Солженицын фундаментально враждебен основным принципам цивилизации и прогресса

https://ic.pics.livejournal.com/ss69100/44650003/1407876/1407876_300.jpgИнтуитивно каждый понимает, что Солженицын, как и весь антисоветизм XXI века с рожей Бандеры и «лесных братьев» – фундаментально враждебен основным принципам цивилизации и прогресса.

Он из разряда тех явлений, когда и добрые намерения оборачиваются злом, и даже искреннее стремление к добру не помогает адепту.

В итоге всех усилий, в итоге жалости к жертвам и призывов лирой добрых чувств – всё равно является нечто базово-античеловеческое, отучающее от членораздельной речи и прямохождения, расслабляющее человека до животного состояния.

Итогом всех усилий «гуманизма по Солженицыну» человек утрачивает желание и способность читать, в том числе, и того же самого Солженицына. Итогом является человек, который ни на что не годен, и которому на всё наплевать. Итогом является сворачивание созидания, как явления, уход в низшие физиологические радости хорька и хомячка…

Обычно у нас говорят, что Солженицын солгал – и дальше не идут. Мол, ложь бесплодна, отсюда и угасание импульсов культуры в пост-советизме, нарастание патологических
извращений на экране, на странице, на сцене…

Но дело не только во лжи. Дело в том «великом отречении» от защиты великого дела, подло обоснованного спекуляциями на «слезинке ребёнка». Если мы выйдем из мира витиеватой демагогии, то увидим, что жизнь довольно просто устроена.

Если у тебя есть ценность – её нужно защищать. Не защищают только помойки. Любую ценность обороняют. Почему? Раз она ценность – то её стремятся похитить. Поэтому к ценности ставят часовых, сторожей, караульщиков.

Мало того, что часовые должны не спать. В их прямой обязанности (не право – обязанность!) – убивать тех, кто покушается на охраняемую ценность или святыню. И нельзя выстроить гуманизм на отказе от защиты ценностей: ведь тогда не останется ни ценностей, ни тебя самого, заживо сожрут (что в наши дни и происходит).

Гуманизм может требовать от часового только одного: делать перед смертоносным выстрелом предупредительный, в воздух.

То есть расстреливать врага не сразу – а только когда он отказался внять предупреждению. Но если враг лезет упорно, игнорируя предупредительные залпы – тогда бьют на поражение. И это не жестокость, не тоталитализм, а просто сама жизнь, как она есть.

У меня есть то, что мне дорого. Если я не буду его защищать всеми средствами, включая и расстрелы тех, кто покусится на святое – то, что мне дорого, погибнет. Значит, если я ничего не защищаю – для меня нет ничего святого, ничто мне не дорого…

Если не понимать этого простого правила (право часового стрелять на убой после предупредительного выстрела) – тогда невозможны не только прогресс и цивилизация. Невозможны и простая стабильность с выживанием.

Народ, развесивший сопли Солженицына – не жилец на белом свете. Такой народ – окровавленная тушка в реке с пираньями, его жрут со всех сторон…

А раз по Солженицыну просто выжить невозможно – то что говорить о каком-то развитии, прогрессе, движении вперёд? Куда может двинуться обглоданный упырями скелет, кроме кладбища?

Избрав себе мишенью ненависти пресловутые «сталинские репрессии» (охватом они были меньше, чем «репрессии Обамы»[1]) – пост-советские демагоги постоянно бьют по нервам пересыпанием костей. Их мировоззренческая платформа проста и суицидальна:

• 1. Врагов у нас нет, их параноик Сталин выдумал.


• 2. А если жизнь неопровержимо докажет, что враги всё же есть (куда ж им деться-то?!) – всё равно не надо их убивать.


• 3. Пусть лучше они нас убьют, чем мы их. Им, врагам, за нас, кротких, потом стыдно будет, как американцам за индейцев сегодня…

Куда, кроме могилы, можно привести общество с такой платформой? А ведь её воспроизводят снова и снова, и первой такого рода токсичную «милость к падшим» развернул именно Солженицын. Именно он настаивал на щемящей жалости к уркам, «забывая» пожалеть всех, кто становился жертвами этих урок.

Как отмечает один из исследователей творчества неистового «Исаевича» – «…Не в этом ли заключается «нравственная ценность» книг Солженицына — не в воспевании ли низменных страстей человека и возведении порождающего эти страсти индивидуализма в ранг величайшей добродетели?

И ровно ту же неприязненность к народу демонстрируют депутаты Мосгордумы: «Через всю жизнь у сердца несу «Иван Денисыча», — истошно вопит депутат Теличенко, и вся фракция «Единая Россия» единодушно голосует за певца бандеровцев и волчьих правил»[2].

