Наступление «Панфиловцев»: почему нужно снимать и смотреть новое кино о войне

Признаюсь как есть: были опасения, что фильм «28 панфиловцев» не соберёт кассу в прокате. Что останется политическим событием, но не событием в кино.
Сегодня, на третьей неделе проката, можно выдохнуть: фильм оказался нужен зрителю. Доказано практикой и скучной бухгалтерией (сборы уже перешагнули за вполне достойные 300 млн при бюджете в 150).

Почему так важен этот успех? Потому что теперь можно спокойно и предметно поговорить, зачем такое кино нужно сегодня – не умозрительно, а опираясь на реальный зрительский спрос.
А для этого начнём издалека.

Антология советского послевоенного военного кино

…Сначала было военное кино о войне. Фронтовое. Кино, которое снимала и смотрела воюющая страна. «Два бойца», «В шесть часов вечера после войны»… Это были кинолистовки. Они рассказывали о Победе, когда до неё было ещё очень далеко. Вместе с ними о Победе рассказывали «Одессит Мишка» Утёсова, «Ленинградская симфония» Шостаковича, «Битва за Севастополь» Дейнеки. Это была, да, пропаганда – та, которая воевала вместе с Красной армией, которая сражалась за Победу, убеждала в Победе.
И Победа пришла. И закрыла фронтовую страницу в кино: уверенность стала правдой, неизбежность стала фактом.

…Потом было послевоенное кино о войне. Это был семейный разговор воевавшего поколения – ещё не остывшего от боёв, ещё не «отплакавшего и не отревевшего», ещё не выдохнувшего радость Победы. Страна рассказывала себе о себе. Это был скупой на эмоции, метафоры и подробности разговор. К чему они? Не было ни одного совершеннолетнего человека, который не понимал бы с полуслова, о чём речь, в котором не жила бы эта война и эта Победа.

…Потом у поколения воинов и победителей народились дети – не видевшие войны, но знавшие её. Потому что отцы и матери даже ещё не стали дедушками и бабушками. Их, молодых и сильных, в ту пору и ветеранами-то неуверенно называли. У каждого советского человечка был старший, который видел и знает. Который расскажет – по-свойски, всё так же по-семейному, просто между делом. Теперь уже, как положено родителю, расскажет обстоятельно, с толком, с деталями и фронтовыми байками, с солёной слезой и солёной шуткой. С назиданием и напутствием.
Таким было новое поколение кино, где воевавшая страна рассказывала о войне своим смышлёным детям. Вот совсем уж напрямую про это – «Белорусский вокзал».

Внушительная советская фильмотека перенасыщена шедеврами: «Они сражались за Родину», «В бой идут одни старики», «Горячий снег», «Аты-баты шли солдаты», «Офицеры», «Семнадцать мгновений весны», «Щит и меч», «Вариант "Омега"», «Вызываем огонь на себя», «Освобождение», – всех не перечислить.
Поколение победителей писало историю. Классическую, вошедшую в легенды – но всё ещё живую. Крепкое поколение победителей не торопилось уходить: его убедительного и доверительного кинорассказа хватило аж внукам – тем, кому сегодня уже «до и после 50» (!).

Постсоветское поколение «сволочей»

