“Причуды памяти”
https://imgprx.livejournal.net/b3c9c90b76ca0dc896ce71cd7d84c9410955d6de/LsWH4pk726j165A_Ad_mwwoaD1DappAs0zulDDk4bg97d2ZZZQgkr3vl197l5n1jSzeAZx2Mj4LpRp82Jp4JHaSntqIwGDWgegM2frjZJQAryahzsEF3AGELjUN-c1D7RzrkC4gSiZYg7msXAGNX-QnhnflgfrTPgXpUxD2uycrJ9TZWyjuteu7WDLtMRq4bGtSjE3CNpHXKbDQCx5oSozvNkok0Wnm9M_4iyVUGGJAiFWPQTNiTL5WNhj5lYPLO_M46LoLe2bgtl_DhkUp0ISeJOvVGUTtIk5uxYNrksLP0u4J-6mqnU1VJSZ4a2nfEkTTdT8VqnAVRxrCoCLFQD2fGZXyMurXnB5yb5AgdEs9An2jZQ4Ohx432qTLTkHsH
Отличное интервью Владимира Бушина для "Литературной Газеты" ко Дню Победы на тему литературных перевертышей, закрытого Мавзолея и 9 мая.
— Владимир Сергеевич, можете назвать лучшие, по-вашему, вещи о Великой Отечественной — самые мощные, точные — в прозе и поэзии (объяснив, почему)?
— Еще и объяснить! Это, знаете, вопрос на обширную статью в трех номерах «Литгазеты». Сергей Наровчатов в свое время сказал: война не породила гениального поэта, но породила гениальную поэзию о ней. По-моему, это можно сказать не только о поэзии.
— У нас традиционно считается, что писатель-фронтовик, режиссёр-фронтовик точно знает правду. Вы согласны?
— Ну, во-первых, всегда были и есть люди, о которых сказано: смотрит в книгу, а видит фигу. Во-вторых, были и писатели, и режиссеры, о которых справедливо сказать: на фронте был, да все позабыл. Но Пушкин не мог быть в средневековой Европе, он вообще за пределами России нигде не был, но вот его «Маленькие трагедии» — где там хоть одна клюковка? А вообще-то, конечно, хорошо видеть своими глазами или быть участником того, о чем взялся поведать миру. Надо думать, Толстому при работе над «Войной и миром» очень пригодился его Севастопольский опыт Четвертого бастиона.
— Как не верить художнику, который собственными глазами видел войну… Трудно было не поверить и Виктору Астафьеву… Во многом именно его высказывания о войне легли в основу пропагандистской формулы «завалили трупами»… Как вы вообще объясняете подобного рода причуды памяти, когда в конце 80-х, в 90-е многие участники войны стали своими воспоминаниями создавать новый образ Великой Отечественной и советский солдат предстал едва ли не оккупантом, а советская власть воплощением зла?
— Во-первых, вовсе не многие оказались оборотнями. А у оборотней это никакие не «причуды памяти», а заурядное шкурничество. Они и в Советское время катались, как сыр в масле, но произошла антисоветская контрреволюция, новым властителям надо в благоприятном свете представить своё предательство, для этого требуется в кошмарном виде изобразить прошлое, которое, дескать, честный человек обязан был отринуть и проклясть. Для выполнения сей задачи свистнули писателей, режиссеров, артистов. И они тотчас явились, ибо как любили, так и любят вкусно есть и сладко пить. Одним из первых и прибежал с катушкой ротный телефонист Астафьев. Он в Советской время, например, на страницах «Правды» уж такие возвышенные слова плел, такие рулады закатывал о Красной Армии и о нашей победе, что и тогда тошно было, а уж при либералах стали изображать армию дикой ордой, а победу — подарком сатаны. Но ведь он был в военном отношении человеком удивительно, даже загадочно невежественным. Из одного его вступления в 1989 года было видно, что он даже военную карту не умел читать, что по силам любому телефонисту
Или Борис Васильев. Одно дело «Зори здесь тихие» в Советское время и совсем другое — как он поносил наше командование в беседе по случаю своего 80-летия да ещё с американским журналистом. Тот, поди, слушал и не мог наслушаться…
Или Даниил Гранин, который в Советское время вместе с А.Адамовичем написал правдивую книгу о блокаде Ленинграда, а уж потом — хоть святых выноси. Все, дескать, было так мерзко, что мы непременно должны били потерпеть поражение, но неизвестно, как победили. Уверял, что даже медаль «За победу над Германией» мы получили в 1965 году. Через двадцать лет после войны, когда многие её участники уже умерли! Какое, мол, бесстыдство советской власти! Да я, как и миллионы других фронтовиков, с этой медалью уже в 45 году с войны вернулся.
Вот только этих трех писателей-фронтовиков я и могу назвать оборотнями. А чаще всего и особенно старательно врут о войне те, кто в большинстве своем не только на войне не были, но и в армии не служили: Радзинский, Жуховицкий, Радзиховский, Резун, А.Пивоваров, Правдюк, Познер, Млечин и …. Хакамада.
Однажды Гранин заявил: «История войны бесстыдно обросла враньём». Появилась, мол, «сочиненная война». Верно. И тут больше всех поработали названные выше старатели. Но писатель по своей природной уклончивости не назвал ни имен лжецов, ни книг с этой «сочиненной войной». И приходится внести ясность.