Речь идёт об установке памятника Солженицыну в Москве – вопреки мнению большинства горожан. Плевать на мнение горожан – главное «единороссы» с жалостью к уркам под сердцем…

Но в чём токсичность предлагаемого варианта гуманизма по Солженицыну? Давайте рассмотрим это подробнее…

+++

Начать нужно с того, что у любого дела – есть обратная сторона в виде неудобств. Есть свои неудобства в учёбе, в том, чтобы ежедневно ходить на работу. Есть большие неудобства в строительстве и в ремонте. И чем больше дело – тем больше доставляемые им временные неудобства.

Если же мы возьмём дело, по-настоящему великое, то и временные неудобства от его делания будут тоже великими. И если прятаться от неудобств, от необходимости сознательно чем-то жертвовать (ведь даже искусство требует жертв) – то никакого дела сделать нельзя, не стоит даже и браться.

Цивилизация и прогресс, начиная с древнейших времён, строились на ДЕЛОКРАТИИ, при которой необходимость возвести пирамиду для фараона важнее всех неудобств, связанных со строительством пирамиды.

Говоря философски – жизнь сама по себе есть вызов неудобств, а полный комфорт и отсутствие конфликтов только в смерти.

Делократия ставит дело на первое место, а всё прочее – на обочину. Главное – достигнуть намеченных рубежей, а за ценой не постоим. И в этой делократии заключена энергия самой сущности «человека разумного», то, что выделило его из животного мира.

Но у всякой энергии есть энтропия, как оборотная сторона. Энергия питает взлёт, энтропия – падение. Энтропия – это отрицание энергии. В историческом процессе энтропия – нытьё о трудностях подъёма, о жертвах очевидного прогресса: пусть он бесспорно есть, но какой ценой?!

Формируется Солженицын – энтропический человек, который не видит и не понимает громадных перспектив великого дела. Для него вся стройка сводится к строительному мусору, дальше которого он видеть не способен.

Главным и единственным мотивом такого человека становится «избежать жертв». Ну, а поскольку совсем «избежать жертв» невозможно, то нужно избегать «бессмысленных жертв».

Казалось бы, не поспоришь! Но в чём заключается «бессмысленность» жертвы для человека потребительского общества? В материальной незаинтересованности! Человек указанного типа легко понимает любую уголовщину, потому что за действиями вора, мошенника, бандита видит материальные интересы.

Человек данного типа с пониманием относится не только к той уголовщине, от которой пострадали другие, но даже и к той, от которой пострадал он сам! И это один из тех великих парадоксов, которыми полна социопатология.

«Я хочу денег; уголовник хочет денег. Он отнял у меня деньги – понятно и простительно: ведь и я на его месте поступил бы так же».

Согласно законам биологического питания хищники не могут составлять более 1/10 от общего числа животных в местах обитания. Да и 1/10 – это крайний предел, очень редкий. Гораздо чаще один хищник приходится на 100, 200, 500 травоядных. Это и понятно: как бы иначе воспроизводилась его пища, когда успевали бы подрасти новые жертвы?

Что из этого следует? То, что существование хищников неразрывно связано с «пониманием» их поведения со стороны жертв. Жертвы просто не знают, не представляют себе иного мира, чем тот, в котором их жрут хищники. Именно потому подавляющее большинство травоядного населения саванны и не может дать отпора хищникам.

Мы с вами уже рассматривали в нашей газете ЭиМ законы строения цивилизации и человеческого общества: сакральный центр (ядро ценностей), круги обороны вокруг него, наполняющее действие внутри кругов, насаждающее снаружи[3].

Всё это выстроено на идеологии, в которой главное – достижение сверхцели мегапроекта. У такой системы (каковой очевидно является любая форма цивилизации) не может быть цели – любой ценой избежать жертв! Как можно обороняться или наступать без жертв?!

Идеология «избежать жертв любой ценой может привести только к тому, к чему и привела в страшном 1991 году: к полной и безоговорочной капитуляции с последующим истреблением социальных идиотов, легко поддающихся на шантаж в стиле – «будете сопротивляться – будут жертвы»!

+++

Принципиальная разница между Сталиным и Солженицыным в том, что для Сталина и сталинцев важнее всего общее единое дело. За это дело и умирают, и убивают – потому что иначе его не продвинуть (на войне, как на войне).

Солженицын же и вся плеяда вороватых либералов – вообще не понимает общего великого дела, не видит ни его ценности, ни его святынь. Оттого и нытьё над каждой жертвой.

Нытики не понимают главного: их нытьё укладывается в формулу «если вы не живёте – то вам и не умирать». Стремление «не умирать» становится сильнее стремления жить. И тем перечёркивает самоё себя: потому что отказываясь от жизни, всё равно неизбежно попадаешь в смерть…

Самый главный вопрос не в том, есть или нет жертв в наших рядах. Самый главный вопрос – делаем ли мы великое дело, завещанное предками, во благо потомков? Если делаем, то жертвы, конечно, будут: единственный способ не замарать рук и избежать ошибок – вообще ничего не делать.