…А вот дети в внуки подкачали. Когда пришло их (наше!) время обсудить между собой жизнь и главное дело, опыт и завещание своих ближайших предков – тех живых для нас людей, которые качали нас на коленях, кормили вкусным борщом, водили в кино, гоняли в с нами футбол и бегали наперегонки на лыжах, – получилось в лучшем случае нечто бессмысленно-слюнявое: рефлексия, мнительность, сальности и отрицание самих себя.
Причём вот эта разбалансировка по линии «отцы – дети» бывала и буквальной для пущей наглядности: например, сын автора фильма «Они сражались за Родину» снял «Сталинград» (и, кстати, имел с ним успех); а сын фронтового корреспондента – «Предстояние» и «Цитадель» (с отсутствием успеха, признаться).
Может быть, поколение детей и внуков, которое сдало страну без боя, примерило себя к предкам-победителям, озадачилось несоразмерностью – и… испугалось неподъёмного наследия, не рискнуло подтянуть себя до роста великанов Великой Отечественной, а малодушно подогнало их под свои масштабы? Не знаю, я не психотерапевт, не мне судить. Знаю только, что по факту получилось поколение «штрафбатов» и «сволочей». Получились «завышенная цена (!) победы», «равная ответственность Сталина и Гитлера», «подвиги из рабского страха перед НКВД», «террористка Космодемьянская», «Матросов поскользнулся», «Гастелло промахнулся», а «панфиловцев вовсе не было».
Ну, перед таким «поколением победителей», которое нафантазировали себе и художественно отобразили потомки, действительно, за самих себя не так стыдно.
Так или иначе, кинопоколение 90-х и нулевых увернулось от преемственности. Своим детям оно в груде пустышек оставило разве что отдельные добротные римейки/перепевы советской классики («Звезда», «В августе 44-го») или советские же по духу сюжеты, добросовестно оснащённые посильной голливудщиной и хоть какой-то попыткой современной осмысленной содержательности («Матч», «Брестская крепость», «Битва за Севастополь»).
Оправдание опять услужливо нашлось: про войну, мол, уже всё сказано в советском кино, вот его и смотрите, а сейчас это уже заплесневелое прошлое, оно никому уже не интересно. Давайте лучше про успешных хипстеров и левиафанов.

Текст скопирован с сайта Nalin.Ru.
В минувший понедельник на медиафоруме Общероссийского народного фронта С.С. Говорухин спросил руководителя страны, кому на Руси жить хорошо. "Режиссерам и другим представителям творческих профессий", — ответил руководитель.
Есть мнение, что этот ответ, названный СМИ "шуткой", был шуткой грустной. Потому что киносословие России — есть по большей части вовсе не её гордость и богатство. А, напротив, её тяжёлое наследие и непонятно как решаемая проблема.
И вот почему.
Накануне символического диалога, напомним, состоялся небольшой, но актуальный скандальчик на вручении кинопремий "Ника". Режиссёр А. Сокуров призвал освободить террориста Сенцова. А также высказался в поддержку юношества, не внимавшего полиции в ходе несанкционированной ютуб-акции против Димона, его уток и вообще коррупции. "Государство совершает большую ошибку, ведя себя столь фамильярно с молодыми людьми, со школьниками и со студентами. Нельзя начинать гражданскую войну среди школьников и студентов. Надо услышать их. Никто из наших политиков не желает их услышать, никто с ними не разговаривает… Они боятся это делать. Почему? Это невозможно, больше терпеть это невозможно". — сказал режиссёр Сокуров.
В свою очередь актёр Ярмольник прочёл стих литератора Быкова о том, что, когда перестройка грянет в следующий раз — гадина прежнего режима будет додавлена, а все ретрограды будут повешены на фонарях (последнее обещание было скрыто за кокетливым полуцитированием "мы добрых граждан позабавим").
В свою очередь документалист Манский, получая приз за лучший неигровой фильм, сообщил, что "страну мы просрали, и поэтому мы хуже Северной Кореи".
Так вот. Скандальчик, уважаемые читатели, состоял не в том, что творческие граждане, всю сознательную жизнь сосущие государственное вымя в три горла, выступили со смелой бранью и отважными угрозами в адрес государства. Скандал начался после того, как официальные СМИ во время видеоотчётов о мероприятии этот фрондёж вырезали.
Государственные медиа, рискнём предположить, сделали это не потому, что им В.В. Путин велел — а из соображений "цеховой стабильности". Потому что просочись эта фронда в эфир центральных каналов — пострадали бы не только телевизионные стрелочники. Самой власти бы пришлось реагировать чуть прямее и жёстче, чем она хочет, и в адрес отважного творческого сословия. А так получилось идеально — творческое сословие в очередной раз фрондануло, а власть сделала в очередной раз вид, что не услышала.
Понятно, что оживление творческой тусовки вызвано было струёй юности, выплеснутой на улицы ряда городов страны в конце марта.
И вот в чём главная беда, уважаемые читатели.
После яркого выступления творцов большая часть русских соцсетей злобно, но как-то безнадёжно поиронизировала на тему "о, киношники против коррупции. Это даже не пчёлы против мёда, это уже еретики за инквизицию".
Ирония, подчеркну ещё раз, была безнадёжной. По ряду простых причин.
Во-первых: потому что все, кто вообще слегка интересуется темой, — в курсе, что бунтующий вельможный российский кинематограф без государства не то что несостоятелен — а просто беспомощен, то есть не может вообще ничего.
И при этом все знают, что казённые средства усваиваются творческой тусовкой по известно какой схеме.
Те, кто интересуется темой чуть глубже — могут выяснить, откуда деньги на высокобюджетный артхаус у А. Сокурова. Или сколько в действительности собрал в прокате фильм "Ночные стражи" (230 млн. руб, поддержка Фонда Кино), на который просил денег Л. Ярмольник, в качестве основного аргумента предлагавший комиссии "показать альбатроса" и обещавший сборы в районе 400 млн руб. Или какой дикий скандал закатил режиссёр Манский, когда впервые за годы в 2016-м государство отказалось выдать ему миллион рублей на проведение мероприятия "Артдокфест", куда Манский привёз фильм о прекрасном событии в истории человечества Майдане.
И при этом все, кто интересуются темой глубоко или не очень глубоко, знают ещё одно.
Эта тусовка даже более неприкосновенна и неуязвима, чем прочий "медиа-класс". И ей ничего не бывает никогда и ни за что. Ни за коммерческие провалы. Ни за дичайшие распилы, жалкие результаты которых поставляют здоровый смех зрителям Евгения BadComedian Баженова. Ни за призывы освободить, например, тоже что-то снимавшего майданщика, осуждённого всего-то за подготовку терактов (глупость какая, какие теракты могут быть в России). Ни за изящные обещания развешать нынешних своих спонсоров по фонарям. Ни за оскорбительную брань в адрес народа и порождённого этим народом государства.
А не бывает им ничего ни за что потому, что государство просто не может решить их как проблему.

