Деструктивный бред либерализма

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1447907/1447907_300.jpgСуществует два вида несвободы: несвобода, связанная с нищетой человека (когда он не может делать, чего хочет), и несвобода, связанная с его ответственной занятостью (кода он тоже не может делать, чего хочет).

Главная проблема человечества в том, что преодолевая одну несвободу – люди вынуждены усиливать другую. На этом строится негритянская толерантность к трущобам – мол, пусть у меня нет денег, зато живу, как хочу, на работу по будильнику не вскакиваю.

На этом же стоится и воспетая Вебером «протестантская трудовая этика»: пусть я всё время занят тяжёлым трудом, зато я всё имею.

В протестантской трудовой этике труд приравнивается к молитве. Протестанты, начиная с XVI века, учили своих детей: если ты много и тяжело, не щадя себя, работал – значит, ты много и качественно молился. Трудовая
несвобода воспринималась как священнодействие, а те, кто в ней – как богоизбранные.

Протестантская трудовая этика возникает при становлении индустриальной, промышленной эпохи, но свою мораль заимствует из аграрного традиционного общества: «как потопаешь, так и полопаешь». В этой системе координат труд (от «свободного времени» досуга труд отделяет именно то, что он – несвободное, обязательное время) объявлен источником всех и всяческих богатств.

Конечно, протестанты были не идиоты, и прекрасно видели, что кроме трудового заработка в мире существуют удачливые кладоискатели, лица, выигравшие в лотерею, фавориты королей, попросту воры, и т.п. Все эти лица богаты без труда – и, тем не менее, их богатство «плохое», а вот трудовой заработок – хорош.

Деструктивный бред либерализма заключается в попытке одновременного избавления от обоих видов несвободы. Бытовой либерализм в нашей стране распространён гораздо шире, чем политический, к бытовым либералам относятся очень многие из тех, кто не голосует за либеральные партии.

Суть мотиваций бытового либерализма – стремление жить как можно богаче, и при этом как можно меньше напрягаясь. Либерализм (как теоретический, так и бытовой) – растабуировал тунеядство потребителей. При этом, в силу общей инфантилизации общества, либерализм поступил капризно, как ребёнок: «если нельзя, но очень хочется, то можно».

Пусть учёные говорят, что нельзя вывести высокий уровень жизни, снабжения – из расслабленного и безответственного балдёжничества! А мы возьмём, да и выведем! И объявим это «законом экономики» – тезис, что свобода обогащает общество, свобода ведёт к успеху. Делай, что хочешь – и будешь при этом богатеть, как Ротшильд!

Так маргинальные и табуированные в устойчивых обществах формы обогащения стали легализованными и почётными. Конечно же, свобода «поможет» обществу разбогатеть не больше, чем выборы командиров «помогли» революционерам победить кайзера в 1917 году. Схема-то одна и та же, ведёт к «похабному Брестскому миру»: хочется и свободы, и успеха, в одном флаконе – и побеждать, и не напрягаться, не испытывать дискомфорта давящих обязанностей…

Когда жизнь раскрывает утопичность обогащения через тунеядство, заканчивается «розовый период» наивного либерализма и начинается деструктивно-циничный период «если не всем, то лично мне».

И тогда всё строится на обмане, а все превращаются в аферистов. Партии и депутаты обманывают избирателей, начальство – подчинённых, подчинённые – начальство, продавцы – покупателей, реклама- телезрителей, соратники друг друга, иностранцы – туземцев (и наоборот) и т.п.

Вся жизнь либерального общества сводится к поискам заветного «лоха», который дастся в обман, и позволит обманщику жить хорошо, при этом не напрягаясь.

Когда целые страны и народы охвачены таким мировоззрением и такой мотивацией граждан – они, конечно, оказываются в состоянии деструктивного бреда. Циничное уничтожения ближнего тесно смыкается с самоуничтожением циника, разруха охватывает все сферы и отрасли экономики, культуры, быта.

Если нормальное общество неразрывно связывает доходы с ответственностью (ты в ответе за те системы, которые служат твоему обогащению) – то либеральное общество, с его деструктивной истерией свободы, просто опустынивает ландшафт, надеясь после сбежать на новый ландшафт (который тоже, в своё время, опустынит).

