Феномен Юрия Горного

Поражая на протяжении почти четырех десятков лет воображение каждого, присутствовавшего на его выступлениях, Юрий Горный никогда не отказывался от контактов с учеными. Его феноменальные, никем в мире не превзойденные способности зафиксированы многократно с соблюдением самых строгих требований, предъявляемых к научному опыту.

Предисловие

Писать о человеке, называя его “феноменом”, – задача весьма деликатная. Потому что с начала девяностых годов наши сограждане с изумлением обнаружили, что экстрасенсами земля российская просто переполнена. Откройте любую газету на странице объявлений – десятки колдунов, магов, гадалок, знахарей, астрологов предлагают свои услуги, обещая оказать помощь абсолютно во всем. Одни снимают сглаз и порчу, другие предсказывают будущее, третьи сутками напролет торгуют приворотными зельями, четвертые излечивают неизлечимые болезни…

Как-то в одной газете попытались подсчитать, сколько же всего экстрасенсов у нас в стране. Цифра получилась изумительная – 200 тысяч, двадцать полноценных дивизий мужчин и женщин разного возраста, утверждающих, что для них нет тайн в будущем и прошлом, поскольку они обладают необычными способностями, которые позволяют им запросто общаться с Мировым Разумом и потусторонним миром. Разумеется, не бесплатно: оккультные, паранаучные услуги ныне превратились в самостоятельную и весьма доходную отрасль отечественного бизнеса.

Оставим эти утверждения на совести таких людей. Никто никогда их не проверял, сами экстрасенсы от любой серьезной проверки, как правило, старательно уклоняются.

Это, кстати, один из основных пунктов, отличающих Юрия Горного от абсолютно всей гигантской армии “бизнесменов потустороннего”.

Вот лишь некоторые из рекордов Горного, которые без малейшей натяжки следует называть мировыми: Юрий способен складывать в уме двух-, трех-, четырех- и пятизначные числа, возводить в степень до 13-го порядка быстрее, чем удается выполнить эти действия с помощью калькулятора или ЭВМ любому вступающему с ним в состязание. За 3-4 секунды он зрительно запоминает 20 цифр. Не впечатляет? Тогда попробуйте сделать это сами. Напомним только, что феномену первой половины ХХ века Шерешевскому, который в свое время был признан человеком с самой выдающейся памятью в мире, для выполнения того же задания требовалось в 10 раз больше времени.

Демонстрируя исключительную слуховую память, Горный запоминает под диктовку до 30 номеров телефонов, расположение карт в трех полных колодах, сотню музыкальных нот.

Он знает наизусть словарь Большой Советской Энциклопедии, за 3-4 минуты способен отыскать в зрительном зале спрятанную иголку, определяет задуманные страницу и слово в толстом книжном томе. Стреляя из пневматического пистолета с завязанными глазами, на звук, Юрий точно поражает цель, в чем с удовольствием готов посоревноваться с профессиональными стрелками-чемпионами. Один из самых поразительных рекордов Горного – одновременное выполнение до шести различных действий. Играя одной рукой на фортепьяно, другой рукой он делает логически осмысленную запись, запоминает визуально до 30 цифр, возводит двухзначное число в степень и читает стихи любого “заказанного” поэта (кстати, Горный знает наизусть более двух тысяч стихотворений), сообщая количество букв и знаков в прочитанном отрывке.

Как-то “на спор” Горный решил сосчитать количество букв в словах, произнесенных Николаем Озеровым за время хоккейного матча СССР – Чехословакия. У него получилось 19 тысяч 310 букв. Нет, 19 тысяч 315, утверждали поспорившие с Горным сотрудники телецентра. Они были уверены в своей правоте, потому что потратили на подсчет два дня. Принялись пересчитывать заново. Победителем оказался, естественно, Юрий Горный.

Мало? Полагаю, нет, хотя этот ряд можно было бы и продолжить. Однако скептически настроенный читатель в этом месте скажет: ну и что? Просто у человека хорошие память и математические способности (уместней, впрочем, тут применить слово “феноменальные”). Но где же таинственное, непознаваемое, почти мистическое, что заставляет сладко сжиматься сердце и трепетать душу? Да и зачем, собственно, нужны простому человеку все эти качества, когда под рукой всегда есть калькулятор, справочники, энциклопедия?

Не будем торопиться, всему свой черед, скажем только, что и в части предсказаний некоторых грядущих событий ни один из астрологов или гадалок с Горным не сравнится. Кстати, предсказания его также зафиксированы документально.

Ответ на второй вопрос: зачем? – еще проще. В сознании людей всегда есть место мечте о подвиге. Во всем мире слагались сказки, легенды и мифы о великих богатырях, способных на то, что недоступно обычным людям. Горный кроме феноменальных интеллектуальных способностей демонстрирует совершенно уникальные физические данные – доказывает, что мечта о супермене не так уж недостижима. Более того, разработанные им методики самосовершенствования, указывают путь к развитию сверхспособностей каждому желающему.

НАЧАЛО

Я родился на Алтае, в селе Локоть, в августе 1941 года. Тяжелейшее это было время для страны и всего народа – поражения и отступления нашей армии, считавшейся непобедимой. Ощущение громадной катастрофы владело всеми, несмотря на усилия советской пропаганды. В то время люди редко улыбались, печальна была и моя мать – может быть, поэтому выражение моего лица тоже навсегда осталось невеселым, хотя по натуре я неисправимый оптимист.

Семейное предание гласит, что в доме, в котором я провел детские годы, останавливались Федор Достоевский вместе с выдающимся казахским просветителем Чоканом Валихановым. Осознание этого всегда было для меня чрезвычайно важным. Возможно, это только моя личная иллюзия, но порой мне явственно казалось, что я ощущаю мысли великих людей, словно бы впитавшиеся в стены дома, и память об этом ощущении сохранилась у меня на всю жизнь.

Тем не менее я оставался вполне обычным подростком. Нашими кумирами и примером для подражания в то время были, прежде всего, спортсмены-физкультурники. Спортом я тогда увлекался фанатически, занимался волейболом, легкой атлетикой, лыжами и добился неплохих по тем временам результатов. Я отлично знал историю спорта, чемпионов и призеров, помнил наизусть рекордные голы, очки, секунды. Чтение газеты “Советский спорт” было едва ли не главным событием каждого дня.

Очень привлекали нас и всякие истории о невероятном. Например, читаем однажды, что в каком-то городе растет мальчик, который играл с книгой в двести страниц и вдруг разорвал ее руками пополам. Этакий современный Геракл. Тот, как известно, задушил, лежа в колыбельке, двух огромных змей. Правда это или неправда, мы знать не могли, но, как спортсмены, завидовали и восхищались природными данными юного силача, безоговорочно доверяя печатному слову. Спустя какое-то время поняли: такое, по всей вероятности, невозможно. Журналист, скорее всего, приврал, или его самого ввели в заблуждение. Но желание совершить что-то подобное нас отнюдь не покидало. Тогда мы искренне жили, следуя девизу: будь реалистом, но стремись к невозможному.

Именно в то время меня очень заинтересовал гипноз. Таинственное, загадочное, почти потустороннее явление, окутанное для нас легендами. Представление о гипнозе у меня в то время было конечно же довольно обывательское, гипнотизеры казались сверхсуществами, чуть ли не магами. Создавалось это представление в основном со слов ребят, вернувшихся после срочной службы из армии, – они считались у нас самыми образованными людьми. Ну как же! Из армии – значит, абсолютно все знают! Опытные и всезнающие, они разъясняли нам, подросткам: “загипнотизировать – значит раздвоить волю”. Что это такое, я и сейчас не понимаю, но тогда звучало в высшей степени эффектно.

Примерно в то же время в газетах и журналах начали появляться сенсационные материалы о выдающихся феноменах – Вольфе Мессинге, Розе Кулешовой. Один с легкостью внушал и читал мысли, другая владела “кожным” зрением, определяя пальцами цвет предметов. В Барнауле, городе, в котором я в то время жил, они казались нам людьми из другой галактики. И вот тут судьба свела меня с человеком, без которого, может быть, я никогда бы не стал тем Юрием Горным, каким меня знают теперь.

Звали его Илья Николаевич Цейтлин. Он гастролировал по городам и весям Советского Союза как представитель оригинального жанра. На эстраде Илья Николаевич проводил гипнотические сеансы, одного этого уже было достаточно, чтобы возбудить у меня жгучий интерес к жанру.

Илья Николаевич поражал с первого взгляда абсолютно всем: внешностью, высокой культурой, удивительным разнообразием знаний, которые нам в то время были попросту недоступны. Он лично знал Маяковского, Есенина и даже Троцкого, был знаком с обладателем феноменальной памяти Шерешевским, выдающимся театральным деятелем и режиссером Сулержицким, Мессингом и мог часами о них рассказывать. Разумеется, слушали мы его взахлеб.

Познакомился я с ним довольно своеобразно. Как-то зашел в ресторан при гостинице, где всегда останавливались заезжие знаменитости, и увидел, что он в одиночестве, грустный сидит за столиком. С некоторым трепетом подошел. Разговорились. Оказалось, у него нет денег, чтобы рассчитаться. Илья Николаевич всю свою жизнь к быту относился крайне несерьезно, деньги никогда не считал. Если были – тратил не глядя, а когда кончались – очень удивлялся. А я обрадовался возможности оказать ему услугу. Мы как-то очень быстро сдружились. Не в деньгах, конечно, дело. Так всегда случается, когда встречаются люди, испытывающие интерес друг к другу. Что он разглядел во мне – не знаю, но дружба наша продолжалась долгие годы, вплоть до его кончины.

Илья Николаевич фактически стал моим первым учителем. В мире эстрады он был, мало сказать, известным человеком. И по сей день его помнят и уважают все деятели, имеющие отношение к эстраде.

Но заработок сам по себе Цейтлина никогда не интересовал. Видимо, поэтому никто из известных администраторов того времени, чрезвычайно уважая Цейтлина, не стремился ухватиться за него, хотя Илья Николаевич действительно обладал уникальными способностями гипнотизера.

А я к нему пристал. Сам Илья Николаевич, кстати, никогда не верил в мои данные, не видел во мне ровным счетом никакой одаренности. Для него я долгое время оставался просто физкультур ником. Очень часто, стараясь не обидеть, он мягко пытался отговорить меня от намерений заняться новым для меня делом. Но было уже поздно. Я увлекся всерьез. Тайны человеческого сознания и психики за-хватили меня настолько, что любые попытки уговорить отказаться от этого увлечения, оказывались абсолютно бесполезными.

Цейтлин не очень-то учил меня технике гипноза. Он показал мне разве что основные приемы тестирования наиболее склонных к влиянию гипноза людей. Но дал главное – литературу и обозначил магистральное направление в постижении секретов мастерства. Чтобы добиться чего-либо, внушал мне Илья Николаевич, я должен прежде всего получить фундаментальные знания о предмете, которым намерен заниматься. Изучить основы человековедения: анатомию и физиологию, психологию. С этого началось мое обучение.

Постепенно, приобретая новые знания, я стал оценивать прежние легенды о гипнозе несколько иначе. Теперь меня интересовало не что делают Вольф Мессинг и Роза Кулешова, а как они это делают. Должен признаться, что опыты Розы Кулешовой я всегда считал трюками, которые вполне дозволительно показывать в цирке, но относиться к ним серьезно вряд ли стоит. В ее “кожное” зрение я абсолютно не верил, хотя о ней взахлеб твердили все тогдашние светила советской психологии, даже такие чрезвычайно уважаемые мной специалисты, как академики А. Лурия и А. Леонтьев.

Мессингом тоже восхищались очень многие – от известного культуролога и философа В. Асмуса до нобелевского лауреата Н. Семенова. К мнению авторитетов в этом вопросе я относился с уважением, но, с моей точки зрения, психологические этюды Мессинга свидетельствовали лишь об изощренном мастерстве артиста.

Мне не раз случалось вступать в спор с друзьями, и наши дискуссии, как правило, завершались примерно одинаково: “Мы признаем, что в этом мало разбираемся, а если ты такой умный – проведи лекцию, растолкуй нам что к чему, да заодно покажи, если сумеешь”.

По сути, так начались мои первые публичные выступления. Пока что не профессиональные – исключительно на любительском уровне. Например, приходил по просьбе друзей в медицинское училище, рассказывал о гипнозе и самовнушении то, что знал к этому времени, а потом, разумеется, показывал. Признаюсь, меня изрядно смущало, что будущих медиков, физиологов, да, впрочем, и их педагогов, поражали мои выступления. Я-то считал, что студенты должны были все это знать, как “Отче наш”. Но в 60-х годах даже преподаватели физиологии не знали элементарных приемов гипноза.

Мои первые публичные выступления, несмотря на все совершенно естественные для новичка-любителя огрехи, зрители принимали восторженно, а мне было лестно вдвойне, потому что выступал я перед профессионалами медиками, пускай даже будущими.

Помнится, в том же медучилище я провел сеанс гипноза с отсроченным внушением, и он удался ничуть не хуже, чем у Мессинга. Через сутки испытуемый сделал то, что я внушил ему в зале, и все вчерашние зрители могли наблюдать на лекции, как он вдруг впал в состояние транса, взял карандаш, подошел к кафедре, щелкнул по носу своего уважаемого преподавателя, после чего положил карандаш на седьмой стол слева и сел на свое место. Через секунду он проснулся, недоумевая, отчего вся аудитория катается от смеха.

Не смеялся только ошеломленный преподаватель. На моем вчерашнем сеансе он не присутствовал и был потрясен случившимся. К счастью для бедного студента, из-за дверей аудитории за этой сценой наблюдали другие преподаватели, которые объяснили коллеге суть происшедшего. Сейчас бы я, конечно, выбрал другое задание. Но тогда, по молодости лет, не мог избежать соблазна продемонстрировать свои возможности: заставить человека сделать что-то из ряда вон выходящее.

Самым эффектным номером у Мессинга было конечно же выполнение мысленных заданий кого-либо из зрителей: найти предмет, спрятанный в зале, проделать какие-то определенные действия. Мне особенно хотелось воспроизвести этот номер.

Конечно, читателя интересует, как это делается. В последующих главах я остановлюсь на этом подробнее, сейчас же объясню вкратце. Наша великая балерина Майя Плисецкая произнесла как-то замечательную фразу: “Телодвижениями можно выразить любую мысль”. Разумеется, она говорила об искусстве танца и вовсе не имела в виду Мессинга или меня, но секрет выполнения мысленных заданий объясняется во многом теми же словами. Мессинг, а вслед за ним и я должны были научиться улавливать, а затем расшифровывать неосознанные и совершенно незаметные для самого зрителя движения мышц, которыми он фактически указывал дорогу к спрятанному предмету. Впрочем, информация, которую неосознанно передает человек, не ограничивается кинестетикой. Колоссальную эмоциональную и информационную нагрузку несет взгляд. В работе с индуктором это один из ключевых моментов. И я начал тренироваться при каждом удобном случае. Даже когда мы приходили в гости к девушкам в общежитие, я старался поразить их своим уменьем и удивлял, что мне конечно же было особенно приятно.

Нужно сказать, что выполнять мысленные задания я научился очень быстро и делал их с большим успехом. Зная, со слов присутствовавших на выступлениях, как Мессинг выполняет подобные задания, я решил их усложнить. Вначале мне завязывали глаза и я находил иголку, спрятанную где-то в зале. Затем, не снимая повязку, без физического контакта с индуктором шел в библиотеку, брал с полки загаданную книгу, открывал ее на определенной, тоже задуманной индуктором странице и втыкал иголку в нужное слово и букву.

Узнав, что Вольф Мессинг как раз в эти дни дает представления в Семипалатинске, я, бросив все, отправился туда, поскольку еще ни разу не видел “вживую”, как работает признанный мастер. Мне страшно хотелось сравнить его возможности со своими, проверить, проанализировать способности кумира. Но хотя самомнения по молодости у меня было хоть отбавляй, я все же понимал: “Да кто ты такой? Всего лишь провинциальный спортсмен, имеющий за спиной только среднее образование. Куда ты лезешь?!” Жгучее любопытство превозмогало сомнения. Я понимал, что немалую долю в его выступлениях занимает эстрадное искусство. А каковы его действительные способности к сверхвоспри ятию?

Приехал в Семипалатинск. Билетов на Мессинга достать конечно же невозможно – полный аншлаг, все давно продано вперед. Сижу в ресторане той гостиницы, в которой остановился Мессинг, и думаю, как же мне попасть на выступление? Вдруг смотрю: Мессинг в окружении целой свиты сопровождаю щих спускается со второго этажа в холл гостиницы. Кажется, он хотел купить газеты. Бегу за ним, подхожу, взирая на него, как на идола, и заговариваю о возможности попасть на его концерт. Но едва я произнес первые слова, Мессинг, к моему изумлению, вдруг впал в странное состояние: начал трястись, что-то невнятно бормотать. Я опешил. Люди из его окружения тут же принялись оттеснять меня в сторону.

Позже я понял, почему он это делал. Всю свою жизнь Мессинг старательно поддерживал в окружающих впечатление о себе как о некоем загадочном сверхсуществе – такая у него была стилистика. Но тогда я обиделся. И конечно же сказал про себя ему в спину: “Вот же какой дурак!” И в этот момент Мессинг стремительно обернулся, словно уловил мою мысль, весьма для него нелестную. Ничего особенного, любой на моем месте после подобной встречи отреагировал бы точно так же. Как профессионал и прекрасный бытовой психолог, Мессинг блестяще использовал стереотип мышления, заставив ахнуть от восторга случайных свидетелей происшедшего.

Обиженный, выхожу на улицу. Но попасть на представление все же как-то надо. И тут вижу: к гостинице подъезжает автобус, на котором Мессинг и его ассистенты должны ехать на выступление. Немедленно подбегаю к женщине-администратору и принимаюсь импровизировать, буквально “от фонаря”:

- Здравствуйте, вам огромный привет от коллег из Барнаульской филармонии. Они рекомендовали подойти к вам, если возникнут трудности с билетами. Не поможете ли?

- Билетов нет, – отвечает она, – но коллеге, конечно, постараемся помочь. Если вы согласны смотреть Мессинга стоя, я…

- Согласен! – кричу я. – Меня это вполне устраивает!

- Хорошо, тогда прихватим вас с собой.

Мессинг конечно же меня заметил, посмотрел довольно хмуро, но ничего не сказал. Доехали. Выступал он в семипалатинском медицинском институте. Администратор проводила его в гримерную, а потом возвращается ко мне и спрашивает:

- А вообще, вы кто такой? Чем занимаетесь в филармонии?

- Я музыкант, – леплю я первое, что приходит в голову. – На трубе играю, – на самом деле я и нот-то тогда не знал, все мои музыкальные способности ограничивались хоровым пением за столом. – А в чем дело?

- Сама не понимаю, – пожимает администратор плечами. – Мессинг вами почему-то заинтересовался и о вас спрашивал.

Она конечно же не знала о происшедшей у нас с ним маленькой стычке.

Началось выступление. Я скромно стоял у стеночки и смотрел. Понимая, что попасть на сцену в качестве испытуемого (чего я больше всего хотел) мне вряд ли удастся, заранее договорился с несколькими зрителями – студентами этого же института, чтобы кто-то из них вышел на сцену и дал задание, которое я заранее разработал. Мессинг, держа испытуемого – индуктора за руку, должен был спуститься с эстрады в зрительный зал, топнуть ногой, показать на люстру, потом взять в одном из зрительских рядов портфель и достать из него книгу. На определенной странице был спрятан заклеенный конверт, в котором лежала открытка с голубем мира Пабло Пикассо. Мессинг, найдя конверт и не вскрывая его, должен был сказать, что там находится.

Помогайте Мессингу, как хотите, просил я студентов, думайте о задании изо всех сил, только вслух ничего не произносите.

Такое задание возникло неслучайно. Оно было трехэтапным. Первый – идеомоторные акты, способность ощущать неосознанный “язык тела”, который я достаточно хорошо освоил сам, и даже мог обучить некоторым элементарным приемам любого человека, обладающего хорошей чувствительностью, за неделю. Второй этап должен был продемонстрировать способность Мессинга к логическо му мышлению. Третий, самый последний – тест на телепатию. А поскольку я был совершенно убежден, что телепатии нет, третью часть задания, по моему разумению, выполнить он не мог. Нужно сказать, что следил я за этим номером с замиранием сердца. Если бы Мессинг выполнил все загаданное индуктором, я был готов встать перед мэтром на колени.

Но чуда не произошло. На первом этапе Мессинг показал отличную мышечную чувствительность. Второй этап прошел несколько хуже. Когда Мессинг не знал, что нужно делать, он немедленно начинал трястись и демонстративно нервничать. Зрители обрушивали свой гнев на парня: что ты делаешь, сопляк этакий! Почему Мессингу не помогаешь?!

Третий этап конечно же у Мессинга не получился. И тут не могу не оценить его поступка. Артист вышел из ситуации очень красиво. Он отбросил руку студента и закричал на весь зал, что это задание прекрасно и его нужно немедленно показать в Академии наук. Народ в зале остался в абсолютном убеждении, что указания выполнены полностью, и восхищенно зааплодировал. А я, признаться, с облегчением перевел дух. Подтвердилось, что никакой телепатии в природе не существует и Мессинг – великолепный артист – такими способностями не обладает.

Вскоре выступление закончилось. Я подхожу к ребятам, которых просил помочь, и предлагаю: хотите посмотреть, что я могу? Они отвечают: да. Тогда завяжите мне глаза, возьмите иголку и спрячьте ее в любой книге в библиотеке вашего института. Где находится библиотека, я не знаю, но иголку постараюсь найти. Так они и сделали. С завязанными глазами я отыскал библиотеку, книгу и иголку. Заодно продемонстрировал им, какими резервами обладает наша память.

Спустя некоторое время мы вернулись в зал, где еще оставался Мессинг, окруженный многочисленными поклонниками. Я все же попытался с ним пообщаться. Подхожу ближе. Он меня замечает, раздвигает толпу, делает несколько шагов навстречу и громко, торжественно говорит: “Молодой человек! Я вижу, что вас очень интересует мое искусство. Прошу вас, не нужно этим увлекаться. Это – не ремесло. Это – от Бога! От Бога! У вас все будет в жизни замечательно, вы станете великим музыкантом, продолжайте заниматься своей трубой на здоровье!” И вновь присутствующие были поражены удивительной проницательностью великого мастера телепатии: они же не знали, что про участие в оркестре я наврал.

Тогда я едва удержался от смеха, чтобы не обидеть мэтра. И ребятам-студентам пришлось прятать лица, чтобы не выдать себя. Но сейчас считаю, что Мессинг, в сущности, не слишком ошибся, потому что через какое-то время я действительно начал учиться музыке, правда, игре не на трубе, а на фортепиано. И не для того, чтобы стать великим музыкантом, а для экспериментов, о которых речь пойдет впереди.

История эта имела продолжение. И все в том же Семипалатинске. Я уже официально выступал на эстраде как артист Целиноградской филармонии, когда в город вновь приехал Мессинг. И надо же было кому-то из зрителей сказать ему на первом его выступлении о том, что, мол, у нас есть некто Горный, который тоже проделывает психологические опыты, только посложнее.

Мессинг пришел в ярость, прервал концерт, отменил запланированные в Семипалатинске выступления и уехал. Администрация филармонии тогда на меня тоже сильно разозлилась: как ты смеешь, щенок, пытаться конкурировать с великим Мессингом?!

Этих людей можно понять. Я всего лишь начинающий малоизвестный исполнитель, срыв концертов лишил филармонию изрядных доходов. Компенсировать их я не мог. Но ведь я был ни при чем.

Прошло еще несколько лет, и теперь уже я приехал в Семипалатинск на гастроли как известный маэстро. Выступать мне пришлось в том самом мединституте. Начинаю программу, дело доходит до выполнения мысленных заданий, и – вдруг! – понимаю, что мне предложили мое же задание, которое я когда-то разработал для Мессинга. Оказывается, присутствовавшие тогда на концерте студенты, которые уже стали аспирантами и преподавателями, тоже вспомнили, что на этом задании много лет назад подсекся сам Мессинг, и решили испытать меня.

