Идейная нищета белых рыцарей – 3

Из новой книги Николая Выхина, глава 3.
​Власть усталости – феномен новый, конца ХХ века.

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1884208/1884208_300.jpgПисательница, кстати сказать, очень «белая», с женской истеричностью настроенная против советской власти, Елена Чудинова сказала, тем не менее, замечательно:

«Европейские политики пятидесятых годов нас всех сочли бы сумасшедшими. Мы так заигрались в то, что у Кувейта могут быть «послы» и «парламентарии», что сами в это поверили».

Ещё в 50-х годах ХХ века о власти усталости не могло быть и речи: власть была уделом сильных, энергичных, волевых, а главное – трезво и ясно знающих, чего они хотят людей.

В таком мире могли победить коммунисты, могли фашисты, могли фундаменталисты – но не «белые», с их смешением всех идей в голове.

Исторически «белые» есть, и поубивали много народу, но в мире идей, в мире духовном – их не существует. Единственный, существующий в реальности, выбор, выбор между Сталиным и Гитлером – им непосилен. Чтобы примкнуть к реальной альтернативе, нужно стать красным или коричневым. А белых, которые «ни то, ни сё» – в мире разума не существует.

Потому что буржуазные демократии Гитлер разносил в срок от двух недель до (самое большее) – месяца. Абсолютно очевидно, что никакой альтернативы буржуазная демократия фашизму не составляет, она может метаться (вспоминается штамп «мятущаяся интеллигенция, чьё пенсне обычно хрустит под ногами революционеров) в подручной роли, помогая то Сталину, то Гитлеру.

Но сыграть не вспомогательную, не подручную, а самостоятельную роль в истории она не может.

Потому что буржуазная демократия – неустойчивая взвесь, смесь разнородных начал, склонная к распаду по самой природе своей. Нельзя совместить принцип равенства «один человек – один голос» с властью денег. Или равенство покончит с властью денег, или власть денег покончит с равенством.

Иначе говоря: или «кончатся» богатые с их миллиардами долларов, или бедным языки вырежут. Одно из двух, третьего не дано. Пока процесс не закончен – можно туда-сюда метаться, скрипеть своими пенсне под каблуком истории. «Белые» ведь именно этим и занимались…

В них, неосознанно, неоформленно, в хаотическом смешении находятся те и другие. И совершенно советский, по сути, генерал Слащев, который поссорился с красными не из идейных соображений, а по принципу «слово за слово, хреном по столу»… , а по принципу «слово за слово, хреном по столу»… Ну, как в пивных ссорятся, дерутся на смерть, а потом не могут вспомнить – с чего началось.

И предтеча фашизма Унгерн (в меньшей степени Колчак). Единство Деникина, Краснова и Шкуро – ситуационное, безыдейное. Они не должны были быть вместе, это гримаса истории, они даже близко не соратники по духу. Их притиснуло друг к другу – как в переполненном вагоне метро случайных людей притискивает.

Они и в этом виде грызлись, кусались, грозились друг друга повесить[1] и вешали[2] – а потом, когда разбежались, больше уже не сошлись, да и не могли сойтись.

Потому что если ты не красный – ты или коричневый, или «валенок». В том смысле, что валенки – они не левые и не правые, а так, как придётся, с какой ноги оденут…

Идеологически и духовно «белые» кончились тогда, когда оформилась единая вертикаль власти в России, во главе со Сталиным. Многие пошли к «красным» уже в год советско-польской войны, защищать свой лозунг «единая и неделимая». А поскольку он был единственным внятным – то с появлением «единой и неделимой» сталинской державы все идеологические разногласия кончились.

Остались личные дрязги и бытовая ненависть, но в сфере идей спорить было уже не с чем. Символически Сталин добил «белую идею», вернув царские погоны в армию. Это окончательно сняло всякую возможность идейного противления.