Человек перекладывает ответственность на таинственную «свободу» – которая магическим образом, вместо него, должна восстановить то, что он истощает и вычерпывает.

Либерал рождён потреблять, происхождение потребляемого ему не интересно: чего нет в готовом для употребления виде, того для либерала и вовсе нет.

+++

Отсюда принципиальная разница нормального и либерального обществ.

Для того, чтобы быть министром уровня Косыгина, необходимы были и огромное трудолюбие, и огромная компетентность.

Косыгин не только завидно жил с его привилегиями, но и постоянно, каторжно работал. Работая – учился, выучившись – применял новые знания в работе, и так до самой смерти. Мало нашлось бы тех, кто смог бы и захотел жить в ритме Косыгина, даже при всех обильных благах снабжения и завидных возможностях "второго лица в государстве".

Для того, чтобы быть министром уровня Улюкаева (одного из «посаженных отцов» рыночных «реформ») – ни трудолюбия, ни компетентности не требуется.

Улюкаев попросту ничего не делал – но жил при этом гораздо роскошнее Косыгина. Поскольку улюкаевы верят, что рынок сам всё отрегулирует – им остаётся только наслаждаться той удачей, которая закинула их наверх.

Улюкаевы с удовольствием проедают космические зарплаты, приправляя их обильными взятками, занимаясь исключительно собой и своими личными делами. Таким министром, каким был Улюкаев – может быть любой.

Не всякий в роли полководца может победить; зато любой, даже самый бездарный человек – вполне в состоянии проиграть сражение. Ведь для того, чтобы проиграть битву (или добиться спада в экономике) – не нужны ни знания, ни усилия. Поражение лишено всякой энергетической затратности: чем меньше вы делали, тем проще ему наступить.

+++

Судьба Улюкаева до посадки – это мечта всех либералов, не только системных, но и бытовых. Каким-то образом просочиться туда, где раздают халяву, примазаться к раздатчику.

Например, сбежать в богатую страну, претендуя на наследство чужих предков, мечтая примазаться к чужим завоеваниям и достижениям.

Или дома пристроиться так, чтобы нищета не мучила и работа (ответственность за порученное дело) не заедала. Вот, к примеру, Улюкаев обещал экономический рост через 30 лет, рассчитав скромно, что через 30 лет его уже не будет; но в министры то он набивался не через 30 лет, а в нынешнее время!

+++

Конечно, деструкция власти – маленькой и символической верхушки пирамиды – никогда не смогла бы состояться без колоссальной деструкции массива. Поговорка «рыба гниёт с головы» не совсем точна, потому что организм – неделим. Если он начал гнить в каком-то месте – значит, он весь гниёт, в нём же нет водонепроницаемых переборок, как на кораблях, гниль-то циркулирует вместе с ритмами сердца…

Главная причина наших трагедий – в деструктивном бреде бытового либерализма, пронизавшем народную толщу. Строителей осталось очень мало – зато слишком много развелось «перестройщиков» и «пристройщиков», стремление к созиданию, к творчеству оказалось вытеснено звериным приспособленчеством.

Желание победить, не напрягаясь, торжествовать, не мобилизуясь – сформировало причудливые формы политического аферизма и капитулянтского пацифизма, бесконечные и бесчисленные ожидания «освободителей», которые «придут и нам дадут». Причём не по шее, а самых разных сладостей и благ!

Главная причина побед деструктивных политических сил – в падкости масс на обещания халявы (европейской или доморощенной). Хитрые мошенники-политиканы давно догадались, что нужно врать и льстить растленной толпе, обещать ей всё, и всё забирать себе. По принципу «ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад»…

Человек растлён: он не хочет совершать никакого мобилизационного насилия над собственными хотелками и придурями. Он не хочет встать в строй, напрягаться и рисковать в борьбе – он хочет валять дурака, как ребёнок, рассчитывающий на родителей: в беде придут и выручат. Когда такое инфантильное существо понимает, что никто не спешит на выручку – обычно бывает уже поздно рыпаться…

+++

Сегодня величайшую опасность представляет то, что я называю «историческая ловушка русской усталости». Суть её в том, что:

Нельзя выжить без войны; нельзя воевать без желания.

