Татьяна Воеводина. Бич наших дней – детский суицид. Почему политики не хотят видеть его причин?

Снова заговорили о подростковых самоубийствах – в связи с очередной гибелью детей, попавших в интернет-сообщество самоубийц. Пишут, что якобы уже заблокировали массу аккаунтов в соцсетях; в Думе готовится закон об уголовной ответственности за склонение несовершеннолетних к самоубийству. Но делая все это, надо понимать, что все эти меры – лечение зубной боли анальгином. Это воздействие на явление, не затрагивающее сущности, причины. И вообще – поговорят-поговорят, да и займутся чем-то новым: чиновника какого-нибудь посадили или собачек замучили, или затопило что-нибудь, или взорвалось. В школе, где учится моя дочка, тоже в прошлом году один парень из окна выбросился: сколько было стонов-разговоров, а сейчас – словно и не было. Ни парня, ни разговоров, ни слёз – ничего не было.

Меня вот что удивляет. Все пишут: самоубийства немотивированные, загадочные, удивительные. Дескать живем все лучше, а дети почему-то все чаще сигают с крыш.

Но я не вижу тут ничего особенно удивительного. Очень даже всё понятно и объяснимо.

Главная причина, как это ни банально, одиночество. У подростка нет никакого реального сообщества, к которому бы он принадлежал. Даже семьи-то подчас нет.

Двор исчез ещё раньше, в начале 90-х, когда прекратили выпускать детей гулять самостоятельно.

Дружба – исчезла. На её месте угнездилась конкуренция. Премьер Медведев несколько лет назад поучал школьников: надо приучаться конкурировать, вам придётся жить в конкурентной среде. Как конкурировать, с кем, за что – непонятно. Но звучит зловеще. Это раньше детей наставляли решать задачки по геометрии, да зубрить неправильные глаголы, а теперь – конкурировать. Поглядишь на соседа опасливо: а ну его, ведь он конкурент.

Человеческое сообщество может быть организовано двумя способами: на началах конкуренции (человек человеку волк) или на началах сотрудничества (человек человеку друг, товарищ и брат). Конкурентный капитализм склоняется к первому: зачем помогать товарищу учиться, ведь это твой потенциальный конкурент в битве за сытный кус, за жизненный ресурс, за комфортное место под солнцем. И это совершенно логично. Соответственно и детей учат вести себя определённым образом.

Жизнь нынче ощущается как нескончаемая битва за какие-то ценные блага, которых на всех не хватает. И в этой битве логично отталкивать других претендентов на блага или уж, во всяком случае, не помогать им. В традиционном обществе (можно сказать, в общинном, или «совковом» – это всё одно и то же ) господствующее чувство жизни – иное. Все люди ощущаются сотрудниками по общей работе, плоды которой в дальнейшем разделят на всех. Чем лучше работает твой сосед, тем лучше спорится общее дело.

В 90-е годы это общинное жизнеощущение как только ни пинали! Уравниловка, совок! И, надо сказать, успешно пинали: мы сегодняшние ощущаем людей если не врагами, то конкурентами, которым нельзя показывать спину. Это заметно и по внешнему поведению: люди, по сравнению с советскими временами, очень закрыты, непрестанно «шифруются», словно боятся проронить какую-нибудь информацию, которую могут использовать против них. Про ухищрения безопасности и говорить нечего: замки, охрана, видеокамеры…

Любопытно, что в советское время не было формулы «Это твоя проблема», проблема, если она возникала, была общей. Выражение «твоя проблема» было некой культурной новостью в 90-е годы, даже анекдот родился: Некто говорит другу: «У моей жены – любовник». – «Это её проблема». – «Но этот любовник – ты». – «Это моя проблема». – «Но что же мне делать?» – «Это твоя проблема». Тогда это казалось забавным... Веяньем новой жизни казалось.

Возвращаясь к сегодняшним подросткам, нельзя не отметить фундаментального противоречия их жизни. Конкуренция вроде есть, а дела нет. Что делать, куда идти и вообще куда жить – непонятно. Говорят: иди куда хочешь. А чего хотеть? Это же и есть самое трудное. И в этом подросткам никто не помогает, они совершенно одиноки и потеряны.

Подростку, по свойству его психики, особенно важно указать, чего ему хотеть, к чему стремиться, дать вдохновляющий образец. Ему хочется встать под какое-то знамя и совместно с себе подобными идти куда-то. В них таится колоссальная мощь, колоссальная энергия, а знамени-то и нет.

Подростку органически необходимо большое дело, жизненная даль и ширь, перспектива. Идея нужна – я уж не говорю «идеология». Эту идею подросток не может выработать сам: он должен её получает извне, от взрослых. А сейчас что? Поступить в Высшую школу экономики и сделаться финансовым клерком? И это полагается считать вдохновляющей идеей?

Многим подросткам нужно не просто большое дело, но и рисковое, опасное. Где можно даже и погибнуть. Выскажу неполиткорректную мысль, что какой-то процент молодых и рисковых должен погибать. Хорошо бы, если б молодые гибли осмысленно и за правое дело, во имя высшего. Когда дела нет, они всё равно гибнут – как тривиальные самоубийцы, «зацеперы» или что-то в этом роде, а то и в результате медленного самоубийства – наркомании.