Кто же именно «сочинил» ту фальшивую картину войны, где плещется «разливанное море барабанной трескучей лжи о войне», как писал критик Андрей Турков? Шолохов в романе «Они сражались за родину»? Алексей Толстой — в «Рассказах Ивана Сударева» и «Русском характере»? Леонов — в «Нашествии» и «Взятии Великошумска»? Эренбург — в публицистике и в романе «Буря»? Симонов — в повести «Дни и ночи» и таких, например, стихах, как «Жди меня» или —
Опять мы отходим, товарищ.
Опять проиграли мы бой.
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной…
Твардовский — в «Василии Тёркине» и в стихах «Я знаю, никакой моей вины»? Некрасов — в повести «В окопах Сталинграда»? Фадеев — в «Молодой гвардии»? Или пустую фантазию придумал Щипачёв о сброшенном немцами по приказу генерала памятнике Ленина в небольшом городке?
А утром этот самый генерал
Взглянул в окно и задрожал от страха:
Как прежде в сквере памятник стоял,
Незримой силой поднятый и праха.
Может, врали Корнейчук в пьесе «Фронт», Довженко — в «Отступнике»? Леонид Соболев в «Морской душе» и в «Зелёном луче»? Гудзенко вот в этих строках?
Когда идут на смерть — поют,
А перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
Час ожидания атаки…
А после — вам сказать о том? —
Глушили водку ледяную
И выковыривал ножом
Из под ногтей я кровь чужую.
Врал Светлов в стихотворении «Итальянец», в поэме «Лиза Чайкина» и в пьесе «Бранденбургские ворота»? Или не прав был Пастернак в стихотворении «Смерть сапёра», как и в других стихах о войне, например в стихах о Ленинграде?
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Как входит в цепь легенд его звено!
Всё, что возможно на земле и в небе
Им вынесено и совершено.
А Василий Гроссман в романе «Народ бессмертен»? Или притворялась Ольга Берггольц в стихах, написанных в блокадном Ленинграде:
Мы предощущали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришёл. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня…
Или она выдумала это? —
Сто двадцать пять блокадных грамм
С огнём и кровью пополам.
Или лгали Маргарита Алигер в поэме «Зоя», Александр Бек в «Волоколамском шоссе», Муса Джалиль в «Маобитской тетради», Ванда Василевская в «Радуге», Борис Горбатов в «Непокорённых»? Или Павел Антокольский лицемерил в поэме «Сын»?
Прощай…Поезда не приходят оттуда.
Прощай…Самолёты туда не летают.
Прощай… Никакого не сбудется чуда,
А сны только снятся нам, снятся и тают.
Мне снится, что ты ещё малый ребенок,
Смеешься и топчешь ногами босыми
Ту землю, где столько лежит погребенных…
На этом кончается повесть о сыне.
А Павел Шубин уже после войны?
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу.
Где тут хоть одно фальшивое слово? А «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого? И «Сын полка» Валентина Катаева? И «Ночь полководца» Георгия Берёзко? Может, угодничал Исаковский в стихотворении «Русской женщине», написанном тоже после войны?
Да разве об этом расскажешь…
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!…
В то утро простился с тобою
Твой муж, или брат, или сын,
И ты со своею судьбою
Осталась один на один…
Ты шла, затаив своё горе,
Суровым путём трудовым.
Весь фронт, что от моря до моря,
Кормила ты хлебом своим…
А «Горячий снег» и «Батальоны просят огня» Бондарева? А «Пядь земли» Бакланова? А «Убиты под Москвой» и «Это мы, Господи!» Константина Воробьёва? А «Иван» Владимира Богомолова? А «Брестская крепость» Сергея Смирнова?
Или лгали после войны Калатозов в фильме «Летят журавли», Чухрай — в «Балладе о солдате»? Озеров — в «Освобождении»? Или художники Корин и Пластов, Дейнека и Кривоногов?.. Как характерно, что у немцев за всю войну не появилось ни одной книги о ней, ни одного фильма, ни одной песни.
Из всех упомянутых мной мастерах сегодня с нами один Юра Бондарев, мой старый товарищ золотых студенческих лет…
Почти их память сегодня, читатель, чаркой водки и минутой молчания. О каждом из них можно было сказать: настоящий человек!
— Как с возрастом менялось ваше отношение к тем или иным произведениям о войне? Возможно, в первые годы после войны и, скажем, в 70-е, а тем более в 90-е, восприятие отличалось, что-то начинало раздражать, что-то виделось в новом свете…
— А почему оно должно было меняться? И какой такой «новый свет»? Он, что, исходил от Ельцина и Путина, от патриарха и военного министра Сердюкова, от борзописца Радзинского и грабителя Чубайса? Да, один из названных пальнул в белый свет, как в копеечку: Гитлер это, мол, бич Божий нам за наше безбожие. Но не хватило ума объяснить, почему же Господь даровал победу нам, безбожникам, а не Бичу своему, который 22 июня 1941 года приказ войскам ведь закончил словами надежды: «Да поможет нам Господь!» Не помог… Хотя и Геринг уповал: «Я надеюсь на Всемогущего, пославшего нам фюрера…» И Риббентроп умолял: «Господи, храни Германию!..» Не помог, хотя и у воинства были ремни, на пряжках которых сияло «С нами Бог!»