Начинаю выполнять – все сходится до мелочей. Естественно, свое собственное задание я выполняю полностью. После выступления ко мне подходит заведующий кафедрой невропатологии и спрашивает: “Как вам это удалось? Много лет назад на задании срезался сам Мессинг, а у вас все получилось!”

У меня было большое искушение рассказать все как есть, но сдержался: я стал профессиональным артистом и тоже обязан был заботиться о своем имидже. Таковы законы жанра. Я только посоветовал ему написать письмо со своим вопросом физику А. И. Китайгородскому, который славился строжайшим научным подходом к изучению паранормальных явлений:

- Вот он все разложит по полочкам и объяснит вам, что это…

Примечание записчика. Гипноз и внушение.

Гипноз, по сути, представляет собой введение человека в состояние измененного, суженного сознания. Оно подобно сну, хотя таковым до конца не является, потому что гипнотизируемый продолжает воспринимать информацию, поступающую извне. Но восприятие его искажено. Информация поступает в мозг, минуя фильтры естественной критичности. Испытуемый полностью подчиняется идеям и командам гипнотизера. Нередко говорят, что гипноз открыл в XVIII веке венский доктор Месмер, ставший знаменитостью своего времени благодаря не только созданной им теории “животного магнетизма”, с помощью которой он намеревался излечивать все, без исключения, болезни, но и первым публичным и массовым сеансам гипноза.

Это не так. О гипнозе, в том числе и как способе лечения, знали тысячи лет назад. Упоминания о лечебных процедурах, весьма напоминающих гипнотический сон, содержатся еще в древнеегипетских папирусах. Теми же методами издавна пользовались колдуны и шаманы всех континентов – от северной тундры до мыса Горн, Австралии и Южной Африки.

Интересно, что и по сей день само явление гипноза продолжает поражать воображение не только дилетантов, но и профессионалов-нейрофизиологов, хотя в медицине гипноз используется весьма широко. Специалисты знают, например, что мигрень, беспричинную неукротимую рвоту, бессонницу, отсутствие аппетита, невротические параличи, заикания врач-психотерапевт излечивает с помощью гипнотического внушения быстрее и эффективнее, чем лекарствами.

Существуют разные методы введения в гипнотическое состояние. Французский врач Шарко использовал методику сильного воздействия – внезапный грохот за спиной пациента, вспышка пламени перед его глазами или неожиданный толчок. Другие пользуются однообразным, монотонным повторением воздействия – передвижение перед глазами гипнотизируемого блестящего предмета, поглаживание висков или лба, монотонный шум. Инструмент третьих – словесное внушение: “Вы спокойны и расслаблены. Ваши веки наливаются свинцом, ваши ноги теряют чувствительность, вы засыпаете…” Четвертые используют комбинации перечисленных методик или даже усиливают их действие снотворными препаратами.

Эстрадные гипнотизеры используют те же самые приемы, что и медики, хотя и с иной целью. Зрителям забавно смотреть, как доброволец, поднявшийся на сцену и отдавший себя в руки гипнотизера, под его внушением воображает, что оказался на Черном море в разгар курортного сезона, и ведет себя соответствующим образом. Или вдруг начинает ощущать себя великим Бетховеном и вдохновенно, виртуозно и бесконечно талантливо исполняет на рояле “чижика-пыжика” или “собачий вальс” – увы, никакой гипнотизер не способен научить во сне играть “Апассионату”.

Отсроченное внушение, “программирование” – одна из форм гипнотического внушения. Во время выполнения заданной гипнотизером наперед команды испытуемый впадает в то же состояние пониженной критичности. Однако неверно думать, что с помощью гипноза можно зомбировать первого встречного, программируя его на что угодно вплоть до убийства или иного преступления. Во-первых, человека практически невозможно загипнотизировать помимо его воли и желания. Во-вторых, даже при наличии таковых поддается гипнозу отнюдь не каждый. Лучший объект для гипноза (как и для внушения) – истероидные типы личности. Именно из них, кстати, получаются самые фанатичные адепты различных сект, за что они и ценятся их основателями, – от печально известной отечественной аферистки Марии Деви Христос до японского монстра Асахары. Наконец, в-третьих, даже в состоянии гипноза практически невозможно заставить человека совершить то, что противоречит его коренным моральным и нравственным устоям. Постулат “не убий”, заложенный в сознании всякого нормального человека, попросту непреодолим и его нельзя разрушить извне. Впрочем, подчеркнем здесь особо определение “нормальный человек”.

Внушение (суггестия) возможна и без гипноза (истероиды как объект, естественно, и тут прочно держат первое место). Суггестии каждый из нас подвергается ежедневно множество раз – в виде родительской установки, требований руководства по службе, агрессивной атаки средств массовой информации и даже просто дружеского совета, хотя степень их влияния различна. Да и сами мы – такой же постоянный источник внушения для окружающих. Человек – существо общественное, внушение – естественный элемент общения, который можно с равной вероятностью использовать как во зло, так и во благо.

Гипноз во врачебном кабинете и гипноз на эстраде – вещи абсолютно полярные, хотя и принадлежат к одному и тому же классу явлений. Эстрадные сеансы гипноза публика всегда любила. Хотя власти относились к ним в разные времена по-разному – от одобрения до полного запрета, – народ на выступления гипнотизеров валил валом. Кстати, не только в нашей стране.

Все это вкратце. Впрочем, к гипнозу мы будем возвращаться еще очень часто на последующих страницах…

АРТИСТ ТРЕТЬЕЙ КАТЕГОРИИ

До определенного времени я жил нормальной жизнью, был обыкновенным молодым человеком, увлекающимся спортом, и, признаться, никогда не ходил ни на какие концерты. Мысль о том, что я когда-нибудь стану профессиональным артистом, мне и в голову не могла придти. Хотя некоторые роли – не на сцене, а в жизни – исполнять приходилось.

Однажды я сыграл роль Алексея Стаханова – передовика шахтера, установившего со своей бригадой рекорд выработки. За смену он выполнил 18 норм. Это сейчас Стаханов сделался персонажем анекдотов, а во время моей юности имя его гремело по всей стране. Стаханов был действительно огромным, могучим человеком. Нисколько не умаляя его достоинств, мы все же должны знать, что рекорд его в определенной степени срежиссировали. Страна нуждалась в Героях Социалистического Труда, примерах для подражания, зачинателях всяческих движений. Теперь уже известно, что свой рекорд он устанавливал в самом богатом углем участке шахты, к нему в бригаду поставили таких же, как он, мощных сложением шахтеров и обеспечивали всю смену в избытке подсобными рабочими, которые оттаскива ли добытый уголь, крепили штрек и так далее. Партийные органы Донбасса ждали великого трудового свершения, оно и произошло.

Но влияние на молодежь трудового подвига Стаханова было в самом деле огромным. И многие молодые люди, искренне верившие в то, что социализм – действительно самый лучший общественный строй, в душе мечтали совершить нечто подобное.

Студентом во время уборки зерновых я работал на комбайне. Пошел сильный дождь, продолжать уборку было нельзя, и бригадир Николай Васильевич Коваленко предложил мне с моим товарищем Геной Шихалёвым поработать пока на крытом току, где собранного зерна накопилось достаточно. Но дело в том, что на очистительном комбайне должна работать по норме большая бригада, а нас только двое. Я спрашиваю: как же мы сумеем?

- Да как-нибудь, – махнул он рукой. – Сколько сможете, столько сможете. Все равно дождь идет.

Ладно. Пошли на ток. Включили машину и незаметно для себя увлеклись. Нужно было постоянно набрасывать на шнек зерно, а потом, перебегая от участка к участку, выполнять дальнейшие операции, вплоть до последней. Это было дикое напряжение, мы с огромной скоростью метались по току, не останавливаясь ни на секунду. Но нам все удалось. Работали мы только три часа, не знаю, хватило бы сил на большее, но когда машину остановили, оказалось, что за это время мы вдвоем сделали столько, сколько за смену удается целой бригаде. В пересчете на трудодни мы выполнили 26 норм. Зачем? Потому что знали: есть Алексей Стаханов, который выполнил 18 норм, и нам подсознательно очень хотелось его рекорд побить. И мы его побили. Правда, бригадир зачесть нам 26 норм побоялся. Это казалось неправдоподобным. Он представил возможные объяснения с начальством и лишних трудностей не желал. Впрочем, тогда меня это не слишком огорчило. Самое главное: я узнал, на что мы способны. Работать, как Стаханов, и даже лучше. Это важнее!..

В 60-е годы, когда начались, как правило, по просьбе друзей, мои первые любительские выступления в различных небольших аудиториях, я работал в Барнауле председателем добровольного спортивного общества “Водник”. У одного моего подопечного спортсмена-гиревика возникли трудности с экзаменами. Он учился в педагогическом институте и никак не мог сдать психологию. Пропустил много лекций, не занимался толком – в общем, обычное дело. Пришел как-то ко мне и попросил помочь. Психологией я тогда занимался очень серьезно, перечитал массу трудов, проверить свои знания перед экзаменатором мне было весьма любопытно.

- А он тебя в лицо знает? – спросил я своего спортсмена.

- Да откуда! На лекциях-то я почти не появлялся…

Короче говоря, я решил пойти сдавать экзамен за него. Вопрос мне попался об органах чувств и их роли в формировании психотипа. Я отвечаю, как изложено в учебниках, все вроде в порядке, но в какой-то момент преподаватель делает мне замечание:

- Только не упрощайте, юноша, человек устроен намного сложнее.

- В каком смысле? – не понимаю я.

- Например, есть такие феномены, как телепатия…

Я спрашиваю:

- А разве это наукой доказано?

Преподаватель начинает слегка заводиться:

- Ну как же! У нас есть настоящий телепат Вольф Мессинг, его опыты хорошо известны специалис там.

Тут и я начинаю горячиться и возражать, отбрасывая всякую маскировку и конспирацию:

- Ну и что же? Мессинг демонстрирует на сцене очевидные идеомоторные акты, и вы-то, как профессионал, в первую очередь обязаны это понимать.

Он раздраженно смотрит на меня и спрашивает:

- Да вы-то сами кто такой, чтобы критиковать Мессинга? Вы что, с ним знакомы?

Тут я разгорячился, не выдержал и невольно раскрылся. Так и так, извините, что обманул вас, но я с Мессингом не только знаком, но и экспериментировал, проверяя его возможности. И рассказал ему про тот случай в Семипалатинске. Преподаватель слушал очень внимательно, а потом говорит:

- А почему бы вам не выступить у нас на кафедре?

- Действительно, почему бы нет. Можно и выступить.

- Какую оценку, – спрашивает преподаватель, – поставить вашему подопечному?

- Какую хотите, – отвечаю. – Кроме двойки, конечно.

Он поставил в зачетную книжку “хорошо”, а я выступил в пединституте на кафедре психологии с большим успехом. Пожалуй, это было последним моим любительским выступлением. В своем “Воднике” я был начальником и сам себе хозяином и, признаться, занимаясь постоянно изучением фундаментальных наук, увлекаясь психологическими опытами, сидел день и ночь с книгами, свою основную работу стал потихоньку запускать. Народ видел, что я недорабатываю, хотя вслух пока никто ничего не говорил, побаивались, все-таки я – начальство, назначенное по согласованию с партийными органами. А за безделье в Советском Союзе с руководящих постов никого не выгоняли, если не попадался на откровенном воровстве или не портил отношения с вышестоящим руководством.

Но совесть меня все же грызла, я понимал, что дальше так нельзя, надо исправлять положение или хотя бы создать видимость работы. Приближался День Военно-морского флота. И хотя от Барнаула до ближайшего военно-морского корабля нужно бежать тысячи три километров тайгой, я решил его отметить по-спортивному – организовать в честь праздника всеобщие соревнования.

Взялся за дело серьезно. Вовлек в участие весь поселок, от пионеров до пенсионеров, школы, заводы, цеха и так далее по нисходящей. Организовал шумный фестиваль и спортивный парад. Рядом с “Водником” располагался большой клуб, его директором была совершенно уникальная женщина – Надежда Тихоновна. Во время войны она работала в разведке в глубоком немецком тылу. Как частенько случалось в нашей стране, после окончания войны ее сначала посадили на несколько лет в лагерь за связь с врагом и только потом спохватились, разыскали и реабилитировали, вернув прежние награды и вручив какие-то новые ордена. Обладала Надежда Тихоновна очень трезвым, ироничным умом, мы с ней дружили, несмотря на значительную разницу в годах, и я ее мнение чрезвычайно ценил. На другой день после парада, на котором она конечно же присутствовала, прихожу к ней и спрашиваю о впечатлении.

- Плохо, Юра, – ответила она. – Просто отвратительно! Так парады не проводят.

Я даже опешил. Как так? Почему? Я столько этих парадов провел!

- Мой мальчик, – продолжила она покровительственно, – да я сама парады принимала.

- Где? Когда?

- А во время войны, когда была любовницей немецких генералов.

Она действительно вошла в близкие отношения с высшими чинами рейха. Тут Надежда Тихоновна мне и сказала: “Чего ты всякой ерундой занимаешься? У тебя такие способности, а ты парады организуешь. Давай лучше устроим в клубе твое выступление. По-настоящему! С афишами, анонсами. Ответственность беру на себя”.

Афиша – первая в моей жизни – получилась очень красивая, яркая. Объявлялся концерт Юрия Горного под названием “Сила гипноза”. Впервые я вышел на сцену официально, как настоящий артист. Я на эстраде, передо мной – целый зал зрителей. Боялся страшно. Пришли, конечно, все мои друзья, но меня все равно здорово трясло.

Как артист конечно же я еще мало что умел и допускал множество “ляпов”. Но постепенно волнение проходило, этюды получались довольно неплохо. Гипноз, демонстрация возможностей памяти, поиск спрятанных предметов… И среди прочих еще один номер, который назывался “мнемотехника”. Я ходил по залу и просил любого желающего задумать какую-то личность. Кто-то задумывал Валерия Чкалова, кто-то Гагарина, кто-то ударницу труда Валентину Гаганову, и я тут же отвечал, выстреливая, словно из пулемета. Вдруг один мужик из зала, заметно нетрезвый, дает задание, которое заставляет меня сильно напрячься…

Примечание записчика. Конечно же это трюк. Артисту обычно помогает ассистент, который специальным кодом, непонятным и незаметным зрителям, подсказывает исполнителю по буквам фамилию задуманного персонажа. И все же это не совсем трюк, потому что доступен он отнюдь не каждому. Дело в том, что его исполнитель должен наизусть знать не только три-четыре сотни (как минимум) фамилий, имена и отчества известных людей, но и все их заслуги. Понятно, что на такое способен лишь тот, кто обладает колоссальным объемом памяти. Кроме Юрия Горного в СССР и в России подобные номера способны продемонстрировать исполнители, которых легко подсчитать, используя пальцы лишь одной руки. Причем все они на всякий случай обязательно имели в своем арсенале ловкие способы ухода от ответа – ну не боги же они, в конце концов, чтобы знать абсолютно все. И даже если зритель оставался ответом недоволен, у всех остальных складывалось впечатление, что исполнитель выполнил задание абсолютно правильно. Впрочем, последнее замечание к Юрию Горному не относится.

…Ассистент начинает мне транслировать. Чтобы не ошибиться, делаю паузу. Я уже знаю, что задуман ученый, фамилия которого начинается на “Б”. Чтобы угадать, кто именно: Бехтерев, Бутлеров, Боткин и так далее, – я должен получить хоть какую-то дополнительную информацию. В какой-то момент народу показалось, что зритель загнал меня в тупик. И зал замер в ожидании. Проанализировав полученную информацию, я понял, что нахожусь на правильном пути. Тогда в полной тишине говорю: “Загадан выдающийся советский ученый, лауреат Государственной премии директор Института ядерной физики Сибирского отделения Академии наук Герш Ицкович Буткер”.

Тишина в зале стояла прежняя. Мало кому эта фамилия была знакома, на что, видимо, и рассчитывал зритель. И на всю аудиторию потрясенный мужик вдруг произносит растерянным голосом, но очень громко: “Большого ума человек, так его мать!” До сих пор не знаю, кого он имел в виду: ученого Буткера или меня. Самое смешное, что никто в зале в тот момент не засмеялся. Но от сердца у меня отлегло, я уже решил, что все самое страшное позади. Проходит еще минут пять. Внезапно сидевшая в первом ряду женщина, которая очень внимательно за всем следила, говорит: “Ну, хватит дурачиться, пора и песни петь”. Она пришла на концерт, как было указано в афише, значит, должны прозвучать песни, а вместо этого какой-то Горный показывает непонятные трюки.

Вот тут-то зал грохнул от хохота…

С этого дня я стал артистом. Пока что неофициальным. Толкнулся было в барнаульскую филармонию, но дальше порога меня не пустили. Они там не хотели связываться с малоизвестными сопляками, не знающими к тому же закулисных законов эстрады. На мне, полагали они, особо не заработаешь – ни на аншлагах, ни тем более на взятках, которые я платить не умел и не желал.

Однако я уже твердо знал, какой будет дальнейшая жизнь, и мой энтузиазм от этого ничуть не убавился. Не принимаете – и не надо, все равно буду работать. И начал давать “подпольные” концерты.

Несмотря на удаленность от Москвы, город Барнаул вовсе не был глухим захолустьем. Для известнейших администраторов он считался как бы прокатным станом, они привозили к нам на гастроли практически всех тогдашних “звезд” и кумиров. В Барнауле проходили концерты выдающихся музыкантов, певцов, популярных артистов театра и кино – от Николая Крючкова и Бориса Андреева до малоизвестного еще Владимира Высоцкого. Публика у нас была весьма изощренная. И все же мне, только-только начинающему свой путь в искусстве эстрады, удавалось составить достойную конкуренцию гастролерам.

Вместе с моим помощником мы принялись изготавливать афиши и билеты – печатали их дома по технологии, которую сами разработали. Но фактически, по законам того времени, мы стали преступника ми. Частнопредпринимательская деятельность, конечно, не относилась к тяжким преступлениям, однако, следуя букве соответствующей статьи Уголовного кодекса, мы могли по максимуму схлопотать до пяти лет лишения свободы. В такую возможность, впрочем, я не особенно верил. Не может быть, думал я. Как же так? Я ведь не ворую, а работаю. Каждый концерт – огромное напряжение. Уходит масса сил и эмоций. Для меня не было никаких сомнений, что я честно получаю заработанные деньги. Действующий закон, к сожалению, полагал иначе. Постепенно росла моя популярность, проведали обо мне и органы. Милиция начала за нами охотиться. Ловили нас три года. Я работал и прятался. Надежда Тихоновна, прекрасно зная о моих проблемах, прозвала меня тогда Рихардом Зорге.

Конечно, я понимаю, что при очень большом желании поймать меня не слишком трудно. Хлопотно – это верно. Ловить нужно с поличным, непосредственно во время представления, и придется привлечь немало сотрудников, тут же возникнет куча хлопот, неизбежное возмущение зрителей – ради чего все? Чтобы засадить Горного в кутузку? Медали за Горного не получишь, это уж точно, а сил потратишь немерено. В общем, охотились за мной довольно вяло. К тому же прятаться помогало все городское студенчество, сделавшееся моими ярыми поклонниками. Впрочем, поклонниками я обзавелся не только в студенческой среде.

Как-то раз – дело происходило в 1966 году – я готовился к выступлению в одном из НИИ города Бийска. Буквально за несколько часов до начала сообщают: сегодня тебя точно придут брать. Информация пришла с совершенно неожиданной стороны. Один милицейский начальник накануне похвастался своей жене, что “завтра возьмем гипнотизера Горного”. А та бывала на моих выступлениях и совсем не понимала, за что меня нужно “брать”, поэтому поспешила предупредить меня через знакомых.

Но я уже чувствовал, что дело плохо, дальше так нельзя. Да и вообще пора что-то менять, пора в конце концов выходить из “подполья”. Но как это сделать? В Барнауле получить официальный статус не удастся, это совершенно ясно. Значит, надо уезжать. А денег-то нет совсем! Очень рассчитывал я на гонорар в Бийске, но если туда поеду, меня точно посадят. Как быть? Ломаю голову и вдруг гляжу – идут по улице навстречу мне Василий Шукшин с женой Лидой. Они ведь тоже наши, алтайские. Вид у них грустный, как и у меня. Спрашиваю: в чем дело? Оказывается, у них тоже кругом одни неудачи: книги Шукшина хотя и печатают, но ругают, что неправильно изображает жителя советской деревни, очерняет социалистическую действительность. Я им, конечно, посочувствовал, а сам думаю: “Да-а, мне бы ваши проблемы!”

В конце концов махнул рукой: была – не была! Поеду. Только, чтобы меня не арестовали еще до выступления, договорился перенести концерт в другое помещение. На сердце у меня было неспокойно, но сеанс прошел отлично. Милиция так и не появилась, никто обо мне не сообщил. Но из Барнаула мне все же пришлось уехать.

На этом гонения, разумеется, не кончились. Происходили и другие случаи. Когда я переезжал из Барнаула в Казахстан, по дороге в Целиноград, где меня уже ждала комиссия местной филармонии для просмотра и определения официального статуса, мы проезжали через один город, в котором находился крупный научно-исследовательский институт. Люди науки, интеллектуального труда – самая благодарная и любимая мной аудитория. Почему бы, думаю, не выступить здесь? Тем более я по-прежнему нуждался в средствах.

Быстро договариваемся с администрацией НИИ о предоставлении зала, вешаем афиши. Вечером начинается выступление, все идет замечательно, я получаю гонорар и на следующий же день еду дальше. А еще через несколько дней узнаю, что вот тут-то я едва не погорел по-настоящему. В том институте младшим научным сотрудником работала одна девушка, с которой мы когда-то учились в школе. Увидев меня на сцене, она не поленилась взять афишу, билеты и отправиться с раннего утра в Барнаул. Пришла к директору филармонии и возмущенно положила афишу на стол:

- Вчера у нас выступал некто Горный, на афише которого написано, что он демонстрирует опыты Куни, Мессинга и других великих артистов. Да какое право он имеет заявлять подобное! Это же Юрка Яшков, я с ним вместе училась и знаю его как облупленного!

Директор филармонии по фамилии Довгаль, которому я тоже изрядно надоел, потому что в последнее время составлял вполне ощутимую конкуренцию официальным артистам, тут же поднимает телефонную трубку и звонит начальнику ОБХСС:

- Под псевдонимом Горный и под маркой нашей филармонии незаконно работает некто Яшков. Сейчас он находится там-то и там-то. Прошу оградить нас от этого проходимца!

Ему отвечают: да, мы знаем, ловим его…

Видимо, ловить им не очень хотелось, потому что в том НИИ милиция появилась лишь на следующий день, когда я уже отбыл. Кстати, директор филармонии Довгаль, который, как все знали, брал огромные взятки от артистов, очень скоро сам был вынужден удирать из Барнаула в Краснодарский край: ему пригрозили возбуждением уголовного дела по фактам взяточничества…

А я приехал в столицу целинных земель, где в то время была очень мощная, даже по меркам страны, организация Целинконцерт. Возглавлял ее опытный администратор Анатолий Леонтьевич Олейников, художественным руководителем стал талантливый композитор Георгий Дегтяров, которого, как говорили, в свое время мягко выдворили из столицы за строптивость, сопряженную с излишним потреблением спиртного.

Они нас приняли, выслушали. Вежливо, но с определенным недоверием покивали головами и сообщили, что совсем недавно в Целино-град приезжал с гастролями Вольф Мессинг. Будет ли мне под силу конкурировать с извест-ным мастером психологических этюдов? Концерты Мессинга, как всегда, вызвали колоссальный ажиотаж и собирали полные залы. Я поинтересовался, что же именно показывал Мессинг. Они начинают рассказывать, что в программе Мессинга были четыре этюда, такие-то и такие-то. И тогда я, исполненный молодой самонадеянности и нахальства, поворачиваюсь к своему ассистенту и говорю: “Ну понятно, конечно же! Больше ничего Мессинг делать не умеет”.

Разумеется, их шокировала моя наглость, но, к счастью для меня, сразу прогонять нас не стали, видимо, решив сделать это после обещанного просмотра.

