Эволюция положения И.В. Сталина в партийной иерархии

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/2153200/2153200_300.jpgНесмотря на то, что многие сталинские документы периода 1921–23 годов опубликованы и стали предметом пристального изучения, нам представляется, что эволюция положения И.В. Сталина в партийной иерархии, свидетельствующая о серьёзных переменах в структуре партийного руководства, наиболее ярко проявляется в деталях.

Обратим внимание на некоторые из них.

В августе 1920 года Сталин вернулся с Юго-Западного фронта в Москву. Выступив с инициативой обеспечения РККА боевыми резервами, приняв участие в жёсткой полемике о причинах поражения войск Западного фронта на партийной конференции, он погружается в проблемы руководимых им наркоматов.

Однако из-за обострения ситуации на Кавказе Политбюро направило Сталина в Дагестан и в Баку, и вернулся он лишь в конце ноября.

В день возвращения или на следующий день Сталин обращается к В.И. Ленину с характерной просьбой: «Т. Ленин! Когда можно будет поговорить с Вами о моей работе в центре (мне нужно минут 20)? Ст.». Записка интересна тем, что едва ли Сталину не хватало дел по его руководящим должностям, которых у него был целый список. И всё же он хочет обсудить свою работу лично с Лениным.

Поводом для разговора могло стать его длительное отсутствие в Москве и желание уяснить узловые моменты и основные направления текущей политики. Но за этим могли стоять и какие-то сталинские инициативы (на изложение которых он отводил 20 минут).

В следующие месяцы работа Сталина документально прослеживается по материалам Политбюро, протоколам коллегий Наркомнаца и РКИ, телеграммам за его подписью и деловой перепиской, в том числе и с Лениным.

И если весной 1921 года Сталин лишь несколько раз подписывает телеграммы «по поручению ЦК», а приставка «Секретарь ЦК» следует перед подписью В.М. Молотова, то уже с сентября она прочно закрепляется за ним.

Тогда же в наркоматы и ведомства РСФСР рассылается циркулярное извещение о том, как обращаться в сталинский секретариат. Список этих учреждений (все основные наркоматы, ВСНХ, ЦИК, Помгол) даёт чёткое представление о том, какие вопросы входили в сферу компетенции нового секретаря ЦК.

И не просто нового секретаря. Как отмечает В.А. Сахаров, «Сталин стал единственным из членов ЦК, который входил в состав всех его руководящих органов: он был и членом Политбюро, и членом Оргбюро (фактически возглавляя его как единственный член Политбюро, входящий в его состав), и секретарем ЦК, занявшим первенствующее положение по отношению к другим секретарям».

И вот, спустя год после записки Ленину о желании обсудить работу в центре Сталин, 29 ноября 1921 года, направляет ему свои соображения о реорганизации работы Политбюро с учётом обилия и сложности встающих вопросов.

В ней он предлагает ни много ни мало в перспективе изменить «состав ЦК вообще, Политбюро в частности в пользу знатоков хозяйственного дела».

Пока же провести ревизию проблемных хозяйственных комиссий, сведя «к 4-м комиссиям (финансово-денежная, промышленная, торговая с потребкооперацией, сельскохозяйственная с соответствующими видами кооперации), определив их по партийной линии при Политбюро, а по советской при СТО».

Кроме того, «расписать четырёх членов Политбюро по этим комиссиям, обязав их принять в работе комиссии самое активное участие (пятого члена Политбюро, тов. Ленина, не связывать обязательством участия в работах комиссии, предоставив ему возможность увязать работу всех четырёх комиссий через четырёх членов Политбюро или в ином порядке)».

Важно отметить, что предлагаемые изменения были не выполнением поручения Ленина или Политбюро, а сталинской инициативой: об этом первые строки письма: «Т. Ленин! Раньше, чем поставить этот вопрос в П.Б. я решил обратиться к вам с вопросом: каково ваше мнение на этот счёт?».

Сталинские предложения были Лениным учтены. Вообще, стиль и результаты деятельности нового секретаря, очевидно, Владимира Ильича устраивали. Почему он и добился в апреле 1922 года укрепления позиций Секретариата ЦК и Сталина лично путём введения поста Генерального секретаря ЦК с назначением на него последнего.

Ленину был нужен на этом посту человек, не только сумеющий реорганизовать партийный аппарат и навести в нём порядок, но и способный удержать партию от внутренних дрязг и расколов, с какой бы авторитетной высоты они ни исходили.

В частности, 1921–22 годы показали, что несколько «заходов» со стороны Л.Д. Троцкого были Сталиным отведены грамотно и без суеты.

Здесь хотелось бы остановиться на одном конфликтном эпизоде, с Троцким непосредственно не связанном, но очень красноречивом в целом.

