Славянофилы против иезуитов

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1986783/1986783_300.jpgАндрей ФЕvФЕЛОВ. Занимаясь идеологической борьбой, находясь внутри своего рода реактора, я чувствую, что силовые линии западничества и славянофильства, родившиеся ещё в XIX веке, действуют и в веке нынешнем. И сегодня хотелось бы поговорить с вами, Александр Владимирович, о первых славянофилах.

Александр ПЫЖИКОВ. Да, истоки и среда формирования славянофильства вызывают по-прежнему огромный интерес. Когда мы произносим слово «славянофильство», вспоминается ряд общественных деятелей: Хомяков, Киреевский, Аксаков, Самарин…

За ними обнаруживаем масштабную, несправедливо забытую фигуру Александра Сёменовича Шишкова, которого называли первым славянофилом уже его современники, а вовсе не последующие поколения. Он это не оспаривал, принимал.  Но оказалось, что и это не совсем исчерпывающий тезис.

В нём — отнюдь не вся правда об истоках этого явления. Если полноценным взглядом посмотреть, то славянофильству дал старт не конкретный человек, а учёные и «околоучёные» структуры.

А.Ф. Звучит тревожно: не ложи ли масонские?

Александр ПЫЖИКОВ. Нет, это легальные официальные структуры, и никакой крамолы здесь быть не может. Речь идёт об Указе Екатерины II «Об учреждении Российской академии». Этот Указ, изданный императрицей в 1783 году, есть в «Полном собрании законов Российской империи».

А.Ф. Академия же раньше была учреждена, при Петре I, и впитала потом в себя Ломоносова, а также Миллера  и прочую «немчуру»…

Александр ПЫЖИКОВ. Действительно, на сей счёт существует путаница: Петербургская академия наук была создана по инициативе Петра I в 1724 году и утверждена после его смерти Указом императрицы Екатерины I, а в 1783 году была учреждена ещё одна академическая структура — Российская академия.

А.Ф. А для чего понадобилась ещё одна академия?

Александр ПЫЖИКОВ. Дело в том, что Петербургская академия делала акцент на естественных дисциплинах: химия, физико-математические науки, а историки занимали в ней периферийную нишу. Более того, правили бал в Академии всё-таки иностранцы, и Ломоносов историко-филологические баталии вёл именно с ними.

Разобравшись в ситуации, сложившейся в сфере гуманитарных наук, Екатерина II посчитала нужным специально создать Российскую академию наук. На тот момент Петербургскую академию возглавляла приближённая к императрице княгиня Екатерина Дашкова, и она же стала в 1783 году директором Императорской Российской академии, в Указе о создании которой было сказано, что смысл учреждения её — возвеличить российское слово, а если говорить точнее, то  Екатерина II поставила задачу создать первый в России словарь русского языка.

Для этого и подтягивались силы, которые были в состоянии выполнить поставленную задачу. И среди них было мало иностранных фамилий, в отличие от Петербургской академии, где редко встречались тогда русские фамилии типа Ломоносова.

Андрей ФЕФЕЛОВ. Зачем это было нужно императрице Екатерине II?

Александр ПЫЖИКОВ. Здесь она не была оригинальна. Екатерина копировала европейские подходы, а во второй половине XVIII века повсеместно формировалось, в том числе в научной парадигме, движение романтизма, пристальное внимание уделявшее вере, истории и языку народов…

А.Ф. То есть создавалась закваска будущих наций?

Александр ПЫЖИКОВ. Конечно! А закваска эта не может дать результатов без повышенного внимания к общему языку и истории — это фундаментальные вещи в романтизме всех европейских стран.

А.Ф. Во Франции всё это быстро и понятно чем закончилось…

Александр ПЫЖИКОВ. Да. У Екатерины II перед лицом пугачёвского движения встала на повестку дня первоочередная забота — формирование единой нации, поскольку выяснилось, что в реальности жизнь устроена далеко не так, как кажется издали, из петербургских кабинетов или Зимнего дворца…

А.Ф. Не столь «фольклорно» всё выглядело?