На просмотр собрался весь художественный совет Целинконцерта. Кроме того, видимо, желая подстраховаться, Олейников пригласил представителей обкома партии и КГБ. Жанр, в котором я работал, долгое время считался как бы пограничным между дозволенным и запрещенным. Очень уж попахивало от него мистикой, абсолютно чуждой советскому человеку. “Народу не нужны нездоровые сенсации, народу нужны здоровые сенсации!” – уверенно возглашал один из персонажей романа братьев Стругацких. Так оно и происходило в нашей стране. “Нездоровые” сенсации тщательно отфильтровывались уполномоченными на то органами, начиная от отделов пропаганды обкомов до КГБ и Главлита. В этом отношении Вольфу Мессингу здорово повезло, он оказался едва ли не единственным официально признанным, а потому и разрешенным представителем спорного и не определенного до конца идеологически жанра. Но своим многолетним творчеством Мессинг создал прецедент, открыл для меня путь, за что я ему очень благодарен.

Я показал программу, рассчитанную на два часа. Думаю, впечатление, которое я произвел на худсовет, мало назвать хорошим. Они были просто счастливы, потому что получили человека, который будет приносить им очень неплохие деньги, не требуя никаких затрат. Ведь ни декораций, ни дорогого реквизита, ни оркестра мне не требовалось. Я мог выступать в сельском клубе или в зале филармонии, или просто в чистом поле – совершенно никакой разницы.

Мне тут же присвоили третью категорию – самую низшую в актерской иерархии. Ну что ж! Владимир Высоцкий, любимый и чтимый всей страной, кроме представителей властных структур, многие годы тоже оставался всего лишь актером третьей категории. Но с этого дня уже не нужно было бегать и прятаться от милиции, я получил официальный статус и мог работать совершенно открыто, под своим актерским псевдонимом, который выбрал для себя буквально с первых выступлений. Первое легальное выступление предстояло провести в деревне Вознесенке Матинского района Целиноградской области. Случайно так совпало или нет, но именно в этой деревне за десять лет до меня свой первый в жизни самодеятельный концерт дал Махмуд Эсамбаев, о чем мы с Махмудом часто потом вспоминали…

ПРИМЕЧАНИЯ ЗАПИСЧИКА Б. РУДЕНКО. СЕАНС ЮРИЯ ГОРНОГО

Встреча с учеными и журналистами в Доме ученых под девизом ‘Это вы можете’. 1978 год.

Тишина в зале. Публика ждет с интересом и легким недоверием. “Он будет показывать фокусы?” – спрашивает шепотом девушка, сидящая справа от меня, у своего спутника. Тот не успевает ответить, потому что сеанс начинается.

Горный в светло-коричневом костюме и водолазке выходит на сцену. Когда я пятнадцать лет назад впервые попал на его выступление, он был в такой же водолазке. И в остальном, кажется мне, внешне совершенно не изменился.

Краткая вступительная речь:

- Я демонстрирую возможности человека, свои возможности, – объясняет Горный. – Каждый из этюдов является рекордным – никому в мире еще не удавалось их повторить. Вы – участники опытов и имеете возможность лично проверить чистоту их проведения.

Демонстрация зрительной памяти. Один из присутствующих в зале пишет на длинном трафарете два десятка цифр. Этот человек мне знаком, он тележурналист с ОРТ и “подставным” быть никак не может, отмечаю я. По команде зритель поднимает над головой трафарет. Через три секунды Горный поворачивается к нему спиной и начинает называть цифры по порядку. Ошибается на предпослед ней, понимает это по реакции зала и тут же поправляется. Раздаются вежливые аплодисменты. Ну что ж, у Горного действительно неплохая память, как бы слышится в них. Зал еще не “разогрелся”. Трафарет откладывается на сцену цифрами вниз, и Горный начинает демонстрацию математических способностей: сначала он складывает длинные колонки двух-, трех-, четырех- и пятизначных цифр, которые ему диктуют с нормальной скоростью человеческой речи. Возводит двузначные числа в произвольную степень до двадцатого разряда, извлекает корни. Всякий раз Горный выдает результат намного быстрее, чем проверяющие его на калькуляторах зрители. К тому же даже с калькуляторами они ошибаются, и Горный их поправляет, что вызывает улыбки. Аплодисменты звучат уже немного громче. Да, думают зрители, и считает он неплохо. Откровенный восторг демонстрируют лишь два человека во втором ряду. В перерыве я подхожу к ним и узнаю, что по профессии они психологи – пока только им, профессионалам, понятно, что на самом деле происходит на сцене.

- А сейчас я буду угадывать вещи, которые вы мне покажете, – довольно буднично объявляет Горный и начинает готовиться к следующему опыту: закрывает глаза, кладет на веки монетки и закрепляет их полосками скотча. Затем на лицо – от лба до губ – накладывает пластилиновую маску. – Можете убедиться, что никаких отверстий в ней нет, все совершенно честно, – предлагает желающим Горный. Использую эту возможность и первым поднимаюсь на сцену: я уже знаю, что буду писать книгу и просто обязан убедиться, что это действительно не трюк. Маска довольно толстая, тяжелая, совершенно непроницаемая на просвет. Поверх маски Горный обматывает лицо плотной и широкой черной повязкой (я тоже тщательно ее проверяю), а в завершение надевает на голову столь же непроницаемый мешок, завязывая его под подбородком. Голос из-под мешка звучит теперь довольно глухо.

Осторожно, но самостоятельно Горный спускается со сцены в зал и идет по ряду мимо зрителей. Они протягивают к нему ладони с самыми различными предметами. Сантиметрах в десяти от раскрытой ладони Горный делает несколько резких, словно сканирующих, движений из стороны в сторону.

- Зажигалка, – отрывисто говорит он. – Кажется, синего цвета… Это… похоже на калькулятор… Нет, пейджер… Календарь… А это похоже на календарь, но на самом деле телефонная карта… Тюбик с помадой. Желтый, – он на секунду задумывается и добавляет: – Внутри помада не красная – розовая… Монета два… нет, пять рублей… впрочем, я не уверен (монета действительно пятирублевая)…”

И так далее. Гул удивления в зале нарастает, зрители вскакивают с мест и нетерпеливой толпой окружают Горного, подсовывая свои загадки. Я очень внимательно слежу за происходящим. Может быть, в толпе скрывается ассистент, подсказывающий Горному верный ответ звуковыми сигналами или прикосновениями? Нет, испытуемые все время меняются, никто не сопровождает его постоянно. В чем же хитрость? – думаю я. Возможно, ассистент нашептывает ему ответ по искусно спрятанному под всеми масками-повязками микрофону? Тоже не получается. В зале нет такого места, откуда теоретически ассистент смог бы разглядеть предлагаемые Горному предметы. Но все же предположение насчет микрофона нужно обязательно проверить!

Тем временем опыт завершается. Горный устал, он занимался угадыванием минут двадцать кряду, а желающих не становится меньше. Он поднимает руки: все, хватит!

Шквал аплодисментов. Как ни странно, психологи со второго ряда восхищены меньше всех. Происходящее плохо поддается научному объяснению, это их несколько раздражает. Похоже, их одолевают те же подозрения, что и меня.

- Господин Горный! – вдруг восклицает один. – Можно проверить еще раз ваши повязки?

Горный приглашает его на сцену, и психолог тщательно рассматривает каждый из предметов. Да, мысль о микрофоне явно тоже пришла ему в голову. Психолог осматривает Горного со всех сторон, ощупывает монеты и растерянно возвращается на свое место…

Видно, что исполнение этюда далось Горному нелегко. Он восстанавливает силы, показывая несколько “простых” опытов: стрельба из пневматического пистолета по цели на звук, запоминание и воспроизведение трех десятков нот, исполненных на фортепьяно в произвольном порядке. Никогда не получавший музыкального образования, Горный, оказывается, развил у себя абсолютный слух, доступный даже не каждому профессиональному музыканту. Он легко определяет ноты независимо от того, в какой октаве они берутся. Ну ладно, когда я учился в музыкальной школе, то, наверное, смог бы… может быть. А вот воспроизвести весь длиннющий звукоряд на память – вряд ли…

Следующий этюд тоже рекордный.

- Как гласит легенда, Юлий Цезарь обладал способностью одновременно выполнять три дела, – предваряет выступление Горный. – Он писал деловые бумаги, слушал доклады помощников и отдавал распоряжения. Вообще-то, мне кажется, что абсолютно отделять эти действия друг от друга не вполне корректно. Все они посвящены одному предмету – управлению государством и решению текущих проблем. Нельзя же в самом деле полагать, что водитель, разговаривающий за рулем с пассажиром, тоже выполняет два различных действия, словно Юлий Цезарь. А я сейчас продемонстрирую вам одновременное выполнение пяти совершенно различных действий.

Он вновь садится к фортепьяно. Кто-то из зрителей заказывает ему прочитать стихотворение такого-то поэта. Другой вызвавшийся доброволец подносит книгу, готовясь раскрыть ее на заранее выбранной им самим странице. Третий готовится раскатать на несколько секунд свиток со столбиком из двадцати двузначных чисел. Четвертый должен назвать еще одно двузначное число и степень, в которую Горный его возведет.

Представление начинается. Левой рукой Горный играет популярную мелодию, правой быстро пишет что-то на листке бумаги и одновременно громко декламирует стихотворение. Вызвавшиеся участвовать в опыте зрители тоже не бездельничают. На три секунды раскатывается свиток (“Черт возьми! Да как же Горный сумеет разобрать эти каракули, нацарапанные кое-как мелом!” – сержусь я, невольно сочувствуя исполнителю), затем перед ним раскрывается книга, звучит двузначное число и степень возведения – тринадцатая, оказывается…

Через полминуты все закончено. Горный передает зрителю-контролеру свой листок бумаги и называет сумму цифр на свитке, результат возведения в степень, а заодно и количество букв в прочитанном стихотворном отрывке. Контролеры добросовестно щелкают клавишами калькуляторов.

“Ты говоришь, что человек предельно прост. Скажи, уверенность твоя откуда? А мне вот убедиться довелось, что он всегда неведомое чудо”, – читает проверяющий написанный Горным текст. Проходит еще несколько минут, и контролеры объявляют результаты своих вычислений. Все совпало абсолютно точно. Гром аплодисментов!

Вернувшись домой, я стал подсчитывать количество одновременно выполненных Горным действий. Итак, он: 1) играл на рояле, 2) писал осмысленный текст, 3) декламировал стихотворение, 4) одновременно подсчитывая количество букв в нем, и совершал два независимых математических вычисления – 5) сложение, 6) возведение в степень.

Нет, пожалуй, пятое и шестое можно объединить. Все равно получается пять совершенно независимых друг от друга действий. Пять! Или все же шесть? Ну конечно же, совершенно забыл. Была еще раскрытая книга! Пробежав текст глазами за пару секунд, Горный абсолютно точно назвал сто тридцать шестую загаданную зрителем букву. Оказалось, что эта буква “з”. А забыл я потому, что, проверяя, этот зритель считал буквы уж слишком долго и подтвердил правильность результата Горного лишь к тому времени, когда закончился следующий номер.

Тем временем выступление Юрия Горного продолжалось. Чрезвычайно возбужденные предыдущим номером зрители мгновенно утихли. Этюд назывался “Дедуктивное мышление. Посрамление Шерлока Холмса”. Психологи заерзали в креслах. Название этюда звучало довольно претенциозно.

- Вот иголка, – Юрий Горный поднял руку (разглядеть иголку на таком расстоянии я, разумеется, не мог). – Сейчас я выйду, и желающий спрячет ее где угодно в зале. Одновременно он загадает любое слово на любой странице одной из этих книг, – Горный кивком показал на стопку книг на столике. – Я должен буду отыскать иголку, потом воткнуть ее в то самое слово на загаданной странице. Прошу желающих на сцену.

Таковых объявилось много, но первыми поспели парень с девушкой, сидевшие справа от меня, в начале представления она шепотом спрашивала о фокусах.

- Не показывайте никому страницу, которую выберете! – торопливо предупредил один из психологов. – Об этом должен знать только ваш молодой человек!

Верно, отметил я про себя. Если в зале остался неизвестный публике тайный помощник, подсказать ответ он не сумеет.

Подумав немного, девушка воткнула иголку под сиденье одного из стульев, стоящих на сцене. В зал вернулся Горный. На лице – черная повязка в несколько слоев, которую один из психологов вновь тщательно осмотрел. Я знал, что номер должен продемонстрировать мышечную сверхчувствительность исполнителя. Сейчас девушка, сама того не подозревая, подведет его к месту, где спрятана иголка. Однако, к моему удивлению, исполнитель вовсе не стал брать ее за руку. Он лишь попросил находиться поблизости. Горный передвигался по залу странными нервными движениями и вначале направился совсем не туда. Подошел к окну, провел рукой по портьере… В зале стояла почти абсолютная тишина.

- Нет, – отрывисто сказал Горный. – Нет, это не здесь!

Голос его из-под повязки звучал глухо. Он развернулся и пошел в сторону сцены, девушка следовала за ним. Поднялся на подиум, споткнулся об один из стульев и раздраженно отшвырнул его в сторону.

- Где-то здесь, – напряженно произнес он. – Стулья… да!

Нерешительно взялся за спинку одного, другого, перешел к третьему и начал тщательно его ощупывать.

- Третий стул, – сказал он уверенно. – Иголка здесь. Сейчас… сейчас…

Но иголки там не было. Его руки снова быстро исследуют поверхность стула, который, казалось, вот-вот разлетится от такого напора на куски.

- Не может быть! – в голосе Горного слышится раздражение и злость. – Она должна быть здесь!

- Она упала, – тихонько сказала девушка. Под тремя слоями плотной материи Горный ее не услышал, и девушка повторила громче: – Иголка упала.

- Вот здесь! – Горный постучал ладонью. – На полу вот в этом месте, только я не могу ее достать.

Забраться под стул действительно было проблематично. Помощники из числа зрителей осторожно перенесли тяжелый стул в сторону, иголка наконец оказалась у Горного в руке. Вторая часть задания завершилась достаточно быстро. По-прежнему без непосредственного контакта с девушкой-индуктором, которая просто сидела рядом, Горный отыскал нужную страницу, а затем, с третьей или четвертой попытки, вонзил иглу в задуманное слово.

- Было задумано слово “блок”! – громко объявил он и лишь после этого принялся разматывать повязку.

Девушка ошарашенно кивнула головой, подтверждая правоту исполнителя.

Встретившись с Юрием Горным на следующий день, я не мог не спросить его о том, чему самостоятельно не в силах был найти ответ.

- Так значит, Юрий Гаврилович, никакой телепатии нет?

- Нет, – подтвердил он.

- В таком случае расскажите, как вы это делаете? Угадывание предметов, иголка…

- Борис! – в сердцах буркнул он. – Если б я мог объяснить, как у меня все получается, неужели бы я не сказал!..

Двухчасовой сеанс завершался. Я чувствовал некоторую усталость: Горный был подобен вулкану, его энергия наполняла зал без остатка, вовлекая, принуждая каждого из зрителей помимо воли становиться активным участником происходящего. Сам же исполнитель никаких признаков утомления не выказывал. Однако настало время финального аккорда.

- В начале выступления я демонстрировал вам способность мгновенного запоминания, – сказал Горный. – Это была так называемая оперативная память. А теперь я покажу, что такое память долговременная.

Перед залом вновь появился тот самый трафарет с цифрами, и Горный, отвернувшись, быстро назвал все двадцать. Ни одной ошибки на этот раз он не совершил…

Я – ЭКСТРАСЕНС

Заявляя, что я, Юрий Горный, экстрасенс, – говорю это совершенно осознанно и серьезно. Но чтобы меня не упрекнули в хвастовстве или попытке мистифицировать читателей, давайте прежде определимся с самим понятием “экстрасенс”.

Я – экспериментатор и не верю ни во что сверхъестественное хотя бы потому, что никому и никогда не удавалось подтвердить существование сверхъестественных явлений неоспоримыми доказательствами. Экстрасенсорика буквально означает сверхчувствительность. Часто это понятие отождествляют с телепатией, предвидением, проявлением способностей неизвестных органов чувств. В самом деле, если бы кто-либо из живущих на Земле был способен читать или передавать мысли и образы, предсказывать будущее или напрямую, без приемника, улавливать и расшифровывать радиосигналы, он бы с полным правом именовался экстрасенсом. Увы, до сих пор ни одного свидетельства существования подобных способностей науке не известно. Правда, тут есть некоторые спорные моменты.

В 1959 году американцы проводили эксперимент с двумя людьми, утверждавшими, что они телепаты. Один из них находился на подводной лодке “Наутилус”, другой оставался на берегу и дважды в день мысленно “передавал” своему партнеру одну из пяти возможных фигур: круг, квадрат, крест и две волнистые линии. Второй принимал посылаемые сигналы и записывал их. Карточки с фигурами всякий раз случайным образом выбрасывал автомат. Пресса того времени утверждала, что продолжавшийся шестнадцать дней эксперимент дал блестящие результаты, подтверждающие существование телепатических способностей у испытуемых. Совпадения якобы достигали 70 процентов, тогда как по теории вероятностей их не могло быть более 20 процентов.

Сенсация отзвучала и благополучно забылась. Но теперь мы точно знаем, что ни одного подобного эксперимента с того времени не проводилось, аналогичные попытки документально подтвердить существование телепатии благополучно проваливались, так что считать то давнее исследование научным оснований, в общем-то, нет.

То же самое касается предсказаний будущего. Самый известный прорицатель всех времен Нострадамус, якобы зашифровавший в своих знаменитых катренах предсказания на сотни лет вперед, остается фигурой во многом сомнительной. Уже несколько столетий дешифровщики его катренов яростно спорят по поводу различных вариантов толкований. Не однажды, например, ссылаясь на Нострадамуса, они называли конкретную дату наступления конца света, и всякий раз человечество эту дату благополучно переживало.

С прямым приемом радиосигналов дело обстоит несколько лучше. Случалось, что люди со вставными зубами из металла действительно имели возможность слушать радиопередачи, особенно вблизи передающих источников. Правда, тут речь идет о вполне понятном физическом явлении, к экстрасенсорике не имеющем никакого отношения.

Я действительно способен на многое, что недоступно другим людям, и демонстрирую это в своих психологических этюдах почти сорок лет. Мои способности можно называть сверхъестественными, но отнюдь не в том смысле, что они находятся за гранями возможного и допустимого законами природы. Я просто доказываю, что эти грани можно раздвинуть, и весьма значительно. На основании созданной мной методики это доступно многим, пускай и в разной степени.

Таким образом, с моей точки зрения, экстрасенс – это человек, наделенный повышенным рефлективным мышлением. Тот, кто понял, как достичь такой высоты умственных способностей, с которой можно свободно использовать источники знаний, недоступные среднему человеку.

Экстрасенс не телепат, нет! Это человек с исключительно высоким уровнем восприятия. Любой профессионал, знающий свое дело до мельчайших тонкостей и потому способный решать возникающие проблемы на интуитивном уровне, даже не отдавая себе отчета, каким путем к нему приходит решение, может с полным правом называться экстрасенсом.

Помню, как однажды стал свидетелем разговора между Николаем Озеровым и Никитой Симоняном – они обсуждали результаты одной футбольной игры, имевшей явно договорный характер.

Симонян спросил у Озерова:

- Почему ты утверждаешь, что решающий гол забит не с игры, а по договору?

Озеров ответил:

- Да что же тут непонятного! Ты видел, как побежал игрок, который забил гол? Голову втянул в плечи, съежился весь. Разве так ведут себя после честно забитого гола?

Как высокопрофессиональный человек в театре и футболе, народный артист СССР, популярнейший спортивный комментатор Николай Озеров мгновенно проанализировал ситуацию, характер кинестетики – движений футболиста – и сделал правильный вывод. Так, кстати, и оказалось на самом деле. Это и есть экстрасенсорика. Точно так же опытный врач зачастую мгновенно ставит диагноз лишь по внешнему виду и голосу больного. Ему не нужно для этого с глубокомысленным видом водить вдоль тела пациента руками, изображая поиски пораженных болезнью органов и участков тела.

Выдающийся советский ученый генетик Владимир Павлович Эфраимсон, у которого я учился и с которым долгие годы дружил, много лет назад высказал предположение, воспринятое его коллегами буквально в штыки. Он написал работу под названием “Ген альтруизма”, в которой предположил, что формирование личности закладывается уже на генном уровне. В ту пору мировая наука не располагала данными, подтверждающими подобную теорию, а советская наука категорически утверждала, что личность формируют исключительно воспитание и окружающая среда. Спустя десятилетия гениальная догадка Эфраимсона подтвердилась, эти самые “гены альтруизма” в самом деле были обнаружены. Конечно же ученый в данном случае проявил очевидные экстрасенсорные способности. Когда я слышу рассказы о том, что некто вдруг, после удара молнии или удара кирпичом, свалившимся на голову, превратился в экстрасенса или читает мысли окружающих непосредственно с рождения, я даже не улыбаюсь. Я скучаю. Байки эти весьма наивны, хотя некоторым кажутся занимательными и правдивыми. Сразу, вдруг, беспричинно в мире ничего не случается. Конечно, природное предрасположение чрезвычайно важно для всякой профессии. Сейчас, видя, как человек двигается, какая у него мышечная чувствительность, я практически сразу могу сказать: этот через неделю освоит этюды Мессинга и будет выполнять их на таком же уровне, а этому – не дано, даже если он будет учиться десять лет. Но не менее важно и то, в каких условиях растет человек, кто его окружает.

Изначально природа наградила меня лишь исключительной реакцией и возбудимостью нервной системы, в остальном же я оставался обычным подростком. Правда, весьма спортивным. Но от своих учителей, выдающихся людей, с которыми меня свела судьба, я впитал любовь к поиску истины. Они поражали меня примером бескомпромиссности, упорства, и я старался быть похожим на них.

Чтобы действительно стать кем-то, необходимо затратить колоссальные усилия. Увлеченный проблемами памяти, я прочитал огромное количество литературы. Узнал о существовании мнемоники, позволяющей увеличить на порядок объем запоминания, изучил уже известные и принялся разрабатывать собственные системы. Считается, что Александр Македонский знал по именам тысячи своих солдат. Юлий Цезарь также демонстрировал уникальную память. Вероятно, они имели собственные методы совершенствования механизма запоминания.

Я стремился превзойти уже известное и делал при этом ставку на зрительную память. После длительных тренировок развил ее настолько, что научился надолго “удерживать” яркий мысленный образ. В этом и заключался секрет запоминания длинных рядов цифр, слов, порядка карт в нескольких колодах. Я просто видел перед собой картинку, составленную из этих цифр и карт. Оставалось только озвучить ее.

Отсюда логично вытекал следующий шаг. Если я так ясно вижу цифры и числа, что мешает мне сосчитать их в уме, а не на бумаге? Принципиальной разницы нет. Существует немало систем и приемов быстрого счета, я тщательно познакомился с каждыми из них и начал подгонять “под себя”.

Три базисные системы восприятия человека определяют процесс его формирования: зрительная, слуховая и кожно-кинестетическая – осязательная. Конечно, есть еще вкус, обоняние, но их роль в познании человеком окружающего мира намного ниже. Поэтому развитию слуховой памяти я также уделял немало времени. Сейчас я легко запоминаю от 50 до 100 нот, воспроизводимых совершенно произвольно в виде абсолютной музыкальной абракадабры, и утверждаю, что на подобное не способен ни один профессиональный музыкант. “Зачем? – спросит читатель. – Какая польза от запоминания абракадабры?” Да дело вовсе не в нотах, это просто пример, речь ведь идет о способности запоминать информацию на слух. Любой студент может объяснить, насколько важна эта способность для процесса познания.

Легенды о Юлии Цезаре не давали мне покоя. Он умел делать несколько различных дел одновременно, и я решил тоже научиться этому. Очень кстати пришлось “предсказание” Вольфа Мессинга о моей музыкальной карьере. Да и вообще музыка меня давно привлекала. Запало отчего-то в душу одно высказывание Платона: “Воспитание музыкой – воспитание нравственности”. А поскольку в детстве музыкального образования я не получил, то решил восполнить пробел. Но не только ради самой музыки. В этот момент меня очень интересовали принципы оперативного мышления.

