В первых рядах
О развитии капитализма в постсоветской России
Отечественный капитализм в разгар "лихих 90-х" окрестили "олигархическим". Греческое слово "олигарх" вошло в новую русскую лексику настолько, что в полуразрушенной деревне мужики, указывая вам на единственный не покосившийся дом, сообщают: "Здесь живет наш олигарх".
Однако в начале нового столетия олигархи куда-то подевались. Не то, чтобы всех посадили, как Ходорковского. И не все убежали за границу, как Гусинский с Березовским. Просто стали они как-то разом незаметны, тихи и благопристойны. Потому ли только, что испугались?
Удивительным образом дискуссии об экономической жизни у нас в стране имеют обычно мало общего с экономическим анализом. Либералы, естественно, жалуются на засилье государства и бюрократов, которые шагу не дают ступить представителям частного бизнеса. Такие же разговоры идут, судя по публикациям праволиберальных публицистов и применительно к Америке, не говоря уже про Францию и Германию, где, по их мнению, царят "ужасы социализма". Кто-то из либеральных экспертов недавно обнаружил, что во всем мире нормальный капитализм существует только в одной единственной стране, да и та — Сингапур.
Левые, со своей стороны, будут ругать капитализм, не вдаваясь в подробное обсуждение того, как он в современной России работает и в чем его специфика. Впрочем, на теме олигархии левые с либералами, скорее всего, сойдутся и дружно примутся осуждать плохих людей, которые делают свой бизнес с согласия и одобрения Кремля.
Между тем, олигархический порядок в экономике давно сменился другим — корпоративным. Крах рубля в 1998 году оказался переломным моментом, резко изменившим правила игры. Инвестировать средства в страну стало выгодно, другое дело, что эти капиталовложения не решили структурных проблем общества, нуждавшегося в гораздо более масштабных и скоординированных усилиях. На рубеже 1990-х и 2000-х годов произошла важнейшая структурная мутация российского капитализма, который сделался упорядоченным и внешне цивилизованным настолько, насколько вообще может быть благопристойным буржуазный порядок в стране, живущей за счет вывоза природных ресурсов. Эта зависимость отечественной экономики от мирового рынка сырья и топлива оставалась неизменной, но в остальном логика бизнеса изменилась. Олигархические конгломераты, созданные случайно и хаотично, перестраивались, меняя хозяев и структуру управления, превращаясь в классические корпорации с четкой иерархией, жесткими бюрократическими правилами и стандартами. Они обрастали аппаратом профессионалов, от которых зачастую зависело больше, чем от высших начальников, заседающих в правлениях. Одна за другой российские компании выходили на западные биржи, выставляя на продажу свои акции, продвигая на международном уровне свои бренды. Поток нефтедолларов позволил отечественным корпорациям накопить капитал в масштабах, существенно превышавших их потребности на внутреннем рынке.То есть, мы видим классический случай "перенакопления капитала", описанный еще в начале ХХ века Розой Люксембург.
Это не значит, будто в России больше не было потребностей в инвестициях или эта потребность была полностью удовлетворена. Но корпорации, руководствовавшиеся рациональным выбором (как поступили бы любые другие частные компании в любой другой стране), не вкладывали денег в отрасли, прибыльность которых была бы ниже, чем тех, откуда они уже получали деньги. Иными словами, отечественная промышленность их не интересовала вообще, а про научные исследования и долгосрочные программы технологических разработок не заходило и речи. Государство, конечно, могло бы стимулировать альтернативные проекты развития. Но у отечественных начальников не было и нет никаких идей и интересов иных, нежели у их партнеров из частной бюрократии. Чиновники могли тратить деньги на амбициозные и показушные проекты, но им даже не приходило в голову хоть как-то стимулировать самостоятельное развитие общественного сектора и публичной сферы, не совпадающих по своим устремлениям с частным бизнесом.