Александр ПЫЖИКОВ. Да, не столь, вот и надо было начинать огромную работу побыстрее. Идея первого русского словаря уже висела в воздухе, и поручила Екатерина II эту работу Екатерине Дашковой, поскольку та полностью разделяла её мнение о необходимости такого словаря. Правящий класс, говорящий на немецком и французском языках, уже давно надо было вернуть в языковую среду той страны, где он всё-таки физически находился.

А.Ф. Об этом первом русском словаре почему-то почти ничего не известно!

Александр ПЫЖИКОВ. Он забыт, как сама эта Российская Академия, просуществовавшая с 1783 по 1841 год, когда Николай I после смерти Шишкова влил её в Петербургскую академию на правах отделения русского языка и словесности.

Но история этой Российской академии была достаточно бурной и интересной. Для составления словаря в Академию вошёл ряд служителей церкви: архиереев, священников, белого духовенства и даже молодых, подающих надежды, выходцев из семинарии. А председательствовал во время отсутствия Дашковой на заседании этой академии митрополит Петербургский и Новгородский Гавриил. И архиереи эти были, к слову, во многом из Киево-Могилянской академии, из библиотеки которой прислали, как было сказано, огромное количество книг. Правда, когда я читаю об этом, меня всегда коробит: не могло быть такого количества книг там в 1783 году, поскольку в 1777 году произошёл пожар, который сжёг практически всё.

В Академию попали выученики трёх семинарий: Петербургской, Московской и Новгородской. Именно их, людей духовного сословия, стали «двигать» по академической линии. И если в Петербургской академии была существенна прослойка людей иностранного происхождения, то в новую Российскую академию попали даже люди простого происхождения: дети солдат Преображенского, Семёновского полков…

А.Ф. То есть академиками стали внуки крестьян — это удивительно!

Александр ПЫЖИКОВ. Да, и таких людей было много, причём они оставили заметный след в российской науке того времени.

А.Ф. А как они в этих условиях могли действовать? Получали личное дворянство?

Александр ПЫЖИКОВ. Нет, личного дворянского звания они не получали. Из солдатских школ через гимназии они попадали в университеты, в том числе зарубежные. По сути, повторяли путь Михаила Васильевича Ломоносова.

А.Ф. Была целая формация выращена?

Александр ПЫЖИКОВ. Конечно! В том-то и дело, что фигура Ломоносова заслоняет это явление, а людей таких училось немало.

А.Ф. Александр Владимирович, это значит, что, несмотря на усиливающееся крепостничество, «эмансипацию» от любой службы дворян, вертикальная динамика всё-таки  присутствовала…

Александр ПЫЖИКОВ. Но — в определённых точках! Ведь Преображенский и Семёновский полки были несравнимы с  гарнизонами под Оренбургом или ещё где-либо, ведь в этих полках все великие князья служили. Это привилегированное положение накладывалось и на простых рекрутов: тех детей этих солдат, кто подавал надежды, определяли в учение, двигали по научной линии.

А.Ф. Да, близость к «нобилитету» давала большие возможности. Но всё же удивительно, что, помимо самородка Ломоносова, было целое направление подобного рода.

Александр ПЫЖИКОВ. Да, и я уже нашёл несколько десятков величин разной степени известности. Например, был Иван Иванович Лепёхин — энциклопедист, академик Петербургской академии наук, любимец Дашковой, он вёл работу над «Словарём Академии российской». Поскольку над этим «Словарём…»  трудилось немало церковных деятелей, источниками слов для него были летописи, естественно, церковного происхождения, богослужебные книги, судебники Ивана III, Ивана IV и так далее.

В то же время составители переводили латинские научные термины из ботаники, химии на русский язык, этот момент тоже важно учитывать. Названия латинские зазвучали на русском, а это важно вот в каком отношении… Например, у растений были народные названия, привязанные к применению этих растений, а латинский язык отрывал имя от свойств, нёс иное значение и принципы. Минус заключался в том, что никто не обращал внимания на былины и на фольклор в целом.

А.Ф. Но чтобы тогда обратить внимание на фольклор, надо же было ещё записать его, зафиксировать те же былины, например…

Александр ПЫЖИКОВ. Фрагменты про Илью Муромца, Добрыню Никитича и некоторые другие былины были уже известны, но записаны комплексно они были, конечно, лишь к середине XIX века.