Трубу, конечно, я покупать не стал. Просто пришел к знакомому музыканту и попросил его нарисовать прямо на клавишах фортепьяно нотное обозначение каждого звука. А потом взял ноты и принялся учить. Помнится, начал с “Катюши”. Мелодию выучил уже на второй день, без ошибок исполнял ее левой рукой. А вот одновременно писать осмысленный текст правой у меня долго не получалось. Наверное, в течение года я приходил в филармонию, садился за рояль и пытался выполнить задачу, которую перед собой поставил. Народ вокруг, конечно, начал роптать: “Да что же это такое! Сколько можно! Давайте свяжем поскорее этого Горного, все вокруг ходят и поют “Катюшу”!..”

Но в конце концов получилось. Дальше дело пошло намного легче, и через какое-то время я научился одновременно выполнять до семи заданий. Этот этюд, демонстрирующий психофизиологические реакции и возможности, мне очень нравится до сих пор.

И примерно так происходило со всеми остальными номерами. Труд, огромный постоянный труд сопровождает каждого, кто желает чего-то добиться в жизни. Если хочешь стать “феноменом”, ты должен “выстраивать” навыки по кирпичику…

Значит ли сказанное, что все в природе определено навсегда, окончательно и не осталось никаких тайн и открытий? Конечно же нет! Иногда меня упрекают: “Вот, Горный абсолютно все упрощает, пытается сводить таинство Природы к примитивным схемам”. Это не так! Тайн и загадок – настоящих, не выдуманных! – вокруг нас сколько угодно. В человеке масса непознанного. Например, мы достаточно хорошо разобрались с физиологией сексуального чувства, расшифрована она довольно определенно. А еще на свете есть любовь – абсолютная тайна и мистика, законы которой понять невозможно.

И шестое чувство конечно же существует, только трактуется оно по-разному. Я утверждаю, что шестое чувство – это набор аккумулированных знаний, используя которые приходишь к единствен но верному решению. Можно, если угодно, называть это интуицией, телепатией – как кому нравится. Но именно оно, шестое чувство, и есть та самая вершина, достигнув которой человек может называть себя экстрасенсом. И, с другой стороны, я совершенно убежден, что без глубоких, фундаментальных знаний, накопленных человеком, – психологии, анатомии, физиологии, неврологии, генетики, соционики, социологии, – называть себя экстрасенсом никто не вправе…

Как-то после одного из представлений ко мне подошел чекист в звании капитана (сейчас он уже генерал-лейтенант, весьма известный человек) и спросил:

- Почему бы вам, Юрий, не применить свои знания и способности для государства, в смысле для органов?

Я ответил то, что сказал бы и сейчас:

- Конечно, можно применить, я человек государственный и при всех недостатках этих самых органов продолжаю относиться к ним с должным уважением. Но я занимался наукой в рамках искусства и считал, что это важнее, чем сидеть каким-то секретным консультантом в КГБ.

Некоторые утверждают, что никакому искусству за тысячелетия не удалось сделать человека лучше. Не знаю, может быть. Готов согласиться. Но для своего искусства делаю исключение, потому что у меня есть формула, алгоритм, как каждому – подчеркиваю, каждому! – сделаться лучше. Умнее, совершеннее. А значит – и справедливее…

МАГИ, КОЛДУНЫ И ПРОЧИЕ

Долгие годы психологические опыты как эстрадный жанр вызывали со стороны органов, отвечающих за идеологическое состояние советской культуры, весьма неоднозначную реакцию. Наши идеологи относились к этому жанру крайне настороженно. От него попахивало мистикой, которую партийная власть очень не любила. В конце 70-х годов запретили демонстрацию на эстраде сеансов гипноза. Тогда еще не существовало ни Чумака, ни Кашпировского, сам этот жанр, повторяю, был достаточно редок, поэтому сейчас мне трудно сказать, что стало тому причиной: забота о психическом здоровье трудящихся или стремление истребить любые потенциальные покушения на господствующую идеологию. Даже отношение к Вольфу Мессингу, патриарху жанра, имя которого сопровождали многочисленные легенды о его встречах со Сталиным и его преемниками во власти, оставалось весьма сдержанным. О нем практически не писала пресса, тем более не могло быть и речи ни о каких выступлениях на телевидении.

Но времена постепенно менялись. Случилось так, что именно мне довелось первым познакомить советских телезрителей с проблемой выявления внутренних резервов и возможностей человека. Произошло это в 1986 году в программе Владимира Соловьева “Это вы можете”. Строго говоря, на телевидение я попал даже раньше: в 1980 году меня пригласили участвовать в программе “Вокруг смеха”. Хотя то, что я там показывал, названию передачи не слишком соответствовало: несколько этюдов по запоминанию и быстрый счет. Насколько я мог судить по реакции зала, зрителям номера понравились ничуть не меньше выступления Михаила Жванецкого, который вышел на сцену вслед за мной. Впрочем, это только мое личное впечатление, основанное лишь на громкости и продолжительности аплодисментов, но ведь у исполнителей не существует иного способа оценки успеха…

Но в программе Владимира Соловьева (так рано и неожиданно ушедшего из жизни) впервые в истории советского телевидения проблема потенциальных возможностей и способностей человека была поставлена достаточно полно и объемно. Там состоялся мой своеобразный телевизионный бенефис. Я был страшно горд, что оказался первым, открыл жанр, проблему, показал, чего может достичь человек и к чему может стремиться каждый.

Если б я только мог предположить, что за этим последует, какую бездну черной иррациональности я невольно разворошил! В короткие сроки толпы колдунов, целителей, астрологов хлынули на телестудии. Это время совпало с началом перестройки и ослаблением идеологического пресса, на телевизионные экраны пришла “сва-а-бода”. В погоне за популярностью программы и ведущие наперебой рекламировали отъявленных шарлатанов. Какое там самосовершенствование! Какие резервные возможности организма! Страна словно погрузилась в состояние бесконечного шабаша.

“Сон разума рождает чудовищ” – так назвал свою графическую серию художник Гойя. Странно устроено наше общество. Иррационализм всегда считался главным орудием тирании, однако своего пика у нас он достиг, когда мы делали первые шаги к демократии. Я с тревогой спрашивал тогда у Соловьева: зачем вы это делаете? Неужели не понимаете, какие в результате могут быть последствия для здоровья нации? Соловьев отводил в сторону глаза и отвечал, что наше дело заострить проблему, а разбираться в ней – дело ученых.

- При чем тут ученые? – продолжал вопрошать я. – С шарлатанами и жуликами во все времена разбирались не ученые, а полиция.

Что же касается наших ученых, то они тогда били во все колокола, пытаясь остановить наступление мракобесия. Увы, и к ним и ко мне мало кто прислушивался.

Понадобились годы, чтобы кашпировских и чумаков убрали с экранов, но дело было сделано. Двадцать лет назад, тестируя во время своих сеансов зрителей на склонность к гипнозу, я находил таких в зале не более двух-трех процентов – статистически нормальная доля для случайной группы. Сейчас я с огромной тревогой обнаруживаю, что количество склонных к суггестии (внушению) людей в зале часто достигает трети!

Элемент мистики, необходимый и обязательный сугубо для развлекательных зрелищ, прямо с эстрады выплеснулся на улицы мутным потоком иррационализма, который в короткие сроки затопил страну. В свое время я ожесточенно спорил со своими коллегами по жанру, когда они начинали всерьез объявлять себя телепатами, психокинетиками и так далее. Исполнитель психологических этюдов Альберт Игнатенко – отличный профессионал – однажды принялся утверждать, что во время сеансов дает задания испытуемым-добровольцам из зала, погруженным в гипнотическое состояние исключительно телепатически. Я его слушал-слушал и разозлился. Послал на его выступление человека со скрытым магнитофоном. Оказалось, Игнатенко диктует своим добровольцам задание с помощью чревовещания, которым тоже неплохо владеет. Зрителям в зале ничего не слышно и не видно, а погруженные в транс воспринимают словесную информацию, как оно и должно быть. Потом я ему предъявил магнитофонную запись и спросил: “Ну зачем ты людей надуваешь ?” С тех пор Игнатенко, демонстрируя свои способности, сопровождает их более корректными комментариями.

Кто же они, “кумиры потустороннего”? Занимаясь всю жизнь проблемами человековедения, я потратил немало времени, анализируя так называемые феномены, получившие огромную популярность благодаря телевидению и печатным изданиям. Знаком я, естественно, почти со всеми, однако, к сожалению, мало кто из них соглашался встретиться со мной в лаборатории в присутствии серьезных ученых для объективной оценки своих способностей. Чаще всего приходилось действовать опосредованно, посылая к ним инкогнито своего рода “агентов”, которые предлагали “феноменам” разработанные мной тесты, как произошло в случае с Вольфом Мессингом.

КАШПИРОВСКИЙ

Нужно сказать, что к этому человеку я отношусь гораздо с большим уважением, чем ко множеству прочих “целителей”. Он действительно хороший специалист в своей области, обладающий глубокими познаниями в психологии. И если бы он не устроил телевизионный блеф, нанесший огромный вред здоровью многих людей, претензий к нему бы не имел. Впервые мы узнали о нем из телевизинного сюжета, где Кашпировский методом гипнотического внушения анестезировал больную перед хирургической операцией. Не знаю, как там было на самом деле, но с той женщиной я впоследствии встречался и беседовал. Она утверждала, что на самом деле ей было очень больно, однако она терпела, потому что Кашпировский убедил ее пойти на эксперимент, обещая в случае успеха огромные доходы.

Никаких доходов та женщина не получила и обиделась на Кашпировского. Впрочем, если говорить строго, обещание дивидендов – тоже своего рода психологическая стимуляция. Ради больших денег многие способны и не на такое.

Что касается собственно способности Кашпировского снимать боль, он ее как-то демонстрировал по телевидению: дал одному из участников передачи стакан с водой и погрузил в него кипятильник. Через минуту вода кипела вовсю, а испытуемый держал стакан, не чувствуя никакой боли. Участники передачи восхищались, не подозревая, как их провели. Показанное зрителям – не более чем дешевый трюк, повторить который может каждый.

На творческой встрече в Доме ученых я его продемонстрировал. Стакан с водой держит в руке академик Брушлинский. Опускаем кипятильник, включаем. Не больно? Ничуть. Брушлинский смеется: это же опыт уровня седьмого класса. Хотя процесс кипения начался, нагретая вода уходит вверх. Пока температура жидкости окончательно не выравняется по всему объему и не нагреются стенки, держать стакан не трудно.

Проводить ли операции с анестезиологом Кашпировским, в конце концов личное дело каждого. Ежедневные телесеансы на всю страну: “Даю устано-о-у-ку” – совсем другое. Одурманивание, оглупление людей – настоящее преступление, последствия которого мы будем расхлебывать долгие годы. Ни один уважающий себя психотерапевт никогда не станет применять к пациенту методы суггестии, не выяснив, в чем заключаются его проблемы, нужен ли больному именно психолог, а не ревматолог или онколог. В противном случае он не специалист, а негодяй.

Строго говоря, первым “телевизионным целителем” у нас стал Алан Чумак, заговаривающий банки с водой и целые тиражи “Московского комсомольца”. Говорить о нем отдельно мне не хочется. Расскажу лишь о блестящем опыте с Чумаком, который поставил мой семилетний внук. Как-то раз во время сеанса он вбегает в комнату и радостно тянет за собой, прижимая палец к губам: “Пойдем! Прабабушка смотрит Чумака!” Осторожно идем за ним. Смотрим: моя мать сидит с закрытыми глазами перед выключенным телевизором. Оказывается, когда Чумак начал свои молчаливые пассы, внук потихоньку выключил телевизор и включил как раз тогда, когда Чумак произносил обычное: “Спасибо за внимание”, после чего мать открыла глаза.

- Ну как, бабуля? – спросил внук.

- Замечательно, – ответила она…

Потребовались огромные усилия врачей, чтобы сеансы поголовного одурачивания, из-за которых над нами смеялся весь цивилизованный мир, наконец прекратили. При каждом удобном случае я вступал в жесткую полемику с Кашпировским, объясняя, доказывая колоссальный вред его телепрактики. Дважды он подавал на меня в суд, требуя компенсации за оскорбленное достоинство и нанесенный моральный ущерб. Увы, ни на один процесс он так и не явился, дела прекратились без рассмотрения. Хотя наши разногласия по многим вопросам публичных выступлений сохранились, все же должен сказать, что я отношусь к Кашпировскому как к профессионалу высокого класса.

ЮРИЙ ЛОНГО

Самую широкую известность в смутные времена конца 80-х Юрий Лонго получил конечно же благодаря оживлению покойника и левитации. Насчет “оживления” покойника я подробно рассказал в одном из интервью того времени. В сущности, это дело несложное, доступное любому начинающему магу и даже простому деревенскому колдуну, газеты все в свое время подробно описали. Напомню только, что Лонго “оживлял” своего приятеля, который заранее улегся на столе морга. Лонго обещал оживить и мумию Ленина – тут я в полемику вступать не стану. Даже священнослужители, не отрицающие факт воскресения, знают, что без мозга человека оживить нельзя, бесполезное дело, а мозг Ленина находится в лаборатории моего хорошего знакомого, известного ученого, директора Института мозга Олега Сергеевича Андрианова.

Что касается левитации, то демонстрировать ее несколько труднее. Тут одним приятелем не обойдешься. Нужны особый реквизит и навыки – прочный тонкий тросик, специальная сбруя, которую надевает левитирующий и к которой крепится тросик. Помощник, впрочем, тоже требуется: в определенный момент он потянет трос, и ты взмоешь над сценой в свободном полете. Рекомендуется это чудо показывать в полумраке: тогда зрителям гораздо сложнее разглядеть трос, и риск провала минимален. Вообще-то, в цирке уважающие себя артисты такими вещами не занимаются, поручая их выполнение униформистам, хотя блестящий иллюзионист Дэвид Копперфилд довел этот трюк до совершенства.

Еще Юрий Лонго охотно занимается ясновидением, легко определяя по фотографии, что случилось с человеком, где он находится и что делает.

Ясновидение – довольно распространенное явление с начала демократических перемен в стране, поскольку приносит тем, кто обладает этим “даром”, постоянный хороший доход. Я ни разу не слышал, чтобы какой-то ясновидец действительно отыскал пропавшего без вести, но гонорары они получают исправно, бессовестно эксплуатируя то, что последней умирает – надежда. Чтобы сохранить ее, даже вконец отчаявшийся человек готов отдать последнее.

Глядя на фотографию пропавшего, ясновидец, к примеру, говорит: вижу этого человека в пяти тысячах километров отсюда, сидит на пеньке в лесу, и выражение лица у него грустное; почему – не знаю, но надежды не теряйте. Клиент уходит относительно довольный, продолжая верить, что все в конце концов образуется.

Ко мне в офис приходили многие ясновидцы, которые желали доказать свое умение. Обычно я предлагал им выполнить два задания: рассказать по фотокарточке, где нужно искать пропавшего человека, а также обнаружить с помощью лозоискательства и магнетизма в радиусе пятидесяти метров металлическую болванку.

Я давал ясновидцу фотографию своего помощника, который лежал на скрытой занавеской кушетке в этой же комнате и читал книжку. Ясновидец сразу начинал рассказывать, что этот человек находится в полях или лесах, или даже в болотах, что он немного болен и что одного из его друзей зовут Иван.

Я говорил: правильно, очень хорошо – и после небольшой паузы предлагал перейти ко второму заданию.

Во дворе дома, где расположен мой офис, есть заброшенный канализационный колодец, неглубокий – всего в человеческий рост. Готовясь к эксперименту, тот же самый мой помощник откидывал крышку люка и залезал туда вместе с болванкой. Колодец мы прикрывали листом фанеры, а помощник снизу слегка поддерживал ее, чтобы испытуемый не проломил ее и не свалился раньше времени.

Ясновидец начинал искать. Он долго ходил по помещению и двору с согнутой проволокой в руках, но конечно же ничего найти не мог. Когда он в третий или четвертый раз проходил по фанере, помощник отступал в сторону, и ясновидец проваливался вниз (мы его, разумеется, поддерживали, чтобы не разбился) и там, в колодце, он встречался с тем, кого только что видел на фотографии, да еще с искомой болванкой в руках.

Конечно, разоблачать врунов можно гораздо проще, но мне, как профессиональному артисту, по душе эффектные трюки.

Однажды мы вместе с Юрием Лонго участвовали в прямой передаче. Я прекрасно знал, что из попытки поговорить с Лонго серьезно и честно ничего не получится, поэтому решил втянуть его в игру, в которой он не сумеет не смошенничать. Так оно и получилось. Завел я разговор о ясновидении и спросил: “А можешь ли, Юрий, по фотографии отыскать человека, сказать, что с ним?” Он отвечает: “Могу”. “Вот, – говорю, – как кстати. А то мне недавно пришло письмо такого содержания: “Уважаемый Юрий Горный! Мы знаем, что вы вместе с Юрием Лонго выступаете по телевизору. Его адреса у нас нет, поэтому мы вас очень просим передать Лонго письмо и фотографию нашего мужа и отца Александра Александровича Артамонова, который ушел десятого января кататься на коньках и не возвратился…”

Передаю Лонго фотографию, на которой изображена семья моих друзей: за несколько дней до передачи я попросил их специально сфотографироваться.

Лонго помахал над фотографией рукой и уверенно произнес: “Да, этот человек в бегах, его разыскивает милиция, но через три-четыре месяца он объявится, и все будет в порядке”.

Больше в этот вечер я к фотографии не возвращался, но на следующей передаче через неделю озабоченно сообщил Лонго и ведущему Ивану Кононову, что на нас подают в суд. За что? За клевету. Никуда Артамонов не сбегал и от милиции не скрывается, его обиженные дети возмущены.

Лонго с помощью ведущего эту тему как-то удалось замять. Конечно, в суд на него не подали.

ВАНГА

К моему огромному сожалению, мне не удалось непосредственно встретиться со знаменитой болгарской прорицательницей Вангой. Не думаю, впрочем, что меня бы к ней допустили, поскольку цель такой встречи была бы очевидна для тех, кто рекламировал в Болгарии Вангу как национальное достояние.

Попасть к прорицательнице было действительно трудно: встречи с ней регулировали власти. Как правило, даже получивший разрешение на встречу должен был не менее недели ждать аудиенции. Почему? Я полагаю, что за эту неделю ей старались предоставить максимум информации о клиенте. Такой порядок был установлен для всех, вне зависимости от ранга. У Ванги тем не менее побывали многие наши соотечественники – известные ученые, журналисты и политики. Отзывались они о провидице в высшей степени комплиментарно. Исключение составил, пожалуй, лишь известный журналист и дипломат Александр Бовин, рассказавший, что Ванга, к сожалению, ровным счетом ничего не угадала ни в его прошлом, ни в настоящем, ни, как вскоре оказалось, в недалеком будущем. Вплоть до предсказания, что в 1973 году СССР введет войска в Чили, что и тогда, честно говоря, выглядело абсолютной ерундой. Кстати, Ванга и Тодору Живкову предсказала долгую счастливую жизнь во власти, хотя, допускаю, что предсказывать иное она по вполне понятным соображениям не могла…

Получил разрешение встретиться с Вангой и один мой знакомый журналист, фамилию называть не буду по причинам, которые станут понятны чуть ниже.

Мы с ним заранее договорились о некоторых контрольных вопросах, которые он должен был задать прорицательнице. Точно так же, как и все прочие визитеры, приехав в Болгарию, он узнал, что на прием к Ванге попадет лишь через неделю. В этот период вынужденного безделья он позвонил мне. Я поинтересовался, чем он намерен в это время заниматься. “Осматривать достопримечательности”, – ответил он. К тому же гостеприимные хозяева, помогавшие ему устроить встречу, пригласили его в финскую баню.

Тест, который я неожиданно для него (да, признаться, и для самого себя) предложил, вызвал у моего знакомого смех и некоторое возмущение. В самом деле, он выглядел несколько странно. А предложил я ему перед посещением бани заклеить часть мошонки пластырем. На вопросы, если таковые будут, порекомендовал не отвечать. Просто дать понять, что говорить на эту тему ему не хочется.

Через неделю состоялась долгожданная встреча с прорицательницей. Нужно сказать, что Ванга довольно точно описала, что происходило с моим знакомым в прошлом, что, впрочем, не очень удивительно: человек он известный, узнать за неделю о его житье-бытье сумел бы и заурядный астролог. Но вот с предсказанием будущего произошла досадная накладка.

“У вас будет все хорошо по работе, – примерно так сказала Ванга, – но личные отношения будут складываться не вполне удачно. К сожалению, серьезные проблемы с репродуктивными органами не позволят вам создать полноценную семью”.

Мой знакомый потом рассказывал, каких усилий ему стоило удержаться от хохота…

ДЖУНА

Некоторые отчего-то считают, что я отношусь к Джуне враждебно. Конечно, это не так. Как женщину, мать, художницу, поэтессу я ее очень уважаю. Мои категорические возражения вызывают ее многолетние попытки преподнести себя в качестве универсальной целительницы.

Как талантливый интуитивный психотерапевт, Джуна успешно использует методы суггестии для лечения заболеваний невротического происхождения, помогает включению внутренних резервов организма. Все замечательно, разумеется, в тех случаях, где для решения проблем пациента этого оказывается достаточно. Точно такими же средствами пользовались народные целители всех времен и народов. Хотя все методики имеют строгие рамки применения. Никому и никогда таким путем не удавалось излечить, например, воспаление аппендикса.

Методика бесконтактного массажа Джуны – совершаемые руками пассы на некотором расстоянии от поверхности тела – в принципе, имеет право на существование. Уже сотни лет врачи, практикующие в качестве лечения некоторых заболеваний гипнотический сон, используют подобные пассы для введения в измененное состояние сознания. Тут нет никакой мистики. Температура человеческого тела 36,6 градуса; исходящее от врача тепло пациент, естественно, ощущает. При движении руки происходит как бы чередование тепла и прохлады, плавные монотонные изменения ощущений. Реакция организма на этот ритм в определенных случаях действительно может быть благотворной, но ничего необычного тут нет, специалисты давно об этом знают.

С именем Джуны связано множество легенд. Самая известная – что Джуна лечила Брежнева, когда у него после перенесенного инсульта заметно ухудшилась речь. Да не было этого никогда. Среди специалистов, лечивших генсека, Джуна не числилась, хотя слухи упорно повторялись и пересказывались.

Действительный факт, что она проводила бесконтактный массаж жене председателя Госплана Байбакова. В самом деле, после нескольких сеансов та почувствовала некоторое улучшение состояния. В течении любого заболевания, даже самого тяжелого и неизлечимого, существует определен ный ритм – чередование ощущений некоторого улучшения, которое сменяется ухудшением, и так далее в режиме затухающих колебаний. Об этом хорошо известно каждому медику. Супруга Байбакова была больна очень серьезно и через короткое время умерла, хотя многие твердили, что если бы Джуна начала лечение раньше, то исход оказался бы иным. Это наивно и печально.

Способности Джуны несколько раз проверяли. Было время, когда некоторые научно-исследовательские учреждения создавали специальные лаборатории по изучению экстрасен сорных способностей, куда приглашали всех потенциальных экстрасенсов – от Чумака и Лонго до Кашпировского и Джуны. Разумеется, меня тоже приглашали пройти тесты, от которых я никогда не отказывался. Академика Гуляева интересовал феномен повышения температуры участков тела пациентов Джуны под влиянием бесконтактного массажа. Повышение температуры действительно зафиксировали. Ничего необычного, правда, в этом нет. Известно, что температура тела человека и отдельных его участков может заметно меняться под влиянием десятков обстоятельств. Например, если человек напрягается, калийно-натриевые соли просто “выстреливаются” из организма вместе с потом. Микрокапелька пота целителя, попавшая на кожу пациента, естественно, способна вызвать ответную реакцию организма, вплоть до некоторого повышения температуры в зоне контакта. Тем не менее Джуна нередко подчеркивала, что способна непосредственно влиять на клеточные структуры организма. Вот и надо бы, по идее, проверять и исследовать, как реагирует на действия Джуны клетка. Но именно таких исследований никогда не проводилось. Полагаю, потому, что итог их заранее ясен и исследователям, и самой Джуне.