Вам нужна была единая, великая Держава? Вот она, перед вами. А больше-то вы же ни о чём не говорили! Погоны ваши, церковь легализована, и к тому же гонениями очищена от фарисеев, чего вам ещё? Поместья вернуть? Так это уже не идеология, это уже шкурничество…

Уже до Великой Отечественной, и тем более в её годы «белое дело» сливается с делом социалистического строительства, потому что державность более не противопоставляется в СССР социальной справедливости. Вопрос поставлен так: «и справедливость, и великодержавие». Одно другому не мешает, одно другому необходимо. Следовательно, и поводов для идейных разногласий больше нет.

Именно поэтому только на французской земле с фашистами сражалось более 35 тыс. русских – объединившихся русских белоэмигрантов и сталинских агентов. Семь с половиной тыс. из них погибли в боях с врагом. История участия русских белоэмигрантов в движении Сопротивления начинается с первых дней оккупации Франции.

По призыву генерала де Голля они самоотверженно включились в подпольную деятельность вместе с французской компартией. Желание внести свой вклад в борьбу с фашистскими оккупантами оказалось сильнее уже неактуальных партийных разногласий. Далеко не один Деникин выразил категорическое несогласие каким-либо образом, хотя бы на уровне деклараций, помогать Рейху вредить Советскому Союзу. Действовал принцип «ни одного дела, ни одного слова против СССР в этой борьбе».

Сегодня неофашисты в России с упорством достойным лучшего применения занимаются героизацией всяких "Власовых-Красновых-Туркулов-Каминских", твёрдо и окончательно сделав «коричневый» выбор. Десятков тысяч русских белоэмигрантов, участвовавших в войне против нацизма на стороне СССР, бок о бок с коммунистами французского и итальянского антифашистского сопротивления – для современных «лжебелых» просто не существует.

Потому что красновцы – не белые. Они – гитлеровцы. Может быть, кто-то из них когда-то и был в рядах белой армии, но ведь и Ельцин с Шеварднадзе были в руководстве коммунистической партии…

+++

Межеумочность белого движения снова вылезает из небытия в конце ХХ века – когда власть усталости сменяет энергетику и харизму целенаправленной и сознательной политики. «Белые» кажутся близки тем, кто бежит от выбора, от самоопределения, для тех, кто равно стыдится и звезды и свастики.

Корни этого явления – поднявшего на самый верх политики дегенератов и слабоумных, обеспечивших умственное и нравственное разложение широких масс – весьма глубоки.

Крушение СССР и пост-советизм имели в качестве главной причины глубокую, метафизическую усталость человека, пережившего очень драматичный, насыщенный и тяжёлый ХХ век, в котором, в силу необычайной плотности трагедий, много раз великие труды пришлось начинать с ноля.

Но человек устал не только оттого, что пришлось по второму разу строить разрушенное гитлеровцами. Он в целом, на всей планете, устал от обилия впечатлений и смен обстановки. Если раньше многим поколениям служили одни и те же, привычные устройства, то в ХХ веке на протяжении жизни одного поколения несколько раз менялся до неузнаваемости мир устройств. Человек ХХ века не только сделал сказку былью, но и, попутно, потерял грань между реальностью и сказками, мифами, беспочвенными выдумками сумасшедших или проходимцев.

Природу своей метафизической усталости человек вообще, и русский человек в особенности (потому что устал сильнее всех других) не сумел до конца осмыслить, осознать и выделить, как проблему.

Власть тоже не сумела понять и как-то смягчить этой проблемы усталости от сверхскоростей, от стресса психики – о которых поётся в каждой эстрадной песне 70-80-х годов. До самого обвала власть доставала загнанного сверхскоростями прогресса человека «ускорениями», что не могло предотвратить катастрофы цивилизации, и ускорило её.

Привлекательность маразма всех форм – инфантильности, звериности, психопатий нарастала в рамках широкого запроса все 70-80-е годы ХХ века, и даже ранее. Человек устал быть серьёзным и ответственным. Он стремился к шутовству, клоунаде, беззаботной безответственности. Ему не дали «спустить пар» – и «паровой котёл» цивилизации взорвался.

Спрос на маразм породил и предложение: те политические структуры, которые двигали «перестройку» и в ещё большей степени ельцинизм.