Конечно, знали о существовании большого эпического пласта, но даже фрагменты, всплывавшие то тут, то там, почему-то не вызывали тогда ощутимого интереса. Например, Иван Никитич Болтин, сослуживец и друг Потёмкина, крупный историк и филолог, считал, что все эти «сказания» были выдуманы, чтобы милостыню просить, и в словарь их включать не нужно. В этом немудром «прозрении» его поддержал поэт Державин, который тоже своеобразно высказался про былины — что, мол, это всерьёз воспринимать негоже, и не надо засорять русский язык. Русский язык для Болтина и Державина — язык однозначно книжный.

При работе над этим словарём, который создавался с 1783 года и включил в себя шесть томов, спорили, конечно, очень много, причём спорили в основном, по какому принципу его составлять. А принципов-то всего два…

А.Ф. Алфавитный и этимологический?

Александр ПЫЖИКОВ. Да! Болтин требовал азбучного подхода, основные же силы настаивали на другом. В итоге первый словарь был этимологическим, включили в него 43 тысячи слов, и в их числе немало было научных слов на русском, переведённых с латыни.

А.Ф. И эти переведённые слова прижились?

Александр ПЫЖИКОВ. Латинские названия прижились. А азбучный принцип начал реализовываться в 1794 году, но работа шла очень вяло: шестой том увидел свет аж в 1826 году, уже при Николае I! Всё это говорило о том, что, конечно, после Екатерины II императоры куда меньше внимания уделяли гуманитарной теме.

Но сама атмосфера вокруг людей, которые собрались тогда в Российской академии, этот интеллектуальный круг, — и породил первые славянофильские идейные «намётки».

И Александр Семёнович Шишков, о котором мы говорили в начале нашей беседы, начав приобретать авторитет своими литературными изысканиями, в 1796 году стал членом дашковской Российской академии. Будучи человеком незаурядным и искренним, он, однако, не очень ладил со всеми занимавшими престол после Екатерины II; Павел I к нему благоволил, приблизил его, сделав своим флигель-адъютантом, но однажды на дежурстве у него в приёмной Шишков имел неосторожность заснуть. И — опала… Александр I поначалу плохо к нему относился, но с 1812 года, когда Шишков стал писать патриотические воззвания (манифесты, как их тогда называли), его дела пошли в гору, потому что Александр Семёнович с блеском выполнил все задания.

А.Ф. Потому что это был филолог и национально мыслящий человек!

Александр ПЫЖИКОВ. Да, и в 1813 году он заслуженно был назначен президентом Академии, но после этого назначения ему пришлось несколько лет обивать властные пороги в поисках финансирования для неё. Помог Аракчеев. Потом Шишкова даже назначили министром народного просвещения — настолько это был активный, притягивающий к себе внимание человек!

Но, увы, опять случилась незадача: на одной из аудиенций у Николая I Шишков долго не мог открыть замок портфеля, который принёс, и в итоге Николай I взял у него этот портфель и открыл его сам, отдал ему, и… тот долго не мог найти нужных бумаг. Тогда Николай I вновь взял его портфель и нашёл нужное. А после завершения дела сказал: Александр Семёнович, а не пора ли отдохнуть? Тот ведь был 1754 года рождения, то есть уже в преклонных годах. Вот так c ним вышло. Человек он был довольно комичный, но симпатичный: он действительно не терпел культа иностранщины и вполне заслуженно возглавлял Академию.

А.Ф. Он переделывал иностранные слова на русский лад…

Александр ПЫЖИКОВ. Да, и это было предметом насмешек…

А.Ф. Вместо «бильярда» — «шарокат».

Александр ПЫЖИКОВ. Да, вот такие примерно комбинации словесные он производил, борясь против заимствований.

Шишков правильные вещи говорил: о какой единой нации может идти речь, если вы разговариваете на французском и немецком, как вы её собираетесь вообще создавать — ведь народ не понимает вас? Шишков был мотором движения в этом направлении. Над ним подшучивали, как над Людовиком XIV, что, мол, Академия — это он. И ещё за то, что первая жена ревнителя русского национального наследия Шишкова была лютеранкой, а вторая — ярой католичкой, родственники которой издавали в Петербурге польский литературный журнал…

А.Ф. То есть он в самое пекло попал!