Менялось отношение не к произведениям о войне, а к некоторым писателям.
— Влияло ли отношение к автору на восприятие созданного им литературного произведения? Вот, например, Виктор Некрасов становится диссидентом, эмигрирует — в связи с этим стала ли восприниматься повесть «В окопах Сталинграда» по-другому?
— Некрасов не был выслан, как Солженицын, а уехал сам, и не мечтал за границей об атомной бомбе на голову соотечественников, как упомянутый. Думаю, с ним надо было обойтись деликатней, не следовало лишать его гражданства. На чужбине он тосковал о родине. Кому-то писал или говорил: «Здесь в День Победы даже выпить не с кем…» А первая повесть его была замечательная и справедливо получила Сталинскую премию. Я до сих пор помню фамилии и имена её персонажей. Говорят, что заглавие ей дал сам Сталин. Он ведь все читал, что выдвигалось на премию.
А если уж говорить об изменении отношения к писателю в связи с темой войны, то не могу не сказать о Бунине по поводу его дневника в эти годы. Вот что записал он 30 июня 1941 года:
«Итак, пошли на войну с Россией немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма…»
Тут в милосердном шеститомном издании 1988 года под редакцией Ю.Бондарева сделана купюра <…> Классик констатировал, дескать, факт и все. Нет, там дальше вот что: «Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!». Коммунизм-то. Уж не могли, мол, лет на 10–15 раньше. Да ведь нет, Черчилль и его собратья по разбою сразу опомнились, уже в 18 году и ринулись: англичане — в Архангельск, французы — в Одессу, американцы и японцы — во Владивосток… А с ними заодно Деникин, Колчак, барон Врангель… И усердствовали совместно до ноября 1920 года — до бегства помянутого барона. Увы, ничего не получилось у них. Но русский классик Бунин тогда, в 1941-м на радостях забыл об этом.
2 июля: «Верно, царству Сталина скоро конец». И что он воображал видеть на месте этого царства? Речь-то шла не о нем и не о Сталине, а о России, его родине. Не понимал он этого, не слышал…
«Киев, вероятно, возьмут через неделю-две». Слишком поспешал классик. Да, захватили, но все-таки не через две недели, а через два с лишним месяца. И всюду тонкий стилист пишет, что немцы не захватывают города, а берут их: «взят Витебск»… «взят Херсон»… «взят Ревель»… Словно речь идет о том, что немцам и следовало взять как своё. Так же говорилось в немецких сводках.
10 августа: «Русские (везде, как иностранец, — «русские», ни разу — «наши») второй раз бомбардировали Берлин». И что? Ничего… Но вот 24 июля о бомбежке Москвы почти злорадное восклицание: «Это совсем ново для неё!»
12 августа опять стыдит бандитов: «24 года не «боролись» — наконец-то продрали глаза!»
30 августа: «Кончил ворую книгу «Тихого Дона». Все-таки он хам, плебей. И опять я испытал возврат ненависти к большевизму». Даже в те дни, когда большевистская родина была между жизнью и смертью. А Шолохов тогда находился на фронте.
14 сентября: «На фронтах все то же — бесполезное дьявольское кровопролитие». Все, мол, решено, кончено, а эти русские продолжают бесполезное сопротивление.
25 сентября: «Положение русских катастрофично… Прекрасная погода….»
9 октября: «Утро прекрасное… Взят Орел… Нет, немцы, кажется, победят. А может, это и не плохо будет?»
Как на футбольном матче. И после всего этого к нему можно относиться по-прежнему? Лучше бы я не знал его дневник…
— Согласны вы, что сегодня многое изменилось?.. После нескольких десятилетий фальсификации истории Великой Отечественной, как будто наступило затишье. Кажется, что пропагандистская кампания против Победы проиграна. Подавляющее большинство наших соотечественников понимает, что тема войны — неприкосновенна, считает День Победы священным праздником. Подтверждение тому и новая традиция — «Бессмертный полк».
— Да, где-то что-то на клеточном уровне меняется. Например, в этом году пригласили меня на парад в День Победы. Билета еще нет, но если не передумают, пойду с Красным знаменем и с двумя портретами. Один буду держать у груди на виду, а второй, если удастся, брошу к подножию Мавзолея, как 24 июня 45 года бросали мы вражеские знамена.
Но вот Г.Зюганов накануне парада взывает к президенту по поводу маскировки Мавзолея: «Призываю Вас сейчас, в новый час испытаний для России пойти по тому же пути». По какому? По пути Сталина, при котором были возвращены в память народа образы наших великих предков, отвергнутых отцами радзинских-радзиховских в первые годы революции — Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова… И вот «Призываю Вас в ознаменования вступления 7 мая на высокую должность президента снять с Мавзолея позорны ограждения…». Этим ограждениям в этом году уже десять лет — юбилей одного из порождений кремлевского тупоумия! Сегодня, утром 1 мая, когда я пишу эти строки, была демонстрация на Красной площади. И что Мавзолей? Как был в блокаде, так и стоит. Неужели создатели этой блокады никогда не думали о своей смерти, о том, что будет с их могилами? Видимо, не думали и рассчитывают на свое персональное бессмертие.