Новая власть целиком и полностью базируется на усталости человека от прогресса и «напрягов» цивилизованного образа жизни. Она вся построена на противопоставлении недеяния – деятельности.

Постоянно подчёркивается, что прежняя власть многое запрещала (зверское, скотское) – новая не запрещает ничего. Подчёркивают, что старая власть ко многому принуждала – новая не принуждает ни к чему.

Вся она – во всём её историческом ничтожестве – выстроена на отказе «напрягать» людей чем-либо, на обеспечении и воспевании житейского самотёка. Она ищет поддержки от энтропии, преподнося себя, как индульгенцию психам на право быть психами, извращенцам – открыто быть извращенцами, хищникам – хищниками, животным в человеческом облике – животными и т.п.

Постоянно подчёркивая, что он ничего от людей не требует – ельцинизм (во многом и сегодня не преодолённый) не мог (да и не хотел) скрыть, что он ничего людям и дать не может. Никто не будет бить палкой пьяницу в луже с дерьмом, чтобы он вылез и отмылся: предлагается радоваться праву вечно лежать в дерьме без цивилизаторского насилия!

Сложилась власть, которая патологически безответственна за снабжение, и даже за безопасность граждан. Все действия этой власти направлены на то, чтобы сберечь саму себя, а оберегать народ она не имеет ни средств, ни способностей, ни желания.

Поэтому верхушка становится «вещью в себе и для себя» – которая людям бесполезна в настоящем и ничего доброго не сулит в будущем.

Это состояние дезертирства власти из цивилизации и ЦОЖ, утрата ею организаторских, просветительских и прогностических способностей – заставляет говорить о цивилизационной бесперспективности власти приватиров. Будучи продуктом усталости общества – она не может его поднять, и не в состоянии повести за собой ни в какую сторону. На вопрос, куда идём? – власть недвусмысленно показывает, что, как и положено паралитику, ходит она только под себя.

Ельцинизм и рыночный либерализм недаром заимствовали многие белогвардейские лозунги и даже знамя с гербом: вся эта духовная и техническая импотенция правительства – аналогична той духовной и мировоззренческой нищете, которую мы всюду застаём у белых армий.

Вообще антисоветизм Гражданской войны и пост-советизм деструктивных режимов 90-х годов ХХ века имеют очень много прямых и очевидных сходств, точек пересечения. И что больше всего бросается в глаза – делу не противопоставляется какое-то другое дело, противоположное или просто иное.

Делу противопоставляется звенящая пустота. «Старого» пути не стало, а «нового» вообще нет – его изначально никто не прокладывал даже на карте, не то, что в жизни. Живи, как живётся, плыви, неведомо куда, в потоке стихийности и под властью животных инстинктов…

При Ельцине старая жизнь кончилась – но никакая новая не началась, включился режим «дожития», дожёвывания прошлых запасов. Заводы и фабрики, города и сёла – не стали трудиться по новому, а попросту перестали трудиться. Вообще по всякому.

Это не поворот на дороге, не смена пути, даже не смена путевых вех: это крушение, скатывание с дороги на обочину, в канаву и в болото. Не сидя ни на чём, кроме метафизической усталости человека от сверхскоростей прогресса, не обещая ничего, кроме освободить от «напрягов» цивилизованного образа жизни – Ельцин не предложил иной жизни. Он предложил ясно и отчётливо – смерть.

Другое дело, что многим это понравилось: одним смерть казалась отдыхом после усталости восхождения, другим – шансом расхитить имущество покойной страны, унаследовать её сказочно-огромные ресурсы…

Взяв у белых и флаг-триколор, и их единственный лозунг, ельцинисты обречены были взять у белых и их безыдейность, беспочвенность, аутическую оглушённость проектного мышления. Ельцинисты, как и белые до них – строили себя исключительно из проклятий и осуждений противника, старательно описывая, как и чем он плох. И «забывая» при этом хотя бы намекнуть – а чем они сами-то хороши?