Как возможно, например, относиться серьезно к такому факту. Однажды по телевидению прошла передача с участием Джуны и двух профессоров, которые рассказывали о своем ноу-хау – способе активизации состояния человека. “У Джуны уникальная способность, – объясняли профессора, – она воздействует на человека сразу тремя полями…” “Нет, – поправляет их Джуна, – я воздействую четырьмя полями”.

На человека действительно можно воздействовать. У нас есть пять сенсорных каналов. Зрительный – на него воздействуют светом, образом, движением. Слуховой – воздействие звуком, речью, тембром голоса. Тактильный – лучший способ воздействия – массаж, физический или температурный. Есть еще обоняние и осязание. Определи, что у человека доминирует в данном конкретном случае, и воздействуй на здоровье – так издавна поступали поколения врачей.

Медицина – наука о здоровье и нездоровье человека – одна из сложнейших. Мы узнали очень много о себе, но не знаем еще больше. В людях всегда жила мечта о панацее, избавляющей от всех болезней и страданий, – эликсирах здоровья и вечной жизни, живой и мертвой воде, молодильных яблоках. Эти прекрасные сказки живут в сознании многих и поныне. Именно поэтому эксплуатация человеческой надежды бесконечно аморальна и безнравственна.

ТОКИЙСКИЕ ВОЛШЕБНИКИ

Несколько лет назад мне довелось съездить в Японию вместе с исполнителями психологических этюдов Геннадием Игнатенко и Валерием Лавриненко, чтобы выступить там на телевидении в юбилейной программе телекомпании. Некоторое время я раздумывал, соглашаться ли. Дело в том, что если Лавриненко блестяще показывает факирские номера и многие другие трюки, никогда не пытаясь дурачить зрителей больше, чем они того заслуживают, и выдавать свое искусство за парапсихологию, то Игнатенко непременно старается внушить зрителям, что они видят не фокусы и трюки, а нечто сверхъестественное и недоступное для объяснения с материалистических позиций. Притворяться и врать незнакомым японцам мне совсем не хотелось. Но в конце концов я решил ехать. Представители японской телекомпании посмотрели несколько моих психологических этюдов и сказали, что именно это им и надо. К тому же в Японии я ни разу не был.

Приехали, стали репетировать – ничего не получается! Валера Лавриненко изображал наступление клинической смерти: ложился в ванну с водой и долго не дышал. При этом все приборы должны были фиксировать остановку сердца и полное прекращение жизни. Это конечно же трюк. Технически очень хорошо поставленный, не буду раскрывать полностью как, чтобы не провоцировать читателей на попытки воспроизведения в домашних условиях, – тут все же нужна определенная техническая и особенно физическая подготовка, которая у Лавриненко была на высочайшем уровне. Намекну лишь, что гипервентиляция легких кислородом существенно увеличивает продолжительность пребывания под водой. Но японские приборы очень хорошего качества и сразу же показали, что сердце у Лавриненко бьется, как у молодого, хотя он действительно лежит под водой пятнадцать минут и не выныривает, – но! – эффект совсем не тот, настоящим “трупом” Лавриненко сделаться никак не может.

У Игнатенко тоже все идет не так, как надо. Он в своем номере должен гипнотизировать добровольцев и заставлять их в состоянии гипноза проделывать всякие штуки: обжигать пальцы совершенно холодным предметом, пить шампанское из-под водопроводного крана и даже взбираться по вертикаль ной стене без приспособлений.

Трюк стар, как история парапсихологии. Часть добровольцев – истероиды – обязательно гипнотизируются, они так хотят. Не важно, кто их гипнотизирует, они покорно впадают в гипноз. Кстати, работать с такими на сцене тяжелее всего. Черт их знает, что у них на уме. Пробуждаясь, они могут с грохотом упасть на пол, и за их синяки потом должны отвечать артисты.

Другая часть как бы гипнотизирует сама себя и с удовольствием участвует в артистическом розыгрыше на сцене, поскольку все проделывает за компанию с остальными.

А третья группа – самая большая – обманщики. Это нормальные и здоровые люди. Ни в какую парапсихологию они не верят – и правильно делают. Поэтому настоящий артист успевает с каждым из них, пока они собираются на сцене, незаметно договориться. Такие штуки замечательно проделывал мой друг – артист Джон Мостославский. Он прямо на сцене незаметно для всех мог уговорить подыгрывать ему даже профессионала врача-психолога, который специально приходил его разоблачать.

Но с японскими добровольцами у Игнатенко ничего не получалось. Японского языка он не знает, а по-русски японские добровольцы, естественно, не гипнотизируются. Не помогал и переводчик, хотя очень старался.

А у меня провал по другой причине. Показываю свои этюды – “Семь дел одновременно”, математические вычисления в уме, соревнование с ЭВМ, “живая энциклопедия” – японцы вежливо головой кивают, а глаза грустные. Не то. Это все, говорят, номера интересные, но мы, в принципе, понимаем, как они делаются. А надо, чтобы не понимали. У вас, господин Горный, просто такие же способности, как у наших ЭВМ. Тогда я прямо спрашиваю: вы стремитесь к истине или к успеху передачи? Вам нужен материалистический научный подход или натуральный актерский обман? Они кивают веселее: нам, говорят, все равно, только чтобы поинтереснее смотрелось с экрана. А научный подход необязателен.

Как хотите, говорю, пожалуйста. И стал показывать им этюды. Эффектные, красивые, но, естественно, никакого отношения к серьезной науке не имеющие. Японцам нравится. Тогда я спрашиваю: а кто у вас в качестве добровольцев-гипнотизируемых? Отвечают: это все очень хорошие актеры. Ну вот, говорю, если действительно хорошие актеры, они просто обязаны сыграть загипнотизированных так, чтоб никто не догадался. Это им в самом деле прекрасно удалось, и номер с гипнозом у Игнатенко получился отменно. И у Лавриненко все было в порядке после того, как прибор, который считал удары сердца, вынесли подальше из студии. Передача прошла с потрясающим успехом…

КОНКУРС ЭКСТРАСЕНСОВ

В какой-то момент я осознал, что в борьбе с шарлатанами требуется нечто вроде оружия массового уничтожения. Справиться с ними поодиночке целой жизни не хватит.

Я объявил через прессу и телевидение, что организуется конкурс по исследованию экстрасенсорных способностей, в котором может принять участие каждый, кто считает себя экстрасенсом. Тот, кто докажет свою исключительность перед комиссией, в которую кроме меня войдут известные ученые, получит награду в размере 10 тысяч долларов США.

Вначале на мое объявление откликнулись почти 1400 экстрасенсов, но когда они ознакомились с условиями испытаний, число соискателей награды сократилось до 400. Конечно же я персонально пригласил принять участие в испытаниях всех известных уникумов – от Чумака и Лонго до Кашпировского и Джуны. Никто из них, разумеется, на приглашение не отозвался. Впрочем, я на это и не рассчитывал.

В проверочную комиссию вошли два наших известных ученых: психолог профессор В. Лебедев, долгое время ведавший психологической подготовкой космонавтов в Звездном городке, и невропатолог профессор К. Уманский. В испытаниях они играли роль не только арбитров. Поскольку одним из условий программы испытаний экстрасенсов было диагностирование болезней, мы намеревались предоставить испытуемым возможность поставить диагноз пациентам, истории болезни которых для медиков тайн не представляют. Уманский и Лебедев отобрали из нескольких клиник пациентов с твердо установленным диагнозом – язва желудка, перенесенный инфаркт, болезни почек и печени… Разумеется, эти пациенты принимали участие в наших испытаниях абсолютно добровольно. Надо сказать, что делали они это с большим желанием и интересом.

Заданий было всего два.

Первое заключалось в следующем. Испытуемому предлагались десять одинаковых пакетов, в которых находились различные материалы – металлическая пластина, лист фанеры, бумага, пластина металла, нагретая на один градус по сравнению с температурой окружающей среды, слаборадиоактивная или намагниченная пластина, электронейтральный асбест и так далее. Испытуемый, не прикасаясь к конвертам, должен был определить, что находится в пакете. Метод проверки слепой. Члены комиссии, так же как испытуемый, не осведомлены о содержании пакетов. Испытуемый называет номер пакета и сообщает его содержимое, члены комиссии записывают, а потом проверяют результаты записей.

Успешно преодолевшим этот этап испытаний считается тот, кто правильно назовет содержимое трех пакетов из десяти. То есть я готов был признать феноменом всякого, кто ощутит и определит биополе (если оно в самом деле существует) всего у 30 процентов предложенных к опознанию предметов.

Участники испытаний приходили с бумагами и рекомендательными письмами от всяческих академий потусторонних наук, которых ныне развелось огромное множество, скрепленными печатями и подтверждающими, что соискатели являются выдающимися уникумами человечества. Бумаги бумагами, но сейчас наступал момент истины. Испытания шли день за днем, а результат неизменно оставался нулевым. Некоторых это несколько смущало, но не очень сильно: впереди ждал второй этап, на котором каждый из них намеревался взять реванш.

Правда, был один забавный момент. Как-то во время испытаний очередного соискателя я вышел покурить. Вдруг выбегает профессор Лебедев и сообщает почти с ужасом: “Юра! Определяет!”

Да не может быть! Ну-ка, давай проверю. Возвращаюсь и проверяю сам. Действительно определяет! Да не три, а четыре пакета из десяти! Признаться, я был сильно смущен и озадачен. Спрашиваю испытуемого: “Ты, собственно, кто?”

Он отвечает: “Я работаю на телевидении оператором. Услышал про конкурс и просто решил из любопытства провериться”.

Я был почти в шоке, как и мои почтенные профессора. Начинаем усиленно думать, в чем же дело. И догадываемся.

Дело в том, что наши пакеты были из белой бумаги. За несколько дней испытаний на них осела пыль. Но по-разному. Там, где был магнит, – больше, где диэлектрик – меньше… И этот молодой человек на подсознательном уровне, профессиональным глазом оператора заметил разницу. Вот он-то – один из всех четырехсот – и был в моем понимании настоящим экстрасенсом. Но проверяли мы не профессиональные качества, а сверхчеловеческие. Мы заменили пакеты на новые, чистенькие и повторили испытание. Результат, естественно, был ожидаемым – нулевым.

Паренек этот посмеялся и ушел, а остальные экстрасенсы не сдались. Мы, говорят, работаем не на металлах и диэлектриках, а на живом материале. Наше призвание – лечить людей. На живом пациенте все покажем.

Хорошо, будем проверять. Но, поскольку эксперимент должен быть чистым, нужно исключить возможность применения сугубо профессиональных навыков. Опытный врач зачастую по внешнему виду пациента: цвету кожи, глаз, конституции, частоте дыхания, запаху изо рта – способен определить, чем именно он болеет. Если у кого-то из испытуемых есть минимальная медицинская практика, это сразу ставит его в неравное положение с остальными. Поэтому эксперимент решили проводить вслепую. Определять заболевания нашим экстрасенсам предстоит через ширму, которая скрывает больного.

А какая, собственно, разница? Вы же, как и Джуна, свободно работаете с биополями.

Начинаем экспериментировать. Происходило это так. Каждому экстрасенсу-диагносту предлагалось “ощупать” с помощью биополей трех пациентов. Заводим первого. Предлагаем для начала определить, мужчина это или женщина. Экстрасенс дает ответ – мы записываем. Теперь, пожалуйста, сообщите диагноз. Опять записываем. И так с каждым.

Нужно ли говорить, что результаты диагностики оказались нулевыми. Женщинам определяли воспаление простаты, у мужчин, напротив, обнаруживалась эрозия матки. Но и тут произошел курьезный случай. Один соискатель премии и лавров уникума пришел на испытания вместе с подругой. Прогонять даму мы не стали, проявили слабость и тут же раскаялись. Она устроилась в комнате таким образом, что могла видеть, кто именно находится за ширмой. На эстраде я выступаю много лет и отлично знаю, что разработать код незаметной передачи информации между двумя участника ми какого-либо действия не стоит ровным счетом ничего.

Правда, все происходящее в комнате, где проводились испытания, мы снимали заранее установленной скрытой камерой. Один из наших ассистентов, ведущий наблюдение с помощью камеры, увидел, что происходит что-то не то, и дал нам знать. Тем временем конкурсант точно определил, что за ширмой мужчина, и предположил у него язвенную болезнь. Надо сказать, что заболевание было указано верно. Но на жульничество все мы обиделись, хотя и не подали виду. Подругу его попросили выйти из комнаты и как ни в чем не бывало продолжили испытания.

Но недобросовестность подлежала наказанию. В качестве второго пациента я завел за ширму того больного, которого испытуемый уже осматривал. На этот раз почему-то у него обнаруживается перенесенный инсульт. С каменными лицами мы все это записали. У третьего пациента экстрасенс определил какие-то женские болезни. Тут он прокололся так сильно, что нам стоило огромных трудов сохранять серьезность до завершения испытания. Дело в том, что вместо третьего пациента я усадил на стул за ширмой манекен, одетый в генеральскую форму, который одолжил у друзей в одном театре…

В общем, наверное, уже ясно, что премию в 10 тысяч долларов получить никому не удалось. Этот эксперимент был описан в газете “Труд”. Очень жаль, что телевидение категорически отказалось показать эти наши опыты, хотя мы все сняли на видеокамеру и предлагали запись практически всем каналам. В то время телевидение интересовали совсем другие проблемы.

Подобные испытания дважды проводились в Америке. Любому желающему предстояло доказать, что он экстрасенс. Испытания велись примерно по той же методике, какую применяли и мы. Разве что объявленная сумма премии была больше. В первый раз она составила 500 тысяч долларов, а во время второй попытки ее увеличили до миллиона. Комиссия собралась авторитетнейшая: известнейший физиолог Гликман, иллюзионист Фокс, а также лауреат Нобелевской премии Роберт Парк. Желающих получить награду тоже набралось побольше – более 40 тысяч кандидатов в экстрасенсы. Однако приз, как и в нашем случае, остался невостребованным.

КАК СТАТЬ ЭКСТРАСЕНСОМ

Когда я решил профессионально заняться психологическими опытами и этюдами, то понимал, что научиться предстоит очень и очень многому. Школ, готовивших мастеров психологических этюдов, не существовало ни в СССР, ни где-либо в мире. Секреты профессии мне предстояло осваивать в основном самостоятельно. Номера в программе накапливались постепенно. Начинал я с гипноза. Существую т вполне определенная техника выявления наиболее склонных к внушению личностей и собственно техника гипнотизирования. Недавно побывавший на моем юбилее журналист описывал, как в банкетном зале в воздух поднимались столы и сам Горный левитировал над собравшимися. На самом деле конечно же никто никуда не летал, я тихо сидел за столом и поедал салаты. Просто незадолго до начала банкета, беседуя с журналистом, я ввел его в состояние суженного сознания с отсроченным внушением. По моей незаметной команде в определенный момент он начал видеть то, что потом взахлеб описал.

Секрет заключается в том, что вводить в измененное состояние сознания можно и незаметно для испытуемого, без использования привычной атрибутики гипнотизера – пассов и блестящих предметов. Одному шахматисту, фамилию которого по понятным причинам называть не стану, я посоветовал воздействовать на психику соперника резким запахом одеколона “Шипр”. Потому что, зная настрой соперника, его психический тип личности и психомоторику, предполагал, что резкий запах будет его возбуждать, но лишь до определенного времени. Потом по всем психофизиологическим законам в ощущениях наступает монотонность, так называемая парадоксальная реакция: снижаются внимание, острота восприятия всего происходящего, в том числе и на шахматной доске. Шахматист последовал моему совету, и это действительно здорово ему помогло.

Корректен ли такой прием? Правилами он не запрещен, это понятно, но морален ли? Предоставляю судить об этом читателям. Со своей же стороны замечу, что настоящая победа в большом спорте требует мобилизации всех ресурсов, всех возможностей, способности предельно концентрироваться на достижении результата. И побеждает тот, кому это удается наилучшим образом. К тому же в описанном случае с “Шипром” оба соперника, в принципе, находились в равных условиях…

Гипноз не панацея на все случаи жизни, он имеет строго ограниченные рамки применения. Однажды сотрудники правоохранительных органов, у которых я выступал, рассказали с большим сарказмом, что как-то пригласили знаменитого гипнотизера, чтобы тот помог “расколоть” преступника. А гипнотизер не смог, преступник его обманул. Тогда, сказали сотрудники, мы сами взялись за дело и вскоре без всякого гипноза заставили преступника дать признательные показания. Я догадывался, о каком именно гипнотизере идет речь, поскольку знаю всех представителей своего жанра. И знаю также, что определить, врет человек или не врет, даже в измененном, гипнотическом, состоянии очень сложно. Трудно отсеять правду от лжи или фантазии. Прежде всего потому, что вначале нужно понять: в самом ли деле испытуемый впал в гипнотический сон.

Мои учителя разработали для проверки простой прием. Когда вызванные на сцену люди как бы засыпают, исполнителю при ограниченности времени важно понять: по-настоящему спит испытуемый или придуривается, чтобы потом вдруг неожиданно вскочить и сказать: “Да отстаньте вы от меня со своими глупыми заданиями! Не желаю я на людях дурака валять!” Скандал, полное фиаско! Так вот, чтобы не допустить подобного конфуза, опытный специалист просто подходил к каждому из заснувших добровольцев и незаметно для зрителей легонько укалывал его булавкой. Тот, кто притворялся, естественно, реагировал, а иногда вскакивал с ойканьем – тут реакция проявляется мгновенно.

Освоив технику гипноза, я начал развивать память – так появились номера с запоминанием рекордного количества слов, имен, отчеств, чисел. Нужно сказать, интуитивно я понимал, что во всех моих экспериментах память – базисный процесс, причем память всех видов: слуховая, зрительная, двигательная. Что касается двигательной – она была у меня развита отлично и от природы, и благодаря занятиям спортом. А зрительную и слуховую нужно было тренировать, чтобы многократно увеличить.

Тут мне могли помочь приемы и методики, известные с незапамятных времен. Мнемоническая техника создавалась и совершенствовалась на протяжении тысячелетий. Начал я с того, что раскопал все эти системы и тщательно изучил. Каждая из них имеет свои преимущества и недостатки, но основаны они, как правило, на переводе рядов чисел в образы. Чтобы запомнить много цифр, нужно соединить каждую из них с каким-то образом. Так я и сделал вначале, взяв набор образов самых элементарных предметов: ручка, карандаш, телефон, радио и так далее. И все соответствия каждой определенной цифре вызубрил так, что мог их воспроизвести, разбуди меня посреди ночи. Теперь, чтобы запомнить цифровой ряд, я мысленно выстраивал образы точно так же, как это делал Шерешевский. Ну, например: авторучка рядом с телефоном, на котором висят бусы. Звучит как абракадабра, но образ вполне зримый и означает, к примеру, цифры 4, 5 и 7. Используя эту методику, я быстро научился запоминать надолго приличный ряд цифр за полторы-две минуты – точно так же, как смог бы сделать каждый человек с нормальной памятью.

Но этого мне было недостаточно. Да, теперь я обладал способностью запоминать не хуже Шерешевского, но хотел делать это гораздо лучше! Во мне всегда был чрезвычайно силен заряд рекордсменского духа, и я принялся разрабатывать свою собственную систему быстрого запоминания. Теперь, кстати, я преподаю ее элементы в своем мастер-классе. Я стремился научиться запоминать ряды, состоящие не просто из цифр, а из чисел – двух-, трех-, четырехзначных. И гораздо быстрее, чем Шерешевский, чего до меня не делал никто.

Мой собственный мнемонический принцип заключался в том, что цифры и числа я ассоциировал не с предметами, а со статьями энциклопедического словаря. Я выучил наизусть десять тысяч имен, отчеств и фамилий, фигурирующих в энциклопедии. И каждому из них соответствовало определенное число. Например, число 824 у меня – “Мичурин”, 1594 – “Лев Яшин” и так далее.

Запомнить такой объем информации при помощи простой зубрежки невозможно или бесконечно трудно. Требуется особая методика запоминания – ассоциативная. Нужно научиться предельно концентрироваться. Так я пришел к необходимости освоения приемов аутотренинга. В то время я еще не знал о существовании йоговской системы. В Советском Союзе о ней знали единичные специалисты, и в Барнауле я не мог, естественно, найти никаких источников. Лишь много позднее я познакомился с йогой, хотя должен сказать, что, очень уважая хатха-йогу как исключительно эффективную систему физических упражнений, следующую ступень, раджа-йогу, я недопонимал, будучи сугубым материалистом. А тогда я занимался, используя доступные для изучения европейские системы обучения концентрации. Начинал с системы Шульца, учился “отключать” внешние раздражители, шум, настраиваться на процесс запоминания.

Но механически использовать существующие системы самосовершенствования казалось мне недостаточным. Хотелось проследить все этапы прохождения информации – то, что изучают великие науки нейрофизиология, нейропсихология, постижением которых мне пришлось заниматься на протяжении многих лет. Я стремился понять механизм процесса и использовать знания для достижения цели.

Так или иначе, но результатов я добился впечатляющих. Настал момент, когда я твердо знал: того, на что я способен, не может больше никто в мире. В заочном соревновании с Шерешевским и другими феноменами я одержал победу. Научиться запоминать длинные ряды игральных карт, нот – да чего угодно! – было много проще. Я точно так же перекладывал набор запоминаемых предметов на уже зафиксированные памятью образы.

Предупреждая скептический вопрос: зачем нужно было тратить столько сил и времени? – напомню, что основная моя цель – не просто стать профессионалом в избранном жанре, мастером экстракласса, лучшим из лучших – но и понять, как этими механизмами управлять.

Вот тут нужно остановиться на одном важном обстоятельстве. Когда Горный на сцене удивляет людей феноменальной памятью – это одно. В обычной жизни я иногда бываю совсем другой. Я тренировал память, запоминая тысячи бит информации, но при демонстрации исключительных способностей решающее значение для меня всегда имела установка.

Что это такое? Приведу классический пример из учебников психологии. Группе школьников прочитали и предложили запомнить два рассказа. Но перед тем предупредили, что первый рассказ нужно воспроизвести на следующий день, а второй запомнить надолго. На самом деле проверку устроили через четыре недели. Оказалось, что второй рассказ школьники запомнили гораздо лучше. Это и есть установка.

Так вот в быту, в обычной жизни у меня не то что плохая память, а, возможно, опять иногда же, самая плохая. Когда жена посылает меня в магазин за продуктами, то обязательно записывает на бумажке, чего и сколько нужно купить. Иначе я забуду. Если, конечно, не сделаю установку – акт внимания на то, что говорит жена. Как мудрая женщина, прожившая со мной почти сорок лет, Галина Игнатьевна на это не очень рассчитывает.

Умение абстрагироваться и забывать – тоже важное качество; если бы я не освоил его, то давно бы сидел в психиатрической больнице.

Следующим этапом для меня стали опыты с так называемым чтением мыслей. Я неслучайно употребляю определение “так называемое”. В прямом смысле читать человеческие мысли никто не способен, это объективная реальность, никем и никогда не опровергнутая. Хотя сегодня я и несколько пересматриваю свою позицию категорического неприятия существования паранормальных явлений, но к тем людям, кто называет себя телепатом, отношусь по-прежнему очень плохо. Как к шарлатанам и профанаторам проблемы.

До сих пор я специализировался на явлениях так называемого проявленного мира - окружающей нас объективной реальности, которую всякий может “потрогать”. Должен признать, однако, что, возможно, существует и мир, пока непроявленный - неизученный и неведомый, о свойствах которого мы можем только догадываться.

Сейчас я считаю, что моя интуиция и представляет собой реакцию на мир непроявленный…

Как-то я разыграл своих друзей – профессоров В. И. Лебедева и К. Г. Уманского, продемонстрировав им опыт с мысленным отсроченным внушением. То есть это было конечно же как бы мысленное внушение. Я загипнотизировал девушку-испытуемую, она спала, а мы тем временем беседовали. И я сказал: как только вы попросите меня – она тут же проснется, потому что я дам ей телепатический приказ. Разумеется, они не верили, потому что, будучи серьезными учеными, понимали: мысленного посыла быть не может. Но получилось по-другому. Девушка действительно проснулась в нужный момент. Они были поражены. Секрет заключался в том, что я запрограммировал девушку не на слово, не на звук, а на запах нашатырного спирта. Как только понадобилось ее пробудить, я незаметно открыл пробирку, которая у меня была под рукой. И девушка тут же вышла из транса. Профессор а же на запах не обратили абсолютно никакого внимания.