Это ведь не секрет, как на самом деле хочется поступить большинству наших сволочных обывателей: сдаться Америке так, чтобы при этом не убили. Чтобы и не воевать, и при этом живыми остаться. Отсюда и вера, что "в плену будут хорошо кормить и гуманно обращаться"…

А так не будет. Надеждам на то, что на Западе «цивилизованные люди, зверствовать не будут» – вполне отвечают надежды 1941, что немцы «цивилизованные люди и зверствовать не станут». Давайте сразу честно скажем: концлагерь есть концлагерь.

Я далёк от того, чтобы подозревать людей запада в массовом садизме – думаю, садистов у них не больше, чем в составе любого другого народа.

Речь идёт совсем о другом: о становлении в рамках социал-дарвинизма истребительно-сократительной диктатуры, для которой все правовые и выборные процедуры условны и фиктивны. А безусловна только цель сокращения разросшегося человечества при сохранении самых сильных его ветвей.

Для них только это по настоящему важно, а не «пережиток поповщины-мораль», сама по себе нелепая в секулярном мире, и не показушная клоунада демократических процедур-спектаклей.

Суть во всех случаях одна: решение принимает не тот, кто может его сформулировать, и не тот, кто формально имеет на это право – а только тот, кто может на нём настоять. Всех остальных сила объявит присвоившими полномочия или злоупотребившими полномочиями. Спектакль объявления незаконного законным и наоборот мы смотрим уже четверть века, с самого распада СССР.

Я не говорю, что Запад хочет нас убить; я говорю, что Запад не хочет нашей жизни. Скажут: это одно и то же. Нет, это разные вещи.

Если кто-то хочет вас убить, то приходит и стреляет в лоб или в затылок. А если кто-то не хочет вашей жизни (считает её лишней и слишком затратной) – начинается то, что мы проходили в 90-е годы, а Африка – вообще всегда. Никто вам ни в какое место не стреляет. О вас просто забывают, и ваше существование лишается финансирования. Вы лишаетесь средств к существованию, после чего начинается (сполна пройденная и мной) мучительная и долгая одиссея-агония жизни на случайные заработки, как у помойного голубя.

Один находит в лесу питательный корешок, и выживает до среды, другому камнем удалось сбить птичку – и он выживает до пятницы. Третий ничего не нашёл и тихо умер – но этого никто не заметил. Смерть нищего – это не смерть миллиардера, в блогах её обсуждать не будут. «Помер Максим – и хрен с ним». О жертвах ельцинизма мы знаем то, что они колоссальны (каждый лично видел). При этом они не подсчитаны, и точное число мы вряд ли когда-нибудь узнаем.

Для того, чтобы понять неизбежность длительной и тусклой и очень мучительной агонии скитальчества при американской победе – не нужно быть семи пядей во лбу, не требуется особых талантов аналитика. Мы все через это уже прошли, во многом продолжаем проходить. Кроме личного опыта лишенчества и скитаний «в списках живых не значащихся» – есть много параллельных или исторических примеров того же самого.

Возьмите современный хохлятник, не к ночи будь помянут, не ярко ли вам с него видно, как «лишние» народы жизни лишают, чтобы провиант и топливо на них не изводить?

Жизнь выдёргивают из-под человека, как коврик из-под ног: вжик, и ты никто в нигде. Убивать тебя, мараться в крови, никто не хочет, потому что победителям лень, да может быть, где-то и жалко. Иди, ты свободен! А куда идти – в чистом поле, в морозной зыби?!

Здесь ведь нужно понимать разницу между первобытным человеком и современным.

Наверное, первобытный человек каменного века, выпущенный в чисто-голо поле, нашёл бы, как выжить, потому что с детства к этому подготовлен. Людей в палеолите (подсчитали археологи приблизительно) – было на всю планету 300 тыс. Их малое число позволяло им выживать, опираясь на дикие биоресурсы, на каждого много приходилось зверей, птиц и рыб с растениями.