К тому же у нефтяных или металлургических компаний просто не было опыта в производстве другой продукции. Осваивать этот опыт, налаживать связи и создавать для себя новую рыночную сферу оказывалось невыгодным. А уж нерыночную — тем более. И никакие разговоры о патриотизме ничего изменить не могли, ибо для капитала важна не патриотическая риторика, а норма прибыли. Западные компании вложили некоторое количество средств в свои сборочные предприятия на территории России, тем самым обеспечив промышленный бум 2003-2007 годов, тогда как отечественные корпоративные элиты предпочитали более выгодные и перспективные варианты. Они вывозили деньги за границу, но делали это уже не так, как обезумевшие новые русские в начале 1990-х годов и пришедшие им на смену олигархи конца того же десятилетия. Новые русские просто прятали деньги в западных банках и оффшорах, а олигархи без разбора скупали все попадающиеся им под руку объекты, заботясь о престижности покупки больше, нежели об ее экономической эффективности. Они вкладывали деньги в недвижимость, дорогие отели, футбольные клубы. В середине 2000-х годов русские инвестиции за границей стали совершенно другими. Отечественные корпорации приобретали целые компании, причем не все подряд, а те, что соответствовали профилю их собственной деятельности. Они скупали предприятия своих конкурентов, поставщиков или дилеров. Во всех этих случаях корпорации руководствовались общепринятыми нормами, стремясь увеличить свою долю рынка и контроль над ним, избавиться от необходимости делиться прибылью с посредниками и привлекать новые технологии. Максимизация прибыли, накопление капитала. Все правила цивилизованного капитализма соблюдались неукоснительно.
Если собственники прошлого десятилетия вели себя как примитивные беспозвоночные существа, пытаясь без разбора захватывать все, что попадало в поле их зрения, бессмысленно расширяя свое влияние во всех направлениях, то новая корпоративная элита была способна вырабатывать некоторое подобие инвестиционной стратегии. Нервно-мозговая организация отечественной буржуазии поднялась на новый уровень эволюции. Это были уже вполне развившиеся и опасные хищники.
Приход на Запад русского бизнеса с большими свободными деньгами вызвал там напряжение. Поскольку же отсутствие перспективных инвестиционных планов на родине, в сочетании с огромным и свободным капиталами, делало русских инвесторов за границей чрезвычайно настойчивыми и агрессивными, это не могло не спровоцировать недовольства западных компаний. Некоторые европейские страны стали принимать заградительные меры, чтобы сдержать натиск крупного русского бизнеса. Подобные меры явно противоречили принципам свободного рынка, проповедуемым самими же западными гуру, но подобное положение дел вполне естественно в реальной практике, которая, увы, имеет очень мало общего с идеологией. Эта напряженность в бизнесе объясняет охлаждение отношений между Кремлем и западными правительствами куда лучше, чем ссылки на нарушение прав человека в нашем Отечестве.Подобных нарушений было более чем достаточно при Ельцине, но они совершенно не мешали дружбе. Казахстан, Китай или Албания явно уступают России в демократическом развитии, но их правительствам некоторые вольности прощаются.
В свою очередь корпорации продолжали сотрудничать с Кремлем, но происходило это уже совершенно иначе, чем в годы Ельцина, когда решающую роль играли личные связи. Единоличное принятие решений и произвол хозяев, бессмысленно ворочающих случайно доставшимися им миллионами, уступили место организованным бюрократическим процессам, как на уровне компаний, так и на уровне государства.
Как бы ни жаловались на жизнь либеральные публицисты, как бы ни сетовали журналисты и бизнесмены на засилье бюрократии, на самом деле именно при Путине российский капитализм начал хоть в какой-то степени соответствовать мировым нормам. И кстати, недовольство чиновничеством является нормой для любого бизнесмена в любой стране.
Чиновники стали получать места в правлениях корпораций, где все еще присутствовал государственный капитал. С точки зрения либералов это — ужасающее свидетельство "огосударствления экономики". Однако на практике не столько государство подчиняет бизнес, сколько интересы бизнеса подчиняют себе повседневную деятельность правительства.Контролировать чиновников, состоящих в руководстве компаний, власть практически не может, да и не хочет. Никаких официальных механизмов контроля над государственными пакетами акций нет. Зато чиновники используют свои позиции для того, чтобы подчинить правительственные решения корпоративным интересам. Когда нам говорят, что государство владеет половиной акций "Газпрома", на практике это означает лишь то, что "Газпром" владеет по меньшей мере третью российского государства. Ради его интересов развязываются газовые войны то с Украиной, то с Белоруссией, ради поддержки нефтяников девальвируют рубль, ради спасения заигравшихся банкиров растрачиваются последние деньги, ранее закачивавшиеся в Стабилизационный фонд. Только очень наивные люди могли думать, будто эти средства накапливаются ради защиты государственных или общественных интересов. На самом деле это был резервный фонд крупного бизнеса, переданный на хранение государству. Это с самого начала понимали все. И действовали соответственно.