Но нельзя же выстроить платформу и стратегическую программу движения в будущее на смаковании коварств, жестокостей, ошибок, моральных обликов своего оппонента! Даже если вы убедите слушателей в том, что ваш оппонент – дьявол во плоти, что им это расскажет о вас самих? Например, фашисты ненавидели коммунистов – но это не мешало фашистам развязывать войны, строить лагеря смерти и вырезать целые народы.

Пропаганда, целиком зациклившаяся на разоблачениях и негативе, может обрушить страну (у белых этого не получилось, у ельцинистов – получилось). Но такая линия не может ничего создать или противопоставить в позитивно-созидательном смысле.

Если вы сами для себя не решили, чего вы хотите – глупо и цинично звать за собой других, ибо – куда? Во что? «Этот поезд некомфортный, давайте с него спрыгнем»… Даже если не свернёте шею в прыжке – где окажетесь?

+++

Мне представляется, что моральный облик белогвардейцев был в целом выше, чем ельциноидов. На ельциноидах лежит и клятвопреступление, и хамово проклятие, а белые защищали привычный им с детства мир. Это говорит о многом. Поэтому с точки зрения человеческого измерения белые – совсем не тот материл, из которого слеплен Чубайс.

Но будь некоторые их них хоть святыми в личной жизни – бесполезно обсуждать личные качества тех, кто не имеет ни цели, ни идеи, не предлагает никакого видения будущего.

Человек без ориентиров может быть – чисто по-человечески – прекрасен и всем симпатичен, как персонажи булгаковской «Белой Гвардии». Но, по сути, это ничего не решает, потому что проводник, не знающий маршрута, пути, как проводник ничего не стоит, даже если он прекрасный человек и искренний друг.

Вопрос же не в том, хороший человек или плохой проводник, а в том, чтобы он понимал, куда вести и куда самому идти. А в белогвардейском движении мы находим что угодно – кроме одного: проекта будущего.

Сражаются за прошлое, за обиды в прошлом, за возврат чего-то из прошлого, пытаясь войти дважды в одну реку. Сражаются, выстроив себя на противопоставлении – отрицая чужие ориентиры, что не помогает обрести собственных:

- Мы не хотим, как они!

- А как вы хотите?

- Как мы хотим – не знаем, но лишь бы не как они!

Получается, что «они» – самодостаточная величина, со своим представлением о порядке и развитии, самостоятельным и детально расписанным переходом к будущему, а вы – придаток при «них». Что есть контрреволюция без революции? Голое «контр-», то есть отрицание! Революция оказывается матерью контрреволюции, пусть ненавистной, но родительницей.

Белые активно спекулировали (и сегодня этим занимаются) на таких ценностях, как религия, порядок, противостоящий хаосу, культура и т.п. Но ничего, кроме пустой и мёртвой оболочки, этих ценностей предъявить не могли.

Социальную концепцию православия воплощали именно коммунисты, и это не секрет ни для кого, кто знаком с социальной этикой христианства. Порядок требует планирования, гарантий, твёрдых цен, а это всё достояние красных. Какой же может быть порядок в свободе рынка, по определению, хаотичного и непредсказуемого? Говорили о защите культуры от хама – но всеобщую грамотность дали ведь не они, а большевики, какая же культура в неграмотной стране?

Из отрицательной, рабски привязанной к предмету своей ненависти, самоидентификации – вырастает не только «зависимость от врага». Оттуда же вырастают и детсадовские инфантильные, интеллектуально-беспомощные «надо это делать, но не так!», «не те методы!» «средства цель обгадили» и т.п.

На это ответ взрослого человека очевиден: если делают неправильно, иди и сделай правильно. И другим покажи, как правильно делать. Это принципиально отличается от деструктивной позиции «сам делать не буду, и другим не дам». За такой деструктив белых били, и, по большому счёту, правильно делали.

В 1920 году, когда белое дело было уже фактически разгромлено, и закупорено в одном лишь Крыму, доживало свои последние дни – тот, кому выпало стать его могильщиком, барон П.Н. Врангель прервал «белое молчание» по аграрному вопросу.