Ну, кроме этого – они, конечно, умели! Умели рыбачить и охотиться, сами себя лечить и спасать, умели спать под шкурой в снегу, и не замёрзнуть до смерти, умели – одной фразой говоря – весь цикл жизнепроизводства держать в собственных руках.

Это значит, что натуральному хозяину никто и ничто не нужны, кроме биоресурсов. Он сам производит всё то, чем выживает.

Но вы же понимаете, что современный человек к такому категорически не способен! Я уж не говорю о том, что современных людей на порядки и порядки больше, чем в палеолите, даже если бы их было мало – разве они, будучи исключены из цепочки разделения труда и кооперации заработков, смогли бы выжить? В одиночку, сами по себе?!

Поэтому современный человек (и в этом его принципиальное отличие от первобытного) – или в системе «государственного патернализма», или труп.

Если ему государство места за потребительским столом не предусмотрит – он будет шарахаться, наподобие всем знакомых бомжей, выбирая между разбоем, питанием из помойки, положением бесправного раба на самой чёрной и тяжёлой работе, или самоубийством. В 90-е, если вам память не отшибло, каждый в великом числе наблюдал и первых, и вторых, и третьих, и четвёртых. Их и сейчас хватает.

Когда ваша жизнь не нужна и не интересна правящей на территории власти (например, власти оккупантов или их марионеток) – то вы обрекаетесь жить отбросами и помоями людей, внесённых властью «в списки живых». Ваше положение хуже смерти и в том случае, если вы пытаетесь работать, и в том случае, если пытаетесь побираться. 90-е ярко показали, что и работающему нищему, и безработному – судьба одна, в яму.

Если человек хочет вас убить – то убивает.

А если не хочет, чтобы вы жили – отключает вас от жизни.

Ну, вроде как пираты высаживали ненужных им людей на необитаемых островах, а потом забывали про них. Это была такая пиратская бескровная форма казни, наряду с виселицей на рее и хождением «по доске».

+++

Холодный расчёт страшнее злобы. Про тех, кто вспыльчив – говорят, что они и отходчивы тоже. Гнев иррационален – и порой внезапно пропадает. Холодный расчёт не содержит в себе эмоций, не содержит в себе ненависти типа русофобии. Кто ненавидит – тот ненавидит, но это сегмент.

А в основном они просто холодно подсчитали, сколько рабочих рук нужно человечеству чтобы их (правителей века сего) содержать в абсолютном комфорте. Подсчитавши, насчитали миллиарды «лишних» (с точки зрения их потребления) людей, которые, будучи мировому рынку совсем не нужными (дублируют работу других) – тем не менее, переводят на себя невосполнимые ресурсы планеты…

Вы говорите – ненависть? При чём тут ненависть? Это чистый бизнес! Вывести «ненужных» не на расстрел – а просто за скобки мирового разделения труда, за скобки производящего хозяйства. Если кто-то из «ненужных» при этом выживет – так его счастье, за него будут только рады: нашёл человек подножные корма, «вписался в рынок», несмотря на ледяное дыхание рыночной «свободы»…

Ведь главная цель была вовсе не в том, чтобы его убить, а в том, чтобы сэкономить потребляемые им невосполнимые ресурсы. Дарвинизм вообще признаёт абсолютной истиной отмирание тупиковых ветвей эволюции любого живого вида, в частности – побеждённых и неспособных оказывать сопротивление народов Земли.

Это не какая-то злобная единовременная операция, а просто жизнь сама по себе, глазами дарвинистов! Она не имеет ни начала, ни конца – просто жизнестойкие, вытесняя нежизнеспособный биомусор, постоянно наследуют землю…

При этом, когда нежизнеспособные остаются в качестве реликта – отношение к ним самое радушное. Остатки выкорчеванных жизнеформ начинают холить и лелеять с музейной целью, оберегать единицы после уничтожения дублировавших их миллионов.

+++

Шанс халявщика, «нового индейца», попасть в музей – один на много миллионов. Но каждый халявщик, вопреки теории вероятности, убеждён, что именно его-то и оставят в назидание потомкам…

Н. Выхин

***

Источник.