Кризис есть – протеста нет. Почему упала активность забастовщиков

О ярких профсоюзных лидерах, впрочем, как и о громких забастовках на российских заводах, сегодня почти не слышно, хотя поводы вроде бы есть. Почему так происходит, разбирался «ФедералПресс».

По словам одного из ярких лидеров забастовочного движения прошлого, возглавляющего ныне межрегиональный профсоюз «Рабочая ассоциация» (МПРА) петербуржца Алексея Этманова, акции протеста в промышленности происходят и сегодня. Просто о них не рассказывают. Во всяком случае, так активно, как раньше.

И работодатели научились эффективнее управлять рабочим коллективом, чем еще десять лет назад. 

«Они (работодатели) тоже не дураки, делают определенные выводы из того, что было. И сменили, скажем так, жесткие объятия на мягкие. Хотя мягкими тоже можно задушить», – улыбается Этманов.

Влияют на нежелание некоторых рабочих громко протестовать, конечно же, и продолжающиеся кризисные явления в экономике.

«Это одна из причин, конечно. И люди молчат не только потому, что за свою «копеечку» боятся, но потому что боятся жесткой реакции на свои выступления, когда можно лишиться уже всего, – комментирует Этманов. – На всеволожском «Форде», где я долгое время работал, кризис, безусловно, повлиял на спад производства. Спад стал возможен в результате санкций. Скажу больше, большинство автозаводов в России перешли на одну рабочую смену, произошли серьезные сокращения. Неудивительно, что люди в этих условиях боятся выступать открыто. Зато могут… что-нибудь испортить, сделать «любимому работодателю» какую-нибудь гадость. По сравнению с тем, что было пять или десять лет назад жить проще точно не стало».

Забастовки сегодня малоэффективны

Другой представитель МПРА Иван Овсянников полагает, что профсоюзное движение переживает спад, как всегда в периоды кризиса. Самый распространенный сегодня тип конфликта – по поводу невыплаты зарплаты. Такие истории обычно происходят в отраслях, где доминируют «серые» схемы: строительство, ЖКХ, малый и средний бизнес. Люди, работающие без трудового договора, находятся вне правового поля, госорганы их жалобы игнорируют, и такие работники недовольны чаще других.

«Что касается промпредприятий, в условиях кризиса, сокращения и простоев забастовки малоэффективны, – уверен наш собеседник. – Результат они приносят лишь в период экономического роста, когда остановка производства даже на день может принести крупные убытки, а рабочая сила в дефиците. Кроме того, на заводах зарплата, как правило, «белая», хотя и низкая. Люди мирятся с низкими заработками, понимая, что потеря рабочего места еще хуже.

В целом, положение рабочего человека за несколько лет стало хуже. Зарплаты не индексируются, цены растут, прошла череда сокращений, а во время простоев работники в лучшем случае получают 2/3 зарплаты».

«И профсоюзное движение переживает спад, как всегда в период кризиса, – добавляет Иван. – Для успешной профсоюзной деятельности нужен стабильный трудовой коллектив, легальные трудовые отношения (хотя бы потому, что взносы перечисляются через бухгалтерию работодателя), нормально функционирующее прибыльное производство. В Петербурге есть сильные «свободные» профсоюзы, такие как профсоюз моряков и профсоюз докеров, но этого мало».

«Вау-эффект» от забастовок снижен

Директор Центра политологических исследований Финансового университета при Правительстве РФ Павел Салин назвал «ФедералПресс» две основные причины того, что мы почти не слышим о трудовых протестах сегодня.

«В первую очередь нужно сказать о том, что уже больше года одним из главных критериев власти в работе с губернаторским корпусом является не отсутствие протестной активности как таковой на той или иной территории, а способность регионального руководителя вовремя ее локализовать. Как с токи зрения физической, так и информационной. Если есть какие-то протесты, но они не выходят в федеральную повестку, власть считает, что их как бы и нет, пусть местные сами разбираются и т.д.», – поясняет Салин.