СТАЛИН БЫСТРО СТОЛКНУЛСЯ С ПРОТИВОДЕЙСТВИЕМ СО СТОРОНЫ ПОДРАЗДЕЛЕНИЯ НАРКОМПРОСА — ГЛАВПОЛИТПРОСВЕТА В ЛИЦЕ ЕГО РУКОВОДИТЕЛЯ Н.К. КРУПСКОЙ

В сентябре 1922 года Сталин был назначен заведовать Агитационно-пропагандистским отделом ЦК.

Документы явно показывают, что сделано это было скорее против его воли и с оговоркой о временности такого назначения.

Взявшись за работу на новом для себя участке, Сталин быстро столкнулся с противодействием со стороны подразделения Наркомпроса — Главполитпросвета в лице его руководителя Н.К. Крупской.

Корень проблемы был в том, что в силу сложившихся обстоятельств эта структура отвечала за самую разнообразную политическую работу по сути вне всякого участия и контроля ЦК.

Исправляя это положение Сталин нажил себе принципиального врага. Крупская и её начальник, нарком просвещения А.В. Луначарский написали жалобы Ленину. Новому руководителю агитпропа в результате пришлось давать объяснения.

Мы не будем вникать здесь в суть самого конфликта, нам кажется крайне ценным одно место в сталинской записке, где предлагаются меры по разрешению конфликтной ситуации.

«Сегодняшнюю записку вашу на моё имя (в П. Бюро) я понял так, что вы ставите вопрос о моём уходе из агитпропа. — пишет Сталин. — Вы помните, что работу в агитпропе мне навязали (я сам не стремился к ней). Из этого следует, что я не должен возражать против ухода.

Но если вы поставите вопрос именно теперь, в связи с очерченными выше недоразумениями, то вы поставите в неловкое положение и себя, и меня (Троцкий и другие понимают, что вы делаете это «из-за Крупской», что вы требуете «жертвы», что я согласен быть «жертвой» и пр.), что нежелательно».

Обратим внимание на то, что одним из важных обстоятельств указано положение, создаваемое теми или иными действиями и восприятие ролей, в которых поневоле оказываются Ленин и Сталин «Троцким и другими».

Очевидно, эти «Троцкий и другие» — элемент политический ситуации, существующий помимо данного конфликта, понятный и пишущему и читающему, который нельзя не учитывать. На наш взгляд, это красноречиво характеризует реальные и устоявшееся взаимоотношения в партийном руководстве тех лет.

Но помимо крупных задач, призванных органично и неразрывно вписать в советскую систему партийный организм (вернее, сделать её жёстко зависимой от партии как идеологического стержня), на Сталина свалилась масса «мелочёвки». Но такой мелочёвки, без разбора которой о решении глобальных проблем нечего было и думать.

Посмотрим, чем пришлось заниматься генсеку в 1922 году.

Телеграфная шифрпереписка и фельдпочта ГПУ были на тот момент главными каналами связи ЦК с партийными комитетами по всей стране. Почта ехала не быстро. Но и на передачу и расшифровку телеграмм (судя по датам и времени отправки на бланках) требовались иногда часы, а то и дни. Сведения в них часто носили характер и важный, и спешный.

Вот только стандартное указание в конце «Получение подтвердить» исполнялось не всегда. Так из-за неподтверждения получения письма ЦК 7 июля Сталин направил в Тифлис грозную телеграмму: «причины не извещения и фамилии виновных сообщить дополнительно секретной почтой».

На бланке красноречивая резолюция Серго: «Получил. Виновником я и буду. Орджоникидзе»…

Но кончается лето, а ситуация с дисциплиной в Закавказском краевом комитете РКП(б) не меняется. «ЦК обязывает Вас немедля дать ответ на шифртелеграммы за №№ 1084/ш, 5243/ш, 5265/ш, — пишет Сталин 1 сентября. — Предупреждаю, дальнейшая задержка будет учтена как нарушение партдисциплины Секретарями ЦК Грузии и Заккрайкома РКП».

Другой проблемой было обязательное возвращение писем ЦК, доставляемых фельдегерями. Приходилось добиваться и этого.

21 июня Сталин направляет циркуляр «Всем губкомам, обкомам, бюро ЦК», начинающийся с неутешительной констатации: «Наблюдаются случаи неаккуратного возвращения секретных писем Цека…».

Прошло четыре месяца, и 6 октября в Авдеевский обком летит новая сталинская телеграмма: «Категорически под Вашу личную ответственность предлагается возвратить в ЦК 9-е секретное письмо ЦК, посланное Вам 30/V с.г. за № 4068/с. Если письмо не получено, сообщите в ЦК для принятия мер к розыску».

Иногда секретность высшей партийной переписки превратно толковалась даже не рядовыми членами партии. Так член ЦК Емельян Михайлович Ярославский, входивший в 1922 году в Сибирское Бюро ЦК РКП(б), не считал нужным знакомить всех своих коллег с направляемыми ему выписками из протоколов решений ЦК. Это вызвало понятные вопросы.