Заметьте: наркомания массово стала распространяться (и на Западе, и у нас) именно тогда, когда жизнь стала сравнительно сытой и одновременно из неё ушла какая бы то ни было идея, кроме потребительской. Но это такая идея, которая работает против человека. Она не укрепляет и не возвышает его – она его принижает и ослабляет.

Общество, реклама, кино создают, воспитывают, лелеют такие потребительские стандарты и социальные ожидания, которые заведомо не могут быть достигнуты большинством. Современный массовый человек хронически не соответствует своим собственным представлениям о достойной и желанной жизни, а раз так – лучше и вовсе не жить, чем быть презренным лохом и лузером.

Подросток, выходящий из детства, особенно остро ощущает это несоответствие внушённого идеала неказистой реальности, из которой не выпрыгнешь. Вернее, выпрыгнешь – в окно. И никто не указал, как попасть туда, где жизнь – праздник, который всегда с тобой. Учиться? Чему и зачем? Чтобы торговать на рынке или сидеть в тухлой конторе набивать дурацкие накладные? Лучше уж сразу – вниз. Потому что лох не заслуживает жизни, это навоз, хуже навоза, это нечто, не имеющее права на существование, а потому чем скорее – тем лучше.

Вообще распространившееся за годы рынка учение об успехе – это штука огромной разрушительной силы. Считается, что она побуждает к усердию и труду. На самом деле при отсутствии ясных ориентиров, что надо делать и как достичь этого самого успеха – это учение ведёт только к массовой депрессии. Не только подростковой.

Свой немалый вклад в эту депрессию вносит современная городская среда. Громадные дома, расположенные непозволительно близко друг от друга, «окна в окна» – сами по себе депрессивный фактор: человек среди этих громадин мал и ничтожен, зелени почти нет. Хрущёвские пятиэтажки, заросшие зеленью – это очень гуманная жилая среда сравнительно с современной застройкой. Не случайно многие занавешивают окна и держат всегда включённым освещение.

Вот в таком состоянии, когда не понятно, куда идти и как жить, когда всё вокруг гадко и уродливо, когда впереди – не пойми что, всем на тебя наплевать, как впрочем и тебе на них, – всё это порождает ту смесь депрессии с агрессией, которой заражены сегодня далеко не только подростки. Агрессия обращена и к миру, и к себе самому. В таком состоянии сигануть с балкона – кажется многим отличным решением.

Сегодня вся жизнь пропитана этим депрессивно-агрессивным духом, словно испарениями гнилого болота. Это показатель близкого конца эпохи. Скорого обрушения жизни, которое называется революцией. Революция – это очень часто не заря новой жизни, а обрушение старой. Подлинная заря новой жизни – это строительство на расчищенном месте. Сколь драматичным будет это обрушение – зависит от многих причин, но очевидно: мы живём в конце эпохи.

Сто лет назад, накануне Октябрьской революции, духовная атмосфера была пугающе сходной с теперешней. Тоже была эпидемия самоубийств, по виду странных и случайных. И подростковых тоже. Не сдала экзамен – выпила уксусную эссенцию.

В 1910 году в статье «Юмор обреченных» Корней Чуковский писал:

«Все связи с общим и целым утратились, и каждый сам с собою остался наедине, а это так рискованно для многих! Вот рабочий Макар покупает себе на толкучке допотопный пистолет, вот барышня Ира вынимает из надушенной сумочки дамский револьверчик, вот крестьянин Егор кидается на рельсы, и все из-за самых пустых пустяков, почти безо всякой причины. Но причина эта есть, и огромная: у нас, у каждого – после грандиозного краха вытравлено всякое «мы» и оставлено только «я».

Вот из другой его статьи на ту же тему:

«Прошлой весной застрелился знакомый, студент...» «Муж и жена отравились...» «Смирнова выпила флакон уксусной эссенции...» Перерезал себе горло... повесился... бросился в Обводный канал... Словом, нужно же, наконец, отметить, что в наших современных книгах свирепствует теперь, как и в жизни, эпидемия самоубийств. Удавленники и утопленники современнейшие нынче герои. И вот новая, небывалая черта: эти люди давятся и травятся, а почему – неизвестно. «Просто так», «безо всякой причины»…»

Все это – буквально о наших днях. Только сегодня «болезни нашего времени» охватили больший процент населения, они распространяются с бешеной скоростью благодаря тотальной пропаганде индивидуализма и гедонизма. Человек, раздувая свою личность, становится не больше, а напротив, мельче, слабее и ничтожнее. Настолько ничтожнее, что хоть с балкона вниз.

При чём тут подростки? Просто они чувствительнее, слабее. И вообще, как говорил один отрицательный герой Достоевского: «Люблю молодёжь, по ней узнаёшь, что нового».

Хочется верить, что доведётся нам увидать и другие новинки…

И еще раз повторю: соцсети запрещать – это мимо настоящей причины подростковых самоубийств, которая лежит в идейной и политической плоскости. Проводимая «партией и правительством» политика крайнего эгоизма и индивидуализма, не свойственных природе человека вообще, а русского – тем более, – и ведет подростков на край крыши.
➡ Источник: http://publizist.ru/blogs/109899/17737/-