Ведь буквально каждый день они пичкают нас образцами своего интеллектуального парения. Вот сейчас в канун Дня Победы, как стемнеет, затеяли с помощью нынешних великих световых эффектов имитировать налеты немецкой авиации на Москву. Вы поняли? И москвичи воочию видят, например, как под фашистскими бомбами рушится Большой театр. На самом-то деле только одна бомба угодила в вестибюль, но нам показывают, как театр горит, рушится… Видимо, это и есть один из прорывов, что обещал нам президент в своем недавнем Послании — прорыв в деле патриотического воспитания народа. И ведь какие тут богатые возможности! Взять. Например, и изобразить, как 23 августа 42 года сотни немецких самолетов обрушились на Сталинград, как полыхал город, и гибли в огне и под бомбами тысячи его жителей. То-то картина увлекательная. Или — как 22 марта 43 года немцы подожгли и расстреляли деревню Хатынь со всеми её 149 жителями, из которых половина детей. О, неисчерпаемый кладезь открыли наши властители…
А Г. Зюганов за 27 лет так и не понял, с кем он имеет дело. Ведь эти люди во главе с президентом абсолютно чужды нашей истории и культуре. За все эти 20–25 лет ни один режимный член правительства и губернатор, ни один путинский депутат думы и Общественной палаты не вспомнили, не назвали ни одного советского министра или маршала, ни одного ученого или писателя, ни одного даже артиста или художника… За исключением Ленина и Сталина, на которых невежественно, злобно лгали. Например, ельцинский помазанник уверял, что первый «подложил(!) атомную бомбу под Россию», и через 70 лет он сию бомбу из Мавзолея дистанционно взорвал, и она развалила страну, а его папа Ельцин тут не причем. А второй вождь виноват в нашем поражении от Польши в 1920 году, а председатель Реввоенсовета Троцкий, которому надо поставить памятник, тут не причем.
«Бессмертный полк» это, конечно, хорошо, но оборотни и его пытаются извратить, приспособить к своей дури. Так, некая мадам Поклонская, неизвестно как попавшая в Думу, явилась с портретом царя Николая. Можно ожидать портреты и Распутина, Пуришкевича, Жириновского…
А еще сейчас есть большой конгломерат военных отставников — полковник В.Ащин, капитан Ю.Антропов и др. Их главная страсть — маршал Жуков, который для них загадка. Им совершенно непонятно, почему Сталин послал его на Халхин-Гол, в критический момент — в Ленинград, зачем при обороне Москвы поручил командовать самым главным Западным фронтом, с какой стати назначил своим заместителем, как мог поставить во главе 1-го Белорусского фронта, штурмовавшего Берлин, а потом Жуков принимал и капитуляцию немцев и парад Победы. А звания и награды! Первый за время войны маршал! Орден «Победы» №1, потом еще; орден Суворов №1, потом ещё; при Сталине — три Заезды Героя, потом ещё; при Сталине три ордена Ленина, потом ещё три… А ведь полковник Ащин уверен, например, что Жуков никакого участия в Сталинградской битве не принимал, и почему за несколько дней до победного окончания этой великой битвы ему присвоили звание маршала и он получил орден Суворова, Ащин уразуметь не может.
А у Антропова лоб на три сантиметра выше, чем у Ащина. И вот, например, какую жатву он собирает с этих сантиметров. Правда, на сей раз не о Жукове: «А.М.Коллонтай пишет, что в 1951 году министр иностранных дел А.Громыко отказывался вернуть ей личный архив, и Александра Михайловна решилась побеспокоить Сталина. «В телефонной трубке раздался хриплый голос: Сталин был болен…»
Во-первых, Сталин не мог отвечать на любые звонки, Коллонтай могла услышать голос его секретаря Поскребышева. Во-вторых, каким образом, почему личный архив Коллонтай оказался у Громыко? В-третьих, если так, то по какой причине он не желал вернуть архив его хозяйке? Зачем он ему? В-четвертых, в 1951 году министром иностранных дел был не Громыко, а Вышинский. Вот так этот автор пишет и о маршале Жукове…Ах, как жаль, что полковник Ащин и капитан Антропов не познакомились с Андреем Януарьевичем Вышинским, когда он был Генеральным прокурором СССР!..
P.S.50 армия, в рядах которой я прошел путь от Калуги до Кенигсберга, поочередно входила в состав Западного, Брянского, 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. От лица всех этих фронтов поздравляю читателей «Литературной газеты» и коллектив её сотрудников с Днем Победы-73.
И вот стихотворение, написанное сержантом Бушиным тогда в Кенигсберге.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ-45
Если было б судьбой суждено мне
Жить на свете до тысячи лет,
Этот день и тогда бы я помнил –
Его облик, и голос, и цвет.
Много разного в день тот смешалось…
Мы спасли и свободу, и честь!
Тут и радость, и гордость, и жалость,
И салюта победного весть.
И сердечное краткое слово
Поздравления отцом сыновей
В этот день мы услышали снова,
Дети разных земель и кровей.
Это слово не часто звучало,
Но всегда укрепляло сердца.
С ним прошли мы войну от начала
До победного дня, до конца.