Друзья оценили мою находчивость.

Таким образом, мое “чтение мыслей” представляло собой прежде всего анализ проявленного мира, который базировался на строго научном подходе. Я ставил этот опыт с позиций знания физиологии, анатомии и классической психологии, прежде всего психологии межличностного общения, дифференцируя факты объективной реальности. Таким образом я отыскивал спрятанный в зале предмет, чаще всего – иголку. В поисках мне помогал доброволец из зала, который знал, где она спрятана, и мысленно внушал мне, куда двигаться. Вначале при этом я держал его за руку. На самом деле помогал мне вовсе не мысленный посыл, а мышечная реакция добровольца на мои движения. Ее хорошо регистрируют люди с повышенной мышечной чувствительностью. Такая чувствительность у меня, благодаря спорту, развита прекрасно. Ничуть не преувеличивая, скажу, что в этом отношении мне может позавидовать практически любой выдающийся спортсмен или танцор. Вместе с добровольным помощником я совершал движение в ту или иную сторону в поисках спрятанного предмета и улавливал его мышечный ответ. Он не успевал мгновенно перестроиться, то неосознанно препятствуя мне, то поощряя. Мой поиск шел по принципу “горячо-холодно”, “да-нет”, и таким образом я постепенно приближался к искомому месту. Этот метод удалось отработать практически сразу, и получалось все весьма успешно.

Другой способ поиска, намного более трудный, который я освоил позднее, – бесконтактный. Этому я учился постепенно, в ходе множества выступлений. Чтобы искать в большом зале спрятанную иголку без мышечной подсказки зрителя, нужно научиться обнаруживать и анализировать другие источники информации: движение зрачков, общую динамику и ритмику неосознанных телодвижений добровольного зрителя. Постепенно я освоил и эти приемы. Вдобавок, чтобы сделать реакцию помощника более непосредственной, я вел отвлекающий разговор, усыпляя его бдительность.

С течением времени я перешел к самому сложному. Найти спрятанный предмет без контакта и с завязанными глазами, кроме меня, не мог и не может никто. Ни Мессинг, ни кто-либо из практикующих ныне исполнителей подобных психологических этюдов.

Не знаю, поймет ли читатель, как именно я это делаю, но постараюсь объяснить исчерпывающим образом. Теперь из информационных источников мне оставались только звуки. Походка зрителя-добровольца, реакция зала… Я провел на эстраде тысячи выступлений, и постепенно громадный накопленный опыт превращался как бы в интуитивное видение происходящего. Успех поиска зависит от десятков совершенно несущественных для неподготовленного человека деталей. Ну, к примеру: обычно я прошу дать мне сигнал к началу поиска аплодисментами. И если хлопать начинают относительно быстро, секунд через тридцать, я понимаю, что за это время спрятать иголку в центре зала нельзя – просто не успеть. Искать ее нужно справа, слева, в первых рядах или на сцене; словом, довольно значительная часть пространства аудитории уже исключается.

Потом я выхожу на сцену, где мне тщательно завязывают глаза. Сразу должен сказать: завязывают глаза по-настоящему, без всяких хитростей, никаких дырочек в обыкновенной повязке нет. Но перед тем как это произойдет, я могу задать несколько незначащих вопросов, которые мне впоследствии помогут. Например: “Вы хорошо знаете, где спрятана иголка?” Пусть участвующий в испытании зритель ведет себя, как партизан на допросе, не его реакция мне нужна, а реакция зала. Два-три перекрестных взгляда, которые я должен уловить в зрительских рядах, еще более сузят для меня зону предстоящего поиска.

Немаловажно и то, из кого, собственно, состоит аудитория. Например, выступая перед работниками правоохранительных органов, я заранее чувствую их профессиональный интерес к происходящему. Ведь то, что я делаю, похоже на обыск в квартире подозреваемого. Они и прятать иголку станут не так, как простые обыватели, а со знанием дела – где-нибудь в самом верху портьеры или внутри стебля цветка в букете. А работники торговли, как я заметил, любят прятать иголку в одежде, в самых скрытных, мягко говоря, местах.

И конечно же основной объем информации во время поиска я должен получить от добровольного участника – “транслятора мыслей”. Поэтому очень важно знать, что же он (или она) собой представляет как личность, чего, собственно, я могу от него ожидать и в какой форме. Для этого мне пришлось потратить немало времени на серьезное изучение стилей мышления. К тому времени я знал большинство принятых в психологии классификаций типов человека. Их очень много, начиная с известных классификаций Гиппократа, Павлова, Шолтона, Юнга. Есть система 10 психотипов Леонгарда, существуют классификации по анатомическому строению, по мускульной, нервной, дыхательной системам, эмбриологическим задаткам. Я должен был учитывать описанные в работах Эрика Эриксона возрастные факторы, волевые характеристики и так далее, потому что необходимо было определить, как вести себя с любым зрителем, вызвавшимся участвовать в опытах на сцене.

Но все же это остается лишь подготовительным периодом, хотя и чрезвычайно важным. Наконец, я приступаю к поиску. А за мной неотступно следует доброволец, мысли которого я должен “читать”. И вот тут, когда из всех информационных каналов доступным остается только один – слух, основная моя задача – оценить твердость его походки. Ноги, оказывается, могут подсказывать не хуже, чем выражение лица. Уверенный шаг. Неуверенный. Вот доброволец чуть приотстал, затем нагнал меня. И я постепенно, шаг за шагом, приближаюсь к спрятанной иголке, проверяя по реакции сопровождающего правильность направления…

За время выступлений изобретательные зрители прятали иголку порой в самых неожиданных местах. Выступая в колхозе знаменитого полевода, дважды Героя Социалистического Труда Никиты Головацкого, который экспортировал высокосортные семена кукурузы даже в Америку, мне пришлось отыскивать иголку в огромной горе кукурузных початков. А когда я выступал с шефским концертом в исправительной колонии, один заключенный засунул иголку в маленький огурчик и проглотил его, привязав леской к зубу. Иголку я обнаружил. Этот парень сидел за мошенничество, и остальные заключенные дружно кричали ему: “Какой же ты аферист, если не мог иголку как следует спрятать?!” На что тот отвечал: “Юрий Горный выше меня классом”.

Как-то Игорь Ильинский мне сказал: “Вы больше похожи не на артиста, а на спортсмена”. Думаю, он отчасти прав. Я не артист, я – исполнитель. Некоторые исполнители этого жанра называли себя в афишах “магами”. Я подобных слов чурался. Мои программы проходили под девизом: “Что? Где? Когда? Почему?”. Я должен был обязательно объяснить, “почему”. Маг, колдун – звучало для меня несерьезно. Я всегда подсознательно ощущал себя в некотором роде представителем общества “Знание”, который должен объяснить людям, что именно происходит на сцене. Но по большому счету слово “маг” созвучно со словом “могу!”, и в этом смысле я готов его принять.

Один из наших выдающихся театральных деятелей признался однажды, что, увидев меня впервые на сцене, отнесся ко мне как к артисту весьма скептически. В его понимании исполнитель на сцене должен держаться совсем не так. Он даже хотел поначалу предложить мне несколько уроков актерского мастерства. Но чуть позже сам осознал, что мой “спектакль” идет не по разработанному автором пьесы и режиссером сюжету, а в истинно предлагаемых обстоятельствах, когда каждый следующий поворот событий заранее не известен, – и пришел к выводу, что научить меня чему-нибудь новому вряд ли сумеет.

Зачем я все это делал? Наверное, прежде всего, чтобы выиграть. Победить в заочном состязании с Мессингом, Шерешевским и любыми другими феноменами, хотел быть первым и лучшим из лучших. А во-вторых, я демонстрировал наглядно – и любой желающий мог участвовать в эксперименте, – что для проявления экстрасенсорных способностей не требуется никакой телепатии, астрологии и прочей несуществующей чертовщины. Это был мой постоянный ответ жуликам, которых и прежде было немало, а сейчас развелось без меры.

Постоянный успех сопутствовал номеру с демонстрацией так называемого “кожного зрения”, когда я с завязанными глазами, без контакта определял, какой предмет предъявляют зрители, какие фигуры рисуют мелом на доске. Но о “кожном зрении” нужно говорить особо.

Начну с того, что существование “кожного зрения” доказать мне не сможет никто и никогда, будь то недоучки-маги или уважаемые академики, попавшие под их влияние по совершенно необъяснимым для меня причинам. И, наоборот, я в лабораторных условиях берусь доказать, что такого зрения не существует, потому что пропустил несуществующий “феномен” через собственную модель, которая имеет объективные критерии оценки.

Хотя тут мне снова придется сделать ремарку. Сегодня критерии оценки действуют лишь до определенного уровня проявленного мира. Тем не менее почти все те, кого я подвергал критике и разоблачениям, заслуживали этого, потому что у каждого претендента я обнаруживал лукавство и желание околпачить, ввести окружающих в заблуждение. И, в конечном счете, извлечь из этого заблуждения материальную или иную личную выгоду.

Как мне ни обидно, этюд с одновременным выполнением шести различных действий, который считаю выдающимся, потому что я единственный в мире его исполняю, возбуждает зрителей гораздо меньше. Только ученые в состоянии оценить его по достоинству, а зарабатывать мне приходилось на ярких, зрелищных номерах, к которым относится так называемое “кожное зрение”. И этот номер сражал наповал всех: от обывателя до академика. Заметьте, я постоянно повторяю: “так называемое” – и это абсолютная правда.

Я могу, конечно, раскрыть профессиональный секрет, рассказать, на чем строится номер с “кожным зрением”, могу даже научить ему тех, у кого есть к тому какие-то способности, но делать этого в книге не стану. Потому что номер (а это действительно номер, а не научный опыт) вызывает наибольшее восхищение зрителей, которым мне жертвовать не хочется.

Итак, рассказывать секрет номера не стану, но принцип объясню. Я использую доступные мне (как и многим из нас), отточенные тренировками каналы восприятия, которые позволяют имитировать “кожное зрение”. Конечно же о банальном подглядывании сквозь повязки на глазах тут речь не идет.

Вообще, я мог бы напустить столько дыма, что не знал бы потом, как все это расхлебать. Если б я принялся объяснять то, что делаю, используя категории непроявленного мира, – мне бы поверили все, кому плохо жить без мистики. Но я этого не делал никогда и не делаю. Хотя, положа руку на сердце, до конца исключить возможность существования “кожного зрения” не решаюсь. Иногда, стоя у доски с залепленными, завязанными глазами, я вдруг настолько остро чувствую, какую именно фигуру мне нарисуют, какое число напишут, что уверен в результате на сто процентов. Повторяю: это происходит иногда. Не всегда! Если бы это было всегда, я бы завтра же кричал о “кожном зрении” громче всех и весь мир обвинил бы в непонимании сути проблемы.

Как объяснить свое предвосхищение, не знаю. Пока не знаю. Разве что вероятностным прогнозированием. Ведь интуиция – мать опыта.

В моей программе есть этюды, опыты и номера. Этюды – наука, возведенная в ранг искусства. Поиски иголки – тоже этюд. И каждый раз – это настоящая импровизация.

Опыты – чистая наука – быстрый счет, демонстрация памяти, одновременное выполнение нескольких действий. Когда я демонстрирую мгновенное запоминание написанных зрителями на длинной бумажной ленте ряда цифр, то учитываю даже цвет фломастера, которым они пишутся, потому что каждый цвет действует по-своему. Какое освещение в зале – зрители не обращают внимания, а я мгновенно замечаю.

“Кожное зрение” – мнемотехника с угадыванием задуманных фамилий и имен, демонстрация “телекинеза” и так далее – это трюки, номера. Хотя и тут со мной немногие исполнители сравнятся, учитывая объем моей памяти для этих номеров.

ПРИМЕЧАНИЕ ЗАПИСЧИКА. ОПЫТЫ И ТРЮКИ

Я познакомился с Юрием Горным в 1993 году. По заданию редакции газеты, в которой тогда работал, пришел к нему с просьбой прокомментировать феномен внезапного появления в стране невероятного количества магов, колдунов и прорицателей. Общий язык мы нашли очень быстро: проблема для Горного оказалась больной. Поговорили сколько надо, а потом перешли на темы более общие. Горный меня по-человечески интересовал давно и очень сильно, и я рад был возможности узнать о нем как можно больше. Горный не был бы Горным, если бы не попытался удивить журналиста своим мастерством. Желание удивлять, завоевывать внимание, покорять зрителя, будь он хоть в единственном числе, – сидит чрезвычайно глубоко в его натуре. Сам он позднее назвал это “чемпионским комплексом”: ты уже состоялся как личность и профессионал, тебе уже нет необходимости доказывать на каждом шагу свой уровень, можно спокойно почивать на лаврах, но в душе всегда присутствует порыв, заставляющий проделывать это снова и снова. Поэтому, когда я заговорил о его этюдах, он без лишних слов тут же принялся мне их показывать. Иголку он разыскивать не стал, номера были не слишком сложные – нечто вроде ежедневной тренировки спортсмена, хотя достаточно эффектные. Для начала Горный продемонстрировал свои способности к “телекинезу”. Загаданная мной карта непонятно как, сама собой вылезла из колоды, которую Горный поднес на ладони. “Еще раз!” – потребовал я и тщательно протер очки в надежде разглядеть секретную ниточку, за которую исполнитель тянул карту. Карта вылезла снова, но никакой ниточки я так и не обнаружил.

Перешли к телепатии. Прохаживаясь по комнате, я считал про себя, а Горный внезапно говорил “Стоп!” и называл цифру, которую в данный момент я мысленно произносил.

- Ну, это понятно, – опрометчиво заметил я. – Видимо, я неосознанно веду счет в такт собственным шагам, а вы мои шаги тоже считаете.

Горный нахмурился, но спорить не стал. Тут бы мне остановиться. Ведь я уже знал, как задевает артиста неуместная проницательность всезнайки-зрителя. Помню, как страшно обижался Арутюн Акопян, показывавший в редакции журнала “Наука и жизнь”, тоже тренировки ради, совсем простенькие, “домашние” фокусы, когда журналисты бросались наперебой отгадывать секреты. Но гордыня уже полностью захватила меня, я возжелал хоть чуть-чуть сравняться с мастером хотя бы пониманием происходящего.

- А я тоже умею вызывать у себя состояние каталепсии и лежать на спинках стульев, – гордо сообщил я. Вообще-то это было правдой, поскольку я много лет занимался йогой и аутотренингом.

Горный ответил что-то неразборчивое. Как мне показалось: “Это каждый дурак сможет”. Впрочем, я не вполне уверен.

- Ну ладно же, – сказал он. Пошел в другую комнату, принес стопку книг высотой в полметра и положил на стол. – Сейчас вы задумаете число лет, которые намерены прожить на этом свете. Задумали?

- Задумал, – ответил я.

- Теперь умножьте его само на себя… возведите в степень… отнимите пятнадцать тысяч двести пятьдесят три… прибавьте…

Я уже сообразил, что этот трюк сродни арифметической задачке школьных времен, когда предлагается задумать любое число от одного до десяти, из которого после нескольких вычислений всегда получается 3. Но решил молчать, потому что суть номера состояла, по всей видимости, не только в арифметике.

- …Ну а теперь, – продолжал Горный, когда, закончив вычисления, я отложил ручку, – возьмите любую из этих книг и откройте ту страницу, номер которой у вас получился.

Книги в стопке были самые разные. Первый том “Анны Карениной”, “Политэкономия социализма”, огромный фолиант “Жизнь животных” и что-то еще, уже не помню. Я выбрал “Жизнь животных”.

- Следите за текстом с самого верха страницы, – велел Горный, слегка напрягся, полузакрыл глаза и начал: – “…цы (это перенос с предыдущей страницы – пояснил он) марала в период гона и спаривания проявляют исключительную агрессивность друг к другу, устраивая бои, которые могут продолжаться по несколько часов до полного изнеможения сражающихся…”

Он прочитал без малейшей запинки несколько предложений и остановился.

- Продолжать дальше? Я могу читать до конца разворота.

- Не надо, – ответил я несколько растерянно. – Только тут почему-то не про самцов марала, а про зайчиков.

- Каких еще зайчиков?! – раздраженно спросил Горный. – Откуда там зайчики?

- Вот… – я протянул ему книгу.

- Так ты, наверное, считал неправильно, – сказал Горный после паузы. – Ну-ка, давай сначала. Вот тебе калькулятор… Итак, задуманное число умножь… раздели… вычти…

Я старательно нажимал на кнопки.

- Сколько получилось? – потребовал немедленного ответа Горный, несколько нарушая режиссуру номера.

- Сорок три.

- Да этого же не может быть! – закричал Горный, отбирая у меня калькулятор. – Сейчас я сам все проверю! Какое число ты загадал?

- Сто двадцать четыре, – сообщил я.

- Сколько? – взгляд Горного был исполнен изумления моим нахальством. – Так ты же столько не проживешь!!!

- Ну знаете, Юрий Гаврилович, – обиделся я, – это уж мое дело.

- Вообще, верно, – устало согласился он, забрал со стола книги и понес на место.

А я только в этот момент сообразил, что в своих разоблачениях зашел слишком далеко. Да и какие, к черту, могли быть разоблачения! Запомнить наизусть полсотни страниц текста из двадцати настолько разных книг, держать их в памяти долгое время – да ведь мне на это и полжизни не хватило бы! А Горный показывал этот трюк, фигурально выражаясь, не снимая домашнего халата и тапочек. Я почувствовал, что установившийся контакт с мастером вот-вот прервется, и начал лихорадочно размышлять, как исправить ситуацию. Тем временем Горный вернулся в комнату.

- Ну вот, – сказал он, давая понять интонацией, что мне пора уходить.

- Юрий Гаврилович! – проговорил я с восторгом. – Да ведь ваш опыт гениальнее, чем вы сами догадываетесь. У меня ведь получилось число “сорок три”.

- Ну и что?

- Так ведь мне точно сорок три года. Неделю назад исполнилось! Честное слово, я могу паспорт показать!

- Да? – тон Горного смягчился. Он внимательно посмотрел на меня, все понял и рассмеялся…

ЭСТРАДА С ФАСАДА, А ТАКЖЕ С ИЗНАНКИ

На протяжении многих лет жизнь моя оказалась связанной с концертной деятельностью. Эстрада – мир совершенно особых отношений, постигать которые мне пришлось с самых азов. Отношения далеко не всегда чистые и безоблачные, поскольку в этой сфере крутились немалые деньги. В советский период официальные расценки за выступления были настолько смехотворны, что наши даже самые выдающиеся исполнители, известные не только в СССР, но и во всем мире, в сравнении со своими зарубежными коллегами получали очень мало. Но нищими они конечно же не были, поскольку помимо официальных ставок получали во много раз больше благодаря так называемым “левым” концертам.

Естественно, немалая часть не учтенных государством доходов доставалась администраторам, организующим выступления и гастрольные поездки исполнителей, и конечно же чиновникам от культуры вплоть до самых высших. Милиция с завидным постоянством возбуждала уголовные дела в отношении артистов и администраторов по распространенной тогда статье “незаконная предпринимательская деятельность с использованием государственных форм”. Смешно сказать, но к уголовной ответственности в то время едва не привлекли Муслима Магомаева, народного артиста СССР и признанного кумира, только за то, что ему заплатили больше положенной ставки.

Практически все известнейшие в стране администраторы были судимы за организацию “левых” концертов: Марк Бендерский, Леонид Григорьев, Виктор Войтенко, Эдуард Смольный и т. д. Администраторы, кстати, – особая страница в мире искусства. Они всегда оставались за кадром, практически неизвестные широким зрительским массам. С помощью немалого организаторского таланта, обширнейших связей по всей стране именно они выводили в свет, “раскручивали” наших звезд, делая их действительно популярными. Войтенко, например, одним из первых начал работать с Владимиром Высоцким. Преодолевая, блокируя и смягчая весьма недоброжелательное отношение властей, он сумел организовать Высоцкому сотни гастрольных выступлений по стране, с которых, собственно, и началась настоящая известность великого артиста.

Кстати, много позднее, когда их пути разошлись, Войтенко по совету своей последней жены – медика по образованию – вдруг решил сам выступать на эстраде с сеансами гипноза. В 1976 году он позвонил мне с просьбой дать ему несколько уроков. После чего Войтенко вплоть до своей смерти оставался самым популярным гипнотизером-эстрадником в средней полосе России, где он предпочитал выступать.

Леонид Витальевич Григорьев после отсидки для поправки материального положения временно взял под опеку моего учителя Илью Цейтлина, а потом начал работать с лилипутами. Всю жизнь он оставался их покровителем, организатором и патриархом такого рода эстрадных и цирковых групп.

Но вернемся к сути. Итак, если артист хотел жить в относительном достатке, без “левых” концертов ему было не обойтись. Но если он желал себе относительного спокойствия, приходилось делиться “левыми” заработками с чиновниками. Фактически – платить взятки. Иногда мне кажется, что настоящая коррупция в нашей стране началась именно с искусства – в других отраслях такого повального взяточничества не существовало. Давать взятки за возможность работать так, как умеешь ты и только ты, – унизительно, но это вынуждены были делать абсолютно все.

Конечно же я тоже делал “левые” выступления, поскольку считал, что за свой труд имею право получать столько, сколько действительно заслуживаю, потому что приносил филармонии и государству немалые деньги. Как и все прочие артисты, я был бы рад платить государству налоги со своих доходов, если бы оно, государство, разрешило мне такие доходы получать. Но чиновники не позволяли этого не только артистам, но и всему населению огромной страны…

А взяток я принципиально не платил и своему администратору категорически запрещал это делать. И тут же ощутил давление. То вдруг отменяется выступление, то срывается гастрольная поездка. К слову, сейчас все происходит точно так же, как тогда: если предприниматель, скованный запредельными налогами, пытается заработать, к нему тут же являются бандиты с требованием поделиться неучтенными доходами. Только тогда в роли “братков” выступал чиновный люд, обладающий полномочиями распоряжаться жизнью остальных смертных. Некоторая разница, конечно, тут есть, хотя и небольшая. Тогда не убивали за отказ жить по неписаным законам системы, зато могли надолго посадить.

Понимая, что надо предпринять какие-то действия, иду к директору филармонии и говорю напрямую:

- Никому ничего платить не буду!

Он мне так же прямо отвечает:

- Ты еще молодой, поэтому даю два месяца сроку, чтобы пришел в себя. Если не образумишь ся, тебя вообще снимут со сцены и запретят всякую деятельность.

Я знал, что он дружит с первым замминистра культуры Казахстана. Но считал, что сумею справиться с проблемой. У меня к этому времени тоже появилось немало влиятельных знакомых. Секретари обкомов Казахстана с большим удовольствием ходили на мои выступления, со многими из высоких начальников я встречался в неформальной обстановке, что, как известно, зачастую намного важнее. Но главной моей надеждой был Л. Энодин, работавший ранее в ЦК КПСС, а на тот момент занимавшийся вопросами культуры в городе Целинограде. Очень необычный, неординарный человек. Всю жизнь он оставался партийным функционером, но удивительным образом сохранил яркую индивидуальность и способность отстаивать свое мнение. Как-то ему даже удалось заступиться за одного известного деятеля искусств перед самим Сталиным, и того пощадили, не поставили к стенке и не отправили в лагерь. С Энодиным у меня на долгие годы завязалась настоящая дружба. В общем, я был настроен весьма оптимистично. Но, как оказалось, напрасно.

Неприятности начались с того, что внезапно всплыло мое барнаульское “дело”. Милицейские документы о моих незаконных выступлениях того периода (тогда я официально еще не числился исполнителем) оказались в Целинограде. Я получил повестку в милицию. Встретила меня там симпатичная женщина-дознаватель по имени Нелли Михайловна, начали разговаривать. Я рассказываю все как на духу: да, было время, выступал без специальных разрешений, но сейчас статус у меня другой, все делаю официально. Расстались мы вполне доброжелательно. По-другому и быть не могло, на уголовное дело мои прегрешения не тянули.