А второе обстоятельство касается жесткого требования власти к собственникам предприятий не сокращать людей на фоне экономического кризиса, не выталкивать их на улицу, что, безусловно, повлечет за собой и рост протестной активности.

«Поэтому повсеместно вводятся неполные рабочие недели, доходы падают, но то, что люди остаются работать на предприятиях, удерживает их от крайних мер, они держатся за то, что у них осталось. Поэтому хотя в целом социальная напряженность высока, в информационной повестке она не находит освещения, адекватного тем проблемам, какие есть у рабочих», – поясняет эксперт.

А говоря об Этманове и «активности нулевых», Павел Салин называет принципиально важным то, что самые громкие акции проходили тогда на западных заводах в России, где профсоюзы были значительно лучше подкованы юридически и медийно, чем их собраться со среднестатистических российских предприятий. Сегодня протесты на среднестатистических заводах не организованы, связаны с «эмоциональными всплесками» в том или ином коллективе и «местечковым пониманием» организации подобных акций.

Президент центра стратегических коммуникаций Дмитрий Абзалов в разговоре с «ФедералПресс» также связал относительное затишье с протестами с отсутствием больших сокращений на больших предприятиях.

«Эти сокращения, в основном, произошли еще в 2008-2009 годах, – поясняет он. – Сегодня, в основном, занятость удерживается. Протесты, разумеется, все равно происходят, но касаются они уже отдельных секторов, локальных территорий. Здесь можно вспомнить и получившую известность забастовку на рыбокомбинате на Сахалине и ряд других примеров. Но «вау-эффект» от забастовок сейчас действительно снижен по сравнению с 2008-2009-м годами.»

Откат после рывка

Статистику по трудовым протестам можно найти на сайте российской неправительственной некоммерческой организации Центр социально-трудовых прав (ЦСТП). Там сообщается, что общее число различных акций протеста за шесть месяцев 2017 года – 170, тогда как за аналогичный период 2016-го было 193 (за весь прошлый год – 419), в 2015-м за первые полгода – 191 (за год – 409).

То есть, определенный спад есть. Но это снижение не столь велико и в целом, уровень протестности определяется экспертами как весьма высокий по сравнению с докризисными временами – в 2008-2014 годах в среднем в стране происходила 241 акция протеста в год.

Известно также, что за шесть месяцев 2017 года была 62 стоп-акции, в ходе которых полностью останавливалась либо замедлялась работа. Это меньше, чем в прошлом году на 23 %, то есть уменьшение числа радикальных акций даже значительнее, чем уменьшение общего числа протестов. Но это все рано почти на 40 % больше, чем было в период до кризиса.

2015-2016 годы эксперты центра называют рекордными с точки зрения «эскалации протестности в трудовых отношениях». Несмотря на то, что обыватель об этом мало знает, 2017 год можно назвать «годом отката», но по сравнению не с тучными нулевыми, о которых много говорилось выше, а лишь с двумя предыдущими, наступившими сразу после наступления кризиса.

Еще одна интересная особенность последнего времени – выравнивание округов по протестам. Фактически исчезли регионы-лидеры, и показатели в разных местах страны близки. Только Северный Кавказ традиционно не участвует в забастовках.

Причинами трудовых протестов в 2017 году становились невыплата зарплаты (56 %), политика руководства (26 %), низкая зарплата (19 %), отказ администрации от переговоров (13 %), увольнение (8 %), изменение условий труда (8 %). Причем, если до 2010 года «невыплата зарплаты» также доминировала, затем доля протестов из-за нее снизилась аж до 29 %, пока не грянул кризис 2014 года.

Резюмируя, можно сказать, что протестов на отечественных предприятиях меньше не стало (по крайней мере, по сравнению с нулевыми). Однако о них гораздо меньше известно, они менее яркие, радикальные и масштабные, а рабочие и профсоюзы сегодня не готовы громко заявлять о своих требованиях из-за экономического кризиса, более дальновидной политики работодателей по отношению к недовольным сотрудникам и политики властей.