1 мая 2018
https://prometej.info/blog/diskussiya/intervyu-vs-bushina-literaturnoj-gazete/ – цинк
PS. Кстати, указанный ранее косяк https://colonelcassad.livejournal.com/4181792.html в конкурсе "Оружие Победы" был достаточно оперативно поправлен.
Отличное интервью Владимира Бушина для "Литературной Газеты" ко Дню Победы на тему литературных перевертышей, закрытого Мавзолея и 9 мая.
— Владимир Сергеевич, можете назвать лучшие, по-вашему, вещи о Великой Отечественной — самые мощные, точные — в прозе и поэзии (объяснив, почему)?
— Еще и объяснить! Это, знаете, вопрос на обширную статью в трех номерах «Литгазеты». Сергей Наровчатов в свое время сказал: война не породила гениального поэта, но породила гениальную поэзию о ней. По-моему, это можно сказать не только о поэзии.
— У нас традиционно считается, что писатель-фронтовик, режиссёр-фронтовик точно знает правду. Вы согласны?
— Ну, во-первых, всегда были и есть люди, о которых сказано: смотрит в книгу, а видит фигу. Во-вторых, были и писатели, и режиссеры, о которых справедливо сказать: на фронте был, да все позабыл. Но Пушкин не мог быть в средневековой Европе, он вообще за пределами России нигде не был, но вот его «Маленькие трагедии» — где там хоть одна клюковка? А вообще-то, конечно, хорошо видеть своими глазами или быть участником того, о чем взялся поведать миру. Надо думать, Толстому при работе над «Войной и миром» очень пригодился его Севастопольский опыт Четвертого бастиона.
— Как не верить художнику, который собственными глазами видел войну… Трудно было не поверить и Виктору Астафьеву… Во многом именно его высказывания о войне легли в основу пропагандистской формулы «завалили трупами»… Как вы вообще объясняете подобного рода причуды памяти, когда в конце 80-х, в 90-е многие участники войны стали своими воспоминаниями создавать новый образ Великой Отечественной и советский солдат предстал едва ли не оккупантом, а советская власть воплощением зла?
— Во-первых, вовсе не многие оказались оборотнями. А у оборотней это никакие не «причуды памяти», а заурядное шкурничество. Они и в Советское время катались, как сыр в масле, но произошла антисоветская контрреволюция, новым властителям надо в благоприятном свете представить своё предательство, для этого требуется в кошмарном виде изобразить прошлое, которое, дескать, честный человек обязан был отринуть и проклясть. Для выполнения сей задачи свистнули писателей, режиссеров, артистов. И они тотчас явились, ибо как любили, так и любят вкусно есть и сладко пить. Одним из первых и прибежал с катушкой ротный телефонист Астафьев. Он в Советской время, например, на страницах «Правды» уж такие возвышенные слова плел, такие рулады закатывал о Красной Армии и о нашей победе, что и тогда тошно было, а уж при либералах стали изображать армию дикой ордой, а победу — подарком сатаны. Но ведь он был в военном отношении человеком удивительно, даже загадочно невежественным. Из одного его вступления в 1989 года было видно, что он даже военную карту не умел читать, что по силам любому телефонисту
Или Борис Васильев. Одно дело «Зори здесь тихие» в Советское время и совсем другое — как он поносил наше командование в беседе по случаю своего 80-летия да ещё с американским журналистом. Тот, поди, слушал и не мог наслушаться…
Или Даниил Гранин, который в Советское время вместе с А.Адамовичем написал правдивую книгу о блокаде Ленинграда, а уж потом — хоть святых выноси. Все, дескать, было так мерзко, что мы непременно должны били потерпеть поражение, но неизвестно, как победили. Уверял, что даже медаль «За победу над Германией» мы получили в 1965 году. Через двадцать лет после войны, когда многие её участники уже умерли! Какое, мол, бесстыдство советской власти! Да я, как и миллионы других фронтовиков, с этой медалью уже в 45 году с войны вернулся.
Вот только этих трех писателей-фронтовиков я и могу назвать оборотнями. А чаще всего и особенно старательно врут о войне те, кто в большинстве своем не только на войне не были, но и в армии не служили: Радзинский, Жуховицкий, Радзиховский, Резун, А.Пивоваров, Правдюк, Познер, Млечин и …. Хакамада.
Однажды Гранин заявил: «История войны бесстыдно обросла враньём». Появилась, мол, «сочиненная война». Верно. И тут больше всех поработали названные выше старатели. Но писатель по своей природной уклончивости не назвал ни имен лжецов, ни книг с этой «сочиненной войной». И приходится внести ясность.
Кто же именно «сочинил» ту фальшивую картину войны, где плещется «разливанное море барабанной трескучей лжи о войне», как писал критик Андрей Турков? Шолохов в романе «Они сражались за родину»? Алексей Толстой — в «Рассказах Ивана Сударева» и «Русском характере»? Леонов — в «Нашествии» и «Взятии Великошумска»? Эренбург — в публицистике и в романе «Буря»? Симонов — в повести «Дни и ночи» и таких, например, стихах, как «Жди меня» или —
Опять мы отходим, товарищ.
Опять проиграли мы бой.