Сталин в телеграмме 30 июня был вынужден разъяснять, что «Наличие в составе Сиббюро члена Цека Ярославского, получающего все протоколы Цека, должно в полной мере обеспечить Сиббюро информацией о всех решениях Цека, ибо Ярославский обязан делиться с Сиббюро всей информацией».

Другой проблемой стала отчётность наркоматов перед ЦК. 5 июля Сталин подписал циркулярное письмо в Наркомфин, ГПУ, НКПС, ВСНХ, НКПРОД, НКВТ, Центросоюз, НКВОЕН и НКИД, в котором напоминал, что «по постановлению X-го Съезда РКП на Цека возложена задача периодического информирования Губкомов (ежемесячно или через каждые два месяца) о внешнем и внутреннем положении Р.С.Ф.С.Р.

Исходя из этого постановления Цека ещё в прошлом году обязал Наркоматы финансов, продовольствия, военный, иностранных дел, внешней торговли, ВСНХ, путей сообщения, ГПУ и Центросоюз представлять в Секретариат Цека ежемесячные краткие отчёты…» Между тем, продолжал он, «Секретариатом Цека ещё не получены упомянутые выше отчёты за май и июнь».

Таким образом, дисциплина хромала не только в обкомах, но в наркоматах. И одного напоминания было достаточно не всем.

20 ноября 1922 года Сталин пишет А.М. Лежаве, возглавлявшему комитет по внешней торговле при Совете Труда и Обороны: «Ц.К. напоминает Вам об обязанности представить не позднее 25-го ноября с.г. в Секретариат Ц.К. краткий отчёт (не более 3–4 страниц обыкновенных писчих листов) о важнейших явлениях (успехах и недостатках) и деятельности Вашего ведомства за октябрь в первые двадцать дней ноября».

Но как ни худо было с бумагами, ещё хуже обстояло дело с людьми. На каждом заседании Политбюро решались какие-нибудь кадровые вопросы. По запросам партийных комитетов или учреждений производился отзыв, перевод, новые назначения, о чём направлялись соответствующие выписки.

Например, 26 апреля Заккрайком из сталинской телеграммы узнал о том, что «Цека предлагает немедленно откомандировать т. Шафира [в] Москву. День приезда телеграфируйте». 1 ноября Сиббюро: «Цека обязывает Ходоровского немедленно выехать в Москву».

Что же следует за этим? В это трудно поверить, но иногда — ничего.

Так 26 июля Сталин извещает ЦК Компартии Туркестана о том, что «Пятого июля Цека послана телеграмма нр 8281с/4402ш об отзыве тов. Юдовского в распоряжение Цека. Цека обязывает Средне-Азиатское Бюро ускорить выезд Юдовского и немедленно сообщить день его выезда».

То есть, товарищ Юдовский вызван в ЦК, а три недели ни слуху, ни духу.

12 июня в Екатеринбургский губком ушла телеграмма Сталина, которую нужно привести целиком:

«Постановлением Цека 10 апреля губкому предлагалось откомандировать Баранова [в] Омск. 28 апреля [в] ответ на ходатайство об отмене решения подтверждено телеграммой губкому предложено [в] недельный срок откомандировать.

3 мая телеграмма повторена с предложением откомандировать [в] пятидневный срок. Ряд последующих телеграмм с запросом выехал ли Баранов губкомом оставлены без ответа. [По] наведённым телеграфно справкам телеграммы получены губкомом своевременно. Баранов выехал лишь первого июня.

Отмечая факты нарушения дисциплины ЦК ставит это на вид ответственному секретарю губкома Уфимцеву».

Какой-то неизвлекаемый Баранов. Но и это ещё не рекорд. 19 мая замнаркоминдел Лев Михайлович Карахан получил такой текст: «17/I с.г. в Политбюро было принято постановление о вызове т. Ротштейна в Москву немедленно по приезде т. Шумяцкого. Прошу сообщить, какие меры приняты Вами во исполнение этого решения».

С 17 января по 19 мая, то есть ровно четыре месяца!

Очевидно, что эта рутинная на первый взгляд чисто бюрократическая «вермишель» исчислялась десятками и сотнями документов, вызванных к жизни необходимостью внушить секретарям губкомов и обкомов необходимость железной дисциплины и волей Сталина добиться этого не мытьём, так катаньем.

Его критики упирают на то, что в результате на руководящих постах оказались «люди Сталина», готовые слушать его и поддерживать. И это, конечно, так, если брать во внимание, что Сталин, требуя выполнения процедур и сроков, олицетворял партию: партии было надо, чтобы на смену разгильдяю или партийному барину приходил человек противоположного склада.

Зато удалённые с постов всегда могли сказать (и с удовольствием говорили), что не угодили лично Сталину, который де «излишне капризен и груб»…