Виктор Мараховский
Пруф

Правнуки: социальный заказ на Победу

Нет. Не «давайте».
О том, что Великая Отечественная и Победа неотделимы от нашей культуры и народного самосознания, что это главное, системообразующее событие нашей истории, – говорено-переговорено. Это факт – факт не из официальных речей, а из гущи реальной жизни. Причём свои права на наследство Победы (и на связанные с этим обязательства) прямо заявило поколение правнуков, а то и праправнуков – георгиевскими ленточками, «Бессмертным полком» и снисходительным игнорированием отцовских пустых терзаний. А заодно Осетией, Крымом и Донбассом.
Киноискусство, что бы там ни мнили о себе его деятели, не могло не откликнуться. К 70-летнему юбилею Победы и оно откликнулось как смогло: «Битва за Севастополь», «Дорога на Берлин», «Единичка», – можно спорить о степенях «творческой удачи», но за эти фильмы не стыдно. Не стыдно даже за «А зори здесь тихие…»: авторы, конечно, не поняли, о чём был оригинал, но, по крайней мере, старательно и в меру способностей чуть ли не покадрово пересняли классический фильм Ростоцкого.
И тут, не постесняюсь громкого слова, грянули «28 панфиловцев».
То, что это «народный фильм», то есть прямой социальный заказ, да ещё самим обществом в первую очередь и оплаченный, – в дополнительных пояснениях и комментариях уже не нуждается.
То, что это образец взаимодействия в треугольнике «общество – культурная отрасль – государство», – тоже лишний раз рассказывать не надо.
То, что все заинтересованные стороны и участники процесса безоговорочно сошлись в точке признания общих ценностей и общего самоопределения, мировоззрения, понимания истории, – и вовсе естественно.
Все эти качества сделали фильм «28 панфиловцев» нерядовым общественно-политическим событием ещё до выхода на экраны, ещё на стадии первых отчётов о сборе народных денег и отдельных снятых эпизодов.
Все эти жирные плюсы остались бы с «панфиловцами» при любых художественных качествах самого фильма и при любых показателях проката.
Но кино ещё и удалось.
И на него пошёл народ.
И народу это кино пришлось по душе.
Получилось всё, что задумано.