Кровавое солнце позора
Заходит у нас за спиной…
Твардовский — в «Василии Тёркине» и в стихах «Я знаю, никакой моей вины»? Некрасов — в повести «В окопах Сталинграда»? Фадеев — в «Молодой гвардии»? Или пустую фантазию придумал Щипачёв о сброшенном немцами по приказу генерала памятнике Ленина в небольшом городке?
А утром этот самый генерал
Взглянул в окно и задрожал от страха:
Как прежде в сквере памятник стоял,
Незримой силой поднятый и праха.
Может, врали Корнейчук в пьесе «Фронт», Довженко — в «Отступнике»? Леонид Соболев в «Морской душе» и в «Зелёном луче»? Гудзенко вот в этих строках?
Когда идут на смерть — поют,
А перед этим можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
Час ожидания атаки…
А после — вам сказать о том? —
Глушили водку ледяную
И выковыривал ножом
Из под ногтей я кровь чужую.
Врал Светлов в стихотворении «Итальянец», в поэме «Лиза Чайкина» и в пьесе «Бранденбургские ворота»? Или не прав был Пастернак в стихотворении «Смерть сапёра», как и в других стихах о войне, например в стихах о Ленинграде?
Как он велик! Какой бессмертный жребий!
Как входит в цепь легенд его звено!
Всё, что возможно на земле и в небе
Им вынесено и совершено.
А Василий Гроссман в романе «Народ бессмертен»? Или притворялась Ольга Берггольц в стихах, написанных в блокадном Ленинграде:
Мы предощущали полыханье
Этого трагического дня.
Он пришёл. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня…
Или она выдумала это? —
Сто двадцать пять блокадных грамм
С огнём и кровью пополам.
Или лгали Маргарита Алигер в поэме «Зоя», Александр Бек в «Волоколамском шоссе», Муса Джалиль в «Маобитской тетради», Ванда Василевская в «Радуге», Борис Горбатов в «Непокорённых»? Или Павел Антокольский лицемерил в поэме «Сын»?
Прощай…Поезда не приходят оттуда.
Прощай…Самолёты туда не летают.
Прощай… Никакого не сбудется чуда,
А сны только снятся нам, снятся и тают.
Мне снится, что ты ещё малый ребенок,
Смеешься и топчешь ногами босыми
Ту землю, где столько лежит погребенных…
На этом кончается повесть о сыне.
А Павел Шубин уже после войны?
Выпьем за тех, кто командовал ротами,
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробирался болотами,
Горло ломая врагу.
Где тут хоть одно фальшивое слово? А «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого? И «Сын полка» Валентина Катаева? И «Ночь полководца» Георгия Берёзко? Может, угодничал Исаковский в стихотворении «Русской женщине», написанном тоже после войны?
Да разве об этом расскажешь…
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!…
В то утро простился с тобою
Твой муж, или брат, или сын,
И ты со своею судьбою
Осталась один на один…
Ты шла, затаив своё горе,
Суровым путём трудовым.
Весь фронт, что от моря до моря,
Кормила ты хлебом своим…
А «Горячий снег» и «Батальоны просят огня» Бондарева? А «Пядь земли» Бакланова? А «Убиты под Москвой» и «Это мы, Господи!» Константина Воробьёва? А «Иван» Владимира Богомолова? А «Брестская крепость» Сергея Смирнова?
Или лгали после войны Калатозов в фильме «Летят журавли», Чухрай — в «Балладе о солдате»? Озеров — в «Освобождении»? Или художники Корин и Пластов, Дейнека и Кривоногов?.. Как характерно, что у немцев за всю войну не появилось ни одной книги о ней, ни одного фильма, ни одной песни.
Из всех упомянутых мной мастерах сегодня с нами один Юра Бондарев, мой старый товарищ золотых студенческих лет…
Почти их память сегодня, читатель, чаркой водки и минутой молчания. О каждом из них можно было сказать: настоящий человек!
— Как с возрастом менялось ваше отношение к тем или иным произведениям о войне? Возможно, в первые годы после войны и, скажем, в 70-е, а тем более в 90-е, восприятие отличалось, что-то начинало раздражать, что-то виделось в новом свете…
— А почему оно должно было меняться? И какой такой «новый свет»? Он, что, исходил от Ельцина и Путина, от патриарха и военного министра Сердюкова, от борзописца Радзинского и грабителя Чубайса? Да, один из названных пальнул в белый свет, как в копеечку: Гитлер это, мол, бич Божий нам за наше безбожие. Но не хватило ума объяснить, почему же Господь даровал победу нам, безбожникам, а не Бичу своему, который 22 июня 1941 года приказ войскам ведь закончил словами надежды: «Да поможет нам Господь!» Не помог… Хотя и Геринг уповал: «Я надеюсь на Всемогущего, пославшего нам фюрера…» И Риббентроп умолял: «Господи, храни Германию!..» Не помог, хотя и у воинства были ремни, на пряжках которых сияло «С нами Бог!»
Менялось отношение не к произведениям о войне, а к некоторым писателям.
— Влияло ли отношение к автору на восприятие созданного им литературного произведения? Вот, например, Виктор Некрасов становится диссидентом, эмигрирует — в связи с этим стала ли восприниматься повесть «В окопах Сталинграда» по-другому?