В отличие от всех прежних белых режимов Врангель, уже мало кому интересный, сидя в Крыму – попытался частично признать свершившийся захват земли крестьянством.

Комиссия Врангеля «приняла ряд положений, ограничивающих право помещичьего землевладения неким максимумом (от 200 до 400 десятин). Неприкосновенными при этом оставались все усадебные земли, постройки, площади под ценными культурами. Крестьянам переходили только те пахотные и сенокосные земли помещичьих имений, что сдавались в аренду или оставлялись владельцами без обработки последние шесть лет. Причем и эти земли помещики в течение определенного длительного срока могли продавать, и лишь не распроданные к его истечению земли затем отчуждались.

П.Н. Врангель, скрепя сердце, в своих мемуарах впоследствии дал весьма дипломатичную оценку итогу деятельности комиссии на этом этапе: не указала общего решения земельного вопроса, недостаточно широко пошла навстречу крестьянским представлениям, но, тем не менее, дала обширный материал, ценный для дальнейших работ[3].

Сказать, что «собирать материал для дальнейших работ» в 1920 году было поздно – ничего не сказать. Врангель с его «частичным прозрением» опоздал лет на 30 или 40. И при этом он считается самым «внятным» белым правителем, куда более конкретным и реалистичным, чем Колчак, Деникин или Миллер!

Кому в 1920 году нужна была половинчатая врангелевская аграрная реформа – когда всё уже осуществилось, и гораздо более приемлемым для крестьянства способом?

Практически одновременно П.Н. Врангель начал наступление за пределы Крыма, желая закреплять и стимулировать военные успехи земельной реформой[4]. Что и было четко выражено в широко распубликованном накануне наступления (20 мая) приказе Главнокомандующего. Никакого эффекта это не произвело – Врангель обещал крестьянам всего лишь сохранить за ними половину или треть того, что им уже принадлежало.

Основные положения земельного законодательства П.Н. Врангеля сводились к сохранению за прежними владельцами-латифундистами лишь части их земель, возмещении владельцам отчуждаемых земель гарантировалось со стороны государства (за счёт народных масс), обложение новых владельцев земли, крестьян, платой в размере пятой части среднего годового урожая (хлебом или деньгами) с каждой десятины в течение двадцати пяти лет.

Идеология Врангеля поставила цель раздать землю крестьянам, плетясь в хвосте у советской идеологии, сразу же сказавшей: землю – крестьянам. Но идеология Врангеля воплощала большевистский социальный лозунг половинчато и на условиях явно-неконкурентоспособных, по сравнению с радикальным размахом большевизма.

К тому же было уже поздно: лозунг, плетущийся в хвосте у коммунистов, опоздал на много лет, Врангелю уже никто не верил, белое движение уже стало реликтом, в попытках подкупить крестьян справедливо видели уловку, тактический ход, который Врангель отменит после победы…

В чём вообще смысл идеологии, которая ничего принципиально иного критикуемому делу предложить не может, а предлагает только его растянуть и ополовинить?

Если ты хочешь идти в обратную сторону – то как и каким образом? А если ты делаешь то же самое, что и коммунисты, то вступай в ряды созидателей и покажи им, как правильно делать: красные никогда не скрывали своей острой нужды в «старых специалистах». Если ты хочешь сделать то же самое, что и они – какой смысл от них обособляться?

В ХХ веке только Гитлер и другие дуче проповедовали нечто принципиально-отличающееся от коммунистов. Что касается буржуазных демократий, то все их претензии сводятся к прибауткам в стиле «тех же щей пожиже влей» и «медленнее, аккуратнее надо»[5].

Я здесь не обсуждаю вопроса – врал или не врал Врангель; я об идейной нищете белого движения, концептуальной беспомощности, когда ничего, кроме «вернём всё взад», и в хорошо знакомый широким массам ад, оставленный позади – ничего не получалось сказать.

Получается, дотерпели, в рот воды набрав до 1920 года, когда уже всё кончено – и набравшись духу, вдруг запустили… половину большевистской земельной реформы! Всё, что смогли придумать! Вот кто они после этого?!