Александр ПЫЖИКОВ. Да, из-за этих противоречий он нервничал очень. И когда он разрешения на второй брак испрашивал у Николая I, тот отнёсся к его выбору с иронией. А Юлия Нарбут действительно не скрасила последующую жизнь Шишкова, потому что детей у них не было — только племянники, которых он взял на воспитание к себе в дом. Но если бы только они! Дом наполнили также французские гувернёры и учителя, которых пригласила его супруга. В итоге, по иронии судьбы, человек, который выступал против французского образования, дома был вынужден его постоянно терпеть, так как жена считала это образование лучшим.

Когда Шишкова назначили президентом Академии, он был не в Москве, а в заграничном походе вместе с Александром I против Наполеона, и он попросил, чтобы дела Академии принял временно католический кардинал Сестренцевич — страшный враг иезуитов, насколько он знал. По той же причине он не включил в члены Академии министра народного просвещения графа Алексея Разумовского, поскольку тот симпатизировал иезуитам, которые осмеливались заговаривать даже о переводе русского языка на латиницу! Вот к чему уже тогда дело клонилось… И Шишков здесь вставал стеной, опираясь на платформу церковнославянского и русского языка, что, конечно, поперёк глотки было бенкендорфам всех мастей. Стоял, что называется, насмерть, поэтому не случайно в 1828 году его сместили с поста министра народного просвещения.

А.Ф. Через некоторое время этот пост занял Уваров?

Александр ПЫЖИКОВ. Уваров — тоже воспитанником иезуитов был, из их круга вышел в жизнь. Это уже был во многом другой круг, к которому Шишков не принадлежал и которому пытался всячески противостоять, приглашая митрополитов и епископов в Российскую академию для научной деятельности и создания словарей. Он развернул вообще огромную издательскую программу, в том числе — по вопросам, связанным с церковнославянским языком и изданием древних литературных памятников. Николай Михайлович Карамзин поначалу был его заклятым врагом, потом же смягчил позицию до более консервативной, и Шишков протянул ему руку дружбы. А так, карамзинисты говорили, что Академия издаёт справочник исторический, а не словарь живого языка.

А.Ф. А потом появился Пушкин…

Александр ПЫЖИКОВ. Величие Александра Сергеевича Пушкина в плане русского языка Шишков сразу оценил и предложил ему быть членом литературной Российской академии — этот факт говорит как раз в пользу Шишкова, на которого при жизни было возведено так много несправедливых поклёпов, упрёков в ретроградстве и так далее.

Уваровско-бенкендорфский круг, как я его называю, относился с подозрением и к Пушкину. Родители хотели его отдать в иезуитское заведение, но не отдали, и Пушкин учился в Царскосельском лицее… Он был «инкорпорирован» в совершенно другой круг. Поэтому и Пушкин, и Шишков вызывали беспокойство у обер-прокурора Святейшего синода Протасова, тоже воспитанника иезуитов, как и многие из окружения Николая I.

Шишков ещё попал под горячую руку со своей проповедью идеи славянского единства. Ни Александр I, ни Николай I к этому готовы не были, потому что многие  славянские народы находились тогда в составе Австрийской империи, которая позже станет Австро-Венгерской. Только Александр II впоследствии развернёт эти идеи до славянофильской государственной политики.

А.Ф. Шишков, получается, смотрел далеко вперёд?

Александр ПЫЖИКОВ. Да, он ещё тогда говорил, что нужно устроить кафедры славяноведения, перевести на них наиболее видных славистов из Пражского университета: Ганку, Шафарика и других… Но ни один из них так и не воспользовался его приглашениями, славянские научные лидеры проявили почему-то сдержанность.

После смерти Шишкова в 1841 году Российская академия была присоединена в качестве Отделения русского языка и словесности к Императорской Санкт-Петербургской академии наук. Её президент Дмитрий Блудов, к счастью, во многом придерживался установок Дашковой.