— Некрасов не был выслан, как Солженицын, а уехал сам, и не мечтал за границей об атомной бомбе на голову соотечественников, как упомянутый. Думаю, с ним надо было обойтись деликатней, не следовало лишать его гражданства. На чужбине он тосковал о родине. Кому-то писал или говорил: «Здесь в День Победы даже выпить не с кем…» А первая повесть его была замечательная и справедливо получила Сталинскую премию. Я до сих пор помню фамилии и имена её персонажей. Говорят, что заглавие ей дал сам Сталин. Он ведь все читал, что выдвигалось на премию.
А если уж говорить об изменении отношения к писателю в связи с темой войны, то не могу не сказать о Бунине по поводу его дневника в эти годы. Вот что записал он 30 июня 1941 года:
«Итак, пошли на войну с Россией немцы, финны, итальянцы, словаки, венгры, албанцы и румыны. И все говорят, что это священная война против коммунизма…»
Тут в милосердном шеститомном издании 1988 года под редакцией Ю.Бондарева сделана купюра <…> Классик констатировал, дескать, факт и все. Нет, там дальше вот что: «Как поздно опомнились! Почти 23 года терпели его!». Коммунизм-то. Уж не могли, мол, лет на 10–15 раньше. Да ведь нет, Черчилль и его собратья по разбою сразу опомнились, уже в 18 году и ринулись: англичане — в Архангельск, французы — в Одессу, американцы и японцы — во Владивосток… А с ними заодно Деникин, Колчак, барон Врангель… И усердствовали совместно до ноября 1920 года — до бегства помянутого барона. Увы, ничего не получилось у них. Но русский классик Бунин тогда, в 1941-м на радостях забыл об этом.
2 июля: «Верно, царству Сталина скоро конец». И что он воображал видеть на месте этого царства? Речь-то шла не о нем и не о Сталине, а о России, его родине. Не понимал он этого, не слышал…
«Киев, вероятно, возьмут через неделю-две». Слишком поспешал классик. Да, захватили, но все-таки не через две недели, а через два с лишним месяца. И всюду тонкий стилист пишет, что немцы не захватывают города, а берут их: «взят Витебск»… «взят Херсон»… «взят Ревель»… Словно речь идет о том, что немцам и следовало взять как своё. Так же говорилось в немецких сводках.
10 августа: «Русские (везде, как иностранец, — «русские», ни разу — «наши») второй раз бомбардировали Берлин». И что? Ничего… Но вот 24 июля о бомбежке Москвы почти злорадное восклицание: «Это совсем ново для неё!»
12 августа опять стыдит бандитов: «24 года не «боролись» — наконец-то продрали глаза!»
30 августа: «Кончил ворую книгу «Тихого Дона». Все-таки он хам, плебей. И опять я испытал возврат ненависти к большевизму». Даже в те дни, когда большевистская родина была между жизнью и смертью. А Шолохов тогда находился на фронте.
14 сентября: «На фронтах все то же — бесполезное дьявольское кровопролитие». Все, мол, решено, кончено, а эти русские продолжают бесполезное сопротивление.
25 сентября: «Положение русских катастрофично… Прекрасная погода….»
9 октября: «Утро прекрасное… Взят Орел… Нет, немцы, кажется, победят. А может, это и не плохо будет?»
Как на футбольном матче. И после всего этого к нему можно относиться по-прежнему? Лучше бы я не знал его дневник…
— Согласны вы, что сегодня многое изменилось?.. После нескольких десятилетий фальсификации истории Великой Отечественной, как будто наступило затишье. Кажется, что пропагандистская кампания против Победы проиграна. Подавляющее большинство наших соотечественников понимает, что тема войны — неприкосновенна, считает День Победы священным праздником. Подтверждение тому и новая традиция — «Бессмертный полк».
— Да, где-то что-то на клеточном уровне меняется. Например, в этом году пригласили меня на парад в День Победы. Билета еще нет, но если не передумают, пойду с Красным знаменем и с двумя портретами. Один буду держать у груди на виду, а второй, если удастся, брошу к подножию Мавзолея, как 24 июня 45 года бросали мы вражеские знамена.
Но вот Г.Зюганов накануне парада взывает к президенту по поводу маскировки Мавзолея: «Призываю Вас сейчас, в новый час испытаний для России пойти по тому же пути». По какому? По пути Сталина, при котором были возвращены в память народа образы наших великих предков, отвергнутых отцами радзинских-радзиховских в первые годы революции — Александра Невского, Дмитрия Донского, Суворова, Кутузова… И вот «Призываю Вас в ознаменования вступления 7 мая на высокую должность президента снять с Мавзолея позорны ограждения…». Этим ограждениям в этом году уже десять лет — юбилей одного из порождений кремлевского тупоумия! Сегодня, утром 1 мая, когда я пишу эти строки, была демонстрация на Красной площади. И что Мавзолей? Как был в блокаде, так и стоит. Неужели создатели этой блокады никогда не думали о своей смерти, о том, что будет с их могилами? Видимо, не думали и рассчитывают на свое персональное бессмертие.
