по большому счету экономическая эксплуатация африканских стран европейскими странами сохраняется и сегодня в форме экономического неоколониализма.
Поделиться:
Анекдот в тему: На пляже загорают белый и негр. Между ними происходит диалог. Б.Ты учишься? Н. А зачем? Б.Ну вот выучишься получишь профессию. Н. А зачем? Б. Получишь профессию сможешь зарабатывать деньги. Н. А зачем? Б. Заработаешь деньги сможешь поехать отдохнуть на берегу моря. Н. А зачем, я и так здесь. P.S Цивилизация не может развиваться в тепличных условиях.
Африканским царькам предложили всякие европейские ништяки – огненную воду, металлоизделия и просто поддержку.
Взамен царьки предложили своих подданных черного колора.
Чисто рыночные отношения.
У нас до 17-го и после 91-го так же.
PS: у меня таки тоже есть любимый анекдот и тоже в тему-
“Чапаева с Петькой направили в Африку для культурной помощи слаборазвитым странам. Вскоре приезжает комиссия ЦК проверять их работу. Они видят Чапаева, скачущего в развевающейся бурке по берегу реки Лимппопо и буксирующего на тросе негра, скользящего по реке на водных лыжах. Комиссия довольна. Дальше встречают Петьку, который запряг в плуг двух негров и пашет землю. Комиссия возмущена:
– И это вы называете культурной помощью? Берите пример с товарища Чапаева, катающего негра!
– Не, это Василий Иванович крокодила на живца ловит!”