+++

В силу своей метафизической безыдейности «белое рыцарство», будь оно хоть образцом чести и личной порядочности (а бывало и такое!) – как инструмент созидания совершенно бессильно. Что-то разрушить им, как тараном – можно. Но созидать на руинах совершенно нечего.

Белым есть с кем драться – но им некуда идти. Чтобы понять драму начала ХХ века – вообразите себе наших современников, избравших ориентиром «белое движение». Им как быть?

Ельцин расчленил их «единую и неделимую» как торт для иностранных хищников, на 15 долей. Такой ценой вернулась «частная собственность» помещикам (причём новым, из воров) – а как же быть с ЕДИНСТВЕННЫМ внятным лозунгом белых?

Напомню, что об отношениях собственности, о плановой экономике белые вообще никогда и ничего не говорили. Это вообще не их вопрос – никакого их мнения о Госплане, ни положительного, ни отрицательного, вы не найдёте. Не воевали они ни за, ни против частной собственности, ни за, ни против плановой экономики. Они воевали (и это очевидно всем историкам) против одного: против расчленения Державы. Против национального позора и унижения. Другого-то у них не было – кем должен быть Ельцин в их глазах?

Социальная повестка у «белых» сегодня такая же до трагизма безнадёжная, как и в 20-х годах. Войну с угнетателями они себе запретили. А мира им сами угнетатели не дадут: нажим не может оставаться стабильным, если его не снижать – он будет нарастать.

Если работодатель может вышибить из тебя больше – он вышибет больше. Процесс этот безнадёжен, он идёт до ручки, до точки, до летального исхода.

Иного лекарства, кроме «красных» от этой болезни постоянно возрастающей жадности собственников не изобретено. «Белым» нужно либо уйти к красным, к Сталину под портрет, либо выродиться в ЧОП при банкире. Прекрасно понимая, что этот самый банкир-наниматель занимается не только пожиранием людей, но и проедает Родину в целом: обворовывает её, вывозит её богатства, содействует её расчленению по планам Запада, разрушает своей коррупцией устойчивые государственные институты…

А человек, который это понимает, но продолжает состоять в цепных псах у мегавора – уже не белый, как и не красный: он «Краснов», атаманствующий лакей убийц народа и Родины.

Нельзя внутри безыдейного и интеллектуально-беспомощного «белого дела» остановить нарастание давления и безответственности, диалектическое единство этих двух процессов. «Хозяева жизни» всё больше давят на народ, обеспечивая себе полную безответственность и безнаказанность. А когда их безответственностью возмущаются – они усиливают давление.

И получается: те, кто всё прибрал к рукам – берут себе всё больше и больше, а управляют всё хуже и хуже. Отчего общие показатели всё ниже и ниже – а доля хищников ещё и вычитает оттуда львиную долю…

С этим что делать? Снижение требовательности к себе – повышает требовательность к другим. В итоге мы получаем начальство, аппетиты которого бездонны, а способность что-то организовать – ничтожна.

Причём это и есть высшая формула зоологического комфорта, физиологического наслаждения: когда всё в твоём распоряжении, но ничего не обязательно и ты ни за что не отвечаешь.

+++

Безотносительно ХХ века, вообще, всегда и во все века – Цивилизация делает из времени лестницу: каждая следующая ступень в этой лестнице выше предыдущей.

Этой системе, в сущности отрицающей и самодостаточность человека, и самодостаточность целого поколения в текущем времени (оно нужно не само по себе, «греющееся на солнышке», а для восхождения) – противостоит либеральная модель.

Из которой, если сцедить всё декоративное пустословие, остаётся только стихия бессвязных, и потому разнонаправленных актов личного и группового паразитизма.

Бессвязные акты паразитизма, что очевидно, не ведут никуда.

Несомненно, паразит приспосабливается к среде, в которую попадает. Но что оставляет после себя замкнутый на личную самодостаточность паразит? Истощение среды, смерть и пустыню… Он пожил, и дело закрыто: после него – хоть потоп, ему-то какое дело, что после него происходить будет?