Но через очень короткое время меня вызывают в милицию снова. Теперь со мной беседует молоденький лейтенант Абай Сартаев. Разговор вначале идет точно по тому же руслу, а потом сворачивает в неожиданную сторону. После комплиментов моему искусству юный лейтенант вдруг начинает плакаться, что жизнь у него тяжелая, зарплата сотрудников милиции маленькая, а ему не хватает ста рублей на свадьбу. Ну, понятно, думаю я, и говорю: “Ваши проблемы понимаю и готов содействовать, вот вам двести рублей на свадьбу, только сожгите это мое “дело” прямо сейчас, чтобы больше меня никто не беспокоил”. Что он с удовольствием тут же и сделал. Сейчас, правда, я об этом очень жалею: там было немало интересного для моего личного архива.

Вышел из милиции довольный, хотя спустя минуту осознал: а ведь получается не по-моему. Первую взятку-то я уже заплатил. Постепенно начало приходить понимание, что этой войны мне не выиграть. Так оно и вышло. Не стали мне помогать секретари обкомов, не сумел этого сделать и Энодин. Как я ни барахтался, в 1969 году министр культуры Казахстана подписал приказ, запрещающий мои выступления. Конечно, в приказе ничего не говорилось о том, что я не желал делиться с начальством доходами. Речь там шла о сомнительности жанра вообще, о его несоответствии идеологическим принципам материализма и так далее.

На ухабах реальной жизни с меня постепенно облетал последний романтический пушок. Я начал понимать: борьбу со взяточниками явно проигрываю. Систему ломать никто не желал, и ни один из моих потенциальных (как я полагал) защитников заступаться за меня не стал.

Сгоряча я даже в КГБ пошел, но там мне сказали, что такие глобальные вопросы решаются на самом высшем уровне, а из Казахстана туда не достать. Короче говоря, дело кончилось тем, что выступать мне на территории Казахстана запретили, хотя я имел грамоты и восторженные отзывы о выступления х в высших партийных школах. Мотивировали это недостаточным идеологическим уровнем программы, но истинный смысл был абсолютно ясен: не хочешь платить – сам кушать перестанешь.

Но зарабатывать на жизнь надо. Оставляю дома жену с ребенком и еду в Туву. Почему именно в Туву? Да потому, что узнал вдруг: существует в этой республике хоровое общество, а при нем работает с программой группа цирковых медведей. Я и подумал: раз медведям можно, то почему нельзя мне? Тем более, что пост министра культуры Тувы занимал молодой человек, выпускник МГУ и кандидат физико-математических наук, который, как я полагал, сможет понять и оценить мой жанр по достоинству.

Приехал в город Кызыл со своим администратором Юрием Некипеловым в воскресенье. Выходной день, значит, министра нужно искать дома. Через знакомых узнали, где он живет, отправились туда, поскольку предварительная договоренность о встрече уже была. А министра дома нет. Жена говорит: он пошел с друзьями в баню. Ну и мы пошли в баню. В сауне парятся пять тувинцев. И хотя все они в одинаковых простынях и шлепанцах, я безошибочно вычислил среди них министра, что его сразу заинтриговало.

Представляюсь, начинаю рассказывать о своем жанре. Министр обрадовался:

- Очень хорошо, этого нам как раз и не хватало. Чем помочь?

- Устройте нас на работу.

- Что ж, – говорит министр, – постараюсь.

У меня от души немного отлегло. После бани, конечно, был ресторан, мы выпили, спели тувинские песни, и в конце министр пообещал, что завтра же свяжется с председателем Совета министров Тувы и решит мой вопрос положительно.

Действительно, на следующий день я уже показывал свои этюды компетентной комиссии. Все остались довольны, и нас приняли на работу на таких условиях, о которых я и мечтать-то не мог. Фактически нам дали карт-бланш: 90 процентов выручки от концертов мы оставляем себе, а 10 процентов идет на хозрасчет. Никаких “левых” концертов не надо! Мы начали ездить по республике и зарабатывать сумасшедшие деньги, которых у нас никогда не было. Работали не очень долго, а получили много. Отпускали нас из Тувы с большой неохотой, но мы уже соскучились по дому, по родным и близким.

В Целиноград я вернулся умудренным жизненным опытом, спорить и воевать мне уже совсем не хотелось ввиду полной бесперспективности таких усилий. Пришлось просто дать денег кому надо, и сразу установилось перемирие. Мне не только вновь разрешили выступать, но даже присвоили первую – высшую – артистическую категорию, что, впрочем, прибавку к официальной зарплате давало совершенно мизерную по сравнению с тем, что я зарабатывал в Туве. Кстати, вскоре меня туда опять пригласили, но уже по другому поводу.

Прослышав, как мы там зарабатываем, с гастролями в Туву устремились популярнейшие в то время артисты. Правда, хорошее долгим никогда не бывает. Кто-то из завистников написал донос, приехала комиссия и всех начала проверять. Оказалось, что администраторы артистов, выступавших после меня в Туве, подворовывали. Мало им было огромных денег по совершенно официальным контрактам, так они еще сверх того забирали. Возбудили уголовное дело. Меня и Юру тоже начали вызывать к следователям, но у нас все бумаги и финансовые отчеты были в полном порядке, вплоть до копейки все учтено. Некипелов в этом отношении всегда работал безукоризненно – и от нас быстро отстали. Даже ставили в пример.

Юра всегда принимал в моих схватках с чиновниками самое живое участие. В 1972 году я выступал с гастролями в Усть-Каменогорске. Сразу после приезда в город вокруг меня образовалась какая-то странная атмосфера скандала. Местные психиатры побежали жаловаться в обком, что, де, Юрий Горный занимается незаконным врачеванием. Дело в том, что на некоторых выступлениях во время сеансов гипноза я давал в качестве демонстрации посыл к отказу от алкоголя и курения. Поэтому, жаловались психотерапевты, народ требует у них направлений на прием к Горному.

Узнав о жалобе, я просто снял номера с гипнозом из программы, но шум уже пошел изрядный, пришлось объясняться с секретарем Восточно-Казахстанской области, курирующим вопросы культуры. На разборе жалобы присутствовали и те самые психотерапевты, которые обрушились на мой жанр вообще, обвинив меня в шарлатанстве и спекуляции на науке. Положение спас Некипелов и сделал это совершенно неожиданным образом. В самый разгар скандала он внезапно вынул из портфеля книгу ведущего специалиста по психофизиологическим проблемам, профессора Давида Дубровского “Психические явления и мозг”.

- Вот вы ругаете Горного, – сказал Некипелов, – а выдающийся авторитет в области психики и сознания профессор Дубровский отзывается о нем совсем по-другому.

Открывает обложку и показывает на форзаце дарственную надпись: “Уважаемому Юрию Горному. Восхищен Вашим искусством. Прошу Вашей аудиенции для сотрудничества с Вами. Дубровский”.

Мои критики растерянно смолкли. Но больше всех растерялся я сам. Дело в том, что книгу я незадолго до того купил в Караганде. С Дубровским в ту пору был незнаком, да и сам профессор вряд ли обо мне слышал.

Оказывается, готовясь к встрече “на ковре”, Некипелов сам написал посвящение. Хитрость его оказалась на удивление эффективной, скандал угас мгновенно и навсегда. Потом я, конечно, Некипелова слегка поругал: ну ты и фрукт! Так бессовестно обманывать партийную власть опасно. А ну как кто-то из моих критиков знает Дубровского лично. Возьмет и позвонит ему. Представляешь, что может быть?! Юра только отмахнулся: это просто тактический прием, все обойдется. Действительно, так оно и получилось. Однако история эта имела почти мистическое продолжение спустя много лет.

С профессором Дубровским я познакомился только в 1980 году, когда он пришел на мое выступление в редакцию газеты “Известия”. После выступления мы попили чаю, поговорили, понравились друг другу, подружились и дружим до сих пор. Вообще Давид Дубровский – человек выдающийся во многих отношениях. В возрасте 45 лет вдруг заинтересовался карате. Начал заниматься и спустя пять лет получил “черный пояс”, причем его квалификацию подтвердили японские мастера боевого искусства. Во времена, когда карате было у нас запрещено, Давид Дубровский создал Всесоюзный центр восточных единоборств и оставался его руководителем в течение пяти лет, то есть способствовал легализации и развитию карате в нашей стране.

Прошло еще несколько лет. Однажды на одном из чаепитий, которые мы устраивали дома регулярно, собрались ученые – академик А. Мигдал, В. Эфраимсон и сам Дубровский. Подруга Дубровского, уже слышавшая историю с посвящением от моей жены, вдруг в шутку говорит: “А ты знаешь, Давид, как Горный твоим именем спекулирует? Книги за тебя подписывает”.

Я тут же признаюсь: точно, было такое дело, жаль, тот экземпляр потерял. А жена поправляет: “Книга не потерялась. Я ее нашла”. И достает этот научный труд. Читаем все вместе, смеемся, а потом Дубровский берет ручку и пишет на странице рядом: “Юрию Горному. Признаю написанные не мною четырнадцать лет тому назад слова совершенно правильными. Претензий к Ю. Некипелову не имею. Дубровский”.

И все мы с изумлением видим: обе надписи – и Некипелова, и Дубровского – сделаны абсолютно похожими почерками. Вплоть до подписи. Как это могло произойти? Почему? Некипелов с Дубровским не знаком и по сей день, и уж конечно не мог знать его почерка! Вот где настоящая загадка, ответа на которую у меня нет!

С Юрием мы работали вместе довольно долго. А потом у него появилась возможность стать директором Восточно-Казахстанской областной филармонии. За такие должности было принято платить немалые взятки, чего он, точно так же, как и я, делать не желал принципиально. За помощью я обратился к Дмитрию Бибикову, работавшему заведующим отделом пропаганды ЦК компартии Казахстана. Я очень уважал этого человека, он с самого начала был моим близким приятелем и поклонником, мы дружили вплоть до его трагической гибели. Кстати, он оказался единственным, кто реально пытался мне помочь в период опалы, да ничего у него не вышло. По неизвестной мне причине Бибиков покончил с собой, оставив странную предсмертную записку: “Горный опять, как всегда, оказался прав”.

А тогда я Бибикову сказал откровенно: “Дима, за должность директора филармонии твои шакалы берут по 20 тысяч рублей, а у нас на двоих всего две тысячи”. Он засмеялся и ответил: “Зачем мне твои тысячи? Ты бы лучше мне в голову что-нибудь полезное вложил”.

Нередко постижение тонкостей основной профессии позволяло мне достигать относительного успеха в тех областях деятельности, с которыми раньше не доводилось соприкасаться. Это служит ответом на незаданный вопрос скептиков: стоит ли тратить целую жизнь на столь бесполезные с бытовой точки зрения занятия, если только ты не работаешь на эстраде?

Психология настолько нужная наука, что освоение ее никогда не бывает лишним, а польза проявляется совершенно неожиданно. Например, мне нередко приходилось играть разные роли, не на сцене, а в реальных обстоятельствах, навязанных жизнью.

В Барнауле, где я занимался “подпольной” концертной деятельностью и одновременно продолжал работать в спортивном обществе “Водник”, ко мне обратился коллега, курировавший игровые виды спорта. Команде гандболистов “Водника” предстояла встреча в рамках городского первенства с очень сильной командой медицинского института. А вратаря у команды нет. Основной, кажется, заболел, а запасной, как выяснилось, уехал по срочным личным делам. Или наоборот, точно не помню. Коллега попросил меня постоять на воротах.

Я даже глаза вытаращил: “Ты что?!” – говорю. Ну ладно, в волейбол я играл неплохо, легкой атлетикой занимался, лыжами. Но на гандбольную площадку не выходил ни разу в жизни. Ручного мяча в руках не держал. И даже правил не знал!

А он настаивает: “Ты же у нас “Яшин” (так меня в шутку называли за то, что в волейбольных играх иногда доставал совершенно “мертвые” мячи. - Авт.). Постой на воротах, как получится. Да и правила нехитрые, мы тебя быстро научим. Главное, отбивать подальше мячи, которые к тебе летят. Хоть ногами, хоть руками”. В общем, уговорил, выручать команду общества все равно надо.

Ладно, думаю, попробовать интересно, хотя со мной вы все равно проиграете. А почему, собственно, проиграете? Мышечная реакция у меня неплохая. Еще посмотрим, кто кого.

Выходим. Зрители – такие же старожилы Барнаула, как и я. Каждый знает, что я впервые на площадке. И соперникам это известно, особенно капитану команды медиков, мастеру спорта по ручному мячу Борисову – главному бомбардиру команды, члену сборной области и так далее. Но я твердо решил обыграть его психологически. К этому времени я хорошо изучил теорию телодвижений нашего выдающегося физиолога А. Бернштейна и намеревался в полной мере использовать ее на практике. Ну и, конечно, концентрировался неимоверно, настраивался на матч, как на последний бой.

Началась атака соперников, мяч попал в руки капитана. Я его специально провоцирую. Имитирую работу той группы мышц, с помощью которой “намереваюсь” прикрыть правый угол, как поступил бы всякий новичок. Он это видит и спокойно бросает мяч в левый угол. Но за мгновение до его броска встаю именно там и отбиваю мяч, вызывая гул удивления у болельщиков на трибунах, которым я с самого начала представлялся абсолютной “дырой”.

Борисов – опытный спортсмен и сразу понял, что я его спровоцировал. Но я-то тоже понял, что он понял, и тут же сменил тактику. Второй бросок я отразил потому, что заранее знал, куда Борисов пошлет мяч, сделав поправку на мою уловку. На трибунах – рев неописуемый. Те, кто хоть самую малость понимали в игре, представляли, что новичку, профану, такое не под силу. И Борисов занервничал, рассердился и начал делать ошибки. Наше “фехтование” продолжалось, и в результате из девяти “мертвых” бросков я отразил семь, что считалось невозможным. К огромному изумлению наших болельщиков и болельщиков противника, мы выиграли, хотя напряженный матч высосал из меня все силы. Больше в гандбол я никогда не играл, как ни просили. Все-таки каждый должен заниматься своим делом.

А вот умение концентрироваться необходимо всем, потому что без этого достичь приемлемых результатов на любом поприще затруднительно. Мне кажется, что великим людям оно присуще изначально. Помню, как поразила меня способность концентрироваться, продемонстрированная Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Когда он вернулся из ссылки – Нижнего Новгорода, академик Аркадий Венедиктович Мигдал пригласил его на научную конференцию в Черноголовку. Мне тоже довелось там быть, и я с огромным интересом потихоньку наблюдал за поведением Сахарова, с которым прежде никогда не встречался.

Шло очередное выступление. Кто-то из журналистов, кажется Олег Мороз, тихонько сказал Мигдалу: “Э-э, Андрей Дмитриевич-то спит”. Мигдал только усмехнулся. “Нет, – отвечает, – он никогда не спит. Когда нужно будет – сразу проснется”.

Так и случилось. Как только зашла речь о вещах для него по-настоящему интересных, Сахаров мгновенно “включился”. Такое обостренное внимание мне доводилось встречать нечасто. Андрей Дмитриевич словно втягивал, впитывал в себя информацию без остатка. Умение пропускать мимо ушей малозначимое и воспринимать полностью важное – и есть высший уровень концентрации. Я никогда не слышал, чтобы Андрей Дмитриевич учился этому специально. Но утверждаю, что приобрести такую способность с помощью специальных методик может каждый. Понимаю, что это не сделает из каждого Сахарова. Но с чего-то начинать нужно!

К сожалению, иногда вмешательство психолога может иметь и совершенно противоположный результат. Однажды во время традиционного хоккейного турнира на приз газеты “Известия” меня пригласили выступить перед нашей сборной. Кроме меня на встречу с хоккеистами приехал и один известный психолог. Я поинтересовался: зачем? Он объяснил, что намерен психологически настроить ребят на решающую игру с нашими постоянными соперниками – чехами. Меня это встревожило, я попытался его отговорить. Знаю, как опасно в последний момент перестраивать уже сложившуюся психологическую модель спортсмена, нарушать его бессознательную компетенцию, тем более в экстремальных условиях ответственного турнира. Лично я собирался лишь развлечь хоккеистов, поддержать их эмоциональный уровень. Но мои аргументы психолог не принял.

Спустя какое-то время смотрю, как он что-то старательно внушает Третьяку, а рядом стоят тренеры команды Тихонов и Юрзинов и встревоженно слушают. Чувствую, дело добром не кончится. К сожалению, так оно и произошло. На следующий день наша команда проиграла сборной ЧССР с разгромным счетом 2:9. Великий непробиваемый Третьяк пропустил девять шайб! А причина в том, что советы психолога, может быть вполне профессиональные и очень полезные, были совершенно не ко времени. Они нарушили рефлекторный, спонтанный автоматизм вратаря. После этого странного поражения был большой скандал. Председатель Олимпийского комитета провел расследование причин разгромного поражения, узнал о незапланированном визите психолога и устроил страшнейший разнос тренерам.

Успех выступления на сцене во многом зависит от того, насколько исполнителю удается психологически настроить зрителя. Один эффектный прием я перенял у Мессинга. Он входил в зал до начала выступления, пока зрители только занимали свои места, осматривался, то и дело останавливаясь и топая ногой, производил руками какие-то пассы, даже принюхивался, интригуя аудиторию еще до начала сеанса. Я тоже старался слегка “напустить тумана”. Просил, например, всех ненадолго выйти в фойе. “Зачем?” – спрашивали. “Чтобы настроиться”, – отвечал я. Помещение я действительно должен был осмотреть: как стоят ряды, каких размеров сцена. Хотя для этого, по правде говоря, достаточно и одного взгляда. Но я какое-то время непременно бродил по залу, топал ногами, нюхал, крутил головой, что производило на зрителей нужное впечатление.

Мой администратор по фамилии Бурч старательно лепил имидж Юрия Горного как существа в высшей степени сверхъестественного. Заодно он заставлял моего ассистента играть роль телохранителя, распуская слухи, что Горным очень интересуются западные разведслужбы и могут даже его выкрасть.

В год 50-летия Советской Армии мы приезжаем давать концерт в секретную воинскую часть. Стою в гримерной, начищаю туфли, и вдруг заходит генерал с целой свитой военных.

- Нам нужен Юрий Гаврилович Горный.

- Это я.

Выглядел я в то время довольно молодо и в высшей степени несолидно. Генерал нахмурился:

- Я не шучу, нам нужен Горный!

- Да я же Горный, – отвечаю. – Честное слово.

Только тогда генерал с трудом поверил. Оказывается, он ожидал встретить некое неземное существо возрастом лет в двести, может быть, – не знаю, но вижу, что генерал изрядно разочарован. И Бурч это тоже заметил.

Но ничего! Выступление прошло удачно, свой пошатнувшийся престиж я несколько укрепил. После концерта, естественно, приглашают в столовую на банкет. Как обычно, все довольно много пьют, кроме меня: впереди еще три выступления. Смотрю, Бурч что-то шепчет на ухо генералу. Тот подзывает к себе майора, который вдруг убирает со стола сало. Потом Бурч опять что-то шепчет и со стола убирают лук. Оказалось, играя роль “свиты короля”, Бурч врал генералу, что перед выступлениями я не только не пью, но и должен избегать запаха некоторых продуктов. Про сало он сказал генералу зря. Из-за Бурча я его так и не попробовал, а, говорят, оказалось очень вкусным.

Посидев немного с компанией, я ушел готовиться к следующему выступлению, а банкет тем временем продолжался. После концерта смотрю – моя жена Галина на меня обижена. Спрашиваю, в чем дело, и выясняю, что подвыпивший Бурч настолько вошел в раж, описывая мое сверхъестественное происхождение, что отказал мне в возможности иметь семью, объявив Галину супругой моего брата. Она возмутилась, с какой это стати ее вдруг разводят с собственным мужем, чем вызвала недоуменные вопросы присутствующих. Как же так? Вы сказали, что Горный – биологический робот, у него не может быть ни жены, ни семьи.

Но Бурча смутить нельзя было уже ничем.

- Да, – твердо отвечал он, – робот! Жена – просто формальность, только на бумаге, чтобы у людей не возникло лишних вопросов.

Вранье сошло ему с рук. Наверное, просто у всех (и у меня в том числе) было очень хорошее настроение…

Как-то во время гастролей в Прокопьевске мне пришлось сыграть роль следователя. Нужно сказать, что этого я всегда старательно избегал, поскольку считал и считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Подобные просьбы и предложения использовать свои способности в расследовании уголовных дел от сотрудников милиции поступали нередко, но я неизменно их отклонял. Хотя искушение испытывал постоянно. Дело тут вот в чем. Я убежден, что тот блок профессиональных качеств, который я использую в своем творчестве, сотрудникам правоохранительных органов просто необходим. Не хочу принижать их квалификацию, но человековедение у сотрудников милиции находится пока на крайне невысоком уровне. А человек – центр любой системы. Подследственный, подозреваемый – в особенности. Понять мотивацию его поступков, значит, наполовину приблизиться к раскрытию преступления. Это блестяще подтвердилось, когда поисками душегуба Чикатило занялся профессиональный психолог-криминалист Дубинин. К сожалению, как мы знаем, к его рекомендациям очень долго не прислушивались.

Так вот, после одного из выступлений в Прокопьевске ко мне подошел следователь, майор милиции, вместе с коллегой – очень красивой девушкой, капитаном по званию. Наверное, майор понимал, что отказать красивой женщине мне будет трудно. Они попросили помочь в расследовании преступления, и я согласился их выслушать.

В то время по всему Кузбассу прокатилась волна преступлений, совершенных, судя “по почерку”, одним человеком. На предприятиях совершались кражи. Кто-то очень аккуратно, без взлома вскрывал сейфы и похищал деньги. Общая сумма набралась по тем временам приличная. Наконец, подозреваемого задержали, но похищенных денег обнаружить не смогли. Задержанный признаваться не желал. И следователи решили попросить меня отыскать эти деньги (если уж я могу иголку найти!) или хотя бы побеседовать с парнем, попытаться найти “слабинку”.

Встречаемся с ним в кабинете следственного изолятора и начинаем беседовать. По-человечески я ему сочувствовал. Это был семнадцатилетний парень со сложной судьбой, который родился в тюрьме и уже успел один раз отсидеть в детской колонии. Паренек – его звали Вадим – оказался совсем не глупым. Поговорили с ним о жизни. Рассказал ему о себе, чем занимаюсь, показал несколько опытов, в том числе и с поисками иголки.

- Зачем тебе эти деньги? – спрашиваю. – Спрятал ты их в ненадежном месте, в терриконе, все равно воспользоваться ими не сможешь. К тому времени, как выйдешь из заключения, все они сгниют.

Насчет террикона особой проницательности не требовалось: вокруг Прокопьевска одни терриконы – горы выработанной породы.

В общем, в конце концов он согласился показать, где спрятаны деньги, но взамен попросил, чтобы ему дали возможность побывать на моем выступлении. “Хорошо, попробую поговорить со следователем”. Его уводят обратно в камеру, а я обнаруживаю, что иголку паренек у меня украл. Его возвращают назад, и я огорченно спрашиваю: “Как же так? Я не следователь, мы с тобой только что беседовали на равных, мне показалось, что поняли друг друга, а ты меня подводишь. Нехорошо как-то…”

Закоренелым преступником Вадим еще не был, в душе у него сохранилось немало человеческого, и в конце разговора он даже прослезился. А следователь согласился привести его на мой концерт. Но вечером ко мне снова пришел майор и с досадой сообщил, что прокурор категорически запрещает выводить подследственного из изолятора. В тот же день я должен был уезжать, но пришлось снова идти в тюрьму, встречаться с Вадимом.

- Видишь, Вадик, – говорю, – как все складывается. Я дал тебе слово, но закон выше меня. Даже следователь ничего не мог сделать. В общем, тебе самому придется решать, как поступить. Я тебе искренне желаю: будь мудрым.

Деньги Вадим отдал. Спрятал он их действительно в одном из терриконов.