А.Ф. То есть всячески поддерживал, укреплял…

Александр ПЫЖИКОВ. Укреплял, как это делали и академики-секретари Иван Лепёхин, Никита Соколов, который, кстати, был выходцем из семинаристов. А до этого в Петербургской академии ведущую должность академика-секретаря лет девяносто занимало семейство Эйлеров, весьма прохладно относившееся к Российской академии.

Лепёхин оставил четыре тома описаний своих поездок по стране, я их смотрел в Исторической библиотеке, это замечательное издание, на которое вряд ли был бы способен иностранец. Его преемник на посту академика-секретаря Соколов ездил по России с немцем Палласом, к которому благоволила Екатерина II. Из изданных Палласом записок о своих путешествиях, по сути, две трети — плоды трудов Соколова, ведь Паллас плохо знал русский язык.

Но в целом Российская академия так и осталась на этаже высокой книжности, не захотев спускаться на фольклорный этаж. Это сделал Владимир Иванович Даль, словарь которого затмил словари Академии.

А.Ф. Возможно, в начале XIX века ещё не сложилась культура экспедиций — «снимания» устной речи, не было системы её классификации, в целом не было такой методологии?

Александр ПЫЖИКОВ. Да, конечно, не было. Известный филолог Борис Андреевич Успенский в монографии 1985 года заметил одну потрясающую вещь. Он писал, что Ломоносова посылали за границу учиться, помимо физики, химии и так далее, — русскому языку! Это удивительная мысль! Оказывается, русскому языку в первой половине и середине XVIII века учили иностранцы. Например, в морском кадетском корпусе в разряд общей подготовки включалось обучение русскому языку.

Я не поленился и, чтобы это проверить, взял тома «Истории Семёновского и Преображенского полка», где задокументировано всё: от Петра I до середины XIX века, — и увидел, что русский язык солдатам полковых школ преподавали сплошь иностранцы, немцы и французы! Что за этим кроется, я не знаю, и Успенский ответа тоже не даёт.

А.Ф. А это перекликается с мыслями Сталина в его работах о вопросах языкознания, где он указывал, что язык армейской системы управления должен быть точным и понятным, исключающим какие-либо разночтения, то есть одни и те же слова должны обозначать одни и те же явления, иначе команды в ходе военных операций невозможно будет донести.

И не удивительно, что рекрутов из разных мест учили единому языку, ведь они могли быть носителями разных говоров и диалектов, даже украинский язык есть диалект русского  языка.

Александр ПЫЖИКОВ. Да и много других народов составляли население империи: мордва, чуваши…

А.Ф. Поэтому здесь была своя логика.

А как обозначились явные славянофилы, о которых мы уже знаем многое? Один из них, Аксаков, выпускал газету «День», кстати.

Александр ПЫЖИКОВ. Они приняли эту эстафету.

А.Ф. Они были структурно связаны с Академией, или всё-таки капилляры к ним шли от других слоёв?..

Александр ПЫЖИКОВ. Поколение Хомякова, Киреевского и Самарина не могло в силу возраста быть в той Академии, оно ещё только начинало жизнь. Отец славянофилов Аксаковых Сергей Тимофеевич оставил воспоминания о последних годах Шишкова, который умер почти полностью слепым.

А.Ф. То есть они были семейно близки?

Александр ПЫЖИКОВ. Да. Спустя несколько лет, с середины 1840-х годов, начало оформляться славянофильство как общественное течение. Оно возникло не в Академии, которая в 1841 году перестала существовать, а было связано непосредственно с носителями этого мировоззрения  — новыми, яркими людьми. И то, что концепцию «Православие. Самодержавие. Народность» создали бывшие воспитанники
иезуитов, говорит о неоднородности истоков славянофильства. Хомяков и его славянофильская «гвардия», следуя линии Шишкова, были, по сути, оппозиционерами.

И Хомякова, и Самарина сажали под домашний арест, за ними следили. Только при Александре II всё несколько изменилось, тут уже закончилась эпоха Николая I, когда идеологический бал во многом правили выученики иезуитов. Насколько эта борьба отражалась на политике — тут можно спорить, но общий концептуальный язык найден не был. Это факт…

А.Ф. И сегодня есть славянофилы, есть западники. Есть и иезуиты, которые сидят и иезуитствуют.

Александр Владимирович, большое спасибо за беседу!