+++

В том обществе, за которое воевали белые (часто не понимая этого) – неизбежно озверение человека в конкурентной борьбе. И оттого порой шокирующая жестокость к угнетателям – лишь отражение жестокости самих угнетателей. Нельзя убрать жестокость, террор, красный он или белый – не убрав ожесточения в рамках конкуренции.

И красный, и белый террор – лишь продолжение рыночной конкуренции военными методами. И они всегда будут, то один, то другой – пока существует конкурентная экономика. Потому что в ней то задиристые обидчики плодят обиженных и обделённых, обобранных, то обиженные (естественно, в состоянии аффекта, в состоянии «белого каления») берут реванш над обидчиками.

Не уберёте конкуренции по принципу «одним всё, другим ничего» – не уберёте и череду белых и красных терроров. Разве сейчас на Украине не зверствует самый свирепый и страшный белый террор с коричневым оттенком? Разве не погрузились наши окраины во мглу самого омерзительного и вопиющего насилия над трудящимся человеком? А когда этот террор, жертв об удобствах не спрашивавший, сменится красным террором – думаете, «утончённым личностям» приятно будет смотреть?

Кроме проблемы озверения человека в рыночном обществе есть и другая проблема, более современная, не свойственная классическому капитализму. На неё у «белых» тоже неоткуда дать ответ.

Эта проблема – разрушение человека, как рациональной личности, деградация мышления, порождающая даже не ненависть к ближнему, а шумовую завесу для этой ненависти: абсурдо-иррациональный хаос в головах.

Мы имеем проблему превращения людей в хищников-каннибалов, проблему тесной связи неограниченного обогащения с аморальными людоедскими чертами и качествами вырабатываемой в обществе неравенства личности.

Мы имеем другую проблему – не менее серьёзную – распад рационального мышления, погружение в «декаданс» мысли и чувств, итоговое полоумие человека «в особо крупных размерах» – то есть в масштабах стран и миллионов их жителей.

Обе эти проблемы никак не могут быть решены в рамках хвалёной буржуазной демократии, потому что, собственно, ею и порождены.

Буржуазная демократия не содержит ни путей, ни возможности, ни средств, ни попыток остановить социальный каннибализм или деструкцию разума, с сопутствующими деструкциями СМИ, образования, бытовой эрудиции и т.п.

Если человек борется за жизнь с другими людьми, имея легальную возможность разорять их, и не менее легальную перспективу быть ими разорённым, то он:

1) звереет

2) и сходит с ума.

Может просто озвереть, может просто сойти с ума, но чаще всего (по законам психики) он делает и то и другое.

Белая безыдейность в аксельбантах с плюмажами, но с пустой головой – могла окормлять усталое общество усталых людей, утомлённых бешенными скоростями прогресса. Но в новой реальности глобального фашизма она ничего и никого окормлять уже не может. Вскрывается вся пустотелость белого благородства – даже в тех случаях, когда оно очевидно имеется.

У «белых» нет точек соприкосновения с глобальным фашизмом, но нет у них и инструментов сопротивления этому обществу обезумевших людоедов. И потому «белое» остаётся на обочине процесса, ненужное и излишнее в схватке, где решается судьба человечества. Единственное, что остаётся его представителям, как в 1941 году – лишь выбрать сторону без жеманства и недостойного воинов-рыцарей бабьего кокетства.

Мы за Разум – строящий разумную жизнь на созданных методом разума плановых основаниях? Или мы за тотальное Безумие, за карнавал, смешавший жуткий хохот с «весёлыми убийствами» «по приколу»?

Тут кокетничать не время и не место. Легализация каннибализма после легализации наркоторговли, абортов и гомосексуализма – вопрос считанных лет.

И каждый, кто сегодня из понтов и моды напялил на себя красивую, мужественную корниловскую форму – должен, как и в 1941 году дать ответ самому себе: за или против он будущего единой и неделимой человеческой цивилизации?

---

Источник.

.