+++

Люди, вставшие на логику Солженицына, обречены обнаруживать крайне неприятные для себя вещи. Прежде всего, они обнаруживают, что человек смертен. Казалось бы – нет политических репрессий, нет идеологического давления, а кладбища всё равно пополняются, и более активно, чем раньше.

Идёшь по кладбищу наших дней, и видишь огромное количество молодых, которые жили 40, 30 лет – а потом «всё».

Начинаешь утешать себя тем, что их ведь не расстреляли! Они спились или задохнулись от безысходности своего положения, но не были умерщвлены насильно! Но это тоже ложь, которую разоблачит нам любое современное кладбище. Жертвы криминального террора присутствуют там в огромных количествах.

Уголовщина 90-х занимает целые участки – они там сложены «побригадно». Эти – как и их жертвы (например, десятки жертв банды Цапков) – не спились и не задохнулись от безнадёжности положения. Они были именно насильственно умерщвлены…

И вот тут момент истины: либерал скажет вам, что жертвы уголовного террора – не являются жертвами идеологической машины! Они, конечно, жертвы, но жертвы понятного, почтенного звериного стремления к наживе, респектабельной для либерала личной алчности хищников.

То есть либералы вполне терпимы к первичным (доисторическим, анархическим) формам террора – диффузному зоологическому террору в погоне, порождённому материальными интересами и личной выгодой убийц. Если хищник загрыз оленя, а потом съел – то это понятно и не вызывает гнева: он кушать хотел! А вот убивать просто так – когда скушать убитого не хочешь – это, конечно, грех!

А умирать и убивать за абстрактные идеи, сакральные ценности для либералов – именно «ни за что». Духа они не понимают, а материального интереса убийц в идеологическом терроре не видят. И начинается нытьё о «напрасных жертвах» – которым преступно (с точки зрения цивилизованного человека) подменяется пафос великого дела, великих строек.

Голод, возникший в самом начале строительства социалистической экономики, которая покончила с голодом, как явлением – это ужас. А голод, регулярно приходивший в прежнюю, до-советскую деревню каждые пять лет, по причине рыночного идиотизма экономической системы – это ничего, это нормально…

Почему? Потому что в одном случае речь идёт о централизованном действии, а в другом – о случайном (хотя и предсказуемом) результате тупоумного бездействия тупых администраторов, не умеющих обустроить снабжение…

Нетерпимые к «религиозным войнам» и идеологическому террору – либералы необыкновенно терпимы к диффузному зоологическому террору, к «войне всех против всех», жертвы которой носят экономическую природу. То есть их убивают не ради торжества какой-то идеи, а просто чтобы сбыть на сторону их средства к существованию.

+++

Между тем диффузный, зоологический террор, бытовой, безыдейный, связанный с перераспределением материальных благ (люди отнимают их друг у друга, и в процессе убивают друг друга) – по количеству своих жертв значительно превосходит любой иной террор. Это в буквальном смысле слова – океан насилия без дна и берегов.

Ведь если у идеологического террора (свойственного цивилизованным формам организации жизни) есть какая-то цель, кроме насилия (что-то построить, создать), то диффузный зоологический террор частных собственников лишён созидательных черт. Это зоо-поведение, вызванное зоо-психологией.

Это в чистом виде борьба за существование, взятая из искажённого первородным грехом животного мира[4].

И вот тут мы приходим к фундаментальному различию в понимании «бессмысленности жертвы» у детей цивилизации и детей Солженицына.

В цивилизованном обществе бессмысленной считается именно жертва бытового, зоологического, первичного террора. Убитые алчностью – убиты напрасно, никак не преобразив мира. Убитые за веру кровью мучеников укрепляют церковь.

Если человека убили просто, чтобы отобрать кошелёк – то это бессмысленная жертва низменного скотства. А если расстреляли, потому что он активно мешал строить новый справедливый мир, мешал выходу из ада в рай – тогда это печальная, но веха на путях восхождения.

Но когда человек озверел и оскотинился – его представления о смысле и бессмысленности меняются местами. Убитый за кошелёк обогатил убийцу, здесь виден смысл действия. А убитый за веру – непонятно, что это такое?

Ведь звероподобному существу с психологией зверька большое дело непонятно. Он охотно ворует зерно, выращенное тракторами, и при этом ненавидит страшные, огромные трактора, которые с железным лязгом разрушили его норку в поле…

+++

Подводя итог двумя словами – человек, панически боящийся жертв – не боец. Он не способен защитить то, что ему дорого, податлив на шантаж, уступает любой вражеской угрозе. Кто не боец – тот и не жилец.

В мире очень много людей и очень мало благ. Человека, который не защищает своего – начинают рвать и резать со всех сторон.

Когда симпатии народа оказываются на стороне врагов народа – этот народ стоит у края могилы. Напрасно такой народ-слабак надеется, что кто-то оценит его гуманные чувства и человечность снисхождения к врагу! Никто ничего не оценит, а почуяв слабость – с утроенной силой примутся рвать и кромсать.

Что мы и видели в «перестройку». Что мы и видим во многом сегодня.