Надо мной начали в очередной раз сгущаться тучи и все по той же причине: я опять принялся доказывать, что взятки брать плохо. И тут же чиновники лишили меня центральных площадок для выступлений, а то и вовсе отменяли концерты без всякой причины. Однажды я готовился к выступлению на День молодежи, и буквально за два часа звонит секретарь обкома ЛКСМ Казахстана и сообщает: “Извините, Юрий Гаврилович, но ваш концерт отменяется”. Хотя я предчувствовал такой исход, все равно здорово расстроился. Сидим у меня дома с администратором Некипеловым, думаем, как быть дальше. Снова ехать в Туву не хочется. Некипелов предлагает: давай заменим псевдоним, отведем стрелы в сторону, пока они разберутся – время пройдет, может, все и “устаканится”. Я подумал и согласился.

К тому времени концерт, на котором я должен был выступать, закончился. Поскольку мое отсутствие ведущий объяснил болезнью, одна из моих поклонниц – жена директора целиноградского драматического театра Рудзика, – вернувшись домой, поделилась этой новостью с мужем. Тот не поверил, потому что мы с ним встречались совсем недавно, утром. Он тут же набрал мой телефонный номер. Трубку снял пьяный Некипелов и на просьбу позвать Юру Горного трагически заявил: “Для вас Юрий Горный умер!”

“Для вас”, – сказал Некипелов, но Рудзик этого нюанса не заметил, зарыдал и принялся обзванивать областное начальство. Было уже за полночь, но в моей квартире телефон не умолкал. Звонили начальник управления культуры, директор филармонии, сказали, что сейчас же приедут. Медленно трезвея, Некипелов осознал, что “заварил кашу”, которую не сразу расхлебаешь. “Ну мы натворили! Что будем делать?” А я, злой на всех и обиженный, говорю: “Ничего! Будем продолжать развивать миф о моей кончине”. Тут раздается звонок в дверь. Я быстро ложусь на кушетку и закрываю глаза. Но это были еще не гости, а “скорая помощь” – кто-то из безутешных чиновников вызвал ее ко мне. Давно и серьезно занимаясь йогой, я умел резко снижать частоту пульса и останавливать на некоторое время дыхание, что демонстрировал во время своих выступлений. Вот и сейчас я быстро ввел себя в нужное состояние, и приехавшие врачи (по-видимому, не очень опытные) констатировали мою смерть. Делать им тут больше было нечего, они собрались уходить и в дверях квартиры столкнулись с примчавшимися “гостями”, которым сообщили свое заключение. Если у кого и были какие-то надежды на благополучный исход, то тут они развеялись окончательно. Гости скорбно вошли в комнату, и начальник управления культуры Кияшко, склонившись надо мной, перекрестился и произнес: “Царство тебе небесное, Юрий Гаврилович”.

В этот момент я открыл глаза: “Вот вы какие, оказывается, атеисты! С партийным билетом в кармане, а Бога вспоминаете!”

Сильнейший шок сменился, разумеется, таким же сильным возмущением. Пригрозив мне всяческими карами, они отправились восвояси. На полном серьезе вначале хотели опубликовать в областной газете статью о безнравственном поведении Горного, но потом передумали, поняв, что в этом случае подставятся сами. Хотя дело было сделано, слух о моей кончине уже вырвался из-под контроля, разлетелся по стране, и еще несколько лет после этого я много раз выслушивал от знакомых и незнакомых одну и ту же фразу: “А мы слышали, что вы умерли, Юрий Гаврилович…”

ПРИВЕТ, СТОЛИЦА!

Каким бы успехом исполнитель ни пользовался в глубинке, признание в столице значит для него очень много. Еще работая в Казахстане, я начал потихоньку осваивать столичные площадки. Мне уже приходилось выступать здесь с шефскими концертами перед спортивными сборными СССР.

Во время московской Олимпиады в 1980 году одно из таких выступлений пришел посмотреть первый заместитель министра культуры Евгений Владимирович Зайцев. Кстати, запрещение выступать на эстраде с сеансами гипноза исходило от него. Поскольку именно под этим предлогом местные чиновники запрещали мне выступать, я протестовал, посылая письма во все инстанции, вплоть до ЦК КПСС, и чаще всего они попадали именно к Зайцеву. Может быть, поэтому он и пришел на выступление, чтобы посмотреть лично: что это за птица такая – Горный. Он был человек принципиальный и очень быстро разобрался, что мое искусство никакой опасности для здоровья трудящихся не представляет. Более того, после концерта Зайцев подошел ко мне и объявил: “Вы должны работать в Москве”. С этого дня началась моя жизнь в столице.

Тогда это было не просто. Требовались прописка, жилье. Эти вопросы Евгений Владимирович сам решить не мог и написал письмо с ходатайством министерства. К счастью, мне встретился человек, о котором до сих пор с благодарностью вспоминают десятки, если не сотни, народных и заслуженных артистов, которым он помог. Звали его Виктор Васильевич Аляпкин. Он работал в аппарате Моссовета. Как-то встретил меня во время моих хождений по инстанциям и спросил, как идут дела.

- Никак не идут, – отвечаю, – письмо министерства по-прежнему все лежит где-то у вас без движения.

- Ладно, – говорит Аляпкин, – завтра пойдем вместе к Покаржевскому, он в Моссовете ведает вопросами культуры. Только вы ему не возражайте, он у нас человек требовательный и очень вспыльчивый.

Действительно, секретарь Моссовета Покаржевский чуть не с порога принялся меня отчитывать. Все вы, мол, в Москву рветесь, а Москва не резиновая. Естественно, отвечаю, что никуда не рвался, а перейти на работу в столицу мне предложил первый заместитель министра культуры товарищ Зайцев. Покаржевский еще немного покричал, но потом сменил гнев на милость и дал добро на прописку в каком-то артистическом общежитии, куда мы и переехали из Казахстана всей семьей – у нас с Галиной уже было два сына. Через какое-то время удалось вступить в жилищный кооператив.

С самого начала я пришел к выводу, что в филармоническую систему и в Москонцерт не пойду. Филармонии везде одинаковы, что в глубинке, что в центре, везде живут по одним и тем же законам. Тратить время и силы на очередной этап безнадежной борьбы со взяточниками я не желал и надумал работать самостоятельно. Такую возможность предоставляла лишь одна организация – Московский цирк на сцене. Туда я и отправился.

Право выступать с сольными концертами считалось чем-то исключительным. Это право мы с народным артистом СССР фокусником Арутюном Акопяном пробивали (естественно, каждый для себя) очень долго и нудно. Опять помог Зайцев, и после долгой волокиты такое разрешение дали.

Но система настигла меня и тут. Работать я начал по высшей из существующих на тот момент ставке – 75 рублей за выступление. Работать-то работаю, а денег не получаю. Почему? Очень скоро выясняется: не заплатил кому надо, как это принято. Я пытался доказать, что со мной поступают просто незаконно, – все бесполезно.

Подал заявление в суд. Организация, с которой я судился, находилась на территории Москворецкого района. Туда и следовало подавать иск. Первое, что сделал судья, принявший дело к слушанью, – принялся настойчиво уговаривать меня иск забрать. “Но почему? – горячился я. – Ведь дело совершенно очевидное, нарушены такие-то и такие-то законы Трудового кодекса, неужели трудно восстановить справедливость?”

Узнав об этом, коллеги и друзья мне посочувствовали: дело в том, что чиновник, на которого я подал в суд, раньше работал одним из секретарей райкома Москворецкого района. И с этим судьей, и с председателем районного суда он был знаком давно. Понятно, что дело я начисто проиграл. Собрался было обжаловать судебное решение, да махнул рукой. Так за хождением по судам и о своей профессии позабудешь…

ВРЕМЯ – ОНО

Взять на себя роль сыщика мне невольно пришлось еще раз уже после начала больших перемен в стране. Девяностые годы оказались самыми тяжелыми за всю мою жизнь. Да, раньше тоже все было далеко не ладно. Существовали преступники, взяточники, с которыми приходилось бороться, – все равно, что пробивать головой стену. Но, случалось, действительно пробивали! Редко, но иногда удавалось их побеждать.

А теперь стена стала совершенно непроницаемой. Я считаю, что уголовники в стране сумели занять немало важных мест по той причине, что всплыло все ханжество и двуличие, копившееся семьдесят лет существования советской власти.

В то время похитили моего ассистента. Сделавшие это бандиты почему-то решили, что артист Юрий Горный – миллионер. Они позвонили и потребовали выкуп, пообещав в случае отказа перерезать Андрею горло. Ну и, разумеется, прозвучали все полагающиеся в таких случаях угрозы мне и моим близким, если мы обратимся в милицию. Что удивило меня больше всего, это то, что бандиты знали не только мой адрес, но и фамилию по паспорту. Даже мой ассистент полагал, что многолетний сценический псевдоним Горный и есть моя настоящая фамилия. Надежды на помощь милиции почти не было: органы внутренних дел, как и вся страна, пребывали в состоянии полного развала. Но и обращаться больше некуда. Бандитских “крыш” я себе заводить не собирался. Мне не раз приходилось показывать свои этюды сотрудникам Петровки, 38, и я успел познакомиться со многими милицейскими руководителями. Неплохо, как мне казалось, знал и недавно назначенного начальника РУОПа, который даже как-то приглашал обращаться, если возникнет какая-то проблема.

Проблема возникла, и я, позвонив, объяснил, в чем дело. “Приходи, разберемся”. Прихожу в бюро пропусков ГУВД Москвы, предъявляю удостоверение, а мне пропуска не выдают, требуют паспорт. Паспорта у меня при себе не оказалось _ значит, и разговора нет.

Плюнул я и пошел домой, решив, что справлюсь самостоятельно.

Прежде всего начал рассуждать, откуда могли взяться похитители. Я совершенно точно знал, что Андрей с криминальными кругами не общался. В карты не играл, наркотики не употреблял, никаких долгов не имел. Единственной слабостью Андрея был женский пол. Не здесь ли собака зарыта? Одну девушку, с которой у Андрея недавно развивался весьма бурный роман, внезапно закончившийся, я знал. Девушка очень рассчитывала выйти за него замуж, к чему Андрей был пока еще не готов. Знал я и то, что девушка эта очень на него рассердилась.

Отыскать ее телефон особого труда не составило. Я решил пойти, что называется, ва-банк. Позвонил ей и жестко объявил: если Андрей завтра не окажется на свободе, всем вам – и тебе, и твоим дружкам – будет очень плохо. Девушка попыталась изобразить неведение, но я слушать не стал и положил трубку. Расчет оказался верным. У той девушки был школьный приятель, который только что освободился из заключения, где отбывал срок за хулиганство. К нему она и обратилась с просьбой наказать несговорчивого возлюбленного. А тот, узнав, что Андрей работает у меня, решил убить сразу двух зайцев: заработать и попрактиковаться в рэкете – занятии в те годы престижном, доходном и почти безопасном. Вместе с каким-то уголовником они схватили Андрея на улице, засунули в машину и отвезли в какой-то подвал.

Узнав от девицы, что Горный их так быстро вычислил, уголовники страшно перепугались. Андрея они выпустили в тот же день, но мне этого было недостаточно. Я позвонил похитителю и сказал, что завтра он должен явиться ко мне в офис. Вначале тот отказывался, но я предупредил: “Сидеть тебе так и так придется, но если не придешь, пеняй на себя. Ты только что сидел на зоне за хулиганство, знаешь тамошние порядки. А я по зонам выступал немало, у меня есть поклонники, они мне аплодировали громче и больше, чем артистам Большого театра, понимают и уважают мое искусство. А ты – не уважаешь, они тебя и будут “воспитывать”. Но методы их могут тебе не понравиться”.

Конечно, свою угрозу я бы не выполнил. Обращаться за помощью к преступникам мне бы никогда в голову не пришло. Но предупреждение подействовало. Похитители перепугались еще больше и на следующий день явились как миленькие. На встрече с ними по моей просьбе присутствовал ведущий телепрограммы “Тихий дом” Сергей Шолохов, который снимал их признание на телекамеру. Хулиган плакал горькими слезами, каялся, умоляя его простить. “Хорошо, – сказал я, – у меня претензий к тебе не будет, если признаешься, откуда раздобыл информацию обо мне”.

И тут я услышал то, что меня не только изумило, но и потрясло. Оказывается, недели через две после того, как он вернулся из тюрьмы, его вызвали в милицию и стали вербовать в агенты. Бывший хулиган уже наметил провести операцию похищения Андрея и решил использовать в этих целях сотрудников милиции, поставив оперативному работнику встречное условие. Он согласился стать осведомителем, если оперативник предоставит ему всю информацию об артисте Горном, что тот немедленно и сделал.

Единственное, что я смог тогда сказать: “Твои новые милицейские руководители точно такие же мерзавцы, как ты сам”. И выгнал его к чертовой матери. Хотя потом этот несостоявшийся рэкетир меня просто замучил. То денег в долг просил, то помощь в устройстве на работу… Не рэкет в чистом виде, но что-то вроде вымогательства.

С удивительным равнодушием государства к гражданам в тот период пришлось столкнуться очень многим. С одной стороны, мы вроде бы жили в столице огромной мощной страны. С другой – ощущали себя как на “диком” Западе, где при отсутствии власти, шерифов и полицейских граждане вынуждены обеспечивать свою безопасность самостоятельно всеми доступными способами. Я тоже этого не избежал, убедившись с огромным сожалением, что былая слава Петровки изрядно потускнела.

Мой офис помещался тоже на Петровке, совсем рядом с Главным управлением внутренних дел. Однажды ночью его обворовали. Старший сын с партнерами начал свой бизнес: продавал модельную итальянскую обувь, партия которой хранилась в одном из помещений офиса. Странная это была кража. Воры забрались ночью, пробив толстенную кирпичную стену старинного здания. Сделать это без шума совершенно невозможно, во время такой работы и мертвый бы проснулся. А в соседних домах – городская Дума, отделение милиции – никто ничего не видел и не слышал. Воры совершенно спокойно сделали свое дело и вывезли целую машину обуви.

Мы подали заявление. Пришли сотрудники милиции, небрежно осмотрели место происшествия. Никакого энтузиазма у них я не заметил и понял, что заниматься расследованием нам опять придется самостоятельно. Обувь была эксклюзивная, легко узнаваемая. Я попросил своих знакомых сообщить, если они увидят где-то распродажу подобных товаров. Через некоторое время кто-то действительно случайно заметил: в магазинчике на окраине Москвы продается именно эта обувь. Мы немедленно сообщили в отделение милиции, которое вело дело, и продавца задержали. А дальше стало происходить непонятное. Через час мы узнаем, что задержанного почему-то отправили на Петровку, а через три дня его отпустили под подписку о невыезде, и он тут же исчез.

Тогда мне пришлось отправиться к своим знакомым, которые знают уголовный мир не понаслышке. Они очень быстро отыскали сбежавшего и учинили ему допрос. Сбежавший – это был один из воров – клятвенно заверил, что возместит моему сыну ущерб, но только сейчас денег у него нет, потому что за свое освобождение он заплатил 25 тысяч долларов такому-то начальнику с Петровки.

Господи, думаю, неужели и сейчас с этими подлецами невозможно справиться! Начальником Главного управления внутренних дел Москвы в ту пору был Аркадий Мурашов – политик, быстро всплывший на гребне волны перестроечных перемен. Я был с ним знаком и пошел на прием с просьбой ускорить расследование дела. Про взятку поначалу говорить не стал: доказательств у меня все равно нет, кроме того факта, что вора действительно выпустили безо всяких оснований. Поговорили с Мурашовым, он пообещал, что поможет. Смотрю, Мурашов на моем заявлении пишет резолюцию тому самому начальнику, который получил от вора деньги. Тут я понял, что ничего хорошего ждать не стоит. Повернулся и пошел. Так оно и случилось: расследование результатов не принесло, хотя и вор был известен, и часть похищенного нашлась. Тем не менее у меня до сих пор сохранилось немало знакомых среди сотрудников органов внутренних дел, к которым я отношусь с большой симпатией и уважением. Жаль, что с течением времени их становится все меньше и меньше.

КАК СТАТЬ ЭКСТРАСЕНСОМ?

Несколько лет назад я пришел к выводу о необходимости перейти на другой уровень деятельности. На протяжении многих лет со сцены и через средства массовой информации я, как мог, боролся с шарлатанами, пытающимися не только одурманивать людей, но и учить их жизни. Я ясно видел тупик, в который тащат общество так называемые колдуны, волшебники и маги вкупе с астрологами. “Познай самого себя” – произнес Аристотель еще две тысячи лет назад, и эта формула, как ключ к познанию окружающего мира, отнюдь не потеряла своего значения и в наши дни.

Я понял, что больше не могу ограничиваться критикой и разоблачениями, а просто обязан применить приобретенные за многие годы знания и опыт, чтобы научить людей как можно полнее использовать заложенные в каждом из нас внутренние возможности. Для этого организовал свой “мастер-класс”.

При этом решил, что занятия будут сводиться не только к практическому обучению психологическим приемам концентрации, совершенствования памяти, релаксации, снятия стресса и так далее. Необходимо было в полной мере использовать авторитет науки. Поэтому и привлек к проведению занятий известных ученых – психологов, физиологов, философов. Лекции в моем “мастер-классе” читали специалист по экстремальной психологии профессор В. Лебедев, профессор философии, специалист по информационной культуре Д. Дубровский, психолог, член-корреспондент РАН С. Гуссейнов, президент Российского психоаналитического общества А. Белкин и другие.

Желающих пройти курс обучения набралось немало. Конечно, я представлял, что аудитория соберется весьма разноплановая: и увлеченные паранормальными явлениями, и те, кто серьезно интересуется проблемой скрытых возможностей человека, и юные энтузиасты, и просто любопытствующие. Занятия строились традиционно: теория плюс практика. Вслед за лекцией специалистов я показывал, на что способен человек, давая тем самым слушателям некий творческий импульс для успешного освоения приемов самосовершенствования, которым я их обучал.

Надо признать, вначале выступления специалистов, последовательно развенчивающих легенды и чудеса, в которые так хотелось верить, пришлись аудитории не очень по душе. Но чудес действительно не бывает – тут уж ничего не поделаешь! Постепенно к слушателям приходило понимание, что мы не развлекаемся, а занимаемся весьма серьезными вещами.

Наши практические занятия начинались с методик улучшения памяти. Память – главный, ключевой элемент в развитии мыслительных процессов. Я предлагал своим слушателям различные мнемонические приемы запоминания – уже известные психологам, а также свои собственные, разработанные на основе личного опыта. При этом нередко приходилось отвечать на вопрос: зачем? Ведь существуют ежедневники, записные книжки, в том числе электронные, и, в конце концов, секретари-референты.

Все это так. Но мои приемы предназначены не только для запоминания телефонных номеров. Развитие кратковременной памяти чрезвычайно важно – это базисный элемент нашего аппарата запоминания, и чем он лучше, тем проще будет даваться все остальное. Однако для по-настоящему успешной деятельности на любом поприще человек должен планировать свои действия на день, неделю, месяц и более, удерживая в голове прошедшие и грядущие события. Это возможно лишь при хорошей долговременной памяти, которую тоже нужно развивать.

Второй этап занятий – исследование структуры личности.

Когда вы знаете, что собой представляет человек, вам намного проще его понять и, соответственно, определить свою линию поведения с ним. Правильная классификация личности дает вам эффективный инструмент в общении с партнерами в любой области человеческих взаимоотношений. Я искренне считаю, например, что, когда сын или дочь вступает в брак, лучшим подарком от родителей была бы вовсе не машина или квартира, а психофизиологический портрет супругов. Чтобы после нескольких месяцев безумной любви не наступило разочарование, рожденное полным непониманием партнера.

Такие проблемы характерны не только для личной жизни. Они существуют в любом коллективе, определяя отношения его членов, и самым серьезным образом влияют на успехи в профессиональной деятельности.

Следующий этап – приемы личной психологической защиты. Конечно же не от мифических “вампиров”, якобы опустошающих вашу ауру (аура – понятие весьма сомнительное). Да и вообще не от окружающих, не от людей, а скорее от обстоятельств, вызывающих стрессовые состояния, крайне вредные для здоровья. Системы защиты различны и индивидуальны. Они основаны на приемах аутотренинга, наиболее подходящих каждому отдельному индивидууму. И вот что еще очень важно: если вы тратите слишком много сил на защиту от некой угрозы – подлинной или надуманной, – у вас может не остаться энергии на созидательную деятельность. Поэтому на занятиях я помогаю подобрать оптимальную методику защиты от стрессов и применять ее, не растрачивая лишних сил.

Последователь Фрейда, известный психотерапевт Эриксон определил восемь кризисных точек, которые человек последовательно проходит за свою жизнь. Все они так или иначе связаны с возрастом. Конечно, опасаться, что вам и вашим близким именно восемь раз в жизни придется переживать тяжелые кризисные состояния, не следует. Тут все индивидуально, и все же четыре-пять кризисных моментов миновать не удастся. Проявляются они по-разному. Психологический переход из состояния ребенка в состояние взрослого, например, немногим дается без труда, а иногда затягивается на долгие годы. Случается, что до 50 лет человек чувствовал себя вполне комфортно и вдруг без каких-либо очевидных причин в этом зрелом и самом продуктивном, с моей точки зрения, возрасте начинает ощущать себя несчастным.

Однако справиться с кризисом по силам каждому. Нужно лишь знать, как это сделать правильно, – в этом и состоит, по большому счету, одна из основных целей занятий в моем мастер-классе. Я просто учу быть счастливым!

НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ ОТ ИМЕНИ ЗАПИСЧИКА

Сейчас, когда пишутся эти строки, Юрию Горному уже исполнилось 62 года. Глядя на этого человека, бурлящего неиссякаемой энергией, атлетическому сложению которого могут позавидовать не только юноши, но и профессиональные спортсмены, верится в его возраст с трудом. Он и сейчас готов соревноваться с любым на скорость физических, нервных, мыслительных реакций. Впрочем, с любым человеком Горному соревноваться неинтересно. Он вызывает на состязания лучших. Например, предлагает каждому желающему гроссмейстеру, вплоть до действующего чемпиона мира, сразиться с ним в шахматы. Правда, по несколько оригинальным правилам.

Все тридцать две фигуры на доске расставляются в произвольном порядке. Затем Горный запоминает расположение в течение тридцати секунд (противнику для запоминания дается вдвое больше времени), после чего начинается игра вслепую до победы. Скажете, что он заранее обеспечил себе преимущество благодаря феноменальной памяти? Но играть вслепую, да к тому же на десятке досок сразу способны многие известные шахматисты. Кроме того, Горный отнюдь не гроссмейстер, он честно признается, что его навыки игры в шахматы не превышают уровня первого разряда.

А всего год назад Горный поставил и исполнил номер, который сам он называет “вечным рекордом”. Около ста лет назад знаменитый Гарри Гудини продемонстрировал трюк, поразивший воображение зрителей и долгое время считавшийся неповторимым. Скованного наручниками, связанного Гудини сажали в сундук, который, в свою очередь, запирали и бросали с моста в реку Гудзон. Фокусник благополучно освобождался от оков и через некоторое время всплывал живым и невредимым.

Горный этот трюк не только повторил, но и существенно усложнил. Его тоже сковывают и связывают, заклеивают скотчем рот, на шею вешают на цепи двухпудовую гирю, потом помещают в узкий мешок, который тоже тщательно завязывают. Пока все это происходит, Горному диктуют длинный ряд двузначных чисел, а также играют произвольный набор звуков из двадцати пяти нот. После этого его, так же как и Гудини, бросают в воду. Освободившись от оков, веревок, гири и всплыв, Юрий Горный точно воспроизводит музыкальный и числовой ряд. Первое и последнее число он к тому же возводит в степень, названную зрителями. Все это Горный делает сейчас, сегодня, в свои шестьдесят два года, утверждая не без основания, что повторить номер вряд ли кому окажется под силу в течение ближайшего столетия.

Да, чуть не забыл! Процесс освобождения под водой занимает примерно пять минут. Столько времени Юрий Горный способен обходиться без воздуха.

< ![CDATA[]]>Источник< ![CDATA[]]>