Новое кино о главном

На первых порах, как только начались сецпоказы, предпоказы и торжественные премьеры, мы на «Истории.рф» и на «Тупичке» Дмитрия Пучкова старательно публиковали первые отклики – и от публицистов, чьё мнение представляет интерес, и от рядовых зрителей в соцсетях.
Потом взяли паузу. Потому что откликов стало умопомрачительно много. Потому что был риск пересказать фильм вместо того чтобы его показать в кино (я и сейчас воздержусь от традиционного краткого изложения, извините – не буду лишать удовольствия от просмотра в кино).
Главное вот что: все отклики оказались «о том». Не то чтобы хвалебные – были и негативные. Но из этого потока следует: зрители поняли и увидели всё то, что им хотели сказать и показать. Кому-то увиденное понравилось, кому-то нет – это дело вкуса и идейных убеждений. Но увидели и поняли – все и всё.
А увидели мы новое русское кино о войне. Не просто отдельно взятый фильм – а именно кино как явление. То, которое нужно сегодня поколению правнуков победителей.
Это кино одним махом схлопывает чёрную дыру между советским и современным. Проскакивает на полном ходу постсоветские стенания, рефлексии и диспуты, как будто их не было.
Это кино радикально и демонстративно игнорирует не только постсоветские «смыслы», но и шаблонные «обязательные» творческие приёмы, в которых эти «смыслы» принято выражать.
В этом кино все образы и метафоры прямы и очевидны, как стрелки на военных картах. Они не для самовыражения. Они для того, чтобы назвать все вещи и явления своими именами, придать им именно то единственное значение, которое у них было 75 лет назад и осталось таким же сегодня.
Это видят все зрители без исключения.
Вот солдат. У него есть свой «внутренний мир» – как и у тебя. Мы это знаем, но на войне он для другого. Он защищает Отечество.
Вот его боевые товарищи и командиры. У них тоже свои «внутренние миры» – как и у твоих друзей. Но они не меряются «внутренними мирами». Они выполняют воинский долг и конкретную боевую задачу по защите Отечества.
Вот боевая задача. В ней нет специально придуманного драматизма. Просто на тебя прут танки при поддержке пехоты, артиллерии и авиации – они не должны тебя пройти как минимум до вечера. Вопросы есть?
Вот враг. У него тоже есть «внутренний мир». Но тебе он сейчас неинтересен. Достаточно знать, что это умелый и до зубов вооружённый солдат. Сейчас перед тобой безликая «сила тёмная, проклятая орда». Она не должна перешагнуть через твой окоп. Ты не смотришь ей в душу – ты видишь её в прицел.
Вот столкновение характеров: чужие и свои. Про чужих всё понятно. Про своих тоже: нет ни «более» своих, ни «менее» своих. Свои – все, кто по эту линию фронта, в красноармейских гимнастёрках, ватниках, шинелях и полушубках. Казахи, украинцы, киргизы – русские, советские: заодно ты вложишь прямиком себе в спинной мозг прописную истину, что это одно и то же. И перестанешь морочить голову напарнику.
Вот Отечество. Ты так и не узнаешь из кино, плохое это Отечество или хорошее, достойное утончённых персонажей и текущих идеологических лозунгов или вовсе негодное. Оно просто есть. Его надо защитить у разъезда Дубосеково 16 ноября 1941 года и сегодня.
Вот Любовь. Это не гламурный истеричный трах в землянке. Это… Это Любовь. Она ждёт солдата дома, пока он защищает Отечество. Потому что Отечество и Любовь – это тоже одно и то же.
Вот драматургический конфликт. Он называется Великая Отечественная война.
Вот главный герой. Это народ, который победил в Великой Отечественной войне.
Вот народный фильм. Он заказан народом, оплачен народом, сделан народом, адресован народу и нужен народу.
***
Заменяют ли «28 панфиловцев» советское кино о войне? Нет. Они ему наследуют – вплоть до прямых классических киноцитат. Они бережно переносят его дух и смысл в современное культурное пространство, в современный киноязык – и одновременно рихтуют современное культурное пространство и современный киноязык под дух и смысл того, что самое важное.
Советское кино эту задачу выполнило – во всех трёх своих поколениях. Оно само по себе стало классикой и легендой. Оно уже всё сказало и не может себя изменить и «осовременить». Для сбережения и развития любой и легенде и любой классике нужны наследники.
Всё очень просто: без мощной советской классики «28 панфиловцев» не могли появиться. Но, появившись, они дают своему молодому зрителю ключ к советской классике, по-простому разъясняют, что можно и нужно увидеть в «Горячем снеге».
«28 панфиловцев» открывают новое поколение русского кино о главном. И возвращают тебя, современник, к единственно верному пониманию этого главного.

Андрей Сорокин