В чем здесь специфика России? Ни в чем. Нет никакой специфики. Есть только масштабы и наглость, с которой эгоизм элит претворяется в практическую политику под аккомпанемент филистерских ( простой мещанин ) всхлипываний бессильного гражданского общества, делающего вид, будто оно представляет какие-то моральные или политические принципы, отличные от принятых в среде начальства.
Еще Ленин в начале ХХ века написал про сращивание корпоративного аппарата с государственным. Это норма монополистического капитализма, утвердившаяся на Западе задолго до того, как она проявилась в России. Только на Западе, в условиях демократии и гражданского общества, чиновники и руководители бизнеса принуждены лицемерить, придавая благопристойный вид своим связям, смысл которых, впрочем, с полной очевидностью проявляется в моменты кризиса. Власть корпораций оформляется демократическими институтами так же, как брачные торжества придают респектабельность сексу. Хотя и до брака, и после, в постели люди делают примерно одно и то же.
В России, напротив, лицемерит гражданское общество, утверждающее, что отстаивает некие "цивилизованные нормы". На практике, эти цивилизованные нормы давно и агрессивно внедряются в жизнь нашей страны, и в этом наша трагедия. Проблема не в том, как бы получше и побольше внедрить в России (или в Китае, Парагвае, Антарктике) требования буржуазной цивилизации, а в том, как справиться с этой цивилизацией прежде, чем она окончательно доконает человечество.
Сращение государственного аппарата и капиталистических монополий Ленин считал одним из признаков империализма. Российская власть, чуть оправившись от унижений 1990-х годов, сразу же стала демонстрировать признаки империалистического поведения. Ругают ее за это и левые, и либералы. Ругают дружно, захлебываясь от праведного гнева и демократического пафоса. Только надо уточнить, что такое империализм. А это есть не что иное, как агрессивное, вплоть до применения вооруженной силы, отстаивание интересов своего капитала на международной арене. Основа империализма все в том же сращении государственного аппарата и монополий. Они нуждаются друг в друге и прекрасно работают вместе. Идеи, лозунги, патриотическая риторика — все это очень мило и полезно, но только тогда, когда за этим стоит реальный интерес. Есть нефть, газ, металл. Есть Крупп, Дженерал Моторс, есть печально известная в Латинской Америке "Мамита Юнай" (Юнайтед Фрут). Теперь в этом же списке есть "Газпром", "Роснефть", "Русал" и многие другие.
Поток нефтедолларов не только способствовал внешней экспансии российского капитала, безудержному росту частной корпоративной бюрократии и распространению в ее среде наглого чувства самоуверенности и безнаказанности. Он дал отечественным компаниям, как на первых порах казалось, неограниченный доступ к международному банковскому кредиту. Дорогая нефть позволяла брать в долг любые суммы при полной уверенности должников и кредиторов в возможности эти средства вернуть. В итоге, имея огромное количество свободных денег, российский бизнес погрузился в долги.Не чувствуя себя ничем связанными, не испытывая никакой ответственности, корпоративные элиты формировали собственную стратегию развития так, будто никаких объективных ограничений не существует. Впрочем, здесь они тоже не были оригинальными — точно так же мыслили их коллеги в США, Западной Европе, Китае.
Между тем дорогая нефть сменилась дешевой, а мировой экономический подъем — глобальным кризисом. И не надо тешить себя иллюзиями: все только начинается. Это не легкое недомогание, а катастрофа. Не болезнь, которая "сама пройдет", а тупик системы.
У российской империалистической коровы обнаружились проблемы с рогами. И хорошо бы только это. Нашим элитам не повезло. Их в очередной раз подвела история. Они опоздали. Мировой капиталистический рынок, куда они так стремились, ради успешного участия в котором они прилагали столько усилий, совсем не похож на естественный и единственно-возможный порядок вещей.Глобальный корпоративный произвол привел планету к самому тяжелому экономическому кризису за все время существования человечества. Власть корпораций в России довела страну до того, что она оказывается на грани очередного финансового краха. Управляемая демократия, построенная на согласовании интересов элит, хозяйство в основе которого лежит перераспределение ресурсов между теми же элитами и компаниями, идеология, оправдывающая эту практику в качестве "особого пути" и "высшей миссии" для России — все это уходит в прошлое.
Капиталистический мир движется к полнейшему хаосу и Россия, как всегда, идет в первых рядах.