Ведь буквально каждый день они пичкают нас образцами своего интеллектуального парения. Вот сейчас в канун Дня Победы, как стемнеет, затеяли с помощью нынешних великих световых эффектов имитировать налеты немецкой авиации на Москву. Вы поняли? И москвичи воочию видят, например, как под фашистскими бомбами рушится Большой театр. На самом-то деле только одна бомба угодила в вестибюль, но нам показывают, как театр горит, рушится… Видимо, это и есть один из прорывов, что обещал нам президент в своем недавнем Послании — прорыв в деле патриотического воспитания народа. И ведь какие тут богатые возможности! Взять. Например, и изобразить, как 23 августа 42 года сотни немецких самолетов обрушились на Сталинград, как полыхал город, и гибли в огне и под бомбами тысячи его жителей. То-то картина увлекательная. Или — как 22 марта 43 года немцы подожгли и расстреляли деревню Хатынь со всеми её 149 жителями, из которых половина детей. О, неисчерпаемый кладезь открыли наши властители…
А Г. Зюганов за 27 лет так и не понял, с кем он имеет дело. Ведь эти люди во главе с президентом абсолютно чужды нашей истории и культуре. За все эти 20–25 лет ни один режимный член правительства и губернатор, ни один путинский депутат думы и Общественной палаты не вспомнили, не назвали ни одного советского министра или маршала, ни одного ученого или писателя, ни одного даже артиста или художника… За исключением Ленина и Сталина, на которых невежественно, злобно лгали. Например, ельцинский помазанник уверял, что первый «подложил(!) атомную бомбу под Россию», и через 70 лет он сию бомбу из Мавзолея дистанционно взорвал, и она развалила страну, а его папа Ельцин тут не причем. А второй вождь виноват в нашем поражении от Польши в 1920 году, а председатель Реввоенсовета Троцкий, которому надо поставить памятник, тут не причем.
«Бессмертный полк» это, конечно, хорошо, но оборотни и его пытаются извратить, приспособить к своей дури. Так, некая мадам Поклонская, неизвестно как попавшая в Думу, явилась с портретом царя Николая. Можно ожидать портреты и Распутина, Пуришкевича, Жириновского…
А еще сейчас есть большой конгломерат военных отставников — полковник В.Ащин, капитан Ю.Антропов и др. Их главная страсть — маршал Жуков, который для них загадка. Им совершенно непонятно, почему Сталин послал его на Халхин-Гол, в критический момент — в Ленинград, зачем при обороне Москвы поручил командовать самым главным Западным фронтом, с какой стати назначил своим заместителем, как мог поставить во главе 1-го Белорусского фронта, штурмовавшего Берлин, а потом Жуков принимал и капитуляцию немцев и парад Победы. А звания и награды! Первый за время войны маршал! Орден «Победы» №1, потом еще; орден Суворов №1, потом ещё; при Сталине — три Заезды Героя, потом ещё; при Сталине три ордена Ленина, потом ещё три… А ведь полковник Ащин уверен, например, что Жуков никакого участия в Сталинградской битве не принимал, и почему за несколько дней до победного окончания этой великой битвы ему присвоили звание маршала и он получил орден Суворова, Ащин уразуметь не может.
А у Антропова лоб на три сантиметра выше, чем у Ащина. И вот, например, какую жатву он собирает с этих сантиметров. Правда, на сей раз не о Жукове: «А.М.Коллонтай пишет, что в 1951 году министр иностранных дел А.Громыко отказывался вернуть ей личный архив, и Александра Михайловна решилась побеспокоить Сталина. «В телефонной трубке раздался хриплый голос: Сталин был болен…»
Во-первых, Сталин не мог отвечать на любые звонки, Коллонтай могла услышать голос его секретаря Поскребышева. Во-вторых, каким образом, почему личный архив Коллонтай оказался у Громыко? В-третьих, если так, то по какой причине он не желал вернуть архив его хозяйке? Зачем он ему? В-четвертых, в 1951 году министром иностранных дел был не Громыко, а Вышинский. Вот так этот автор пишет и о маршале Жукове…Ах, как жаль, что полковник Ащин и капитан Антропов не познакомились с Андреем Януарьевичем Вышинским, когда он был Генеральным прокурором СССР!..
P.S.50 армия, в рядах которой я прошел путь от Калуги до Кенигсберга, поочередно входила в состав Западного, Брянского, 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. От лица всех этих фронтов поздравляю читателей «Литературной газеты» и коллектив её сотрудников с Днем Победы-73.
И вот стихотворение, написанное сержантом Бушиным тогда в Кенигсберге.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ-45
Если было б судьбой суждено мне
Жить на свете до тысячи лет,
Этот день и тогда бы я помнил –
Его облик, и голос, и цвет.
Много разного в день тот смешалось…
Мы спасли и свободу, и честь!
Тут и радость, и гордость, и жалость,
И салюта победного весть.
И сердечное краткое слово
Поздравления отцом сыновей
В этот день мы услышали снова,
Дети разных земель и кровей.
Это слово не часто звучало,
Но всегда укрепляло сердца.
С ним прошли мы войну от начала
До победного дня, до конца.
1 мая 2018
https://prometej.info/blog/diskussiya/intervyu-vs-bushina-literaturnoj-gazete/ – цинк
PS. Кстати, указанный ранее косяк https://colonelcassad.livejournal.com/4181792.html в конкурсе "Оружие Победы" был достаточно оперативно поправлен.
Поделиться:
